CC BY
643
УДК 821.161.1 (Русская литература)
РАЗВИТИЕ ФОЛЬКЛОРНЫХ ТРАДИЦИЙ В ТВОРЧЕСТВЕ П. С. СОЛОВЬЁВОЙ (НА ПРИМЕРЕ
СКАЗКИ «КРОШЕЧКА-ХАВРОШЕЧКА»)
Е.А.Снычева
FOLKLORE TRADITIONS DEVELOPMENT IN THE WORKS OF P. SOLOVJEVA (FAIRY TALE
"KROSHECHKA- KHAVROSHECHKA")
E.A.Snycheva
Московский государственный областной университет, Snychjova@rambler.ru
В статье рассматриваются характерные особенности поэтики фольклорной прозы на примере русской народной сказки «Хаврошечка», анализируются её варианты (сказки «Крошечка-Хаврошечка» из собрания А.Н.Афанасьева и «Сиротка-девочка» крестьянки-сказительницы А.К.Барышниковой). При этом отмечаются особенности сказочного сюжета, композиционной и речевой ритмичности повествования. Особое внимание в статье уделяется тексту сказки «Крошечка-Хаврошечка», созданному поэтессой Серебряного века П.С.Соловьевой (Allegro). Подробно описываются оригинальные приёмы, использованные автором, — прежде всего, переложение сказки рифмованной прозой со стилизацией под народный раёшный стих. Исследуется роль сказочных символических образов, значение цветописи, многообразие языковых средств. Ключевые слова: фольклорная проза, фольклорные традиции, русская народная сказка, сказители, сказочный сюжет, композиционная и речевая ритмичность, рифма
The paper discusses characteristics of poetics of folklore prose, taking the example of the Russian fairy tale "Khavroshechka" and its versions ("Kroshechka-Khavroshechka" by A.N.Afanasyev and "Orphan girl" by the peasant storyteller A.K.Baryshnikova). Characterics of a plot line, composite and speech rhythm peculiriaties of the narration are noted. The special attention is paid to the text of the fairy tale "Kroshechka-Khavroshechka" created by the poetess of the Silver age P.S.Solovieva (Allegro). The stylistic devices used by the author are described in detail, namely, transposing the fairy tale into rhymed prose with stylization for a folk verse. The role of fantastic symbolical images, value of colour palette, and variety of linguistic means are investigated.
Keywords: folklore prose, folklore traditions, Russian fairy tale, storytellers, fantastic plot, composite and speech rhythm, rhyme
Русские фольклорные традиции начали складываться в глубокой древности. Устное народное творчество развивалось в нескольких направлениях, формировались и поэтические, и прозаические жанры. Например, такие, как былина, сказка, частушка, причитание, лирическая песня. «В произведениях фольклора мы уходим в "другой", условный мир, с условным временем протекания в нем событий. Этим фольклор резко отличается от произведений реалистического искусства, в котором время всегда "открыто" и переходит за границами сюжета в единый поток исторического времени» [1]. При этом, рассказывая сказку или былину, сказители всегда стремились выявить в этих произведениях некий вневременный смысл, дать слушателям возможность извлечь из фольклорного источника важный урок.
Устное народное творчество синтетично: оно включает в себя элементы словесного, музыкального, театрального искусства. Сказители использовали все эти элементы, то говоря, то напевая, показывая персонажей «в лицах», меняя тембр голоса, подчас по-скоморошьи приплясывая, подыгрывая себе на каком-нибудь инструменте. Например, народная сказительница А.К.Барышникова (1868—1954) искусно меняла интонации и тембр голоса: «Все действующие лица сказки говорят особым голосом, всегда отличишь, басит ли это Иван-дурак, говорит ли с чувством, с толком, с расстановкой Иван-царевич или ка-
кой-нибудь другой герой», — вспоминала ленинградская собирательница сказок Н.П.Гринкова [2].
Один из главных фольклорных жанров — сказка, представляющая собой вид фольклорной прозы, иногда — стилизацию под ненормированный народный раёшный стих. В сказке отражены мысли и мечты простых людей, жизнь народа в целом, его мировоззрение и психология. Предназначенная для устного исполнения фольклорная проза рассчитана «на восприятие ее именно в той обстановке, где она была рождена и бытовала» [3].
Сюжетность — главный признак эпических фольклорных жанров, и народный талант в области сюжетосложения особенно ярко виден в сказках. Русская сказка осуждает и наказывает дурные помыслы и поступки, славит доброе и светлое начало. Сказочный фольклор даёт нам множество вариантов удивительных сюжетных историй о невероятных приключениях волшебных героев. Добро в этих историях, как правило, торжествует, а зло проигрывает. Рассмотрим развитие фольклорных традиций в русской литературе на примере сказки «Хаврошечка». (Её текст можно найти в академическом издании, подготовленном с участием многих известных специалистов) [4]. В дальнейшем появляется несколько переложений — например, «Сиротка-девочка» сказительницы А.К. Барышниковой, а также «Крошечка-Хаврошечка» поэтессы Серебряного века П.С.Соловьёвой.
Русская народная сказка про Крошечку-Хаврошечку начинается с простого житейского наблюдения: «Есть на свете люди хорошие, есть и похуже, есть и такие, которые своего брата не стыдятся» [4, с. 1].
Присказкой это не назовешь, потому что целью предшествующей завязке присказки является подготовка слушателя к восприятию сказочного сюжета. Сказка «Хаврошечка» сразу начинается с интригующей завязки: героиня-труженица попадает в семью, где командует злая мачеха и живут её ленивые дочери: Одноглазка, Двухглазка и Трёхглазка. Хаврошечка — круглая сирота, оказавшаяся среди чужих людей, которые её «выкормили и над работой заморили...» [4, с. 1].
В бытовых сказках, к которым относится «Хаврошечка», показываются семейные отношения, с типическими характерами и в основе своей правдивыми конфликтами. Вот только эти реальные персонажи и жизненные конфликты получают своё отражение в сюжете с элементами волшебства. Так, уже в самом начале сказки мы узнаем, что у одной мачехиных дочерей — три глаза.
Главное назначение сказочного сюжета, по словам литературоведа С.Г.Лазутина, — «создание удивительного» [5]. В сказке, прежде всего, создаётся необыкновенный герой. Например, Мальчик-с-пальчик, родившийся из отрубленного мизинца старухи [3]; Колобок, слепленный из муки и масла [4, с. 146]; Крошечка-Хаврошечка, способная залезть в коровье ухо; Кощей, известный своим бессмертием.
Характерной особенностью сказочного сюжета является и волшебная помощь главному герою, попавшему в трудное положение, какого-нибудь предмета (сапоги-скороходы, кольцо) или живого существа. В сказке «Хаврошечка» это корова. Девочка потеряла мать, но добрый материнский дух словно вселился вначале в рябую корову, а затем — в прекрасную яблоню. Недаром Хаврошечка называет рябую корову «коровушкой-матушкой» [4, с. 162].
В сказке невероятное, подчас абсурдное воспринимается слушателем как должное: Хаврошечка влезает корове в одно ухо, а из другого вылезает; у Трёхглазки два глаза засыпают, а третий не спит и всё видит.
Как правило, после волшебного превращения сюжет делает поворот, и события начинают быстро развиваться, делая сказку всё занимательнее: тайна Хаврошечки и её волшебной рябой коровы раскрывается. Для реального мира непредставимо то, что органично для сказки. Таково, например, желание обреченной на смерть коровы, чтобы её косточки похоронили (в варианте А.Н.Афанасьева — «рассадили»), а могилку ежедневно поливали водой. Волшебную корову режут и съедают, а на месте её косточек вырастает чудесная яблоня, которая подчиняется только Хаврошечке и приносит ей в финале сказки счастье и благополучие.
Реальность напоминает о себе, она присутствует в кольцевом композиционном приеме: в начале сказки Хаврошечка становится сиротой и попадает в чужую семью, а в конце — находит себе доброго му-
жа («сильный человек — богатый, кудреватый, молодой») [4, с. 163].
Итак, мы видим, что изначальный вариант текста сказки представляет собой красивую, лаконичную и поучительную историю. В сказке «Хаврошечка» зло и добро, белое и черное чётко разделены. Главная героиня занята бесконечным изнурительным трудом на благо злой мачехи и её дочерей. В этом плане Хав-рошечку можно сравнить с Золушкой французского писателя Шарля Перро [6], только у Золушкиной мачехи было две дочери, и для русской Хаврошечки роль доброй феи играет волшебная рябая корова. Корову зарезали, но, поливая в саду её косточки, Хав-рошечка вырастила чудесную яблоню, которая и принесла ей счастливое замужество.
В известное собрание русского историка и литературоведа, исследователя фольклора Александра Николаевича Афанасьева (1826—1871) сказка была включена под названием «Крошечка-Хаврошечка» [7].
Начало сказки в обработке А.Н.Афанасьева выглядит более пространным, подробным. Здесь, например, присутствует прямое обращение к читателю: «Вы знаете, что есть.» [7, с. 120]. Также уточняется, что сирота «маленькая», что её «над работою каждый день занудили, заморили» [7, с. 120]. Несправедливость, которую другие персонажи сказки проявляют по отношению к Хаврошечке, характеризуется фразой, содержащей в себе яркую эмоциональную оценку: «Вот то-то и больно — ткнуть да толкнуть есть кому: а приветить да приохотить нет никого!» [7, с. 121].
Но существуют и другие варианты истории о Крошечке-Хаврошечке. Так, сказительница Анна Ку-прияновна Барышникова (1868—1954) совершенно по-своему выстраивает повествование в сказке «Сиротка-девочка». Она сразу опускает далекое от присказки вступление и начинает с главных событий: «У девочки мать померла. Женился отец — стала у неё мачеха с тремя девочками.» [2, с. 431].
Бедную девочку зовут уже не Хаврошечка, а Нина, и у неё есть отец. Но при этом Барышникова всё равно называет Нину сироткой, подчеркивая тем самым, что рядом с мачехой и её дочками она оказывается в положении круглой сироты. Сюжет сказки переделывается весьма существенно: Нина, без всяких на то причин, начинает вредить сводным сестрам, подводя их под горячую руку матери. Появляются совершенно новые, обрастающие многими подробностями, сюжетные ходы. Так, например, Нина заполучает волшебное блюдечко и выращивает «в святом углу» волшебную яблоню, затем удачно выходит замуж за богатого барина, рожает ребенка. Злая мачеха из зависти её заколдовывает, превращая в голубку, а вместо неё наряжает свою дочь Двухглазку. Барин не сразу замечает подмену, так как на лице ложной жены — вуаль («дымка») [4, с. 433], но обращает внимание на то, что ребенок с раннего утра почти беспрестанно плачет и успокаивается лишь после прогулки в поле.
Наконец барин раскрывает обман, и скинутые Ниной голубиные крылья вначале палит на огне, а
потом рубит топором. Крылья превращаются в веретено, а разрубленное, в свою очередь, веретено — в Нину. Вернув себе настоящую жену, барин убивает Двухглазку, привязав её к хвосту лошади. История заканчивается традиционной фразой: «Я у ней (у Нины — прим. Е. С.) была, мёд пила, по губам текло, да в рот не попало». И, кроме того, сказительница добавляет: «Вот и басне конец», ошибочно называя сказку басней. Жанр басни требует использования в качестве персонажей животных, растений и вещей; это, как правило, сатирическое произведение, завершающееся кратким нравоучительным заключением-моралью. А с моралью в варианте Барышниковой не всё выходит гладко. Хитрая Нина — хоть и страдающий, но, по здравому рассуждению, далеко не положительный герой. В частности, она без видимого повода причиняет неприятности сводным сестрам, специально усыпляя их, чтобы они не работали и были побиты родной матерью. Сама при этом она тоже не прядет пряжу — за неё задание мачехи выполняет волшебная корова. Тем не менее, в фольклорной поэтике девочка, потерявшая маму и живущая у мачехи, заведомо имеет право на сочувствие. Подразумевается, что мачеха со своими «разноглазыми» дочками — злые и подлые люди. И девочка, по мере сил, защищает себя от них. Вскоре выясняется, что, в самом деле, и мачеха злая, и её дочка Двухглазка подлая.
В тексте крестьянки-сказительницы А.К.Барышниковой, наряду с волшебными превращениями (Нина превращается в голубку, крылья превращаются в веретено) и сказочными атрибутами (золотым блюдечком, серебряной ложечкой и яблочком, показывающими, «что есть на свете делается»), присутствуют и реалии сурового деревенского быта. В повествовании постоянно встречаются устаревшие слова и понятия («отдает мачехе намыки свои початками, всё попряденное»), звучат фразы, похожие на заклинания. Так, например, Двухглазка, выискивая в поле голубку-Нину, говорит: «Рысь молода, рысь хороша, накорми своего дитя!». А голуби тоже отвечают непонятными непосвященным людям иносказательными словами: «Рысь молода, рысь хороша не в нашем табуне!».
Поэтике фольклорной прозы присущи сюжетные, композиционные и ритмические повторы. В сказках о Хаврошечке и Нине повторяются аналогичные сцены: вот Нина усыпляет Одноглазку, затем Двухглазку, а у Трёхглазки забывает усыпить третий глаз. При этом в качестве колыбельной героиня использует двустишие: «Усни, усни, глазок, Усни другой!» (в сказке «Хаврошечка»: «Спи, глазок, спи, другой!»). В разных вариантах сказки рассказывается и о том, как корова «прядет» пряжу. В варианте «Крошечка-Хаврошечка» девочка залезает корове в одно ушко и из другого вылезает. А в «Девочке-сиротке» она просто наблюдает, как корова съедает намыки, а через час те «выходят початками (попря-денное уж)». Такое троекратное повторение почти аналогичных сцен и эпизодов создает композиционную завершённость, присущую фольклорному повествованию.
В подобном повествовании нередко используются и рифмы: «А сиротку хвалит, дочерю бьет и ругает», «Барин её не узнал, за жену принимал», «Хоть немного пострадала, но зато теперь другой свет увидала» («Сиротка-девочка») » [2, с. 433].
Наличие в сказке А.К.Барышниковой множества фонетических и других особенностей воронежского говора сохраняет для потомков удивительное обаяние живой речи сказительницы — дочери и внучки крепостных крестьян Воронежской губернии.
Пристальным интересом к фольклорным источникам отмечено творчество русской поэтессы и художницы Серебряного века Поликсены Сергеевны Соловьёвой (1867—1924). Она является автором множества оригинальных сказок в стихах и переложений народных сказок; в журнале «Тропинка» и приложениях к этому журналу у неё вышли в свет целые сборники сказок для детей. В 1914 году она обращается к уже известному нам сюжету и создаёт свой вариант сказки. Произведение было написано рифмованной прозой со стилизацией под ненормированный народный раёшный стих. По-своему знаменательно, что поэтесса предпочла уже знакомое нам по сборнику А.Н.Афанасьева название — «Крошечка-Хаврошечка» [8]. (Ср. с названиями других её сказок, созданных в традициях русского фольклора, — «Лисичка-сестричка», «Сивко-бурко», «Старуха-говоруха», «Сказка о молодце-удальце»).
Сказка П.С.Соловьёвой начинается так: «Есть хорошие люди на свете. Все они у Бога на примете. Есть люди и похуже: к другим построже и на деньгу потуже. А есть и такие, что никуда не годятся: Бога не боятся, своего брата не стыдятся...» [8, с. 1]
Как видим, в сказочном источнике автор стремится выделить религиозный, нравственно-философский аспект.
Уже с первых строчек становится ясно, что П.С.Соловьёва (Allegro) взяла за исходный образец каноническую народную сказку «Хаврошечка», в которой маленькая девочка в одно коровье ухо влезает, а из другого вылезает. Корова в сказке «Крошечка-Хаврошечка» близка героям и символам древнесла-вянской мифологии и играет роль врат Междумирья, то есть ворот между настоящим и прошлым, между потомками и предками. Благодаря ей Хаврошечка словно переходит из одной стороны бытия (Явь) в другое (Навь) и обратно. И ей помогает Навь — подземный мир, «мать-земля сырая», обитель душ предков. Древние славяне верили, что жизнь вершится по кругу, и предки возвращаются в третьем поколении, становясь праведнее. Поэтому можно сказать, что для Хаврошечки перелезание через уши рябой коровы — это своеобразный путь совершенствования.
Печальные жизненные обстоятельства заставили сироту бороться за жизнь. А как тут не бороться, если «взяли её люди, кое-как вспоили, вскормили, не приласкали, не приголубили, на свет Божий не пустили. Водили босоножкой, чуть-что не голой. Зану-дили, заморили работой тяжелой» [8. с. 1]. Именно так звучит история Хаврошечки в изложении П.С.Соловьёвой, известной своими сказками, в которых вера в Бога сочетается с наличием фантастиче-
ских персонажей, волшебных превращений и элементов языческих представлений о мире и человеке.
В области формы наиболее заметной приметой повествования становится наличие рифмы. При этом рифма используется точная (ворот — народ, сетка — ветка, дочь — помочь, не хочу — наточу, слово — готово, дочки — кочки) и неточная (заржал — услыхал, жужжанье — приказанье, соберет — отнесет, подневольной — больно, ронять — наткать — покатать, такое — вдвое).
Конечно, рифма присутствует в живой разговорной речи всех народных сказителей. Причина здесь кроется и в истории жанра: «Как это не покажется удивительным, но рифма первоначально возникла не в стихотворном, а именно в прозаическом тексте» [9]. По сути, Поликсена Сергеевна Соловьёва продолжает и развивает традицию разговорного синтаксического параллелизма — смежной рифмовки. «Исторически наиболее древним способом рифмовки является объединение созвучной концовкой двух или нескольких смежных ритмических рядов» [10].
Ритмичность в сказке П.С.Соловьёвой двухуровневая: композиционная и речевая. Композиционная ритмичность создается повторением (чаще всего троекратным) аналогичных по содержанию и речевой интонации эпизодов, сцен и картин. Этот приём позволяет усилить эмоциональную насыщенность повествования. Вспомним, например, как мачеха заставляет трёх своих дочерей по очереди следить за Хав-рошечкой, и трижды звучит Хаврошечкин усыпляющий заговор: «Усни, глазок! Усни, усни, другой!»
В сказке П.С.Соловьевой возникает своеобразный симбиоз ритма стихотворной речи и прозаического ритма. То есть ритмические единицы стиха — стопы — стоят рядом с ритмическими единицами прозы — колонами, ритмико-интонационными единицами звучащей речи, повторами интонации. Можно сказать, это и есть раёк: дисметрический стих со смежными рифмами, с интонационно-фразовым и паузным членением.
Фольклорная поэтика дополняется в повествовании П.С.Соловьёвой многочисленными лирическими «отступлениями». Вот, например, как описывает автор красоту русского пейзажа — открывающегося перед глазами читателя «чистого поля»: «Вот-то раздолье, вот-то приволье! Трава, цветы, словно ковёр, вышитый шелками, а над головой златосинее небо с раскидочками-облаками. Гудит, звенит в воздухе в воздухе пчелиное жужжанье.» [8, с. 4]. Проникновенно и трогательно звучит обращенная к героине просьба коровы перед смертью: «. схорони ты кости белые тайно в мать-земле сырой. Никогда-то, красна девица, ты меня не забывай. Каждый день водой студёною землю трижды поливай». (См. у А.Н.Афанасьева: «В саду их рассади и никогда меня не забывай, каждое утро водою их поливай» [7]).
Как видим, Соловьёва, выдерживая традицию жанра, следует принципу фольклорного триединства. А вот фраза про мачеху, звучащая почти по-пушкински: «Пуще прежнего рассердилась злая старуха.». (Ср. у Пушкина: «Ещё пуще старуха бранится.» [11]).
В своей сказке (как и в своих стихах) П.С.Соловьёва активно использует цветопись. Так, Хаврошечка «заплетает белосиний венок», когда усыпляет Одноглазку. Затем «плетет лиловый венок полевой», когда усыпляет Двуглазку, приговаривая: «— Усни, глазок! Усни, усни, другой!». Заговаривая Три-глазку (так в оригинале, прим. Е.С.), Хаврошечка сплетает «с синим васильком колосок золотой».
Многозначные цветовые характеристики даются в описании прекрасной яблони, выросшей там, где зарыты «кости белые» коровы: «Яблочки на ней висят розобокие, наливные, листвицы на ней шелестят не простые, золотые, а веточки серебряные .». Вновь вспоминается Пушкин: «А орешки не простые, Всё скорлупки золотые» [12]. Но для Поликсены Соловьёвой золотой цвет важен ещё и как один из античных символов — как цвет разума и бессмертия (см. выше «колосок золотой»). Недаром золотые (они же моло-дильные) яблоки встречаются в сказках разных народов. А серебряные ветки, склоняющиеся над Хавро-шечкой, можно назвать и символом Серебряного века. «Подошла Хаврошечка, и словно серебряная сетка, стали к ней склоняться за веткою ветка. И яблочки, рдея, как от розовой зари, в руки будто просятся: «— Бери нас, девица, бери!» [8, с. 7]
Такого яркого описания нет в каноническом варианте сказки. У Поликсены Соловьёвой яблоки заговорили. Кроме того, только в сказке П.С.Соловьёвой барин, пораженный красотой яблони и Хаврошечки, объясняется героине в любви. И затем — неожиданное, совершенно оригинальное но, опять же, выдержанное в фольклорных традициях, завершение сказки: «В этот самый миг звонко-весело боярский конь заржал, и что ответила Хав-рошечка, я не услыхал. Не слыхали и три сестры, и хозяин старый и хозяйка злая. Только слышала, осенив её, яблонька золотая, да родник, что поил яб-лоньку студеной водой, а из людей один лишь слышал боярин молодой» [8, с. 6].
Такой финал подобен краткому гимну внезапной, как удар молнии, любви. Примечательно, что П.С.Соловьёва в «Крошечке-Хаврошечке» не использует такие известные, переходящие из сказки в сказку, выражения, как: «Ни в сказке сказать, ни пером описать», «И стали они жить-поживать и добра наживать», «И я там был, мед-пиво пил, по усам текло, а в рот не попало». Однако при этом в тексте её сказки достаточно других стилистических украшений текста: устойчивых словосочетаний (вода студеная, поле чистое, мать-земля сырая, красная девица) и сравнений (Хаврошечка попала к злым людям, «как к пауку мошечка», «Собой некрасивые, словно в болоте кочки» [8, с. 1]).
Традиционным приёмом фольклорного повествования является использование тавтологических или синонимических словосочетаний типа «бегом бежала», «голодом голодала», «поедом ела». Они применялись сказителями вместо эпитетов для того, чтобы подчеркнуть протяженность и сложность переживаемого героем момента. Схожие сочетания можно найти и в сказке П.С.Соловьёвой: «Мяса в рот не брала и голодом голодала» [8, с. 2].
Сравнивая завершение истории о Хаврошечке у А.Н.Афанасьева и у П.С.Соловьёвой, отметим существенные стилистические различия. В варианте А.Н.Афанасьева сказано ёмко и лаконично: сёстры «как ни бились, ни метались — ручки изодрали, а достать не могли» [7, с. 121]. П.С.Соловьёва говорит о том же несколько иначе: «Как ни старались угодить боярину, что яблочко просил, ничего не могли поделать, только выбились из сил» [8, с. 7]. Финальная фраза в сказке из собрания А.Н.Афанасьева звучит традиционно: «...и стали они в добре поживать, лиха не знавать» [7, с. 121].
Подводя итог, можно сказать, что обращение к фольклорным источникам всегда обогащает художника. Оно позволяет ему, с одной стороны, прикоснуться к плодотворной традиции устного народного творчества, а с другой стороны, даёт возможность проявить свою творческую индивидуальность. Именно это мы видим на примере «Крошечки-Хаврошечки» П.С.Соловьёвой. В её переложении известной сказки перед нами предстаёт самобытное и оригинальное произведение, несущее на себе отпечаток неповторимого художественного мира поэтессы.
1. Лихачев Д.С. Историческая поэтика русской литературы. СПб.: Алетейя, 1999. С. 41.
2. Русские народные сказители / Сост., вступ. ст., вводные тексты и ком. Т.Г.Ивановой; Ил. М.Ф.Петрова. М.: Правда, 1989. С. 415-416, 431, 433.
3. Прозаические жанры русского фольклора. Хрестоматия. Сост. В.Н.Морохин Учеб. пособие для филолог. специ-альностей ун-тов. М.: Высш. школа, 1977. С.7, 120.
4. Былины. Русские народные сказки. Древнерусские повести / Авторы вступит. статей, сост. и коммент.
B.П.Аникин, Д.С.Лихачев и Т.Н.Михельсон. М.: Дет. лит., 1989. С. 161, 146.
5. Лазутин С.Г. Поэтика русского фольклора: Учеб. пособие для филол. фак. ун-тов. М.: Высш. Школа, 1981. С. 28.
6. Перро Ш. Золушка, или Хрустальная туфелька. Минск: Вышэйшая школа, 1986. С. 23-29.
7. Крошечка-Хаврошечка // Народные русские сказки А .Н.Афанасьева: В 3 т. М.: Наука, 1984—1985. Т. 1. 1984.
C. 120-121.
8. Соловьёва П.С. Крошечка-Хаврошечка; Солнцева сестра: Сказки П.Соловьевой (Аллегро). Санкт-Петербург: Н. Морев, 1914. С. 1-8.
9. Тимофеев Л.И. Очерки теории и истории русского стиха. М., 1958. С. 187.
10. Жирмунский В.М. Рифма. Её история и теория. Пг., 1923. С. 43.
11. Пушкин А.С. Сказка о рыбаке и рыбке. М.: ОГИЗ, 1949. С. 394.
12. Пушкин А.С. Сказка о царе Салтане, о сыне его славном и могучем богатыре князе Гвидоне Салтановиче и о прекрасной царевне Лебеди // Сочинения в 3 т. Т. 1. М.: Ху -дожественная литература, 1985. С. 615.
1.
References
Likhachev D.S. Istoricheskaya poetika russkoy literatury. [Historical poetics of the Russian literature]. Saint Petersburg, Aleteya Publ., 1999, p. 41.
2. Russkie narodnye skaziteli [Russian national storytellers]. Moscow, Pravda Publ., 1989, pp. 415-416, 431, 433.
3. Prozaicheskie zhanry russkogo fol'klora. Khrestomatiya [Prosaic genres of the Russian folklore. Anthology], Moscow, Vyssh. Shkola Publ., 1977, pp. 7, 120.
4. Byliny. Russkie narodnye skazki. Drevnerusskie povesti [By-linas. Russian national fairy tales. Old Russian stories]. Moscow, Detskaya literatura Publ., 1989, pp. 161, 146.
5. Lazutin S.G. Poetika russkogo fol'klora [Poetics of the Russian folklore], Moscow, Vyssh. Shkola Publ., 1981, p. 28.
6. Perro Sh. Zolushka ili Khrustal'naya tufel'ka [Perrault Charles. Zolushka or Crystal shoe]. Minsk, Vyssh. Shkola Publ., 1986, pp. 23-29.
7. Kroshechka-Khavroshechka [Kroshechka-Khavroshechka], Narodnye russkie skazki A.N.Afanas'eva: V 3t. [National Russian fairy tales by A.N.Afanasyev: in 3 vols.] Moscow, Nauka, 1984—1985. Vol. 1, pp. 120-121.
8. Solovieva P.C. Kroshechka-Khavroshechka; Solntseva sestra: Skazki P. Solov'evoy (Allegro). [Kroshechka - Khav-roshechka; Sun's sister: P. Solovieva (Allegro)'s fairy tales]. Chital'nya narodnoy shkoly, 1914, iss. 2, pp. 1-8.
9. Timofeev L.I. Ocherki teorii i istorii russkogo stikha [Sketches of the theory and history of the Russian verse]. Moscow, 1958, p. 187.
10. Zhirmunsky V.M. Rifma. Ee istoriya i teoriya [Rhymes. Its history and theory]. Petrograd, 1923, p. 43.
11. Pushkin A.S. Skazka o rybake i rybke. [Fairytale on the fisherman and small fish]. Moscow, 1949, p. 394.
12. Pushkin A.S. Skazka o tsare Saltane, o syne ego slavnom i moguchem bogatyre knyaze Gvidone Saltanoviche i o prek-rasnoy tsarevne Lebedi [The tale of tsar Saltan, of his son, the glorious and mighty knight prince Guidon Saltonovich, and of the fair Swan-Princess]. Works in 3 vols. Vol. 1. Moscow.: Khudozhestvennaya literatura Publ., 1985, p. 615.
