CC BY
6
УДК 130.2
DOI: 10.31249/RPHIL/2024.02.11
РЕМЕЗОВА И.И.* РАЦИОНАЛЬНОСТЬ И ТРАДИЦИЯ В СОЦИОКУЛЬТУРНОМ ПРОСТРАНСТВЕ
Аннотация. Статья посвящена проблеме взаимосвязи рациональности и традиции с точки зрения их места в системе культуры. Анализируются концепции кризиса рациональности в европейской культуре. Рассматривается проблема сохранения духовности как гаранта выживания человечества. Подчеркивается незыблемость ценностного потенциала рациональности и важность традиции его сохранения.
Ключевые слова: рациональность; традиция; кризис рациональности; проблема духовности.
REMEZOVA I.I. Rationality and tradition in the socio-cultural space
Abstract. The article is devoted to the problem of the relationship between rationality and tradition from the point of view of their place in the cultural system. The concept of the crisis of European rationality is considered. The problem of preserving spirituality as a guarantor of the survival of mankind is presented. The inviolability of the value potential of rationality and the importance of the tradition of its preservation are emphasized.
Keywords: rationality; tradition; the crisis of the rationality; the problem of the spirituality.
Для цитирования: Ремезова И.И. Рациональность и традиция в социокультурном пространстве // Социальные и гуманитарные науки. Отечественная и зарубежная литература. Сер. 3 : Философия. - Москва, 2023. -№ 2. - С. 163-183. - DOI: 10.31249/RPHIL/2024.02.11
Ремезова Ирина Ивановна - кандидат философских наук; iremez.koz@yandex.ru
Пространство разума подобно воде, воздуху и свету, в которых может развиваться всё живое...
К. Ясперс
Введение
Традиция в социокультурном пространстве и сфера рациональности связаны множеством видимых и невидимых нитей. Эта взаимосвязь находит свое воплощение во многих сферах жизни общества и может рассматриваться в различных ракурсах. Можно вести речь о традиции культивирования рационального начала в жизнеустройстве и моделях поведения. (В данном случае примером может служить традиция заботы о ближнем и взаимопомощи между людьми - в процессе проявления заботы как одного из важнейших экзистенциалов традицией становится исполнение заповеди любви к ближнему). Взаимосвязь рациональности и традиции может быть также представлена как исследование рационального содержания в составе традиции с точки зрения ее формирования, функционирования и угасания. Рациональность традиции (которая подчас подвергается сомнению в глазах некоторых представителей ученого сообщества) может состоять в наличии ценностного компонента, придающего традиции важность в глазах сообщества. Если традиция благотворна для воспитания подрастающего поколения, если она содержит в себе глубокие духовные интенции, то она будет представлять собой не просто передачу знаний, ритуалов и принципов, она будет являть живой диалог, однако не лишенный разумной основы. Еще один ракурс рассмотрения указанной взаимосвязи -наличие стойкой исторической традиции апелляции к рациональности, за фасадом которой могут скрываться авантюры «хитрого» разума, способного манипулировать сознанием людей и их чувствами, умело обходя острые углы критериев рациональности.
Поводом для написания статьи на тему «рациональность и традиция» послужило то обстоятельство, что с давних времен наметилось противоречие между пониманием человека в первую очередь как существа разумного и делами человеческими, которые иначе как неразумными назвать невозможно. Эта коллизия превратилась уже не просто в зазор, а в зияющую пропасть. Homo sapiens, созданный, казалось бы, по образу и подобию Бога, до-
вольно часто не вписывается в эти образ и подобие, ибо может совершить такое, от чего у иных представителей его рода стынет в жилах кровь. Нельзя не согласиться с Г.Ю. Жеребиловым относительно того, что «в последнее время все громче звучит чудовищная мысль: сам человек становится смертельно опасен для человечества! <...> Об этом красноречиво свидетельствуют катастрофически опасные результаты неразумной деятельности человека. Становясь всемогущим, человек все еще далек от всеведения. И по-прежнему в большей степени вера, а не знание, дает ответ на "проклятые" вопросы: "Кто мы? Откуда пришли? Куда идем?" Но и эта спасительная вера в высшее предназначение человека в последнее время подтачивается лукаво истолкованными достижениями науки и техники. Человеку внушается, что он - неудачное дитя природы, ее пасынок, обреченный на вырождение. И многие дрогнули перед сатанинским напором. Человечество, не обретшее еще истинного знания, теряет и веру! В тумане лжи меркнут духовные ориентиры» [Жеребилов, 1998, с. 61]. Одним из симптомов кризиса духовности является, как отмечает Жеребилов, «нарастающий вал хулы на человека» [Жеребилов, 1998, с. 61]. Вошли в привычку и стали традицией нападки на человеческое (мыслящее) в человеке, когда человека низводят до уровня животного, при этом всячески прославляя способности «мыслящих» и «чувствующих» машин, уповая на развитие искусственного интеллекта - вероятно, уже не очень полагаясь на способности интеллекта естественного.
Эти обстоятельства заставляют сделать вывод о необходимости апологии рациональности в человеке. Ведь, допуская возможность хулы на человеческий разум, мы открываем путь для хулы на Духа Святого. Как констатирует Ю.А. Шрейдер, «современная наука знает многое о порче человека и утратила перспективу, в которой можно различить его Божественное достоинство, реализующееся в способности свободного сотворчества с Богом» [Шрейдер, 1998, с. 76]. Множество сетований по поводу «порчи человека» перерастает в осуждение целых эпох. Не нужно далеко ходить за примерами - такой еще близкий нам ХХ век обрел целый «букет» негативных характеристик, лейтмотив которых выражен в формуле «эпоха безумия разума» [Кантор, 2000]. Нелегко найти объяснение тому, как можно совместить две противоположные характеристики одного и того же периода, а именно: «Сереб-
ряный век» и «эпоха безумия разума». Невозможно отрицать чудовищные события прошлого века с его двумя мировыми войнами и множеством катаклизмов, но, если всмотреться в глубину веков (насколько это возможно для индивидуального рассудка) - не исключено, что можно будет усомниться в том, что именно ХХ век был самым ужасным в истории человечества. Стивен Пинкер в своей книге «Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше» утверждает, что насилия в мире действительно стало меньше, из чего следует, что человек, похоже, постепенно встает на путь «избавления от порчи» [Пинкер, 2021].
Многие современные мыслители озабочены вопросом поиска причин глубокого духовного кризиса европейского человечества, и среди множества объяснений можно выделить две противоположные тенденции. Первую выражает известный немецкий философ и культуролог Теодор Лессинг, заявляя, что если проследить развитие наук от эпохи Возрождения до Нового времени, то можно сделать вывод о том, что «человечество постепенно гибнет от собственного разума... Человек, которому все время приходится размышлять, раздумывать, рефлектировать о том, что же действительно истинно и хорошо, подтачивает свою способность к решению и действию. И это становится, по-видимому, неотвратимой судьбой души современного человека. Чем больше человек теряет счастливую наивность бездумного существования, чем больше он размышляет и знает о себе и других, чем больше инстинктивное и импульсивное подпадает под лупу анализирующей и упорядочивающей достоверности, и мы уже не отдаемся с полной решительностью великому морю жизни и перестаем доверять всемогуществу инстинктов» [Лессинг, 1995, с. 399-400]. Есть иная, далекая от апелляции к инстинктам, трактовка. Анализируя в своей монографии творчество Достоевского, Владимир Кантор дает такую трактовку сути европейского духовного кризиса (в котором Россия обогнала Европу, оказавшись на краю бездны): причина этой душевной тьмы, чреватой срывом в катастрофу - «в обезбоженности, жизни не с Богом, не против Бога, а вне Бога» [Кантор, 2021б, с. 119].
Апеллируя к выражению «безумие разума», нельзя забывать, что оно представляет собой яркую метафору, иносказание, ибо подлинный разум не может впасть в безумие, поскольку несет в
себе Божественное начало и имеет глубинную связь с подлинной реальностью. Немало примеров указания на божественное происхождение человеческого разума можно найти в античной философии, которую неслучайно именуют «древнегреческим чудом». В частности, пифагореец Эмпедокл, давая характеристику божеству, замечал: «Дух он священный, и только, / Скрытый от нашего слова, / Пронзающий разумом быстрым / Космос от края до края» [Эмпедокл, 1985, с. 184].
О мировом разуме и трансцендентальной иллюзии
Идея мирового космического разума, отвечающего за гармонию всего мироустройства, нашла свое выражение в пифагорейской «музыке сфер», которую можно представить в качестве прообраза гегелевского абсолютного духа во всем множестве его превращений. Эта идея, на мой взгляд, могла также подпитывать известное положение рационализма Нового времени о тождестве «порядка и связи идей» с «порядком и связью вещей», на основе которого возникло представление о всесилии человеческого разума и его способности проникать в самую суть мироустройства. Как известно, в дальнейшем Кант подвергнет критике это положение, назвав уверенность субъективного разума в его способности постичь суть событий окружающего мира «трансцендентальной иллюзией самого разума», принимающего собственный схематизм за свойства «вещей самих по себе». Современный исследователь В.Д. Захаров подчеркивает, что Кант подверг сомнению не бытие, а «представление наивного реализма о том, что мир объектов познания есть бытие и бытие есть мир объектов. Такое наивно-реалистическое представление создает "синдромом" познания: наш разум, пытаясь осмыслить бытие, впадает в морок неразрешимых антиномий: он не умеет отличить бытие от небытия» [Захаров, 2009, с. 35]. Таким образом, европейский рационализм уже при своем становлении содержал внутреннюю коллизию, которая не могла не привести к кризису рациональности, когда на смену классическому периоду ее развития пришел вначале неклассический, а затем и постнеклассический. Указанный кризис проистекал из традиции абсолютизации рациональности, которая была одной из причин нарушения принципа целостного подхода к чело-
веку. Практическим следствием следования этой традиции явилось стремление человека к саморазвитию, самосовершенствованию, достижению успехов в творчестве во что бы то ни стало (подчас ценой отказа от сотрудничества с коллегами и ухода в «метафизическое одиночество»). Если это стремление превращается в самоцель и не подпитывается из духовного источника, оно в результате утрачивает всякий смысл. В противовес такой традиции в философии ХХ в. (и в европейской, и в отечественной) получили мощное развитие традиция диалогизма, коммуникативные мотивы в научной деятельности, а также идея трансценденции в социокультурном пространстве.
Что касается «трансцендентальной иллюзии», по-видимому, ей может быть подвергнут разум лишь в его функции «наивного реализма», но он не сводится к этой функции. К такому выводу можно прийти, если обратиться к концепции Семена Франка, вступившего в своеобразную полемику с Кантом относительно представления о «трансцендентальной иллюзии». Франк утверждает, что самоосуществление разума в познании свидетельствует о некоем всеобъемлющем единстве бытия. Тот факт, что человеческая мысль способна идеально обладать бытием, т.е. иметь его «для себя», был бы немыслим, с точки зрения Франка, «без допущения сущностного сродства между человеческой субъективностью и космической или предметной действительностью. Первичный, ни к чему иному далее не сводимый "свет", который возгорается в нас и освещает предметное бытие, как-то должен соответствовать самому существу бытия - иначе он не мог бы освещать его. Законы "разума" в каком-то смысле совпадают с законами самого бытия, и было бы слишком легким и неправомерным разрешением этой загадки по примеру Канта объявить это совпадение "иллюзией".» [Франк, 1990, с. 420-421].
Франку по-своему вторит М.О. Гершензон, заявляя, что человечество «в течение многих тысячелетий знает (догадывается), что есть непреложный закон бытия, и этот общий закон (у Гегеля -мировой разум) есть единственно правильный путь для каждого отдельного создания, и что всякое уклонение от него карается страданием» [Гершензон, 2000б, с. 15]. Органическая включенность человеческого закона в мировой настолько остро осознавалась, по словам Гершензона, людьми, что «от века род людской
ищет постигнуть общий закон бытия, чтобы узнать и свой особенный закон существования <...> Вот почему не было и нет народа без религии и вот почему нет религии без морали» [там же]. Всякая религия, по словам Гершензона, предлагает мирообъемлю-щую, мирообъяснительную гипотезу. Ссылаясь на исследование Библии, Гершензон приходит к выводу о том, что «ключом веры, сущностью религии является мысль о космически правильном поведении человека как непреложном условии его благоденствия. Религия и была методологией такой правильной, благополучной жизни. для достижения этой цели религия предлагает человеку два средства: во-первых, держать свое сознание космически-открытым, не замыкать его человеческой окружностью, во-вторых, в человеческом круге держать свое сознание социально-открытым, не замыкать его личной окружностью» [Гершензон, 2000а, с. 165]. Итак, именно открытость сознания дает индивидуальному разуму возможность подключиться к космической гармонии и избежать ограниченности и замкнутости на узкопрактической задаче. Эта задача не всегда по силам человеческому разуму, а следовательно, «синдром рационализма» остается его постоянным спутником и источником нередких когнитивных искажений, коллизий и ситуаций взаимного непонимания в процессе коммуникации, когда каждая сторона противостояния имеет свое, так называемое «правильное», видение предмета обсуждения, и эти две «правильности» как правило не совпадают. Когда речь идет об оценке событий исторического прошлого, то на основе таких коллизий и когнитивных искажений возникает ситуация, которую принято в шутку называть «непредсказуемостью прошлого». Здесь на помощь человеческому сознанию, пытающемуся разобраться в трактовках прошлого, приходит традиция, которая предлагает устойчивую оценку прошлого и служит тем самым средством преодоления коллизий, когнитивных искажений и «непредсказуемости прошлого». В данном случае традиция выступает для индивидуального сознания как нечто надындивидуальное, как что-то непреложное, данное «свыше», не подлежащее обсуждению и оценке. Покоясь часто на привычке, традиция при этом может утверждать себя апелляцией к авторитету предков, который способен вполне заместить рациональную обоснованность установленного обычая.
Традиция рационализации жизни и проблема иррационального
Рассматривая причины кризиса современной культуры, М.О. Гершензон отмечает в качестве ее характерного признака «беспредельную рационализацию жизни»: «Разум признал себя единственным органом верного знания и на этом основании требует себе единовластия во всех сферах человеческой деятельности; всякое другое знание, т.е. не доказуемое рационально, он отвергает в принципе, как ложь, как иллюзию, как субъективность» [Гер-шензон, 2000б, с. 8]. Он задается вопросом о том, в чем причина такого ослепления разума, и находит два аргумента в качестве объяснения: 1. Огромные успехи естественных наук и техники. 2. Специфика человеческой ментальности: «... человек не выносит двоевластия, антиномичности; больше всех материальных благ он дорожит единством сознания как твердой почвой для деятельности» [Гершензон, 2000б, с. 9].
Н.С. Мудрагей также отмечает наличие перекоса в сторону рационалистического понимания мира, подчеркивая, что он «не дал человечеству ни счастья, ни покоя» [Мудрагей, 1999, с. 103]. Н.С. Мудрагей называет еще одну причину отвержения, неприятия иррационального - это, с ее точки зрения, нравственные мотивы человека. Существует традиция следовать убеждению в том, что иррациональное, как правило, связано с чем-то негативным, несущим человеку всякого рода несчастья и огорчения, в то время как рациональное - это апофеоз света, радости и благоденствия. Однако в действительности всё гораздо сложнее: «рациональное и иррациональное в их взаимозависимости и противоборстве не только не исключают, но и самым необходимым образом дополняют друг друга» [там же]. Подтверждение мысли о глубокой взаимосвязи рационального и иррационального можно обнаружить в трудах С. Франка. В частности, в своей работе «Непостижимое» он замечает: «Стоит нам только держать глаза открытыми, чтобы нам с предельной очевидностью стало явственным, что всякое бытие вообще окружено атмосферой непонятного, иррационального и погружено в нее» [Франк, 1990, с. 422].
Есть точка зрения, что область рационального представляет собой лишь малый островок в море иррационального. Полагаю,
что это вопрос спорный. Не исключено, что две эти сферы можно представить в виде двух океанов, воды которых могут перемешиваться и вторгаться в «акватории» друг друга. Эти сферы подвержены процессам загадочных превращений, и может случиться так, что рациональная, на первый взгляд четко выверенная система вызывает к жизни некие иррациональные силы.
Как показывает история, разум не только может стать источником иррациональности; хуже того, он может превратиться в орудие безумия и стать участником бесчеловечных деяний. В.К. Кантор замечает: «Ужас нашего бытия стал понятен, когда вышли из тайны Освенцим и ГУЛАГ, когда выяснилось, что жертвы были бессмысленны, приносились во имя Ничто. А личностное начало исчезло. Разум по-прежнему спал, ибо не было света. <...> Великие ученые создавали страшные бомбы под присмотром дьявольской военщины. <...> Как выяснилось, разум может работать над сумасшедшими проектами, подчиняясь властным безумцам. Это самый большой ужас - разум на службе безумия» [Кантор, 2019, с. 179]. Как замечает В.С. Швырев, «отчетливо выявившиеся в наше время деструктивные антигуманные последствия научно-технической цивилизации порождают и активную оппозицию сциентистскому культу научной рациональности» [Швырев, 1999, с. 9]. Именно рациональности часто вменяют ответственность за пороки и грехи цивилизации, и протест против таких результатов научной деятельности часто перерастает не просто в критику сциентизма, но в отрицание рациональности как таковой. Это пример обращения в иную крайность, что также недопустимо, поскольку невозможно не признавать ценности (а еще лучше сказать - бесценности!) рациональности и разумности как самого дорогого (и при этом загадочного) достояния человечества, как питательной среды для культуры, дающей жизнь духовному миру людей. Эти метания из одной крайности в другую представляют яркую иллюстрацию феномена нарушения античного принципа меры в оценке идей и событий. Именно мера служит критерием рациональности в различных сферах жизни, а любое нарушение меры приводит к обратному результату. «Золотое сечение» может явиться ключом к достижению гармонии и красоты не только в архитектуре, но и во многих других сферах культуры. Нарушение же меры, то, что называется «утратой середины» [Зельдмар, 1983] приводит разум в
состояние растерянности, усиление которого и обозначают как «эпоху безумия разума». Разум словно впадает в дремоту, уступая место стихийному бессознательному, творящему хаос и беспорядок. В эти эпохи происходят обесценивание, а подчас и демонстративный отказ от многих вековых традиций, за которым не следует, как правило, никакой разумной альтернативы.
Анализируя причины кризиса европейской рациональности и духовности в целом, В. Кантор отмечает, что трагедия ХХ века состояла в том, что иррационализм вырвался наружу и поставил под вопрос само существование разума. «Таковым оказался результат восстания масс, которое пророчил еще Шпенглер и констатировал Ортега-и-Гассет, масс, по сути своей неспособных жить разумом. В результате иррационализм восторжествовал, ибо им стали пользоваться политические партии» [Кантор, 2000, с. 21]. Торжествующий иррационализм на практике может выступать под маской рациональности. Но в действительности это будет ее полная противоположность, или псевдорациональность. И если она положена в основание традиции в виде следования авторитету, такая традиция представляет собой иллюзорную конструкцию, она не может быть долговечной и рано или поздно утратит свою силу. Попытка выдать иррациональное за рациональное обречена. «Разум, который делает вид, что иррационального не существует <.> который не включает его в новую суперсистему, сходит с ума от сверхнапряжения, пытаясь выдать иррациональное за рациональное...» [Кантор, 2023, с. 251].
Рациональность и нравственность как базовые опоры человечности
Возникает вопрос - в силах ли разум избежать соблазна иррациональности и уйти из-под власти безумцев? Он делает такие попытки постоянно, но с переменным успехом. Как полагает В.К. Кантор, мы до сих пор блуждаем в тупике, в котором застряли философы Просвещения, которые в противовес человеку разумному выдвигали на передний план истории человека природного: «Человек природный утверждался как стоящий выше человека разума. Но может ли человек природы быть по-настоящему нравствен?» [Кантор, 2021а, с. 311]. Ответ лежит на поверхности: по-
настоящему нравственным может быть лишь человек, способный размышлять и оценивать сложившуюся ситуацию, принимая затем решение о выборе своей стратегии.
Глубинная связь рациональности с нравственностью находит свое зеркальное отражение в ее связи с культурными традициями. Эта связь не всегда может быть явлена внешнему наблюдателю, поскольку пролегает в глубинах человеческого сознания и памяти. Но не вызывает сомнений то, что точкой «встречи» рациональности с традицией служит нравственное чувство. Человек может в своих поступках следовать определенным традициям (полагаясь на привычку - «поскольку так принято, так поступают все»), чувствуя, что поступает правильно, не задумываясь при этом, что традиция сложилась не случайно, а на основе глубинной связи традиционной установки с необходимостью правильного поведения для достижения жизненного успеха. Традиция в культуре складывается как результат синтеза ряда обстоятельств. Признавая ценность некоего феномена для социума, общество стремится сохранить его в социальной памяти. Но для его сохранения необходимо наличие механизма передачи эмоционально-оценочного отношения к явлению от поколения к поколению. Весь этот комплекс обретает конкретную материальную (часто - вербальную) оболочку, которая представляет целостную картину традиции в ее исторических образах, которые со временем претерпевают определенную трансформацию в зависимости от условий жизни социума. Такая трансформация, как правило, получает свое рациональное обоснование. Однако традиция может столкнуться с утратой своей привлекательности, когда иссякает ее сакральный смысл, когда она перестает отвечать новым реалиям жизни и нравственным критериям, и тогда она уступает место новым веяниям, привнесенным подчас утопическим сознанием, порой на первый взгляд кажущимся абсурдными и нерелевантными. В такие моменты «на арену» выдвигаются рациональные аргументы, призывающие «сломать традицию» и т.п. Разум способен с одинаковой убедительностью как обосновывать важность и ценность традиции, так и ратовать за отказ от нее. (Это - одно из проявлений такой способности, которую порой называют «хитростью разума»).
О традиции отрицания связи традиции с рациональностью
Однако существует определенная система взглядов, которая склонна отрицать непосредственную связь традиции с рациональностью, утверждая, что традиция складывается стихийно, подчас необъяснимо иррационально. Как замечает Ежи Шацкий, «в глазах консерваторов чары традиции связаны прежде всего с тем фактом, что, в отличие от философии, она не является чем-то выдуманным, а образовалась сама; для рационалистов, наоборот, именно это обстоятельство отягчает традицию - ее не следует принимать, поскольку она возникла без помощи и контроля разума. Антагонисты были согласны в одном: между традицией и разумом - непреодолимая пропасть, традиция - синоним "предрассудка", слепого обычая или вообще тех уровней общественной жизни, в которые не проникла и не может проникнуть рефлексия» [Шацкий, 1990, с. 339-340].
Встреча входящего в мир человека с традицией осуществляется как бы самопроизвольно, действительно без участия рефлексии. Но если он спонтанно принимает традиции и следует им, при этом никак их не анализируя и не оценивая, это отнюдь не означает, что он действует нерационально. Даже простое созерцание окружающего мира и видение в нем некоей определенности и упорядоченности предполагает участие рассудочного схематизма вместе с трансцендентальной способностью воображения, благодаря которой результат работы органов чувств, связанной с восприятием окружающего мира, выстраивается в стройную и гармоничную картину. Эта способность действует бессознательно, но ее нельзя назвать иррациональной, поскольку она встроена в архитектонику рассудка и участвует в процессе формирования традиций; она работает также при их трансляции, обеспечивая успешную передачу социального опыта, идеалов и ценностей. Однако способность воображения и эмоциональная привязанность к традиции не могут обеспечить ей долгую жизнь, если никак не будут подкрепляться рефлексией, способностью суждения, которая, в свою очередь, также нуждается в опоре на прочный нравственный фундамент -систему этических ценностей. Если традиция исчерпала свой ценностный потенциал, она неизбежно (не сразу, но в конце концов) уступит свое место новой, более релевантной, традиции. И здесь
может осуществиться тот идеал, который первоначально казался утопическим мечтанием.
К вопросу об истории рациональности
Связь традиции с рациональностью можно обнаружить в глубокой древности, когда возникали мифы о мироустройстве и месте человека в этом мире. В это время зародилась уже вышеупомянутая традиция рационализации мироздания в качестве попытки человека осознать себя как часть мира и утвердить свое место в нем. Как замечает В.И. Красиков, «вера в разумность, осмысленность . мироздания есть мощнейший ресурс силы выживания, позволяющей беспомощным, слабым существам. противостоять всему остальному. И что бы ни вышло из этого противостояния, однако сам его прецедент стал возможным благодаря именно ресурсу веры, в чем и <состоит> рациональность появления ценностного форматирования сознанием своего окружения» [Красиков, 2007, с. 18]. Итак, нашим далеким предкам твердая вера заменяла строгое знание. Традиция придерживаться определенных верований явилась первой формой традиции рациональности. Вера помогала преодолеть страх перед неизвестностью и непредсказуемостью. Но одной веры было недостаточно, был необходим механизм работы сознания с этой неизвестностью, помогающий в некотором роде «приручить» ее, сделать не такой пугающей и сложной. В результате возник механизм упрощения, т.е. способ выдавать сложное за простое. Как подчеркивает В.И. Красиков, человеку присуще бессознательное стремление к схематизации, абстрагированию от множества свойств предмета и редуцированию качества предмета к одному свойству, выбранному на основе интуитивного предпочтения. (См. об этом: [там же].) Эта способность укоренилась в человеческом сознании и, как мне представляется, вошла в структуру той самой «трансцендентальной иллюзии» разума, о которой предупреждал И. Кант. (См. об этом: [Кант, 1999, с. 352-426].) По мнению В.И. Красикова, «упрощение есть и необходимый, естественный исходный импульс, и путь создания самого контекста человеческих картин мира, его текстуры, значимости, значений» [Красиков, 2007, с. 18]. Таким образом, принцип упрощения становится фундаментальной матрицей отношения со-
знания с миром, при котором есть «моё Я» и всё прочее - «не-Я». Такой поход можно назвать дуализацией, или бинаризацией. (См. об этом: [Красиков, 2007, с. 16].) Из этого принципа вырастает традиция редуцировать всевозможные познавательные ситуации и экзистенциальные проблемы к бинарным оппозициям, хотя на самом деле обстоятельства могут быть гораздо сложнее. Эта традиция жива по сей день, создавая порой ситуации псевдорационального выбора (под девизом «кто не с нами, тот против нас»), когда, по сути дела, нет необходимости делать такой выбор.
О мифологическом сознании как способе самоадаптации
человека
Разновидностью процедуры упрощения можно считать ан-тропоморфизацию окружающего мира, которая представляет собой один из древнейших традиционных способов освоения мира человеком. В свете этой традиции становится объяснимым возникновение мифологии. По мнению В.И. Красикова, главная забота мифологического сознания - «согласовать, гармонизовать универсум посредством координации природных и социальных сил» [Красиков, 2007, с. 37]. Нельзя не согласиться с М.К. Мамарда-швили в отношении того, что «мир мифа и ритуала есть такой мир, в котором нет непонятного, нет проблем. А когда появляются непонятное и проблемы, появляются философия и наука» [Мамар-дашвили, 1996, с. 13]. Однако появление философии и науки отнюдь не стало гарантией исчезновения мифологического сознания, которое причудливым образом стало вплетаться в системы наук и философии. Элементы его можно встретить в обосновании многих народных традиций. Более того, есть представление, что именно ХХ век явился торжеством мифологического сознания. Как отмечает В.К. Кантор, миф есть «воображаемое представление о реальности, которое воспринимается как реальность. <...> Мы могли не принимать идеи советского социализма, это было воображаемое представление о реальности, которое все жители страны обязаны были воспринимать, а многие и воспринимали как самую что ни на есть реальность» [Кантор, 2019, с. 109]. Но если считать ХХ век веком торжества мифологического сознания, то отсюда напрашивается вывод о некоем завершении цикла развития исто-
рических форм рациональности и выходе ее (уже на новом витке) к своей исходной, первозданной форме. За этим выводом следует вопрос о возможных новых формах развития рациональности и о том, какими чертами она будет обладать, какими будут взаимоотношения мифа и логоса. Родившийся в свое время из мифа логос сохранил в себе «генетический код» мифа, который обрел свое яркое проявление именно тогда, когда логосу представилось, что он всесилен и способен постичь всю суть мироздания. Вскрытая Кантом «трансцендентальная иллюзия разума» никуда не исчезла и продолжает свою мифотворческую деятельность, периодически заводя разум в тупики и лабиринты иллюзий и антиномий. Эпоха «безумия разума» явилась апогеем этого блуждания разума по своим тупиками, закоулкам и подземельям.
Мифологическое сознание и тоталитарная антропология
Элементы мифологического сознания составляют благодатную почву и богатую питательную среду для поддержания систем тоталитаризма. Нельзя не согласиться с С.С. Хоружим в том отношении, что наиболее глубокие и губительные проявления тоталитаризма можно обнаружить в антропологии. «Тоталитаризм открыл на опыте множество весьма мрачных истин о человеке, создал целый арсенал эффективных антропологических ноу-хау, почти безотказных технологий обработки и переделки человека. <...> Идеологическая машина вторгается в сознание, вводя в него послание Большого Брата с азами тоталитарной догмы и угрозой мучительной смерти в случае ее неприятия. Вопреки воле человека это послание начинает действовать в сознании, и огромный заряд скрытой в нем угрожающей энергии генерирует синергетический эффект - отклик сознания, его непроизвольную и необоримую подстройку к тому, что велит послание» [Хоружий, 2009, с. 16-17]. В данном случае во всей своей красе проявляется такое вышеупомянутое свойство человеческого сознания, которое можно назвать «хитростью разума». Она состоит в способности выдавать за рациональность то, что можно условно обозначить лишь как квази- или псевдорациональность. Это так называемая рациональность, ориентированная не на поиск истины, а на практический интерес того, кто ратует за нее. Иными словами, это есть классическая тех-
ника подчинения воли и чувств человека, которого уверяют, что им управляет наиболее рациональная инстанция, лучше которой никто не смог бы это осуществить. В связи с этим невозможно не согласиться с В.С. Швыревым относительно оценки роли официальной марксистско-ленинской идеологии в развитии советского общества, а именно в том, что «при известных условиях представления и идейные позиции, претендующие на рациональность и даже сохраняющие внешние признаки научности и рациональности, оказываются в сущности феноменами догматически-авторитарного сознания, принципиально враждебными той свободе, критичности, "открытости" мысли, которые всегда рассматривались как атрибуты научно-рационального сознания» [Швырев, 1999, с. 11]. Налицо ситуация, когда призывы о рациональном подходе к действительности на самом деле выступают в качестве средства «укрепления всевластия авторитарной догмы, от имени которой определенные социальные силы осуществляют свое господство над людьми» [там же]. Трудно найти понятие, которое использовалось бы в практике социального управления более часто, более разнообразно и более изощренно, чем понятие рациональности. Как замечает Карл Манхейм, тоталитарное господство не просто извращает смысл рациональности, оно совершает насилие над душами и умами людей. «Террористическая эффективность тоталитарного государства заключается в том, что, координируя методы управления, оно порабощает большую часть населения и навязывает ему убеждения, мнения и поведение, не свойственные истинной природе гражданина» [Манхейм, 2010, с. 543]. Иначе говоря, способы тоталитарного управления обществом, связанные с элементами псевдорациональности, наносят серьезный ущерб ментальной природе человека - не отсюда ли произрастают корни той «порчи человека», о которой шла речь во введении?
О традиции господства над природой
Традиция упрощения в отношении сознания к окружающему миру, а также иллюзия всесилия человеческого разума породили ситуацию, когда, начиная с Нового времени, возникла и укрепилась и поныне живая традиция возвышения места человека в мире,
вплоть до его обожествления. В результате такого возвышения человека над окружающим миром природа стала рассматриваться в качестве объекта использования в любых целях, предмета, подлежащего переработке, преобразованию, любых манипуляций, вплоть до насилия. «Нам не нужно ждать милостей от природы, взять их у нее - наша задача», - такова была псевдорационалистическая установка, заложенная И.В. Мичуриным [Мичурин, 1934]. Это проявлялось в отношении как к неживой, так и к живой природе. Протагоровский тезис о человеке как мере всех вещей получил свое жестокое воплощение в виде немилосердного поведения человека, с которым можно до сих пор столкнуться и ужаснуться той циничной жестокости, с которой «большой брат» может обращаться с братьями нашими меньшими. Стоит ли удивляться обострению экологического кризиса, свидетелями которого мы являемся? Это, в первую очередь, - результат ментального и глубокого духовного кризиса европейской рациональности. Как заметила П.П. Гайденко, «пока мы не освободимся от мысли, что смысл вносит в мир только человек., пока не вернем и природе ее онтологическое значение, каким она обладала до того, как технотронная цивилизация превратила ее в "сырьё", мы не сможем справиться ни с проблемой рациональности, ни с экологическим и прочими кризисами. Ибо экологический кризис есть продукт не только индустриальной цивилизации, но и продукт особого, характерного для нового времени типа ментальности, определяющего наше отношение к природе» [Гайденко, 1999, с. 12-13]. Интересно отметить, что упомянутый тип ментальности, внутри которого уже были заложены и начали вызревать ростки будущего кризиса европейского сознания, тем не менее долгое время считался идеалом рациональности, на который ориентировались представители интеллектуальной элиты многих стран, в том числе и России.
Указанное высокомерное отношение к природе можно назвать узурпацией человеком права обладать «истиной в последней инстанции», отвечать за рациональность и обоснованность любых преобразований природы и окружающего мира.
Вместо заключения. Еще раз о кризисе рациональности
Стремясь объяснить причины кризиса рациональности, М.О. Гершензон писал о том, что «разум в своей очищенной научной форме захватил единовластие, то есть узурпировал права целостного духа. Он заботился только о самом себе, упорядочивал только себя и действительно достиг в теории познания значительного благоустройства. И он один законодательствовал. Дух же оставался во тьме. Кризис начался тогда, когда целостный дух восстал против узурпации разума. Это восстание есть только новый этап одного великого дела - вековечной борьбы между сущим и должным, между законом и нормой. Человеческое сознание искони раздвоено и в самом себе единоборствует, недоумевая, чем должно регулироваться человеческое поведение» [Гершензон, 2000б, с. 15]. И поскольку человеческий разум раздвоен, рациональность постоянно будет оказываться в ситуации «перепутья». В такой же ситуации могут оказываться и многие традиции. Что касается перепутья ХХ века, которое называют «эпохой безумия разума», - необходимо отметить, что погрузиться в состояние «безумия» может лишь ограниченный, замкнутый на себе разум в его формальном применении. Разум же вдохновенный, имеющий глубокую связь с единым мировым разумом, с тем, что называется подлинной реальностью, разум, ориентированный на гармоничное жизнеустройство, не может оказаться в тупике. Именно такой вдохновенный разум способен выступать мерилом рациональности традиции, регулируя процесс смены традиций, не позволяя нарушать баланс между традицией и новацией. Если попытаться уточнить представление о таком «вдохновенном» разуме, можно сослаться на классификацию типов рациональности, а именно на выделение двух типов: формальной рациональности (имеющей свое воплощение в естественных науках) и рациональности материальной (апеллирующей к здравому смыслу) (см. об этом: [Коммуникативные основания ... , 2023, с. 16]), которую хотелось бы дополнить третьим типом рациональности, ориентированной на восхождение к духу, к подлинной реальности. Такого рода рациональность условно можно обозначить словом «трансцендентальная» (по аналогии с «трансцендентальным человеком» у Бердяева. См. об этом: [Кудаев, 2010]). Она коренится в глубинах жизни ду-
ха и является априорной способностью разума нащупывать верное направление движения на множестве путевых развилок. «Трансцендентальная» рациональность представляет собой энергию, обеспечивающую осуществление иных форм рациональности. Она находит свое проявление в виде интуиций и озарений. Рациональность такого рода, возможно, сродни «инстинкту культуры» (см. об этом: [Голосовкер, 2010, с. 35-46]), который есть скорее даже не инстинкт, а интуиция, априорная способность разума улавливать гармонию и отличать ее от дисгармонии, делая выбор в пользу первой. Следование этому «инстинкту» представляет одну из важнейших духовных традиций человечества. «Инстинкт культуры» ведет человека по дороге поиска смысла в направлении тех высот духовного развития, которые ориентированы на символическое бессмертие (см. об этом: [там же]).
Вопрос о кризисе европейской рациональности в наше время обрел не только теоретическую остроту, но и реальную трагическую окраску. Что будет с рациональностью? Во что выльется теперешний кризис рациональности и духовности в целом? Сумеет ли человечество сохранить баланс между рациональностью и иррациональностью бытия и удержаться «у бездны мрачной на краю»? Увы, вопросов в данном случае пока что больше, чем ответов. Возникает предположение о том, что удел рациональности -как в научной сфере, так и в сфере социокультурной - быть постоянно в пути и «на перепутье», в нескончаемом диалоге со своей вечной спутницей - иррациональностью.
Список литературы
1. Гайденко П.П. Введение. Проблема рациональности на исходе ХХ века // Рациональность на перепутье : в 2 кн. Кн. 2. - Москва : РОССПЭН, 1999. - С. 526.
2. Гершензон М.О. Ключ веры // Гершензон М.О. Избранное. Т. 4. Тройственный образ совершенства. - Москва : Университетская книга ; Иерусалим : Gesharim, 2000а. - С. 125-167.
3. Гершензон М.О. Кризис современной культуры // Гершензон М.О. Избранное. Т. 4. Тройственный образ совершенства. - Москва : Университетская книга ; Иерусалим : Gesharim, 2000б. - С. 7-21.
4. Голосовкер Я.Э. Имагинативный абсолют // Голосовкер Я.Э. Избранное. Логика мифа. - Москва ; Санкт-Петербург : Центр гуманитарных инициатив, 2010. - С. 7-217.
5. Жеребилов Г.Ю. Оправдание человека. Путь стяжания богоподобия // Полиг-нозис. - 1998. - № 2. - С. 61-73.
6. Захаров В.Д. Бытие и человек. Познание как проблема // Полигнозис. - 2009. -№ 1. - С. 32-43.
7. Зельдмар Х. Утрата середины // Общество, культура, философия. Материалы к XVII Всемирному философскому конгрессу / ИНИОН, АН СССР. - Москва. -1983. - С. 56-102.
8. Кант И. Критика чистого разума / пер. с нем. Н.О. Лосского. - Москва : Наука, 1999. - 655 с.
9. Кантор В.К. Апология разума, или Как жить достойно // Кантор В.К. Русская литература, или Слово против Хаоса - классика и современность. - Москва ; Санкт-Петербург : Центр гуманитарных инициатив, 2021а. - С. 309-315.
10. Кантор В.К. Две родины Достоевского: попытка осмысления. - Москва ; Санкт-Петербург : Центр гуманитарных инициатив, 2021б. - 608 с.
11. Кантор В.К. Изображая, понимать, или Sententia sensa: философия в литературном тексте. - Москва ; Санкт-Петербург : ЦГИ Принт, 2017. - 832 с.
12. Кантор В.К. Революция как сон разума // Кантор В.К. Демифологизация русской культуры. Философические эссе - Москва ; Санкт-Петербург : Центр гуманитарных инициатив, 2019. - С. 162-181.
13. Кантор В.К. Россия как судьба. - Москва ; Санкт-Петербург : Центр гуманитарных инициатив, 2023. - 524 с.
14. Кантор В.К. Ф.А. Степун: русский философ в эпоху безумия Разума // Сте-пун Ф.А. Сочинения. - Москва .: РОССПЭН, 2000. - С. 3-33.
15. Коммуникативные основания научной рациональности. - Москва ; Санкт-Петербург : Центр гуманитарных инициатив, 2023. - 270 с.
16. Кудаев А.Е. Антропологические основы концепции трагедии творчества в эстетике Н. Бердяева // Полигнозис. - 2010. - № 4. - С. 147-162.
17. Красиков В.И. Конструирование онтологий // Красиков В.И. Конструирование онтологий. Эфемериды. - Москва : Водолей Publishers, 2007. - С. 7-80.
18. Лессинг Т. Ницше, Шопенгауэр, Вагнер // Культурология. ХХ век. Антология. -Москва : Юрист, 1995. - С. 399-431.
19. Мамардашвили М.К. Необходимость себя. Введение в философию. Лекции, статьи, философские заметки. - Москва : Лабиринт, 1996. - 432 с.
20. Манхейм К. Диагноз нашего времени // Манхейм К. Избранное. Диагноз нашего времени. - Москва : РАО Говорящая книга, 2010. - С. 539-704.
21. Мичурин И.В. Итоги шестидесятилетних трудов по выведению новых сортов плодовых растений. - Москва, 1934. - 367 с.
22. Мудрагей Н.С. Рациональное - иррациональное: взаимодействие и противостояние // Рациональность на перепутье : в 2 кн. Кн. 1. - Москва : РОССПЭН, 1999. - С. 85-103.
23. Пинкер С. Лучшее в нас. Почему насилия в мире стало меньше : пер. с англ. -Москва : Альпина нон-фикшн, 2021. - 952 с.
24. Франк С.Л. Непостижимое. Онтологическое введение в философию религии // Франк С.Л. Сочинения. - Москва : Правда, 1990. - С. 183-559.
25. Хоружий С.С. Век после «Вех», или Две-три России спустя // Философия и культура. - Москва : ИФ РАН, 2009. - № 10 (22). - С. 15-19.
26. Шацкий Е. Утопия и традиция : пер. с польск. - Москва : Прогресс, 1990. -456 с.
27. Швырев В.С. О понятиях «открытой» и «закрытой» рациональности (Рациональность в спектре ее возможностей) // Рациональность на перепутье : в 2 кн. Кн. 1. - Москва : РОССПЭН, 1999. - С. 9-45.
28. Шрейдер Ю.А. Этика. Введение в предмет : учебное пособие для высших учебных заведений. - Москва : Текст, 1998. - 272 с.
29. Эмпедокл. «Очищения». Фрагменты из поэмы // Семушкин А.В. Эмпедокл. -Москва : Мысль, 1985. - С. 181-185.
