CC BY
264
Развитие концепции цифровых прав в российском гражданском законодательстве
Конобеевская Ирина Михайловна,
кандидат юридических наук, доцент кафедры гражданского права и процесса Саратовского национального исследовательского государственного университета имени Н.Г. Чернышевского E-mail: ikonobeevskaya@yandex.ru
В настоящей статье проводится анализ законодательного регулирования цифровых прав в Российской Федерации. Развитие современных технологий вызвало к жизни множество объектов цифровой природы, ранее неизвестных праву, таких как криптовалюты, токены, аккаунты в онлайн-системах и т.д. Одной из актуальных задач гражданского права является регулирование правоотношений, связанных с возникновением, распоряжением и осуществлением прав на такие объекты. Автором показано место утилитарных цифровых прав и цифровых финансовых активов в общей концепции правового регулирования цифровых прав, раскрыты перспективы и ограничения дальнейшего правового регулирования данной сферы. Обоснована необходимость ослабления жесткой привязки конструкции цифровых прав к понятию «информационная система», в частности, устранение или уточнение требования возможности осуществления цифровых прав исключительно в рамках информационной системы. Обоснована также необходимость подзаконного регулирования с учетом специфических особенностей тех цифровых объектов, которые легализованы в российском гражданском законодательстве в качестве цифровых прав.
Ключевые слова: цифровые права, токены, утилитарные цифровые права, цифровые финансовые активы, информационная система, осуществление права.
сч о см
Федеральным законом № 34-Ф3 от 18 марта 2019 года [1] в Гражданский Кодекс была внесена статья 141.1, закрепляющая понятие цифровых прав как названных в таком качестве в законе обязательственных и иных прав, содержание и условия осуществления которых определяются в соответствии с правилами информационной системы, отвечающей установленным законом признакам. Важным признаком цифрового права является возможность его осуществления или распоряжения им только в информационной системе без обращения к третьему лицу. Был также расширен перечень объектов гражданских прав, установленный в статье 128 ГК РФ: цифровые права были включены в него как вид имущественного права.
Данные законодательные новеллы явились результатом долгого поиска компромисса и ответа на вызовы современных реалий, связанных с четвертой технологической революцией, когда такие явления как криптовалюты, токены, технология блокчейн и др. порождали многочисленные отношения в имущественной сфере, которые право нередко «не замечало», поскольку они с большим трудом соотносились с традиционными объектами правоотношений.
Анализируя историю принятия новых норм и их содержание в более ранней статье, мы задались вопросом, являются ли цифровые права правами в собственном смысле этого слова, а тем более новыми объектами гражданских прав и пришли к мнению о том, что ни криптовалюты, ни токены не являются принципиально новыми объектами с позиций гражданско-правового регулирования, а права, которые они предоставляют, принципиально не отличаются от других прав, известных законодателю. По сути особенностью этих прав является лишь способ их фиксации, связанный с использованием распределенного реестра, что, собственно, и отражено в статье 141.1 ГК Рф, при этом вместо распределенного реестра было решено использовать еще менее специфическое понятие - информационная система [2 с. 330-334].
Следует особенно отметить, что жесткая привязка данного понятия к правовой конструкции информационной системы будет значительно влиять на дальнейшее развитие института цифровых прав в Российской Федерации, причем, влиять ограничивающим и сдерживающим образом. Во-первых, данная конструкция имеет иную отраслевую принадлежность. Само по себе это, возможно, является даже плюсом для укрепления общего понятийного аппарата, но едва ли можно уверенно говорить о том, что понятие информационной системы в ад-
министративном и информационном праве является окончательно устоявшимся. Наибольшее развитие этот институт получил в сфере создания и правового регулирования государственных и муниципальных информационных систем, но даже в этой сфере, как отмечают некоторые авторы, существующая правовая конструкция позволяет относить к информационным системам произвольные «виртуальные» объекты [3 с. 38]. В каждом индивидуальном случае для «скрепления» в рамках информационной системы ее элементов, указанных в законе - программ для ЭВМ, баз данных и технических средств - обычно используется правовое обеспечение. В частности, государственные и муниципальные информационные системы создаются только на основании нормативных правовых актов, определяющих цели и границы информационной системы, а также правила ее использования [4 с. 251], наличие которых оказывается одним из квалифицирующих признаков цифровых прав. Однако информационные системы на базе распределенных реестров, в которых функционируют биткоин и многие другие криптовалюты не имеют иных правил кроме заложенных в их основе алгоритмов - тем более, нормативно закрепленных. Существует значительная вероятность, что новые цифровые объекты, в отношении которых будут возникать отношения имущественного характера, будут также возникать на базе глобальных распределенных платформ и сервисов, не имеющих нормативно утвержденных правил функционирования и использования и не всегда укладывающихся в прокрустово ложе конструкции информационной системы, закрепленной в российском праве.
Однако новое понятие несомненно послужило толчком к дальнейшему развитию гражданского законодательства и научной дискуссии, в частности, после того как с принятием Федерального закона от 02.08.2019 № 259-ФЗ «О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» [5] бланкетная норма ч. 1 ст. 141.1 впервые получила реальное содержание.
Данный закон определил первый вид цифровых прав - утилитарные цифровые права, к которым отнесены три разновидности прав требования: передачи вещей, передачи исключительных прав на результаты интеллектуальной деятельности (или их использования), выполнения работ или оказания услуг, в случае если основанием возникновения таких прав является договор о приобретении утилитарного цифрового права, заключенного с использованием инвестиционной платформы. Соответственно инвестиционная платформа стала первым видом информационных систем, на базе которых возможно осуществление или распоряжения цифровых прав. Признаки и требования к таким системам установлены ст. 11 рассматриваемого закона.
Утилитарные цифровые права легализовали в российском правовом поле одну из устоявшихся
за рубежом бизнес-практик краудфандинга на основе технологии «блокчейн» - выпуск utility-то-кенов или «служебных токенов», дающих доступ к услугам, предоставляемых в рамках проекта, под который привлекаются инвестиции» [6 с. 327337].
А.В. Габов и И.А. Хаванова прослеживают в этом логику развития отношений в новой технологической реальности: «движение права от строгих форм к более условным «техно»-конструкци-ям, когда форма реализации становится движителем правового обособления отношений по инвестированию». По их мнению, «следующим пунктом на данном пути является «техно-правовое» регулирование, которое в настоящее время наиболее явственно выражено феноменом смарт-кон-трактов» [7 с. 40-41].
С 1 января 2021 года вступает в силу Федеральный закон от 31.07.2020 № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» [8], которым вводится второй вид цифровых прав - цифровые финансовые активы, включающие, согласно ч. 2 ст. 1 названного закона:
а) денежные требования,
б) возможность осуществления прав по эмиссионным ценным бумагам,
в) права участия в капитале непубличного акционерного общества,
г) право требовать передачи эмиссионных ценных бумаг.
Данные права должны быть предусмотрены решением о выпуске цифровых финансовых активов в установленном законом порядке, а их выпуск, учет и обращение возможны только путем внесения (изменения) записей в информационную систему на основе распределенного реестра, а также в иные информационные системы. Хотя в формулировке использовано слово «включает», на основе общего анализа закона можно сделать вывод, что список цифровых прав, входящих в понятие «цифровые финансовые активы», является закрытым. Закон по существу вводит еще одно важное понятие, хотя специально его не определяет - «информационные системы, в которых осуществляется выпуск цифровых финансовых активов», признаки которых установлены в ч. 6 и 8 ст. 1.
Новый закон легализует вторую разновидность токенов - security-токенов, схожих по своей сущности с ценными бумагами. Они предполагают участие в прибыли проекта (в форме получения базовых активов, дивидендов, процентных платежей), под который привлекаются инвестиции.
Примечательно, что в том же самом законе р вводится понятие цифровой валюты, обособлен- ИД ное от понятия цифрового права. Таким образом, Ч
m
хотя и авторы законопроекта о поправках в ГК К и многочисленные его комментаторы принципи- S ально воспринимали криптовалюты и токены как у основные объекты цифровых прав, мы видим, что А
данная концепция получила развитие в несколько ином направлении. За небольшой период времени после оформления цифровых прав в ГК РФ и до принятия нового закона едва начала формироваться судебная практика в данной сфене, причем, оказалось, что суды не склонны оценивать правоотношения, возникающие по поводу цифровых прав, исходя из их сущностных особенностей, если законом не предусмотрены специальные нормы для таких правоотношений. В частности, одним из оснований для отклонения требований кредитора арбитражный апелляционный суд посчитал отсутствие допустимых и надлежащих доказательств принадлежности криптовалю-ты должнику. Как указано в постановлении суда, «довод о том, что принадлежность криптовалюты до момента ее продажи не требует подтверждения по ст. 141.1 ГК Рф и не может быть подтверждена в силу особенности объекта гражданского права (цифровое право) основан на неверном толковании норм права» [9].
Таким образом, известные на сегодняшний день российскому гражданскому законодательству цифровые права представляют собой разновидности токенов - инструмента, возникшего в рамках концепции ICO («первичного размещения монет»). В зарубежной практике инвестирования в цифровые активы центральным объектом, вокруг которого организуется ICO, является инвестиционный проект. Он может заключаться как в создании уникального продукта или услуги (наиболее распространенная форма), так и в организации чисто финансового инструмента (имеющего зачастую чисто спекулятивную природу). Но в любом случае для понимания ценности токе-нов и оценки рисков инвестору необходимо получение информации о проекте, что достигается путем выпуска «белой книги», а также соблюдения требований к раскрытию информации, декларируемых национальными регулирующими органами. В российском законодательстве в настоящий момент получила закрепление чисто технологическая модель, в которой достаточно детально устанавливаются требования к операторам информационных систем, посредством которых происходит оборот цифровых прав, а также к правилам возникновения и перехода цифровых прав. Однако практически не затронут вопрос об их сущности, обеспеченности и инвестиционной ценности. Считаем, что данный пробел должен быть закрыт хотя бы на уровне подзаконного регулирования.
В то же время необходимо отметить тот факт, что все виды цифровых прав, закрепленные в российском законодательстве в настоящее время, имеют связь с традиционными объектами гражданских прав. Хотя сами цифровые права создаются и обращаются исключительно внутри инфор-5= мационной системы, их жизненный цикл заверша-— ется в «материальном мире» (т.е. в мире традици-g онных гражданских прав), например, путем реали-S зации права требования передачи эмиссионных Ü ценных бумаг. Это отличает их от той же крипто-
валюты, которая не только существует исключительно в цифровой форме, но и не дает своему владельцу каких-либо прав за пределами информационной системы (блокчейна), в которой она создается и учитывается. Возможность купли-продажи криптовалюты обусловлена исключительно законами спроса и предложения и не обеспечена какими-либо обязательствами участников отношений по ее обороту. Д.В. Лоренц пишет о том, что в результате в отечественном правопорядке появилась новая юридическая фикция и новой юридической символики, «так как учетная запись в информационной системе наделена свойством оборотоспособности». Он утверждает, что «токены (цифровые права) не должны быть объектами гражданских прав, а должны оставаться технологией, которая предназначена для фиксации имущественных прав на традиционные объекты» [10 с. 57-60].
Действительно, изначальная концепция существенно изменилась с разделением понятий цифровых прав и криптовалютных инструментов. Анализируя появление цифровых прав в ГК РФ, А.А. Карцхия утверждал, что «цифровые объекты непосредственно не участвуют в гражданском обороте, а оборотоспособными являются цифровые права на такие объекты, которые признаются и учитываются (удостоверяются) в цифровых реестрах посредством цифровых записей компьютерных кодов» [11 с. 44]. По его представлению «субъектами цифровых прав могут выступать юридические или физические лица посредством цифровых идентификаторов субъекта, включая компьютерные коды, IP-адреса, персональный идентификатор (ID номер), условные обозначения (nickname и др.), а также в виде цифровых сущностей (искусственный интеллект в различных формах). Субъекты (обладатели) цифровых прав выступают в гражданских правоотношениях посредством цифровых идентификаторов при распоряжении цифровыми правами, признаваемыми за правообладателями» [11 с. 44]. Другими словами, на ожидания по поводу содержания понятия «цифровое право» сильно влияли представления о сущности криптовалюты и подобных объектов, жизненный цикл которых полностью ограничен рамками информационной системы. Более того, ч. 1 ст. 141.1 ГК РФ по-прежнему утверждает, что осуществление цифрового права возможно только в информационной системе.
Как отмечает Л.В. Кузнецова, хотя гражданское законодательство широко использует понятие «осуществление гражданских прав», оно не содержит его определения, при этом оно нашло освещение в доктрине гражданского права и «не вызывает существенных споров или разногласий, требующих их разрешения в форме нормативного закрепления определения» [12]. В римском праве осуществление права состоит в совершении лицом действий, служащих для удовлетворения его положительных интересов (uti, frui), защищаемых правом, и в противодействии нарушению
этих прав (imperare, vetare) [13]. Одной из форм осуществления субъективного права, признаваемых доктриной, является реализация правомочия требования, представляющего собой возможность субъекта, требовать от обязанного субъекта исполнения возложенных на него обязанностей.
Формулировка ч. 1 ст. 141.1 ГК РФ исключает более широкое понимание термина «осуществление», которое может подразумеваться во многих других ситуациях. Если рассматривать, например, утилитарное право требования передачи вещи (или вещей), то с учетом того, что действия по передаче вещи заведомо не могут быть совершены обязанным субъектом в информационной системе, осуществление права ограничивается собственно предъявлением соответствующего требования. Получается, что все последующие действия (например, в случаях, когда по каким-то причинам обладатель вещи отказывается ее передать) выходят за рамки данного правоотношения. Возникающая неопределенность может быть разрешена только в одной интерпретации нормы: в момент заявления соответствующего требования утилитарное цифровое право прекращает свое существование («осуществляется»), а у его обладателя возникает новое право - право на получение соответствующей вещи (или ее дальнейшего требования), относящееся уже к традиционным правам, просто имеющее необычное основание.
Соответствующие рассуждения справедливы не только в отношении вещей, но и иных цифровых прав, установленных в законодательстве. Данная конструкция представляется неоправданно громоздкой. Поневоле приходится согласиться с О.А. Городовым о том, что «цифровые мыши» начинают появляться в облике преимущественно юридических мутантов типа «права на право» или «правоотношение в правоотношении» [14 с. 6-7].
Вполне можно допустить, что появление цифровых прав подвигнет к дальнейшему развитию доктрины, в частности, уточнения в ней понятия «осуществление права» применительно к объектам виртуального мира. Однако, на наш взгляд, правильное решение лежит в отказе от требования осуществления прав исключительно в рамках информационной системы.
В институт цифровых прав в российском гражданском законодательстве заложен существенно больший потенциал, чем легализация различных видов токенов. Он может быть использован для упорядочения отношений по поводу виртуальной собственности в так называемых виртуальных мирах, например, многопользовательских играх [15 с. 93-114], а также различных онлайн-сервисах. Например, если учетная запись предусматривает возможность пользоваться платным цифровым контентом в форме музыки видеоигр и т.д. [16], она вполне может рассматриваться как цифровое право, распоряжение которым (например, передача по наследству, о чем пишет О.Г. Лазаренкова [17 с. 24-27]) осуществляется в рамках соответствующей информационной системы. При этом
необходимо отметить, что требование осуществления прав исключительно в рамках информационной системы и в этом случае ограничивает объем правоотношений, которые могли бы охватываться институтом цифровых прав. В частности, при возникновении споров пользователя (обладателя права на использование учетной записи в онлайн-сервисе) и оператора такого сервиса, связанного с блокированием данной записи (например, по причине нарушения пользовательского соглашения) осуществление права в форме требования к оператору или суду прекратить его нарушение, невозможно будет предъявить в рамках информационной системы, ведь именно возможности использования этой системы пользователь будет лишен.
Таким образом, наряду с дальнейшим развитием института путем выявления и легализации новых видов цифровых прав мы видим два основных направления совершенствования правового регулирования:
1. Ослабление жесткой привязки конструкции цифровых прав к понятию «информационная система», в частности, устранение или уточнение требования возможности осуществления цифровых прав исключительно в рамках информационной системы.
2. Повышение роли подзаконного регулирования с учетом специфических особенностей тех цифровых объектов, которые легализованы в российском гражданском законодательстве в качестве цифровых прав.
Литература
1. Федеральный закон от 18.03.2019 № 34-Ф3 «О внесении изменений в части первую, вторую и статью 1124 части третьей Гражданского кодекса Российской Федерации» // СЗ РФ, 25.03.2019, № 12 ст. 1224.
2. Конобеевская И.М. Цифровые права как новый объект гражданских прав. Изв. Сарат. ун-та. Нов. сер. Сер. Экономика. Управление. Право. 2019. Т. 19, вып. 3. С. 330-334.
3. Амелин Р.В. Целостность как конститутивный признак государственной информационной системы // Современное право. 2015. № 4. С.36-40.
4. Амелин Р.В. Государственные и муниципальные информационные системы в российском информационном праве: теоретико-правовой анализ: монография / под ред. С.Е. Чаннова. -М.: ГроссМедиа, 2018.
5. Федеральный закон от 02.08.2019 № 259-ФЗ «О привлечении инвестиций с использованием инвестиционных платформ и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации»// СЗ РФ, 05.08.2019, № 31, ст. 4418.
6. Amelin R., Arkhipov V., Channov S., Dobrobaba M., Naumov V. (2019) Prospects of Block-chain-Based Information Systems for the Protection of
5 -a
C3
<
Intellectual Property. Digital Transfor-mation and Global Society. DTGS2019. Communications in Computer and Information Science, vol 1038. Springer, Cham, 2019, pp. 327-337.
7. Габов А.В., Хаванова И.А. Краудфандинг: законодательное оформление web-модели финансирования в контексте правовой доктрины и зарубежного опыта // Вестник Пермского университета. Юридические науки. 2020. № 1. С.28-44.
8. Федеральный закон от 31.07.2020 № 259-ФЗ «О цифровых финансовых активах, цифровой валюте и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской Федерации» // СЗ РФ, 03.08.2020, № 31 (часть I), ст. 5018.
9. Постановление Первого арбитражного апелляционного суда от 13.03.2020 № 01АП-5933/2018 по делу № А43-34718/2017// СПС «Консуль-тантПлюс», 2020
10. Лоренц Д.В. Цифровые права в сфере недвижимости: юридическая природа и способы защиты // Российская юстиция. 2020. № 2. С. 5760.
11. Карцхия А.А. Цифровые права и правоприменение // Мониторинг правоприменения. 2019. № 2 (31). С. 43-46.
12. Гражданский кодекс Российской Федерации. Постатейный комментарий к главам 1-5. Под ред. Л.В. Санниковой. - М.: Статут, 2015.
13. Римское частное право: учебник; под ред. И.Б. Новицкого, И.С. Перетерского. - М.: КНО-РУС, 2013.
14. Городов О.А. Цифровое правоотношение: видовая принадлежность и содержание // Право и цифровая экономика. 2019, № 3. С. 5-10.
15. Архипов В.В. Виртуальное право: основные проблемы нового направления юридических исследований // Известия ВУЗов. Правоведение. 2013. № 2 (307). С. 93-114.
16. Сарбаш С.В. Гражданский оборот в цифровую эпоху // Закон.ру [Электронный ресурс]. 2017. Режим доступа: https://zakon.ru/blog/2017/10/21/ grazhdanskij_oborot_v_cifrovuyu_epohu (дата обращения: 22.09.2020).
17. Лазаренкова О.Г. К вопросу о цифровых правах, а также цифровой учетной записи в наследственных правоотношениях // Наследственное право. 2019. № 3. С. 24-27.
DEVELOPMENT OF THE CONCEPT OF DIGITAL
RIGHTS IN RUSSIAN CIVIL LAW
Konobeevskaya I.M.
Saratov National Research State University named after N.G. Chernyshevsky
This article analyzes the legal regulation of digital rights in the Russian Federation. The development of modern technologies has
brought to life many objects of digital nature, previously unknown to the law, such as cryptocurrencies, tokens, accounts in online systems, etc. One of the urgent tasks of civil law is the regulation of legal relations related to the creation, disposal and exercise of rights to such objects. The author shows the place of utilitarian digital rights and digital financial assets in the General concept of legal regulation of digital rights, reveals the prospects and limitations of further legal regulation of this area. The rigid binding of the construction of digital rights to the concept of "information system" should be weakened, in particular, the requirement for the possibility of exercising digital rights exclusively within the information system should be eliminated. Also, the need for by-law regulation, taking into account the specific features of digital objects that are legalized in Russian civil legislation as digital rights, was justified.
Keywords: digital rights, tokens, utilitarian digital rights, digital financial assets, information system, exercise of law.
References
1. Federal Law of 18.03.2019 № 34-FZ "On amendments to parts one, two and article 1124 of part three of The civil code of the Russian Federation" SZ RF. 2019. no. 12 Art. 1224.
2. Konobeevskaya I.M. Digital rights as a new object of civil rights. Izvestiya of Saratov University. New Series. Series: Economics. Management. Law, 2019, vol. 19, no. 3, pp. 330-334.
3. Amelin R.V. Integrity as a constitutive feature of the state information system. Modern law, 2015, no. 4, pp. 36-40.
4. Amelin R.V. State and Municipal Information Systems in Russian Information Law: Theoretical and Legal Analysis. Moscow, GrossMedia, 2018.
5. Federal Law of 02.08.2019 No. 259-FZ "On attracting investments using investment platforms and on amendments to certain legislative acts of the Russian Federation" // SZ RF. 2019. № 31, art. 4418.
6. Amelin R., Arkhipov V., Channov S., Dobrobaba M., Naumov V. (2019) Prospects of Blockchain-Based Information Systems for the Protection of Intellectual Property. Digital Transformation and Global Society. DTGS2019. Communications in Computer and Information Science, vol. 1038. Springer, Cham, 2019, pp. 327-337.
7. Gabov A.V., Khavanova I.A. Crowdfunding: legalization of the web-model of financing in the context of legal doctrine and foreign experience. Perm University Bulletin. Legal sciences, 2020, no. 1, pp. 28-44.
8. Federal Law of 31.07.2020 No. 259-FZ "On digital financial assets, digital currency and on amendments to certain legislative acts of the Russian Federation"// SZ RF, 03.08.2020. № 31 (part I), art. 5018.
9. Resolution of the First Arbitration Court of Appeal dated 13.03.2020 № 01AP-5933/2018 in case № A43-34718 / 2017
10. Lorentz D.V. Digital rights in real estate: legal nature and protection methods. Russian justice, 2020, no. 2, pp. 57-60.
11. Kartskhia A.A. Digital rights and enforcement. Monitoring enforcement, 2019, no. 2, pp. 43-46.
12. Sannikova L.V. (ed.) Civil Code of the Russian Federation. An article-by-article commentary on chapters 1-5. Moscow, Statut, 2015.
13. Novitsky I.B., Peretersky I.S. (ed.) Roman private law: textbook. Moskow, KNORUS, 2013.
14. Gorodov O.A. Digital legal relationship: species and content. Law and the digital economy, 2019, no. 3, pp. 5-10.
15. Arkhipov V.V. Virtual law: the main problems of the new direction of legal research. Proceedings of higher educational institutions. Jurisprudence, 2013, no. pp. 93-114.
16. Sarbash S.V. Civil circulation in the digital age. Zakon.ru, 2017, URL: https://zakon.ru/blog/2017/10/21/grazhdanskij_oborot_v_ cifrovuyu_epohu
17. Lazarenkova O.G. On the issue of digital rights, as well as a digital account in inheritance legal relations, Inheritance law, 2019, no. 3, pp. 24-27.
CM
о
CM
