CC BY
182
СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ
УДК 17.032
РАЦИОНАЛЬНОЕ И ЭМОЦИОНАЛЬНОЕ В МОРАЛИ (ИСТОРИКО-ФИЛОСОФСКИЙ И СОВРЕМЕННЫЙ ДИСКУРС)
А.В. Абрамова
Проблему приоритета в дихотомии эмоциональное/рациональное, в плане установления роли в нравственном поведении человека, можно причислить к вечным философским. Однако, несмотря на проявляющийся интерес российских исследователей, обращение к ней фрагментарно, поэтому на сегодняшний день она не только остается нерешенной, но и практически не наблюдается попыток наметить пути выхода из сложившейся ситуации. Автором предпринята попытка анализа историко-философского и современного поля исследований с целью установления причины «невнимания» к эмоциональной составляющей морального поведения, что позволит по-иному взглянуть на формирование мотивов нравственного поведения.
Ключевые слова: мораль, рациональность, эмоции, нравственное поведение, моральный выбор, роль эмоций в морали.
Проблема мотивации нравственных поступков всегда притягивала не только этиков, но и ученых, относящих себя к другим областям знаний, особенно в части соотношения рациональных и эмоциональных компонентов, влияющих на формирование морального действия. Однако сложившаяся традиция в философии, признающая исключительный приоритет «рацио» в процессе принятия нравственно значимых решений, не придает должного значения эмоциональным реакциям, что явно затрудняет решение проблемы. Для того чтобы понять, почему современные российские исследования в этом вопросе настолько скудны и даже, можно сказать, зашли в тупик, необходимо обратиться к историко-философским изысканиям относительно «рационального и эмоционального в морали», а также проанализировать современное поле обращения к данной проблеме, что поможет найти выходы из сложившейся ситуации в плане пересмотра основных этико-философских представлений об эмоциях.
Итак, если психологи признают значимость эмоций для формирования психических (а, по их мнению, и - этических) параметров личности, то философы, подчиняясь канонам философского рационализма, как правило, нивелируют ценность эмоций для моральной жизни человека. Противопоставление эмоций разуму - очень распространенное и давнее явление в европейской философии. Т. Адорно в своих лекциях в 1963 году говорил, что теория рационалистического обоснования философии морали, единственно на основании которой Кант может рассматриваться в качестве строгого мыслителя-рационалиста, значительно поколеблена, ибо вступила в противоречие с чувственным «учением о сердце». Буквально он заявляет: «В наше время эта сторона [теория рационалистического обоснования философии морали] себя особенно дискредитиро-
вала, так как она находится в очевидном противоречии с учением о чистом сердце, чистом чувстве, говорящем само за себя, - с тем ... представлением, что правильным действием на самом деле является такое действие, которое возникает из непосредственного импульса и независимо от разума» [1, с. 126].
В данной связи отечественный философ В.С. Библер, анализируя некоторые исторические события, подчеркивает, что основной виновник того, что произошло в XX веке «.не разум, а как раз необузданные инстинкты, эмоции, отказ от разума. От Гитлера до Сталина, от национал-социализма до сталинизма господствуют как раз исключения разума, анафема разуму» [2, с. 9]. При этом разумное поведение отождествляется с добром, благом, поэтому - рациональность - с моральностью («спасение в Высоком Рационализме», по Библеру), в то время как эмоции, отождествляясь с необузданными инстинктами, противопоставляются разуму, а значит, и моральности. Поэтому эмоции как источник потенциального зла - это то, что следует сдерживать, обуздывать с помощью разума, в них самих нет совершенно никакого морального смысла.
Именно исходя из понимания господства в этике рационалистской традиции Р.Г. Апресян с оттенком пессимизма указывает на то, что «противопоставлявшееся и все еще противопоставляемое рациональному, эмоциональное как бы приобретает подтекст иррационального, антирационального» [3, с. 9].
Несмотря на вышеизложенные опасения, современные этики стойко продолжают поддерживать эту традицию: «Как правило, склонности необъяснимы с рациональной точки зрения и поэтому представляют некоторую трудность для сколько-нибудь обстоятельного анализа. ... На наш взгляд, И. Кант был глубоко прав, отделив мораль от эмоций и склонностей человека, ибо в противном случае просто не было бы единой содержательной основы для морального общения людей. Обоснования для этого есть как в социокультурном, так и в рационально-критическом плане, поскольку мораль имеет объективную предметную основу, а склонности людей, напротив, субъективны и индивидуализированы. Если склонности людей, их симпатии и антипатии были бы фундаментом морали, то рано или поздно любой социум и люди погрязли бы в склоках, конфликтах и противостояниях» [4, с. 517-518].
О рациональной силе понимания, способной формировать нравственные чувства пишет известный американский психолог экзистенциального направления Р. Мей: «Понимание, в отличие от идеальной любви, вполне в человеческих силах - понимание не только наших друзей, но и наших врагов. Понимание же дает начало сочувствию, жалости и милосердию» [5, с. 317].
Таким образом, аксиома морального рационализма гласит, что лишь разум - основа добродетели, и поэтому жизнь может быть нравственной лишь настолько, насколько она возвышается над эмоциями и страстями, являющимися источником порока и зла. Рациональность вообще выступает в качестве символа человечности: «Разумно, рационально только то, что человечно, гуманно, духовно» [6, с. 59]. Между рациональностью и моральностью устанавливаются, таким образом, обратимые связи: морально то, что рационально, и рационально то, что морально. Разум выступает, по крайней мере, гарантом морального по-
ведения. Данная констатация своими корнями уходит еще в античную философию, на что указывает А.А. Гусейнов: «... мораль сомкнулась с логикой, с познанием. Сократовское сведение добродетели к знанию означало, что нравственно ответственный выбор совпадает с рационально обоснованным решением, этическое убеждение приобретает законную силу только в качестве логического принуждения» [7, с. 53]. Так было заложено обоснование абсолютности в морали, которое в дальнейшем находило последовательное развитие: и в обыденном сознании, и в классических этических теориях морально оправданный поступок, то есть поступок добродетельный, основывается на рациональных принципах в отличие от иррациональных аффектов, априорно полагающихся безнравственными или вненравственными. Чувственная сфера как сфера темная и неистинная исключается из круга нравственной жизни.
Однако, несмотря на авторитетность теорий кантианского образца, фи-лософско-аналитическое противопоставление «эмоционального» в морали как следование сентименталистской традиции «рациональному» мы все-таки периодически наблюдаем. Примечателен анализ этой проблемы, совершенный отечественными этиками в советский период. Об этом нужно сказать особо, поскольку здесь достаточно много позитивных идей, несмотря, на, казалось бы, идеологические детерминанты эпохи. Так, в 80-е годы ХХ века обращение к данной проблеме было отражено в ряде ярких исследований, в которых был рассмотрен широкий спектр различных ее аспектов, в том числе: когнитивный компонент функционирования эмоций и интеллекта в нравственности (Р.Г. Апресян); мотив и ответственность как формы нравственного синтеза эмоций и разума (Е.Л. Дубко); гармония и дисгармония в сфере моральной регуляции (А.П. Скрипник); конфликт эмоционального и рационального (Б.О. Николаи-чев); эмоции и мировоззрение (Р.И. Александрова); нравственные чувства в философии Л. Фейербаха (Л.Б. Волченко) и др. [см.: 3].
В целом, основная направленность заключается в определенной реабилитации чувственно-эмоциональной сферы в моральном опыте человека, в нахождении должного баланса рационального и эмоционального.
Остановимся на некоторых важных, с нашей точки зрения, моментах. Р.Г. Апресян рассматривает когнитивный аспект функционирования эмоций в нравственности. Он приходит к таким результатам: «Будучи важным психическим механизмом нравственного сознания, «эмоциональные обобщения» имеют в основе сформулированные в терминах морали и зафиксированные на мировоззренческих уровнях общественного сознания нравственные принципы, которые в своей совокупности образуют «мировоззренческую парадигму» нравственного сознания. Выражая наиболее общие представления о смысле жизни, идеале, счастье, добром и справедливом, эти принципы являются итогом практически-духовного осмысления мира нравственностью» [3, с. 24].
Эмоциональный уровень играет, таким образом, важную роль в функционировании нравственного сознания: «Интуитивно воспринятое нравственное требование переводится во внутренний план, лишь будучи пропущенным через эмоциональные «фильтры» сознания человека, будучи переведенным в лично-
смысловой контекст» [3, с. 25]. Р.Г. Апресян приходит к выводу о том, что «моральное мышление является по преимуществу чувственно-образным, интуитивным мышлением, что делает его близким к художественному мышлению» [3, с. 25-26].
Эмоция входит в саму глубину механизма нравственного поведения, будучи связана, как отмечает Е.Л. Дубко, с мотивацией: «Эмоция входит в мотивацию, обеспечивает пристрастность и субъективный смысл мотива. Она является также и моментом ответственности как чувства стыда и вины» [3, с. 39-40]. Перекосы в эмоциональном и рациональном приводят к такому дисбалансу: «Преувеличение морального значения эмоций приводит к косвенному утверждению безответственности. Преувеличение морального значения разумности приводит к игнорированию таких сторон личности, которые создают базу для аморального поведения» [3, с. 40]. Также Е.Л. Дубко отмечает, что «рациональное начало лишь в очень ограниченных пределах может осуществлять психологический контроль над эмоциями». Поэтому ответственность трактуется как «высшая форма синтеза эмоционального и рационального на уровне личности» [3, с. 45]. Интересны для нас наблюдения автора относительно ценностного сдвига эмоции в Новое время, которое отличается усилением и концентрацией эмоций, что обусловлено аксиологическим сдвигом культуры в сторону гедонистических ценностей. При этом фиксируется также и возрастание гносеологического интереса к эмоциональной сфере.
Так основа «гармоничной моральной культуры», как полагает А. П. Скрип-ник, создается за счет согласованного действия четырех уровней психики: интеллектуального, волевого, эмоционального и подсознательного [3, с. 50]. Автор считает, что эмоциональный уровень психики выполняет значительные функции в моральной регуляции поведения. Он придерживается точки зрения, согласно которой эмоции генетически первичны по отношению к интеллекту и воле (В.П. Симонов). Их взаимодействие в структуре психики выглядит следующим образом: интеллект устраняет крайности мгновенной эмоциональной оценки ситуации, а воля преодолевает непосредственное эмоциональное влечение к каким-либо действиям.
Ссылаясь на А.Н. Леонтьева, автор считает, что эмоции способны трансформировать объективное значение в личностный смысл. Иными словами, эмоции сигнализируют о личностном смысле события, происходящем в жизни человека. Это проявляется в том, что эмоции способны осуществить мгновенную сигнализацию о значении ситуации. Ни один из уровней психики не способен на это. Наиболее полно сигнальная функция эмоции выражается в интересе. С точки зрения «информационной теории эмоций» последние устанавливают корреляцию между потребностью и имеющейся информацией, необходимой для ее удовлетворения. Отсюда следует разделение эмоций на положительные и отрицательные в зависимости от наличия (или отсутствия) информации о возможности удовлетворения интереса. Здесь выявляется такая закономерность: отсутствие необходимой информации может усиливать отрицательную эмоцию
(например, страх), соответственно повышение информации может погашать отрицательную эмоцию.
А.П. Скрипник рассматривает также и вопрос о роли эмоции в моральной регуляции поведения. Он считает, что можно говорить о прямом и косвенном участии эмоций в моральной регуляции. Так, отрицательные эмоции, сигнализируя о неблагоприятной значимости ситуации, могут отвращать субъекта от совершения аморальных действий. Таково косвенное участие эмоций; прямое же осуществляется через систему специфических нравственных чувств. «Под прямой эмоциональной регуляцией поведения мы понимаем способность так называемых нравственных чувств мотивировать определенные поступки» [3, с. 56].
Автор считает, что эмоции, обладающие оценивающим значением, побуждают к поведению, не предопределяя его конкретного содержания. Так, к поведенческим актам, детерминируемых эмоциями, относятся задержка деятельности, выход из ситуации, преобразование ситуации.
Значимость эмоций для моральной сферы наиболее сильно проявляется в различных формах моральной дисгармонии личности. Так, исследователь выделяет следующие формы моральной дисгармонии. Первая связана с недостаточным развитием интеллектуального уровня: в этом случае эмоции оказывают неоправданно большое влияние на моральную оценку, производя дезориентацию в определении морального и аморального. Вторая обусловлена недостаточным развитием волевого уровня. Третья имеет непосредственное отношение к расстройствам в эмоциональном режиме. Четвертая состоит в разладе между сознательными и подсознательными механизмами регуляции поведения. Этот вид моральной дисгармонии может перейти в психическое помешательство.
Нарушения в эмоциональной сфере, считает А.П. Скрипник, оказываются наиболее тяжелыми. «При неразвитости эмоциональной сферы, - говорит исследователь, - личность остается морально мертвой, даже при наличии ясного ума и железной воли» [3, с. 62]. Такое категоричное заявление имеет достаточно весомые основания. Если эмоциональный уровень бездействует, то, убежден исследователь, рациональный уровень не будет включен. Чтобы стать предметом размышления, ситуация должна стать предметом эмоции. Например, бестактность коренится, прежде всего, в отсутствии эмпатии, то есть в неспособности понять и прочувствовать эмоциональный мир другого человека.
Также имеет место превращение ложной, извращенной моральной оценки в систему (злорадство, зависть) - это порождает черствость, апатию, моральное безразличие. Притупление чувства совести, чести и достоинства ведет к разладу самооценивающей функции эмоций - это порождает аморальное ощущение собственной непогрешимости.
Из этих наблюдений видно, что действительно эмоциональный уровень, если и не имеет конкретного нравственного содержания, то в значительной мере оказывает влияние на собственные нравственные механизмы сознания в принятии адекватных и морально релевантных решений.
Разум и чувства вступают в «диалектические», но чаще антиномичные отношения, что и задает прецедент конфликтной ситуации. Так, разум более объективен, и рациональные процедуры направлены на то, чтобы получить более объективную оценку, так называемое, неискаженное знание. В то же время необходимо видеть ограниченность разума в морали, поскольку эмоции часто определяют и направляют ход мыслей, сводя функцию разума к их оправданию. В этой связи исследователь Б.О. Николаичев [3] ратует не за подавление и вытеснение чувств разумом, а за их гармоническое сочетание.
Интересен вывод, к которому приходит Е.Л. Дубко на основании сравнительного анализа духовно-эмоциональных изменений личности от античности до раннего средневековья. В этот период происходит «пополнение эмоциональной одаренности человека»: «Эмоция становится компонентом нравственного поиска личности, включается в механизм «настройки» на моральные ценности, расширяет варианты программирования индивидуальной жизни, в своих высших ценных формах служит моральным оправданием, которое даровано человеку в виде уникально-личностного самочувствия» [3, с. 155].
Таким образом, видно, что отечественные этики предприняли, можно сказать, впервые за длительный период, серьезную попытку в обосновании значимости эмоций для моральной жизни человека и определили перспективную методологию исследований, которая была реализована в постсоветский период.
К сожалению, как отмечалось в начале статьи, российские философы морали не желают уделять должное внимание рассматриваемой нами проблеме: их тезисы представлены фрагментарно и, чаще всего, растворены в системе исследований других проблем. Потому в современном этическом пространстве мы имеем в большей степени зарубежные исследовательские умопостроения по поводу проблемы соотношения рационального и эмоционального в морали и вынуждены анализировать их опыт и теоретические обоснования.
Итак, современная этическая теория столкнулась с рядом серьезных вызовов, в том числе и с антинормативистским вызовом постмодернизма, который более всего проявился как раз по отношению к этике. Так, Г.Г. Кеглер, характеризуя постмодернизм, выделят четыре основные позиции, свойственные ему: антинормативизм, нормативный релятивизм, моральный неоуниверсализм, нормативность «другого». Собственно последняя позиция содержит позитивный ответ постмодернизма, суть которого в том, что «конкретные формы опыта, высвечивающие этический опыт других, рассматриваются как влекущие за собой онтологическое требование уважать и признавать другого» [8, с. 114]. Это этика конкретного признания других и заботы о них, что согласуется постмодернистским отказом от универсализма.
Позитивная программа такой этики может основываться на эмоциональных механизмах морали, прошедших определенную рационализацию. Так возникает понятие «желание» как соотнесенность ментального и физического.
Против рационализма в истолковании морали выступают многие современные философы. Вообще, как отмечает Н.С. Мудрагей: «.нет в философии рационального без иррационального» [9, с. 53]. Тем более этика может значи-
тельно отличаться от канонических рационалистических образов, как, например, этика «.. .смирения, терпения, не знающих усталости и не помнящих о себе сострадания, милосердия, любви. Этику, обходящуюся без всеобщих правил и прецедентов, свершаемую тихим решением сердца. Этику, вопреки страху неосуществления и тяжести невыполненных долгов, дарующую трудную легкость пробуждающегося доверия к миру» [10, с. 127].
А. Хеллер говорит, что все ценности, конкретные нормы и конкретные этические суждения можно с равной силой обосновать как истинные или отвергнуть как ложные, а процесс доказательства их истинности или ложности может никогда не закончиться. При этом он задает такой вопрос, явно говорящий о том, что моральные проблемы лежат по ту сторону рационального: «Но почему одни мужчины и женщины выбирают себя как порядочных людей, а другие нет? На этот вопрос ответа дать нельзя, и лучше не притворяться, будто мы знаем ответ. Источник добра трансцендентен, и это есть просто позитивная формулировка ответа "мы не знаем"» [11, с. 32]. Практическая порядочность является для автора единственным критерием моральности личности.
Исключительно рационалистическая трактовка морали часто приводит к морализаторству, которое блокирует развитие нравственного самосознания. В этом смысле реабилитация эмоционального начала, в том числе и тех чувств, которые в традиционной шкале моральных добродетелей шли под титулом отрицательных, может способствовать реальному нравственному прогрессу. В этом плане представляет интерес статья К.А. Свасьяна «Оправдание эгоизма. Перспективы морального прорыва», в которой высказаны оригинальные идеи о переоценке некоторых устоявшихся моральных понятий. В частности, он пишет: «Несчастьем эгоизма стало то, что, принадлежа философии и будучи изначально философским понятием, он попал в руки моралистов, которые сделали из него моральное пугало. Эгоизм поэтому и стал злом, что был трансплантирован в чуждые ему диспозитивы - в политику, хозяйство, быт, вместо того чтобы найти себя там, где ему единственно и подобало быть: в философии, конкретно - в познании того, что главное в мысли не мысль, а мыслящий, и что мыслить вещи значит наделять их собственным Я, которое не переставая быть моим, становится в вещах их смыслом и сущностью» [12, с. 380].
Однако на сегодняшний день самая из популярных теорий, придающих особое значение эмоциям в процессе формировании морального опыта и вынесения нравственных оценок, принадлежит М. Хаузеру. Он представил концепцию врожденной «моральной грамматики», которая выстраивается на убеждении в приоритете интуитивно-эмоционального, а не рассудочного в ситуациях морального выбора. Философ высказывает идеи о генетической детерминации морали по аналогии с языковой детерминаций Н. Хомского. Эти идеи стали настолько популярными, что уже перешагнули за границы профессионального этоса и вошли в сознание массового читателя.
Важным достоинством работы М. Хаузера является утверждение «универсальных свойств человеческой психологии», которые ограничивают диапазон культурного разнообразия. «В основе обширного культурного разнообразия
наблюдаемых социальных норм лежит универсальная моральная грамматика, которая позволяет каждому ребенку в процессе роста сформировать узкий диапазон возможных моральных систем. Когда мы судим о чем-то как о нравственно правильном или неправильном, мы поступаем инстинктивно, используя систему подсознательно действующего и недоступного интроспекции морального знания» [13, с. 580-581].
Эмоциональный фактор, считает Хаузер, играет значительную роль в формировании интуитивных принципов, лежащих в основе морального суждения. При этом именно сентименталистские идеи Юма выходят на первый план при объяснении структуры моральных правил, состоящих из предписывающей теории (совокупности знаний о том, что следует делать) и скрепляющего эти знания блока эмоций. Хаузер полагает, что включение эмоций может изменить толкование события, переведя его из ранга обычного проступка в ранг морального нарушения. Эмоции тем самым выступают в качестве маркера толкования морального смысла поступка: «.некоторые из наших моральных суждений, возможно только те, которые касаются норм, связанных с нанесением вреда и отвращением, могут появиться как продукт наших эмоций» [13, с. 344].
Из рассуждений Хаузера видно, что продуктивное обсуждение роли эмоций возможно в контексте биологизаторских представлений о морали как о врожденном (эволюционном) механизме регуляции морального поведения, когда рациональный аргумент не в силах ни объяснить, ни произвести действие, и только интуитивное действие, в котором решающую роль играет эмоция, может оказаться морально доброкачественным. В любом случае здесь эмоции приобретают определенную силу в процессе формирования морального суждения.
Итак, в целом необходимо отметить, что, несмотря на доминирование рационалистических установок в европейской культуре, все же и не угасал интерес к той сфере, которую принято называть эмоциональной. Изначально эта сфера не выделялась в качестве самостоятельной предметной области и рассматривалась только в контексте дихотомии чувственное/рациональное. Не случайно, что изначально повышенный интерес к этой проблеме проявляла психология, которая основывалась на естественнонаучных антропологических моделях. Именно здесь и сформировался образ эмоций как инстинктивных реакций биологического характера, что умаляло автономное значение этой сферы. Интерес к эмоциям со стороны философии во многом реабилитировал эту область, которая на фоне современных нейропсихологических открытий должна стать одним из основных направлений в этике.
Список литературы
1. Адорно Т.В. Проблемы философии морали. М.: Республика, 2000.
238 с.
2. Диалог и коммуникация - философские проблемы (материалы «круглого» стола» // Вопр. философии. 1989. №7. С. 3-28.
3. Рациональное и эмоциональное в морали / под ред. А.И. Титаренко, Е.Л. Дубко. М.: Изд-во МГУ, 1983. 156 с.
4. Сабиров В.Ш., Соина О.С. Нравственный ум человека // Философия и этика: сб. научн. труд. к 70-летию академика А.А. Гусейнова / ред. и сост. Р.Г. Апресян. М.: Альфа-М, 2009. С. 515-531.
5. Мей Р. Сила и невинность. М.: Смысл, 2001. 319 с.
6. Новиков А.А. Рациональность в ее истоках и утратах // Вопр. философии. 1995. №5. С. 48-60.
7. Гусейнов А.А. Обоснование морали как проблема // Мораль и рациональность. М.: ИФ РАН, 1995. С. 48-64.
8. Кеглер Г.Г. Этика после постмодернизма // Вопр. философии. 2006. №3. С. 111-118.
9. Мудрагей Н.С. Рациональное и иррациональное - философская проблема (читая А. Шопенгауэра) // Вопр. философии. 1994. №9. С. 53-66.
10. Малахов В. Три этики: к типологии этического сознания // Виктор Малахов. Уязвимость любви. К.: ДУХ I Л1ТЕРА, 2005. С.127-145.
11. Хеллер А. Два столпа современной этики // Вопр. философии. 2004. №3. С. 28-37.
12. Свасьян К.А. Оправдание эгоизма. Перспективы морального прорыва // Философия и этика: сб. научных трудов к 70-летию академика А.А. Гусейнова / отв. ред. и сост. Р.Г. Апресян. М.: Альфа-М, 2009. С. 375-391.
13. Хаузер М. Мораль и разум: как природа создавала наше универсальное чувство добра и зла. М.: Дрофа, 2008. 639 с.
Абрамова Анастасия Владимировна, канд. филос. наук, доц., зав. кафедрой, anastya7@yandex.ru, Россия, Тула, ГОУ ДПО ТО «Институт повышения квалификации и профессиональной переподготовки работников образования Тульской области.
RATIONAL AND EMOTIONAL IN MORALITY (HISTORICAL-PHILOSOPHICAL AND CONTEMPORARY DISCOURSE)
A.V. Abramova
The problem of priority in the dichotomy of emotional/rational, in terms of establishing the role of moral human behavior, can already be counted among the eternal philosophical. However, despite the manifested interest of the Russian researchers, appeal to her in fragments, so today it remains not only unsolved, but practically no attempts to chart our way out of this situation. In this article, the author attempts to analyze the historical, philosophical and contemporary field studies to determine the cause "inattention" to the emotional component of moral behavior, which allow a different perspective on the formation of the motives of moral conduct.
Key words: morality, rationality, emotions, moral behavior, moral choice, the role of emotions in morality.
Abramova Anastasija Vladimirovna, candidate of philosophical sciences, docent, manager of department, anastya7@yandex.ru, Russia, Tula, The training Institute.
