CC BY
38
Вопросы уголовного, уголовно-исполнительного права и криминологии
УДК 343(470)(091)
РАЗВИТИЕ ИНСТИТУТА ПРИКОСНОВЕННОСТИ К ПРЕСТУПЛЕНИЮ В УГОЛОВНОМ ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВЕ МОСКОВСКОГО ГОСУДАРСТВА
© Георгиевский Э. В., Кравцов Р. В., 2016
Иркутский государственный университет, г. Иркутск
Исследуется процесс развития института прикосновенности к преступлению в русском централизованном государстве периода XV—XVII вв. Анализу подвергнуты основные законодательные акты указанного периода — судебники, Соборное уложение, а также ряд иных.
Ключевые слова: Соборное уложение; разбойная рухлядь; Литовский статут; укрывательство; прикосновенность.
Образование русского централизованного государства и формирование сословно-представительной монархии в России означало и реорганизацию органов местного управления, результатами деятельности которых становились так называемые акты местного управления. Грамоты наместничьего управления юридически оформляли вхождение той или иной территории в состав Московского государства, распространяя на нее суверенитет великого московского князя. Они являлись основным документом наместников и волостелей, осуществлявших судебные полномочия. Практически во всех данных актах в той или иной форме упоминалось об одной из самых главных криминальных проблем указанного периода — разбоях. Борьба с разбоями приобретает массовый и повсеместный характер. Правоприменительное воздействие на разбойников не ограничивается только лишь пресечением самих разбоев, самым жесточайшим образом караются различные формы прикосновенности к разбойным нападениям.
К ХУ1—ХУ11 вв. начинает существенно меняться и общая ситуация с прикосновенностью к преступлению. От простых упоминаний о покровительстве преступлению законодатель русского централизованного государства переходит к оформлению особого порядка осуществления помощи государственной власти в борьбе с преступностью. Вот что по этому поводу пишет
А. Богдановский: «Законодательство возлагает на всякого члена общества обязанность сообщать правительству не только о всех совершенных преступлениях, но и о приготовлении к ним, как скоро он сам получит об них сведение — и недонесение считает одним из видов участия в преступлении. Прежде всего, эта обязанность была приложена к преступлениям против государя (по-нашему, к преступлениям в тесном смысле государственным), потом распространена на губные и особенно разбойные дела, и, мало-помалу, распространилась на все виды» [1].
Особенно ярко это проявляется в кресто-целовальных записях и земских губных грамотах некоторых северных и северозападных земель. Так, в Земской кресто-целовальной записи 1557—1582 гг. судьи постановляют не утаивать от государя те случаи, когда какой-либо их товарищ-судья будет брать посулы, с кем-либо дружить или кому-либо грубить [2]. Кроме того, принося клятвы, государевы люди обязуются все то, что будет услышано лихого или крамольного о государе, ему доносить, и молвивших подобное не скрывать, а задерживать, и к боярам, воеводам и приказным людям приводить [3].
Губная Белозерская грамота 1539 г. содержит уголовно-правовые установления, посвященные покровительству разбоев, в ст. 2, 3 и 8. Статьи 2 и 3 устанавливают ответственность за укрывательство преступ-
ников (разбойников), которое заключалось не только собственно в укрывательстве самих разбойных людей, но и в сокрытии и реализации имущества, добытого преступным путем. «А иные многие люди у вас в волостях разбойников у себя держат, а к иным людям разбойники с разбоем приезжают и разбойную рухлядь к ним привозят» [4]. Избранные люди получали возможность вести дела данной категории с применением пыток и наказывать разбойников кнутом и смертной казнью [5]. В ст. 8 говорится об ответственности губных голов и других избранных людей в случае неисполнения ими своих служебных обязанностей, а также в случае попустительства разбойникам [6].
Интересным в плане расширения способов покровительства преступлениям (в основном разбоям и татьбе) является Медынский губной наказ 1555 г. В наказе повелевалось устанавливать не только самих лихих людей, татей и разбойников, но также:
а) к кому разбойные люди приезжают и привозят разбойную рухлядь;
б) от кого ездят на разбой;
в) кому разбойную рухлядь продают [7].
Интересным представляется тот факт,
что так называемый Царский судебник 1497 г. содержал две статьи — 46 и 47, в которых, так же как и в Псковской судной грамоте, необходимо было доказывать добросовестность приобретения новых вещей.
Как справедливо отмечает Н. С. Косяко-ва, особое значение для изучения истории прикосновенности имеет Литовский статут 1529 г., оказавший существенное влияние на развитие русского права [8]. И. Малиновский к видам прикосновенности, существовавшим в этом статуте, относит попустительство, недонесение о готовящемся преступлении, укрывательство преступников, пользование плодами преступления [9].
Попустительство в основном выражалось в невоспрепятствовании королевскими чиновниками содержать покутные корчмы. Недонесение о преступлении выражалось, согласно точке зрения И. Малиновского, только в одном случае, предусмотренном Статутом, — когда хорунжий не доносил гетману об отсутствии «земянина» в военном походе [10].
Укрывательство предусматривалось в Литовском статуте в разделе 11 «О голов-щинах людей путных, крестьян и челядин-
цев». В ст. 10 говорится о том, что если кто-либо, будучи осведомлен о побеге чужой челяди, укажет им дорогу или даст хлеба, или на некоторое время даст им убежище у себя и это будет доказано, то таковой должен отыскивать этих беглых [11]. И эта норма очень похожа на подобную же, которая в свое время была предусмотрена Пространной редакцией Русской Правды. Укрывательство предусматривалось также в ст. 30 раздела 7 «О земских насилиях, о побоях и об убийстве шляхтичей». В статье буквально говорилось следующее: «Также постановляем, что если бы наши подданные скрывали в своих домах или имениях подозрительных людей, преступников, разбойников, изгнанных из страны или давали им какие-нибудь советы, или оказывали помощь в ущерб обществу, или пользовались заведомо крадеными вещами и это было бы доказано, то виновный должен быть наказан также, как перечисленные выше преступники. Потому что по справедливости и совершающие преступления, и потворствующие ему должны подвергаться одинаковому наказанию» [12].
Что касается пользования плодами, добытыми преступной деятельностью другого лица, то здесь основания уголовной ответственности дуализировались в зависимости от субъекта данного преступления. Если плодами преступной деятельности пользовалась семья виновного лица, то она должна была только лишь вознаградить потерпевшего или же отработать в случае несостоятельности. Если плодами преступной деятельности пользовалось любое другое лицо при осознании этого, то подобное приравнивалось к укрывательству и «облагалось» тем наказанием, которое было предусмотрено за совершение самого преступления [13].
Судебник 1550 г. не внес особых изменений в институт неприкосновенности, однако продолжил традицию криминализации приобретения ранее похищенного имущества. Так, в ст. 93 устанавливалась обязанность поручительства при приобретении подержанного («поношенного») товара [14].
В зависимости от того, осознавало лицо, приобретая товар у другого, истинное его происхождение или нет, определялась уголовная ответственность за укрывательство разбойников в Уставной книге разбойного приказа 1555—1556 гг. Статья 6 постановляет пытать разбойника с целью выясне-
ния, знало ли лицо, к которому разбойник приезжал и привозил на его двор «преступную рухлядь», об истинном происхождении этой самой рухляди. Более того, пытать надлежало и то лицо, у которого был задержан разбойник и на дворе которого были обнаружены предметы, добытые преступным путем [15].
Фактически целый устав, посвященный прикосновенности к разбоям и татьбе, можно выделить в Уставной книге разбойного приказа 1616—1636 гг. Статья 2б предусматривала сразу два состава попустительства. Во-первых, каралось попустительство, выражающееся в неоказании помощи тем людям, которые подверглись разбойному нападению («а где учинится разбой, а которые сторонние люди, слышачи крик и вопь розбитых людей, как их разбойники розби-вают, и те люди на вопь и крик не пойдут...»). Во-вторых, попустительством признавался отказ от преследования разбойников [16].
Очевидно, что еще один вид попустительства, предусмотренный в ст. 27, выражался в неотведении от себя следа разбойников или воров. Статья 28 предусматривала укрывательство, которое выражалось в сокрытии разбойников и татей у себя в городах, посадах, селах и деревнях. Статья 29 устанавливала ответственность для сотен, улиц, погостов и др. в случае покровительства ворам и разбойникам и недоставления их в губу [17]. Наказанием за подобные виды прикосновенности в основном являлась выплата вытей, хотя в определенных случаях лица, прикосновенные к разбою и татьбе, могли быть пытаны и казнены. Своеобразным девизом борьбы с прикосновенностью можно признать часть санкции ст. 29 — «чтобы всяким людям у себя воров, татей и разбойников держати неповадно, а ворам бы, татям и разбойникам нигде прибежища не было» [18].
Нестандартная ситуация была описана в ст. 60 Дополнений к Уставной книге разбойного приказа 1616—1617 гг. В ней говорилось о достаточно распространенной практике укрывательства преступников со стороны помещиков. Землевладельцы не стремились отдавать в руки правосудия преступников, а осуществляли над ними расправу сами. Законодатель же стремился ограничить подобный произвол и придать уголовно-правовым постановлениям публичный характер [19].
Согласно исследованиям А. А. Рожнова, уголовно-наказуемым недонесением о преступлении являлось несообщение компетентным органам о фальшивомонетчиках, беглых служилых людях, татях и разбойниках [20]. Карал укрывательство Боярский приговор об ответственности господ за явку на суд подвластных им оговоренных людей от 25 июня 1628 г. Пытка была основным способом добывания сведений об укрываемых преступниках. Основная задача заключалась в том, чтобы выяснить, скрывали ли преступника или он скрылся без чьей-либо помощи [21]. Устанавливал запрет на куплю-продажу краденого имущества еще один Боярский приговор от 25 июня 1628 г. об ответственности за куплю-продажу краденого имущества [22]. «Кроме того, — пишет А. А. Рожнов, — в текстах присяги на верность государю, приносившейся населением при вступлении Царей на Престол, начиная с Бориса Федоровича Годунова, прописывалась всеобщая обязанность "извета", т. е. извещения о готовящихся преступлениях против Монарха» [23].
Особого внимания заслуживает анализ Соборного уложения 1649 г., так как именно в этом законодательном акте постановления о прикосновенности к преступлению получили наибольшее для эпохи сословно-представительной монархии развитие. Согласно данным А. А. Рожнова, к формам уголовно наказуемой прикосновенности к преступлению относились недонесение о преступлении, укрывательство преступления и попустительство преступлению.
Практически сразу же в Соборном уложении во второй главе, посвященной преступлениям против государственной власти, продолжается формулирование извета. «В эту формулу, — пишет Г. Г. Тельберг, — перешла и обязанность извещать об измене и лихе, но здесь она выступает с чертами принципиального различия сравнительно с древнейшей своей формой: там она была обязанностью индивидуальной, здесь она становится общей обязанностью всех подданных московского государя.» [24]. Далее, исходя из рассуждений Г. Г. Тель-берга, следует отметить трансформацию извета из института частно-правового в институт публично-правовой, подкрепленный реальной угрозой уголовного наказания. И если ранее обязанность извета основывалась на крестоцеловальных записях,
подкрепленных подкрестной записью, то в Соборном уложении эта обязанность становится прямым указанием закона [25].
Нормативный материал, посвященный извету, излагался в ст. 1 и 2 главы 2 «О государской чести и как его государское здоровье оберегать» [26]. В ст. 6—9 фактически излагался устав об укрывательстве государственных преступников. Специфика субъектов укрывательства государственных преступников определялась родственными связями или свойством с ними. Укрывателями могли быть: жена, дети, отец, мать, родные или неродные братья, дядья, а также любой другой член рода преступника, который жил вместе с ним или вел общее хозяйство. Всем им, в случае знания о совершенной или готовящейся измене, грозила смертная казнь. Вотчины, поместья и животы «взяти на Государя» [27]. Если же члены семьи государственного преступника не знали о совершенном или готовящемся преступлении, они не подлежали уголовной ответственности и их имущество не конфисковалось. При этом, согласно точке зрения А. А. Рожнова, принцип «безответственности невиновных родственников» был отнюдь не продуктом Уложения, а перешел в закон из судебной практики первой половины XVII в. [28].
Недонесение о скопе, заговоре или ином каком злом умысле на «Царское Величество» также каралось смертной казнью «без всякия пощады» в ст. 19. При этом обязанность извета предусматривалась в ст. 18 [29].
Как полагает А. А. Рожнов, лицо попустительствовало преступлению, если, имея возможность задержать преступника и привести его в приказ, не делало этого. Кроме этого, попустительством продолжало считаться неоказание помощи лицам, претерпевающим от разбойных нападений. Вместе с тем, кроме попустительства, законодательство исследуемого периода предусматривало специальные меры защиты лиц, которые задерживали и доставляли преступников властям [30].
Выделял целую категорию лиц, причастных к совершению преступления, А. Бог-дановский. Эту категорию ученый именует покровителями и определяет ее следующим образом. Во-первых, покровители — это лица, которые заведомо скрывают и истребляют следы преступления или самих преступников, или же заведомо принимают к
себе на сохранение, продают незаконным образом добытые вещи. Во-вторых, это те, кто, узнав о задуманном или уже о совершенном преступлении и имея возможность сообщить о нем, не сделали этого [31].
А. Г. Маньков отмечает, что вслед за Уставными книгами Разбойного приказа Уложение широко разработало понятие попустительства и поноровки. «Эти действия, — утверждает исследователь, — предусматривались в весьма различной форме. Важнейшей из них была организация "станов и приездов" разбойников и татей, т. е. предоставление постоянного и временного убежища. Такое укрывательство влекло наказание, аналогичное тому, которое устанавливалось разбойникам... Уложение помимо пристанодержательства выделяло и другие формы укрывательства — ложные показания в обыске, молчание местных жителей о проживании у них преступников» [32].
Н. С. Косякова полагает, что Соборное уложение знает также еще одно специфическое явление, относимое к институту прикосновенности — «поклажее». Регулируемое ст. 64 главы 21 «поклажее» означало прием, хранение и продажу краденых и награбленных вещей. «Таким образом, — пишет Н. С. Косякова, — по Уложению 1649 г. подлежали суровому наказанию лица, попустительствующие совершению преступления (как должностные, обязанные противодействовать, так и иные); несо-общающие о готовящемся или совершенном преступлении; укрывающие преступников, а равно лица, которые принимают, хранят либо продают краденые или награбленные вещи» [33]. ^
1. Богдановский А. Развитие понятий о преступлении и наказании в русском праве до Петра Великого. С. 129.
2. См.: Памятники русского права : в 8 вып. / под ред. Л. В. Черепнина. М., 1956. Вып. 4: Памятники права периода укрепления русского централизованного государства ХУ-ХУ11 вв. С. 197.
3. См.: Богдановский А. Развитие понятий о преступлении ... С. 129.
4. См.: Памятники русского права. Вып. 4: Памятники права периода укрепления русского централизованного государства ХУ-ХУ11 вв. С. 176.
5. Российское законодательство Х-ХХ веков: тексты и коммент. : в 9 т./ под общ. ред. О. И. Чистякова. М., 1985. Т. 2. Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. С. 216.
6. См.: Памятники русского права. Вып. 4. С. 178.
7. Там же. С. 180.
8. Косякова Н. С. Возникновение и развитие в российском уголовном праве института прикосновенности к преступлению (дооктябрьский период) / / Ленингр. юрид. журн. 2010. № 3. С. 122.
9. Малиновский И. Учение о преступлении по Литовскому Статуту. Киев, 1894. С. 47.
10. Статут Великого княжества Литовского 1529 г. Минск, 1960. С. 142.
11. Там же. С. 204.
12. Там же. С. 183-184.
13. Малиновский И. Учение о преступлении ... С. 50.
14. См.: Памятники русского права. Вып. 4. С. 336.
15. Там же. С. 357.
16. Памятники русского права : в 8 вып. / под ред. Л. В. Черепнина. М., 1959. Вып. 5: Памятники права периода сословно-представительной монархии. Первая половина XVII в. С. 194.
17. Там же. С. 195.
18. Там же. С. 195-196.
19. Там же. С. 272.
20. Рожнов А. А. История уголовного права Московского государства ШУ—ХУП вв.). М., 2012. С. 134.
21. См.: Памятники русского права. Вып. 5. С. 282.
22. Там же. С. 282-283.
23. Рожнов А. А. История уголовного права . С. 134.
24. Тельберг Г. Г. Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве XVII века. М., 1912. С. 122.
25. Там же. С. 123.
26. См.: Памятники русского права : в 8 вып. / под ред. К. А. Софроненко. М., 1957. Вып. 6: Соборное Уложение царя Алексея Михайловича 1649 года. С. 28.
27. Там же. С. 29.
28. Рожнов А. А. История уголовного права ... С. 196.
29. См.: Памятники русского права. Вып. 6. С. 30.
30. Рожнов А. А. История уголовного права ... С. 197.
31. Богдановский А. Развитие понятий о преступлении ... С. 132.
32. Маньков А. Г. Уложение 1649 года — кодекс феодального права России. Л., 1980. С. 224.
33. Косякова Н. С. Возникновение и развитие ... С. 125.
список литературы
Богдановский А. Развитие понятий о преступлении и наказании в русском праве до Петра Великого / А. Богдановский. — М. : В тип. Каткова и К, 1857. — 145 с.
Косякова Н. С. Возникновение и развитие в российском уголовном праве института прикосновенности к преступлению (дооктябрьский период) // Ленингр. юрид. журн. — 2010. — № 3. — С. 118—141.
Малиновский И. Учение о преступлении по Литовскому Статуту / И. Малиновский. — Киев : [Б. и.], 1894. — 232 с.
Маньков А. Г. Уложение 1649 года — кодекс феодального права России / А. Г. Маньков. — Л. : Наука, 1980. — 271 с.
Памятники русского права : в 8 вып. / под ред. С. В. Юшкова. — М. : Госюриздат, 1952. — Вып. 1: Памятники права Киевского государства. Х—ХП вв. — 287 с.
Памятники русского права : в 8 вып. / под ред. С. В. Юшкова. — М. : Госюриздат, 1953. — Вып. 2: Памятники права феодально-раздробленной Руси ХП—ХУ вв. — 442 с.
Памятники русского права : в 8 вып. / под ред. Л. В. Черепнина. — М. : Госюриздат, 1956. — Вып. 4: Памятники права периода укрепления русского централизованного государства ХУ—ХУП вв. — 632 с.
Рожнов А. А. История уголовного права Московского государства (Х!У—ХУП вв.) / А. А. Рожнов. — М. : Юрлитинформ, 2012. — 512 с.
Российское законодательство Х—ХХ веков : тексты и коммент. : в 9 т./ под общ. ред. О. И. Чистякова. — М. : Юрид. лит., 1985. — Т. 2: Законодательство периода образования и укрепления Русского централизованного государства. — 520 с.
Статут Великого княжества Литовского 1529 г. / под ред. К. И. Яблонскиса. — Минск : Изд-во Академии наук БСССР, 1960. — 254 с.
Тельберг Г. Г. Очерки политического суда и политических преступлений в Московском государстве ХУП века / Г. Г. Тельберг. — М. : Тип. Императ. Моск. ун-та, 1912. — 342 с.
Development of Institute
of the Implications of the Crime
in the Criminal Law of the Moscow State
© Georgievsky E., Kravtsov R., 2016
The article studies development of the implications of the crime in the Russian centralized State period XV-XVII centuries. The basic legislative acts of this period are analyzed.
Key words: Council Code; robbery junk; Lithuanian Statute; concealing; implication.
