CC BY
50
И.Л. Карантеева
РАЗМЫШЛЕНИЯ О ЕВРОПЕИЗМЕ И РУССКОСТИ В ЭПИСТОЛЯРИИ И МЕМУАРАХ И.С. ТУРГЕНЕВА
В статье исследуется проявление черт «европеизма» и «русскости» Тургенева в личностно-биографическом аспекте на основании мемуарных и эпистолярных свидетельств писателя и его отечественных и зарубежных современников.
Письма и воспоминания И.С. Тургенева - яркое свидетельство всесторонности и глубины личности одного из выдающихся писателей XIX столетия, связываемых исследователями с интеграцией его в европейскую социокультурную среду. В то же время и для современников, и для отечественных и зарубежных тургеневедов И.С. Тургенев, бесспорно, истинно русский писатель. Эта особенность личности и таланта Тургенева обеспечили ему уникальное место в истории русско-европейских культурных связей.
Долговременное пребывание писателя в Европе и его выдающееся место в литературе во многом определили его «особое положение в русско-европейском мире» [3, с. 5]. Личность и биографию И.С. Тургенева можно считать проявлением культурного феномена «русского европейца».
В эпистолярии и мемуарах самого И.С. Тургенева раскрывается своеобразие «европеизма» его личности, не утратившей своей «русскости». В переписке с русскими знакомыми, уехавшими, как и он, в Германию или Францию, в письмах друзьям в Россию, в обширной корреспонденции с семьей Виардо, с которой судьба писателя была связана на протяжении почти сорока лет, И.С. Тургенев выступает хроникером значительных событий в европейских странах, очевидцем которых ему довелось стать, а также автором раздумий о судьбах своей родной страны. «Личность Тургенева просто как человека, как фигуры историко-литературной, едва ли менее значительна, чем собственно содержание его трудов» [11, с. 141].
Автору данной статьи представляется существенным проследить проявление черт «европеизма» и «русскости» Тургенева в личностно-био-графическом аспекте на основании мемуарных и эпистолярных свидетельств писателя и его отечественных и зарубежных современников.
Тургенев полагал, что отъезд на Запад укрепил и выстроил его душу. Друг и биограф писателя П. Анненков замечал: «Европейская жизнь много помогла ему в этом труде над собой. Вообще
говоря, Европа была для него землей обновления: корни всех его стремлений, основы для воспитания воли и характера, а также и развития самой мысли заложены были в ее почве...» [2, с. 316].
Не удивительно, что в контексте спора славянофилов и западников И.С. Тургенев бесспорно причислял себя к западникам: «Я - неисправимый западник, и нисколько этого не скрывал и не скрываю...» [12, т. 10, с. 349]. Он считал, что сумел нечто создать не вопреки, а благодаря тому, что он европеист. Подтверждение тому находим в его письме к Герцену: «Я все-таки европеус -люблю знамя, верую в знамя, под которое я стал в молодости» [16, т. 5, с. 131].
Анализируя, в чем же состояло западничество для Тургенева, целесообразно обратиться к его собственным высказываниям по этому поводу, например, в «Воспоминаниях о Белинском»: «Он был западником не потому только, что признавал превосходство западной науки, западного искусства, западного общественного строя; но и потому, что был глубоко убежден в необходимости восприятия Россией всего выработанного Западом - для развития собственных ее сил, собственного ее значения» [13, с. 174].
Представление же о процессе восприятия достижений Запада писатель выражал с истинно русской позиции: «.иноземные начала перерабатываются, превращаются в кровь и сок; восприимчивая русская природа как бы ожидавшая этого влияния растет не по дням, а по часам, идет своей дорогой, - и со всей трогательной простотой и могучей необходимостью истины возникает вдруг, посреди бесполезной деятельности подражания, дарование свежее, народное, чисто русское» [12, т. 11, с. 57].
В оппозиции либералов консерваторам он являл себя убежденным либералом - вплоть до утверждения невозможности настоящего консерватизма в России: «Да и откуда взяться консерватизму на Руси?» [12, т. 12, с. 256].
Толчком для саморазвития западничества во «вполне русского человека» Тургенев считал внутреннюю свободу личности: «Может ли че-
ловек «схватывать», «уловлять» то, что его окружает, если он связан внутри себя? <.. .> Отсутствием подобной свободы объясняется, между прочим, и то, почему ни один из славянофилов, несмотря на их несомненные дарованья, не создал никогда ничего живого... Нет! Без правдивости, без образования, без свободы в обширнейшем смысле - в отношении к самому себе, к своим предвзятым идеям и системам, даже к своему народу, к своей истории, - немыслим истинный художник; без этого воздуха дышать нельзя» [15, т. 10, с. 354].
Обретенное на Западе самосознание позволило Тургеневу найти ту общественно-художественную позицию, с которой он мог понять и оценить явления русской жизни. На Западе он поверил в себя и в Россию. Ибо западничество, по мысли В.Г. Щукина, «выражалось не в презрении к России, а в отрицании ее отсталости и патриархальности: оно было во многом утопической и, без всякого сомнения, оптимистической верой в будущее русского народа, которому суждено было, по мнению западников, стать одной из ведущих культурных наций Европы и всего мира» [18, с. 125]. Таков, по мнению исследователя, западнический взгляд и самого Тургенева.
А. Мадисон [6, с. 225] считает, что западничество Тургенева было и на свой лад гуманизмом, вполне сознательным и даже мужественным: «.он презирал козыряние самобытностью как слабость [12, т. 12, с. 571], а фетишизацию рода, общины хладнокровно отвергал из-за неспособности, по его мнению, последней служить госу-дарствообразующим, т.е. организующим фактором [12, т. 12, с. 204]. Вплоть до. констатации. что «всякая система - в хорошем и дурном смысле этого слова - не русская вещь» [12, т. 12, с. 141].
Можно заключить, что Запад для Тургенева был тем «другим», которое обеспечивало его сознанию и бытию возможность мыслить и ощущать свободу и равенство.
Европейскому признанию Тургенева способствовали такие черты его личности, как глубокая и многосторонняя образованность, широта взглядов и интересов, историзм и универсальность мышления, античная соотнесенность создаваемых им образов, многогранность творческой деятельности, обаяние и открытость его в общении как с идейными сторонниками, так и антагонистами его взглядов. Все эти черты можно считать проявлением «европеизма» И.С. Тургенева в лич-ностно-биографическом аспекте.
Однако Тургенев не только в Европе прозвучал как истинно русский писатель, но и, несмотря на все его откровенное западничество, в русской славянофильской критике он воспринимался как «великий русский художник», а «по природе своей, наперекор своему воспитанию и так называемым "убеждениям", и вполне русский человек» [1, с. 220].
Это обстоятельство подчеркивалось не только славянофилами, но и западниками-демократами: «И.С. Тургенев - истинный художник, и художник преимущественно русский. Русская национальность выражается как в создании русских типов, так и в отношении самого художника к создаваемым им типам» [9, с. 19]. Иногда об этом судили с удивлением: он «был западник. но это не мешало ему быть гордостью русской литературы» [7, с. 239].
Рассуждения Тургенева-западника о самобытности русского народа не расходились с суждениями славянофилов. Он считал русских «народом юным и сильным, который верит и имеет право верить в свое будущее» [13, с. 31], ибо «в русском человеке таится и зреет зародыш будущих великих дел, великого народного развития» [13, с. 67].
Зарубежные исследователи не раз отмечали у Тургенева особую черту, присущую русскому национальному характеру: привязанность к родной земле, к родине, определяющую «некоторые чувства и душевные состояния, свойственные этой нации как никакой другой» [19, р. 18].
Тургенев считал, что создаваемые им произведения должны открывать европейскому читателю и русские характеры, и исторические судьбы России. «Верь мне - или не верь, как угодно, - писал он Герцену, но для так называемого воздействия на европейскую публику - всякие статьи бесполезны (...) Явись, например, великий русский живописец - его картина будет лучшей пропагандой, чем тысячи рассуждений о способностях нашего племени к искусству» [14, т. 6, с. 355]. Нет сомнения, что личность и творчество самого Тургенева явились такой картиной в истории европейской культуры.
Проблема личности, всегда бывшая важной для Тургенева, в пореформенный период приобретает особую актуальность. Вопросы о человеке связаны у него с размышлениями о дальнейшей исторической судьбе России, о «русской сути», которую он понимал не как нечто неизменное, замкнутое, исключительное. Он видел, что особые условия русской жизни наложили
печать на национальную этику, психологию и культуру Так, говоря о том, что у русских людей «больше общественного чувства», чем у европейцев, писатель отмечал, что эти качества «развивались на почве русской общины» [5, т. 2, с. 214].
И.С. Тургенев выразил отношение к роли писателя в настоящем и будущем России в речи на открытии памятника А.С.Пушкину в Москве в 1880 г.: «В эпохи народной жизни, носящие название переходных, дело мыслящего человека, истинного гражданина своей родины - идти вперед ... не теряя ни на миг из виду тех основных идеалов, на которых построен весь быт общества, которого он состоит живым членом» [13, с. 141].
Представляет интерес публицистическая статья И.С. Тургенева, напечатанная без подписи автора в 1881 году в «La Revue Politique et Littéraire» вскоре после воцарения Александра III и выражавшая надежды в связи с восхождением новой личности на престол Российской Империи. В предисловии редакции отмечалось, что в авторе угадывается человек, глубоко знающий нового государя. Автор статьи был хорошо осведомлен и обладал большим политическим чутьем. Проекты внутренних реформ, о которых он говорит, действительно стали впоследствии предметом обсуждения правительственной комиссии и частью были проведены в жизнь.
Примечательно и тургеневское рассуждение в данной статье о «русскости» нового императора: «Всё, что о нем можно сказать, это то, что он русский и только русский. Он представляет даже особый пример влияния среды согласно теории Дарвина: в его жилах течет едва несколько капель русской крови и, однако, он до того слился с этим народом, что всё в нем, язык, привычки, манеры, даже самая физиономия отмечены отличительными чертами расы» [8, с. 14].
Национальные черты неизменно отмечались современниками и в личности самого И.С. Тургенева.
П.В. Анненков сделал одно верное наблюдение: «Замечательно, что настоящие и лучшие качества сердца обнаруживались у него с наибольшей силой в деревне или в семье...» Он обратил внимание современников еще на одну особенность, сказавшуюся в характере уже молодого Тургенева, - стремление к пушкинской «тайной свободе», желание «оградить себя от разного вмешательства посторонней силы в дела своей души, в свободное, независимое цветение своей мысли и фантазии» [4, с. 3-17].
Притягательная сила женских литературных образов Тургенева проистекает из его собственного переживания любви, влюбленности, которое В.В. Розанов отметит как особый Тургеневский дар: «Едва ли можно найти даже во всемирной литературе другого писателя, который бы столько посвятил внимания, заботы, разумения, почти философской обработки чувству любви, влюбления». И лишь одну любовь Тургенева русский философ определит как особый феномен: «.как есть дар и бездарность к музыке, дар и бездарность к поэзии, дар и бездарность даже к практическому ведению дел, к дипломатике или философии, так равно есть бездарность и есть же специальный дар к переживанию, испытыванию любви» [11, с. 141]. И этот феномен - любовь русского писателя к французской певице, испанке П. Виардо.
В.В. Розанов увидит в любви Тургенева воплощение его национальной черты: «Русские имеют свойство отдаваться беззаветно чужим влияниям... Именно, вот как невеста или жена мужу... Но чем эта "отдача" беззаветнее, чище, бескорыстнее, даже до "убийства себя", тем таинственным образом она сильнее действует на того, кому была "отдача"» [10, с. 328].
Пожалуй, сам писатель ощущал в этом чувстве наднациональную сущность, делающую ее достоянием вечности. Именно эту всепобеждающую силу любви Тургенев пронес и через свою собственную жизнь, осознав, что любовь бессмертна, и именно потому действие её не прекращается по смерти одного из любящих людей. «Да, великие страдания не могут сломить великие души, они придают им спокойствие, делают их более простыми, смягчают их, нисколько не заставляя терять в своем достоинстве. <.> Тот, кто прошел через это, кто умел страдать (я чуть было не сказал: те, кто имел это счастье, потому что страдание - это счастье, которое, например, эгоисту или человеку низкому неведомо) несет на себе отпечаток страдания, облагораживающий его.» [4, с. 444].
Главное, что объединяло их на протяжении более четырех десятилетий - это умение почувствовать душу любимого человека, откликнуться на боль, радость, переживание, муку. И это придает их любви софийные, вечные, христианские очертания. В реальности же она обретала вид рыцарского поклонения прекрасной даме - и поступки, на которые способны истинно любящие высокие натуры: вовремя дарованные вдохновение, восхищение, поддержка.
В 1850 г. Тургенев описал супругам Виардо в письме во Францию историю рождения своей внебрачной дочери Пелагеи, рассказал о несчастном положении, в котором оказалась его дочь. Он понимал, что в условиях России девочку ждут унижения и обиды: по закону она не может называть себя дочерью своего отца, не имеет права наследовать его состояние, не допускается в привилегированные учебные заведения; ей уготована судьба мещанки, занимающейся каким-нибудь ремеслом. Впоследствии супруги Виардо предложили русскому другу взять его дочь на воспитание до совершеннолетнего возраста. И для Тургенева, и для семьи Виардо, рассуждавших «европейскими» категориями, такое решение проблемы казалось совершенно естественным. Также как для Тургенева было естественным дать дочери, а позднее и внучке, живущим во Франции, свою фамилию, несмотря на то, что официально удочерение так и не было оформлено.
Но переживания его из-за отсутствия духовного родства с Полиной Тургеневой говорят об истинно русской природе отцовских чувств писателя. Он поверяет в одном из писем Елизавете Ламберт: «Я хочу пояснить Вам, почему именно между моей дочерью и мною мало общего: она не любит ни музыки, ни поэзии, ни природы - ни собак, -а я только это и люблю. С этой точки зрения мне и тяжело жить во Франции - где поэзия мелка и мизерна, природа положительно некрасива, музыка сбивается на водевиль или каламбур - а охота отвратительна. Собственно для моей дочери это все очень хорошо - и она заменяет недостающее ей другими, более положительными и полезными качествами; но для меня она - между нами - тот же Инсаров. Я ее уважаю, а этого мало» [16, т. 4, с. 241242]. Заботы же о жизненном устройстве и материальном обеспечении дочери Тургенев не оставляет до конца своей жизни. И в этом его уже не просто русское, а христианское мироощущение.
Философское осмысление вечных человеческих истин с христианских позиций также проявляется и в его собственных рассуждениях о судьбе современников и своей собственной, особенно в последние годы жизни.
Живя во Франции, Тургенев перевел с французского сочинения на религиозные темы Г. Флобера, которого считал своим лучшим другом среди французских писателей: «Иродиада», «Легенда о святом Юлиане Милостивом», «Искушение Святого Антония».
Отношение к смерти различно в разных высказываниях Тургенева, от беспечности до страха, но в глубоком понимании смерть для него - итог жизни и залог вечности. Еще в статье на смерть Гоголя Тургенев отметил, что смерть «имеет очищающую и примиряющую силу: клевета и зависть, вражда и недоразумения - все смолкает перед обыкновенной могилой!» [13, с. 200].
Хотя религиозность не являлась личностной чертой И.С. Тургенева, глубокое понимание и уважение нравственных основ христианства было характерно для его мироощущения, его нравственного строя и естественным образом проявлялось в его поступках и отношении к людям и событиям, в чем европейские и отечественные современники и потомки видели проявление и его «русско-сти», и всеевропейского христианства.
Можно сделать вывод о том, что в личности И.С. Тургенева в полной мере проявляются черты, связываемые с традиционным представлением о русской нации: усвоенные с детских лет в повседневной жизни знание и уважение традиций и национального уклада, семейных устоев, патриотизм, проявляющийся в стремлении к преобразованиям, которые смогли бы улучшить жизнь всех слов общества, активная деятельность, не всегда достигающая результата вследствие идеализации возможностей «народных масс», и потому - преобладающая вера в «хорошего царя», который осуществит преобразования сверху, а если действительность не оправдывает идеальных ожиданий - уход в пессимизм, в творчество, поиск иной среды, не мешающей свободному проявлению личности. Высокоодаренная и глубоко образованная личность Тургенева находила силы и возможности противостоять действительности, оставаясь личностью вопреки общественным и окружающим условиям. Именно поэтому, даже расставшись с Россией, Тургенев сохранил национальные корни, психологизм мышления, историческое предвидение.
Предпринятая в данной статье попытка рассмотреть соотношение черт «русскости» и «европеизма» в личности И.С. Тургенева через обращение к мемуарным и эпистолярным рассуждениям самого писателя осуществлена с целью более детально выявить существенные содержательные характеристики понятия «русский европеец», проявившегося в своей многогранности и единстве на примере одного из характерных представителей этого феномена культурной жиз-
ни России и Европы XIX столетия, где исторические и социальные условия дали почву для произрастания этого явления.
Библиографический список
1. Аксаков И. С. И слово правды. Стихи, пьеса, статьи, очерки. - Уфа, 1986.
2. Анненков П.В. Литературные воспоминания. - М., 1989.
3. ГенераловаН.П. И.С. Тургенев в контексте русско-европейских литературных связей: Авто-реф. дис. ... д-ра филол. наук.- СПб., 2001. - 29 с.
4. И.С. Тургенев в воспоминаниях современников. Переписка И.С. Тургенева с Полиной Ви-ардо и ее семьей / Сост., вступ. ст. и комм. к разделу «Воспоминания» В.Г. Фридлянд; сост., пер. писем, вступ. ст. и комм. к разд. «Переписка.» Н.П. Генераловой. - М.: Правда, 1988. - 560 с.
5. И.С. Тургенев в воспоминаниях современников. В 2-х т. / Вступ. статья С.М. Петрова; под-гот. текста С.М. Петрова и В.Г. Фридлянд. - М.: Худож. лит., 1983. - Т. 1 - 527 с.; Т. 2 - 557 с.
6. Мадисон А. Отец и дитя? (Запад и Россия в письмах и публицистике И.С. Тургенева) // Спасский вестник. - 2002. - №№9. - С. 219-225.
7. Михайловский Н. Литературная критика. Статьи о русской литературе XIX - начала XX века. - Л., 1989.
8. Петрашкевич С.П. Тургенев об Императоре Александре III // Тургеневский сборник. - Тургеневский кружок под рук-вом Н.К. Пиксанова. -
ЭЛЕМЕНТЫ НАЦИОНАЛЬНОГО В
Изучение русской духовной музыки нельзя представить без исследования элементов национального, которые складываются в рамках определенной культуры и отражают особенности мировосприятия и способы отражения действительности, психологию темперамента данного народа, нации. Элементы национального в русской духовной музыке следует искать в сущностных свойствах национального музыкального языка. На современном этапе развития культуры он представляет собой сложное явление, сложившееся в результате синтеза неоднородных языково-стилевых традиций и отражающее имманентные особенности современного национального музыкального мышления.
Петроград: Книгоиздательство «Огни», 1915. -С. 1-23.
9. ПисаревД.И. Соч. В 4-х т. Т. 1. - М., 1988.
10. Розанов В.В. Возле «русской идеи». // В.В. Розанов. Сочинения / Сост. А.Л. Налепин, Т.В. Померанская; вступ. ст. А.Л. Налепина. - М.: Советская Россия, 1990. - 592 с.
11. Розанов В.В. Ив.С. Тургенев (К 20-летию его смерти) // Розанов В.В. О писательстве и писателях. - М., 1995.
12. Тургенев И.С. Собр. соч. в 12-ти т. - М., 1953-1958. (В цитатах сохранена авторская пунктуация И.С. Тургенева с присущим ей своеобразием. - И.К.).
13. Тургенев И.С. Статьи и воспоминания. -М.: Современник, 1981. - 394 с.
14. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в 28 томах. Письма в 13 томах. - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1961-1968.
15. Тургенев И.С. Полн. собр. соч. и писем в 30-ти т. Сочинения в 12-ти т. - М.: Наука, 1983.
16. Тургенев И.С. Полное собрание сочинений и писем в 30-ти томах. Письма в 18-ти томах. - М.: Наука, 1982-1991.
17. Щукин В.Г. Русское западничество сороковых годов XIX века как общественно-литературное явление. - Krakow, 1987.
18. GeudroitzÀ. Tourguéniev et la nostalgie de la patrie // Cahiers Ivan Tourguéniev, Pauline Viardot, Maria Malibran. - 1 7. - Paris, 1983. - B. 18-24 (перевод мой - И.К. ).
А.Н. Комарова РУССКОЙ ДУХОВНОЙ МУЗЫКЕ
Важно найти то, что присуще именно данной культуре, что отличает её от других культур, какой оттенок вносит данное искусство в общую картину общечеловеческой культуры. Национальное в своей чувственной конкретности улавливается через следующие элементы, во-первых, мелодико-интонационный строй; во-вторых, ладовое; в-третьих, метроритмическое и, наконец, тембровое своеобразие.
Интонационный строй речи имеет свою специфическую окраску в языке каждого народа. Интонационный процесс - специфическая форма отражения действительности в музыке, которая обязательно включает в себя национальный элемент. Взаимосвязь всех уровней интонацион-
