CC BY
56
ББК 83.3(2Рос=Рус) YAK 821.161.1
Н.Л. ЗЫХОВСКАЯ
«РАЙСКОЕ БЛАГОУХАНИЕ» В ДРЕВНЕРУССКОЙ ЛИТЕРАТУРЕ: К ПРОБЛЕМЕ ФОРМИРОВАНИЯ ОТЕЧЕСТВЕННОГО ОЛЬФАКТОРИЯ
N.L. ZYKHOVSKAYA
«PARADISE FRAGRANCE» IN OLD RUSSIAN LITERATURE: THE PROBLEM OF THE FORMATION OF RUSSIAN OLFACTORY
Исследование ольфактория (поэтики запахов) отечественной словесности невозможно без обращения к его истокам. Древнерусская литература даёт нам примеры и образцы преодоления основного конфликта вербализации обонятельных ощущений -между тонкостью и многообразием запахов и скудостью языковых средств их описания. Первые примеры ольфакторных фрагментов в древнерусских текстах задают важный инвариант в описании позитивных запахов как блага, снизошедшего свыше, - это непременная пассивность воспринимающего их сознания. В связи с этим и богослужебные воскурения, и ароматы райских кущ в древнерусской литературе предстают как знак «разлитости» Бога в самом воздухе, окутывающем человека, а не результат каких-либо действий. Религиозная символика здесь оказывается подчинена задаче противопоставления материального и духовного, а «благовонный» запах становится синекдохой святости.
The study of olfactory (poetics of smell) of native literature is impossible without reference to its origins. Old Russian literature provides us with examples and samples to overcome the basic conflict verbalization of olfactory sensations - between variety of smells and the deficite of linguistic resources to describe them. The first examples of olfactory fragments of ancient texts define an important invariant in the description of odors as a positive good - when the person who accepts them is passive. It means that liturgy and scents of paradise in ancient literature are seen as a sign of «spreading» God in the air around, and not the result of any action. Religious symbolism here is subject to the problem of contrasting material and spiritual, «the sweet» odor we could see as a synecdoche of sanctity.
Ключевые слова: древнерусская литература, ольфакторий, одорология, поэтика запахов.
Key words: Old Russian literature, olfactory, odorologics, poetics odors.
Д.С. Лихачёв заключил свою новаторскую книгу «Поэтика древнерусской литературы» разделом «Зачем изучать поэтику древнерусской литературы?». Автору было важно указать, что современность может быть понята только сквозь призму своих истоков: «Понять и оценить значение литературы наших дней мы можем только в масштабах всего тысячелетнего развития русской литературы... нет оснований сомневаться и в том, что изучение древности должно вестись в интересах современности» [8, с. 654].
В рамках изучения отечественного ольфактория (вербализации запахов и феномена обоняния в художественных текстах) обращение к древнерусской литературе представляется чрезвычайно значимым. Это и исток основ-
ных традиций в изображении и отображении запахов в литературе вообще, и, возможно, «колыбель» ольфакторных инвариантов.
Но прежде чем перейти к анализу конкретных моментов, в первую очередь, ольфакторного образа рая в древнерусских текстах, следует сказать о языковой возможности вербализации запахов.
Н.С. Павлова проделала значимый труд по выявлению общих характеристик лексико-семантического поля «запах» в русском языке вообще. Результаты этого исследования вплотную подводят к философии запаха в её национальном варианте.
Прежде всего отметим вслед за исследователем скудость самого лексико-семантического поля по сравнению с другими полями восприятия - всего 450 лексических единиц. Важно, что, используя метод сплошной выборки, Н.С. Павлова обнаруживает наиболее глубокие зоны лексико-семантического поля. Это детально дифференцированные запахи растений (трав, сена) и дыма (гари). Кроме того, значимыми в русском языке оказываются запахи моря, грибов, щей и борща, ягод, цветов и леса. Заслуживает внимания и наблюдение за базовыми одорическими глаголами. Их всего три - нюхать, обонять, пахнуть.
Как видим, здесь наблюдается несвойственный другим языкам (например, немецкому) принцип не только субъектности-объектности по отношению к запаху, но и активности-пассивности в его восприятии (нюхать - обонять): «...для носителя русского языка свойственно феноменологическое осознание запаха как субстанции, способной к самостоятельному существованию, распространению, исчезновению и т.п. Такое понимание обусловливает наличие в языке лексических единиц, описывающих способность запаха оказывать активное воздействие на окружающую среду (запах может распространяться в пространстве - струиться, литься, пропитывать и покрывать иные объекты - обдать, опахнуть) и человека (шибать в нос, бить в нос и т.п.)» [9, с. 21].
На наш взгляд, этот важный элемент языковой способности и восходит к древнерусской традиции отождествления благого запаха (благоухания) и Благого Духа. Собственно, Благой Дух и дан человеку в виде запаха, который можно обонять. Это форма присутствия Блага на земле.
В первом произведении русской литературы, каковым считается «Слово о законе и благодати митрополита Киевского Илариона» (датируется между 1037 и 1050 годами), мы сразу встречаем ольфакторное включение, подтверждающее эти предположения: «Как уверовал? Как воспламенился ты любовью ко Христу? Как вселилось и в тебя разумение превыше земной мудрости, чтобы возлюбить невидимого и устремиться к небесному? Как взыскал Христа, как предался ему? Поведай нам, рабам твоим, поведай же, учитель наш! Откуда повеяло на тебя благоухание Святого Духа? Откуда <возымел> испить от сладостной чаши памятования о будущей жизни? Откуда <восприял> вкусить и видеть, "как благ Господь"?» [1]. Это первый отечественный ольфакторный образ, и его суть - метафора веры, той самой благодати, о которой повествует автор. В оригинале ключевая ольфакторная фраза звучит так: «Откуду ти припахну воня Святааго Духа?» [1].
Так задаётся важнейшая для дальнейшего становления древнерусского ольфактория идея - Дух Святой получает «человеческое» измерение в виде дуновения, благоуханного веяния, которое имеет неявный, невидимый источник, а человек, вдыхающий этот запах, оказывается «уподоблен» этому счастью. Человек пассивен в этом событии.
Позитивная сторона ольфактория напрямую связана с благодатью, божественным началом. С другой стороны, сам выбор метафорического решения (вера как снизошедшее на человека невесть откуда благоухание) для нас принципиально значим: запах рассматривается как лучшее объяснение незримости и всеохватности Святого Духа, его присутствия, разлитости в воздухе, которым дышит человек, приобщающийся к этому благу. Обратим вни-
мание и на соседство густаторной метафоры («сладостная чаша») в этом эмоциональном пассаже. Автор не ограничился метафорой вкушения как приобщения к Святому Духу, ему показалось значимым обратиться и к ольфактор-ной метафорике.
Прямое цитирование этой метафоры находим у инока Фомы «Слове похвальном» (XV век): «И рече: "Повижь нам, Фомо, после великаго самодер-жавнаго, откуду се припахну благоухание на великаго князя Бориса, и откуду сий испи памяти жизнь сладкую чашу, и толикии труды показа, и ихъже инъ никтоже показа в Руси"» [2]. Так создается преемственность ольфакторной образности и закрепление метафоры в литературном пространстве.
Говоря о сути метафорического искусства древнерусской литературы, Д.С. Лихачёв отмечает подчинённость метафоры задачам символики. В художественном смысле это выражается, в первую очередь, в отказе от поиска переносов по сходству, подмене их «интеллектуальным» толкованием: «Наконец - и это может быть самое важное для литературоведа, - средневековый символизм часто подменяет метафору символом. То, что мы принимаем за метафору, во многих случаях оказывается скрытым символом, рождённым поисками тайных соответствий мира материального и "духовного". Опираясь по преимуществу на богословские учения или на донаучные системы представлений о мире, символы вносили в литературу сильную струю абстрактности и по самому существу своему были прямо противоположны основным художественным тропам - метафоре, метонимии, сравнению и т.д., - основанным на уподоблении, на метко схваченном сходстве или чётком выделении: главного, на реально наблюденном, на живом и непосредственном восприятии мира. В противоположность метафоре, сравнению, метонимии символы были вызваны к жизни по преимуществу абстрагирующей идеалистической богословской мыслью. Реальное миропонимание вытеснено в них богословской абстракцией, искусство - теологической учёностью» [8, с. 441].
А. Лесовиченко, рассуждая в своей брошюре «Христианская одорология» о сути запахов, применяемых во время богослужения в православной церкви, замечает, что символическое значение этой части изучено недостаточно. Между тем, по мнению богослова, «Во все времена воздух церкви был специфической красотой служения. Благовония, пройдя путь от Ветхого до нового Завета, не потеряли своей важнейшей роли в духовной жизни мира. Благоухание ладана пропитывает всё, что его окружает: стены, святыни, одеяния священников. Благоухание как бы впитывается в псалмодию и молитву. В этом проявляются слова: "Я всё и во всём". Благоухание - это состояние небесного. Особенно это видно в ритуале каждения» [7, с. 7].
Особая часть древнерусского ольфактория - повествование о райских кущах. Описание рая - сложная задача, поскольку автор вынужден, с одной стороны, опираться на ассоциации и аналогии, существующие в сознании читателей, а с другой стороны - показать совершенную несравнимость райского пространства со всеми этими ассоциациями. В этой двуединой задаче видится прообраз основных функций ольфактория в художественной словесности вообще.
В Изборнике 1076 г. описание райского сада дано довольно скупо: «И тут же увидел другие сады, поросшие сверху донизу плодами, благовонными и прекрасными, а ветви склонились до земли, одна прекрасней другой» [3]. В «Книге Еноха» тема эта развёрнута более обстоятельно: «И взяли меня оттуда мужи, и подняли на третье небо, и поставили меня посреди рая. Место то несказанно прекрасно видом: всякое дерево благоцветно, и всякий плод зрел, и всевозможные яства изобилуют, всякое дуновение благовонно. И четыре реки протекают там покойным течением. И все, что рождается в пищу, прекрасно. И древо жизни на месте том, и на нем почивает Господь, когда приходит в рай, и древо это невыразимо прекрасно благоуханием. И рядом другое дерево - масличное, источающее постоянно масло. И всякое дерево благоплодно, и нет там дерева бесплодного. И все место благовонно» [3].
Впоследствии тема изображения райского великолепия одновременно становится более «земной» и более изысканной: «Когда мы пришли, я посмотрел на преподобную. И вся она была окроплена божественным маслом и помазана нардовым миром, истинным и драгоценным, и в удивлении восхищался я... Посреди же златоподобных камений были насажены прекрасные цветущие сады, и всякий, кто смотрит на них, радуется и веселится неизречённо. Когда мы взошли на этот двор, увидел я палаты светлые, изумительно построенные, небывалой высоты. И там же, возле тех палат, у самого входа в них, стоял большой трапезный стол, локтей в 30, он был из камня изумрудного, испускающего светлые лучи. Прекрасный цветущий миндальный сад смыкался над трапезой и неописуемо украшал её. На трапезе же стояли большие позлащённые блюда, блистающие, как молния, лежали изумруды, светлые сардониксы и разные другие камни райские, прекрасные и совершенные. Между ними лежали яства, плоды неописуемые и пестро украшенные, багряные или молочно-белые видом, как стебли лилейные и красные, и другие, небывалые и несказанные. И разные великолепные цветы лежали на блюдах, и неизречённые плоды поверх тех цветов, непостижимые для ума человеческого. Каждый плод имел свой особый вкус, и насытившийся сладостью их воедино смешавшихся благоуханий уже ничего не желал более» [4].
Обратим внимание на сочетание в этом описании стола с яствами и миндального сада, цветов, украшающих блюда вперемешку с плодами. Стол повторяет «структуру» райского пространства - это именно плодовый сад и цветник как высшее представление о красоте и гармонии. Интересно, что автор заменяет описание «ширмами»: небывалые, несказанные, непостижимые для ума человеческого, неописуемо, неизречённо и др. Эта «невыразимость» райской красоты перекликается с каводом (запретом изображения Божьего величия) и в то же время выполняет функцию «слома ассоциаций»: читателю дана общая идея картины рая, но воздействие всего этого на человека «неизречённо». Характерно, что сцена финалируется ольфакторным указанием: человек здесь не ест плоды, но «насыщается» их благоуханиями («уже ничего не желал более»).
В «Хронике Константина Манассии» (XVI век) тема рая даётся без указаний на застолье или трапезу, автор сосредоточен на описании сада, скорее похожего на лес или дикий парк. Но и здесь основной упор сделан на благоухание цветов: «И дерево всякое произрастало там доброплодно, благовонное, с красивой кроной и ветвями, источающее сладкий запах. И кто может представить себе красоту Эдема?.. Сияла красота роз, и светилась белизна лилий. Не кололись ещё лишённые шипов эти розы и так алели и белели они, словно это звезды испускали лучи с земли. Где лицо земное зеленело травой, где темнело орошёнными росой цветами и многоразличными красотами. И нежно веяли повсюду зефиры, подобные лёгкому дыханию, и наполняли воздух запахами цветов» [5].
Пронизанность мира чудесными запахами становится важнейшим маркером благого пространства. Благоуханное место на земле - прообраз и обещание рая. Древнерусские авторы широко пользовались принципом переноса в описании - вместо подбора значимых сравнений, раскрывающих суть красоты запахов рая, они обращались к изображению воздействия этих запахов на человека.
Так, в «Житии Андрея Юродивого» особое место занимает густаторно-ольфакторная загадка, которую предлагает Андрею во сне «царь». Он предлагает герою то сладкое, то горькое, в конце концов, царь даёт нечто третье: «Царь улыбнулся и вынул из пазухи своей нечто другое, с виду словно огонь, источающее благоухание и украшенное цветами. И сказал ему: "Возьми, съешь и забудешь все, что видел и слышал". Он же, взяв, вкусил и простоял долго в забытьи от этой сладости и от огромной радости и от великого благоухания и славы. А придя в себя, упал в ноги великому царю тому и взмолил-
ся со словами: "Помилуй меня, владыка добрый, и не отвергни отныне меня от служения тебе. Ибо уразумел я воистину, что весьма сладок путь твоего служения, и вне его не поклоню своей головы ни перед кем"» [6].
Аромат («великое благоухание»), «слава» (кавод), радость, испытываемая героем, превращают этот эпизод в прообраз ольфакторной эстетики «Парфюмера» Зюскинда, где запахи будут изображаться как мощное средство воздействия на человека, способ поработить его, заставить делать угодное тому, кто источает этот запах.
Это мощное воздействие мира запахов описывается как психологический этюд - вкусил, замер, обомлел и простерся ниц. Читатель волен сам представлять, каковы же были качества таинственного предмета, который вкушал Андрей в своём сне. Религиозный мотив совпадения понятий «благой дух» и «благоухание» оказывается принципиально значимым в дальнейшей практике эстетизации запахов, равно и как детализация и уточнение запаха «злого духа», зловония.
Литература
1. Библиотека литературы Древней Руси [Электронный ресурс] / РАН. ИРЛИ ; под ред. Д.С. Лихачева [и др.]. - СПб. : Наука, 1997. - Т. 1. - Режим доступа : http://Пb.pushkmskijdom.ru/Default.aspx?taЫd=4868.
2. Библиотека литературы Древней Руси [Электронный ресурс] / РАН. ИРЛИ ; под ред. Д.С. Лихачева [и др.]. - СПб. : Наука, 1997. - Т. 2. - Режим доступа : http://Пb.pushkmskijdom.ru/Default.aspx?taЫd=2178.
3. Библиотека литературы Древней Руси [Электронный ресурс] / РАН. ИРЛИ ; под ред. Д.С. Лихачева [и др.]. - СПб. : Наука, 1997. - Т. 3. - Режим доступа : http://Пb.pushkmskijdom.ru/Default.aspx?taЫd=4921.
4. Библиотека литературы Древней Руси [Электронный ресурс] / РАН. ИРЛИ ; под ред. Д.С. Лихачева [и др.]. - СПб. : Наука, 1999. - Т. 7 : Вторая половина XV века. - Режим доступа : http://lib.pushkinskijdom.ru/Default. aspx?tabid=5060.
5. Библиотека литературы Древней Руси [Электронный ресурс] / РАН. ИРЛИ ; под ред. Д.С. Лихачева [и др.]. - СПб. : Наука, 2003. - Т. 8 : XIV - первая половина XVI века. - Режим доступа : http://lib.pushkLnskijdom.ru/Default. aspx?tabid=5134.
6. Библиотека литературы Древней Руси [Электронный ресурс] / РАН. ИРЛИ ; под ред. Д.С. Лихачева [и др.]. - СПб. : Наука, 2000. - Т. 9 : Конец XIV -первая половина XVI века. - Режим доступа : http://nb.pushkmskijdom.ru/ Default.aspx?tabid=5088.
7. Лесовиченко, А.М. Вопросы христианской одорологии [Текст] / А.М. Лесо-виченко, С. Ликан ; худ.-оформ. С. Ликан. - Новосибирск : Изд-во НГОНБ, 2003. - 18 с.
8. Лихачёв, Д.С. Поэтика древнерусской литературы [Текст] // Д.С. Лихачев. Избранные работы : в 3 т. / Д.С. Лихёчев. - Л. : Худож. лит., 1987. - Т. 1. -656 с.
9. Павлова, Н.С. Лексика с семой 'запах' в языке, речи и тексте [Текст] : ав-тореф. дис. ... канд. филол. наук: 10.02.01 / Н.С. Павлова ; Урал. гос. ун-т им. А.М. Горького. - Екатеринбург, 2006. - 19 с.
