CC BY
83
Парахин С. А., Безгин В. Б.
(Тамбов)
УДК 94(470.326)
РАССТРЕЛЫ КРЕСТЬЯНСКИХ ПОВСТАНЦЕВ И СЕЛЬСКИХ ЗАЛОЖНИКОВ В ТАМБОВСКОЙ ГУБЕРНИИ 1918-1921 гг.
В статье изучена практика применения высшей меры наказания — расстрела, использованного репрессивными органами советской власти в борьбе с крестьянским протестом в Тамбовской губернии периода гражданской войны. Исследование осуществлено на основе архивных источников, введенных в научный оборот впервые. В работе использованы историко-сравнительный и системный методы. Дан анализ фактов расстрела крестьян, осуществленных карательными органами в ходе подавления сельских «мятежей» 1918-1919 гг. и в период борьбы с восстанием 1920-1921 гг. в Тамбовской губернии. Установлены факты внесудебных расправ в форме публичных расстрелов крестьянских повстанцев и заложников из числа мирного населения, к которым прибегала военно-партийная администрация в оккупированных районах. Выяснена роль института заложников как репрессивной меры в действиях правительственных войск по подавлению крестьянского восстания. Сделан вывод о том, что если в период сельских «мятежей» 1918-1919 гг. расстрел применялся лишь к их организаторам, то в период крестьянского восстания 1920-1921 гг. этой форме смертной казни «активных» повстанцев был придан системный характер, а расстрел заложников из числа местных жителей получил широкое распространение.
Ключевые слова: сельский «мятеж», крестьянское восстание, чрезвычайная комиссия, повстанцы, заложники, приговор, расстрел, трибунал.
The article examines the practice of using the supreme punishment - execution, used by the repressive bodies of the Soviet government in the fight against peasant protests in the Tambov province during the civil war. The research was carried out on the basis of archival sources introduced into scientific circulation for the first time. The work uses historical-comparative and systemic methods. An analysis of the facts of the execution of peasants carried out by punitive agencies during the suppression of rural "riots" of 1918-1919 and the period of the struggle against the uprising of 1920-1921 in the Tambov province is given. The facts of extrajudicial killings in the form of public executions of peasant rebels and hostages from among the civilian population, which were resorted to by the military-party administration in the occupied regions, were established. The role of the institution of hostages as a repressive measure in the actions of government troops to suppress the peasant uprising has been clarified. It is concluded that if during the period of rural "riots" in 1918-1919 execution was applied only to their organizers, then during the peasant uprising of 1920-1921 this form of the death penalty for "active" insurgents was given a systemic character, and the shooting of hostages from among local residents became widespread.
Keywords: rural "rebellion", peasant uprising, extraordinary commission, rebels, hostages, sentence, execution, tribunal
DOI: 10.24888/2410-4205-2021-29-4-113-124
Проблема места и роли насилия в гражданской войне остается актуальной темой исторических исследований. В ходе подавления крестьянского протеста коммунистический режим широко использовал такую форму репрессии как расстрел инсургентов и заложников. Цель работы состоит в анализе практики применения
высшей меры наказания к крестьянам, участникам антиправительственных выступлений периода 1918-1921 гг. в Тамбовской губернии. Задачи исследования заключались в установлении фактов расстрелов крестьянских повстанцев, определении органов, выносивших приговоры такого рода, выяснении причин применения к инсургентам высшей мере наказания, а также роли казни заложников в карательных операциях советских войск. Документальную основу работу составили материалы партийных, советских органов и воинских частей, задействованных в борьбе с сельскими выступлениями 1918-1919 гг. и крестьянским восстанием 1920-1921 гг. в Тамбовской губернии. Впервые практика расстрела крестьян изучена в контексте репрессивных мер, примененных властью с целью усмирения восставшей тамбовской деревни. Научная новизна обусловлена как оригинальностью постановки проблемы, так и использованием ранее неизвестных источников.
Смертная казнь посредством расстрела - явление, присущее любому вооруженному противостоянию, и время гражданской войны в советской России не исключение тому. Революционное законодательство рассматривало смертную казнь как действенную форму репрессий и карательную меру в борьбе с противниками новой власти. Постановлением советского правительства от 5 сентября 1918 г. право внесудебных расстрелов было дано Всероссийской чрезвычайной комиссии (ВЧК), а постановлением наркомата юстиции 16 июня 1918 г. ревтрибуналы могли применять расстрел за контрреволюционные выступления [28, с. 109]. А декретом от 22 мая 1920 г. губернские революционные трибуналы получили право на немедленное исполнение приговоров о расстреле [28, с. 110].
Мирный переход власти в руки советов в Тамбовской губернии, быстро сменился периодом растущей напряженности по причине тех мер, которые новая власть проводила в селе. Это изъятие метрических книг в приходах, военные мобилизации, создание коммун, образование комбедов, всех тех мероприятий, которые вызывали у сельских жителей негативную реакцию, принимавшую форму открытого протеста. Летом-осенью 1918 по губернии прокатилась волна таких крестьянских выступлений. Так называемые сельские «мятежи» этого периода возникали по разным причинам, носили локальный характер, редко выходили за пределы села или волости.
Ситуация в селе ухудшилась по причине проводимых продовольственных реквизиций и военных мобилизаций. Обоснованное недовольство крестьян тыловой губернии реалиями гражданской войны было воспринято коммунистическим режимом как действие ему враждебное. Информация о «белогвардейских мятежах», как их трактовало губернское руководство, содержится в рапортах начальников милиции уездных участков губернии. Так, согласно донесения начальника милиции 5-го участка Лебедянского уезда «21 октября 1918 г. по постановлению Спасского сельского схода с. Доброго все население волости было призвано к общему восстанию и недопущению вывоза из села ржи, собранной петроградскими представителями. К полудню этого дня в с. Доброе прибыл отряд Шидловского. В ночь последовали аресты и допросы виновных, семь зачинщиков были отправлены Лебедянскую ЧК» [14, д. 18, л. 46].
Крупное восстание возникло в ночь с 23 на 24 октября 1918 г. в Рудовской волости Кирсановского уезда. Выступление крестьян было настолько мощным, что сил местного гарнизона и милиции оказалось недостаточно, и территория уезда была объявлена на осадном положении. Только с подходом вооруженных отрядов из Саратовской и Пензенской губерний мятеж был ликвидирован, а шесть крестьян, главных зачинщиков восстания, были арестованы и приговорены к расстрелу [13, д. 18, л. 45]. Приговор был приведен в исполнение в присутствии схода в 7 часов вечера 29-го октября у сарая на площади рядом с волостным советом [13, д. 42, л. 36об]. Спустя две недели, как следует из протокола № 11 заседания Кирсановской ЧК, по обвинению священника с. Осиновый Гай Косьмодемьянского и крестьянина Панова, было принято решение, их как «лиц, призывавших толпу к разгрому Советов в тот момент, когда было восстание контрреволюционных банд, и уезд был введен
в осадное положение, расстрелять и широко опубликовать среди населения» [8, д. 24, л. 27об].
По донесению районного начальника милиции Елатомского уезда от 13 ноября 1918 г. в д. Узково Саватеевской волости кулаками было организовано восстание против сельского совета, какой и был разогнан. Зачинщики в числе шести человек арестованы и препровождены в распоряжение Елатомской ЧК [14, д. 18, л. 48]. В тот же день в с. Дрязги Ус-манского уезда местные жители, «обучающиеся обязательному военному строю на почве недовольства местной властью арестовали волостной совет» [14, д. 18, л. 50об]. Боевыми действиями сопровождалось крестьянское восстание 2-7 ноября 1918 г. в Шацком уезде. Оно, началось в с. Конобеево, охватило территорию шести сопредельных волостей и завершилось попыткой восставших захватить уездный центр. Мятеж был подавлен только после интенсивного артиллерийского обстрела крестьян отрядом, прибывшим из Тамбова. Утром 7 ноября 1918 г. окрестности г. Шацка были очищены от восставших, а карательные отряды отправились в разные стороны с целью поимки участников и расстрела организаторов мятежа [14, д. 18, л. 46-47]. Об организации и вооружении восставших крестьян свидетельствует содержание милицейских сводок. В одной из них, присланной из Моршанского уезда, читаем: «Наступление на ст. Вернадовка произведено 11 ноября 1918 г. К вечеру было пройдено 4 линии окоп и занято с. Пичаево. В с. Гагарино, где был штаб белогвардейской сволочи, захвачено одно трехдюймовой орудие, 6 пулеметов, 2 грузовых автомобиля, склад с бензином, маслом, спиртом, более 200 винтовок, а также масса бомб. Зачинщики привезены в ЧК и расстреляны» [14, д. 18, л. 53]. Таким образом, сельские «мятежи» в тамбовской деревне ноября 1918 г., возникавшие стихийно, приобрели черты организованности и форму вооруженного сопротивления. Их подавление сопровождалось арестом участников выступления и расстрелом их организаторов. Так, 18 ноября 1918 г. после подавления мятежа в с. Бондари Тамбовского уезда отрядом губернской ЧК было расстреляно 30 человек, главных зачинщиков беспорядков [14, д. 18, л. 26].
Осенью 1918 г. единственными органами, которые имели право применять расстрел как высшую меру наказания, были губернская и уездные чрезвычайные комиссии. По сведениям, полученным из Тамбовской губЧК, в 1918 г. произошло шесть восстаний, в ходе которых погибло 24 чел. и 112 чел. было расстреляно [20, с. 49]. По всей видимости, число жертв «красного террора» было большим. Так, на 1 -й конференции представителей уездных и районных ЧК Тамбовской губернии, проходившей 5 декабря 1918 г., руководители уездных ЧК рапортовали о своих «успехах» в деле подавления сельских «мятежей». Спасской уездной ЧК «было произведено до 30 расстрелов ярых зачинщиков. Восставшие жгли и разбирали мосты, когда были собраны главари восставших, их расстреляли на площади на виду у всех» [9, д. 34, л. 36об]. В Шацком уезде местные чекисты «в некоторых волостях расстреливали по 40-50 чел., а всего во время беспорядков было расстреляно до 500 крестьян» [9, д. 34, л. 37].
После подавления мятежа мобилизованных унтер-офицеров 4-6 октября 1918 г. в Бо-рисоглебске по данным уездной ЧК было арестовано 47 чел., из которых 42 инсургента были расстреляны [9, д. 40, л. 4]. А 8 октября 1918 г. Борисоглебской УЧК был обнародован приказ № 1, согласно которому населению уезда предписывалось сдать в трехдневный срок все имеющиеся у него на руках оружие. «Владельцы обнаруженного после указанного срока, оружие и припасов будут расстреливаться на месте без суда и следствия» [9, д. 40, л. 9]. Власть прекрасно сознавала, что наличие оружия у населения является мощным побудительным фактором к восстанию.
С введение продовольственной разверстки основной причиной сельских волнений 1919 г. в Тамбовской губернии были изъятие хлебных излишков и реквизиция скота, осуществляемые продотрядами, наводнившими местные села. Учиненное ими насилие спровоцировало новую волну аграрных беспорядков. Только по официальным данным, в период с мая по июнь 1919 г. Тамбовской губЧК по обвинению в бандитизме было арестовано 123
чел. из которых 23 чел. приговорены к расстрелу [20, с. 53-54]. В табеле срочных представлений управления Усманской уездной милиции за август 1919 г. имеется следующая запись: «5 августа с.г. в с. Телелюи Нижне-Матреновской волости произошло восстание граждан против членов комиссии и агента по снабжению 8-й армии на почве реквизиции у граждан 8 голов рогатого скота. При восстании убит красноармейцем Лутовым гражданин с. Телелюя Федор Шишкин. Толпою сильно избит член особой продовольственной комиссии т. Коло-тушкин и агент Кленов. Четверо главарей восстания арестованы и переданы Усманской ЧК» [14, д. 18, л. 172]. По данным исследователей А. В. Малько и С. В. Жильцова, за семь месяцев 1919 г. органами ВЧК по стране было расстреляно 2 089 чел., а всего за год и семь месяцев, время функционирования этого органа «революционной защиты», — 8 389 чел. [19, с. 121-123].
К расстрелам губернская власть прибегала и в ходе борьбы с дезертирами. Отношение местного крестьянства к проводимым весной 1919 г. мобилизациям в Красную Армию выразилось в массовых уклонениях от воинского призыва. «Зеленая» волна уклонистов и дезертиров буквально «захлестнула» тамбовскую деревню. «Масло в огонь» крестьянского недовольства подливали карательные действия отрядов по борьбе с дезертирами. Уполномоченный по Борисоглебскому уезду Ф. Г. Беляков в середине мая 1919 г. докладывал в местный уком РКП(б), что численность местных дезертиров «составляет до трех тысяч человек, они вооружены винтовками, пулеметами, орудием» [9, д. 364, л. 17]. По его мнению, в Пичаевской, Русановской, Козловской волостях дезертиры открыли настоящую войну, избивая и убивая работников партии [9, д. 364, л. 1об]. О деятельности Рязанского отряда по борьбе с дезертирами в Рассказовском районе сообщал 27 мая 1919 г. уездный уполномоченный И. Гаврилов. «За время пребывания отряда в Рассказовском районе было сделано две облавы, одна из них в с. Нижне-Спасском, другая на часть с. Рассказово и окрестного леса. Всего было поймано 70 дезертиров, в с. Нижне-Спасском трое бежавших подстрелены» [9, д. 375, л. 6]. С целью усиления борьбы с дезертирством Тамбовский губернский военный комиссар Шидарев 15 августа 1919 г. издал приказ о создании военно-революционного трибунала при губвоендезертире [17, д. 8, л. 25]. Главным контингентом трибунала стали дезертиры, уклонившиеся от мобилизации и укрыватели дезертиров [17, д. 9, л. 3].
В ряде случаев расстрел крестьян осуществляли должностные лица не имеющих на то полномочий. Так, в июле 1919 г. следственной комиссией при Тамбовской губЧК было принято к производству дело о бывшем председателе Нащекинского волостного исполкома Павле Шитове, обвиненном в незаконном расстреле граждан с. Бондари Уточкина, Мачихо-ва, Михеева, Барышникова. В Кирсановский укомболь был направлен запрос, в котором заведующий следственным отделом просил срочно сообщить какие мандаты и полномочия имел Шитов, и было ли ему представлено право без суда и следствия расстреливать граждан [8, д. 213, л. 61].
О беззакониях, чинимых отрядом по борьбе с дезертирами под командой Крыгина, сообщал 8 декабря 1919 г. из Дублято-Масловской волости Тамбовского уезда районный организатор Михалков. Он писал, что этот отряд «вместо выдавливания дезертиров занимался вытаскиванием гусей из кладовых у беззащитных женщин. На все обращение женщин в совет о случившемся, они помощи не получили, даже от милиции. На его вопрос, почему такое плохое отношение к гражданам, ему ответили, что у т. Крыгина имеется на руках мандат, согласно которого ему предоставляется право всех лиц по его усмотрению расстреливать» [10, д. 41, л. 28-28об]. Из анонимной жалобы в комиссию по борьбе с дезертирством узнаем, что отряд Поликанова опустошал амбары, избивал нагайками, арестовывал беременных женщины. Пойманных в ходе облав дезертиров расстреливали на глазах односельчан [5, д. 206, л. 3]. Местное население было запугано так, что крестьяне заявляли представителям РКИ: «.. .можете нас исполосовать и мучить, но мы не можем вам жаловаться на отряды комдезертиров» [6, д. 302, л. 6]. По свидетельству А.Л. Окнинского, свидетеля со-
бытий тех лет, пойманных дезертиров убивали или на месте, или расстреливали их публично, на глазах всей общины [21, с. 148-149].
Приведенные примеры хорошо отражают ситуацию в тамбовской деревне, которая характеризовалась как «самодеятельностью» различного рода уполномоченных, считавших себя вправе осуществлять «революционную» расправу, так и убежденностью местного население в том, что право тех на бессудные расстрелы санкционировано властью.
О нарастании протестных настроений в деревне, грозящих вылиться в открытую форму вооруженной борьбы, уже в начале лета 1920 г. сообщали в своих докладах районные начальники милиции уездов Тамбовской губернии. Из рапорта милиционера Лебедева начальнику 7-го района Митропольской волости Тамбовского уезда от 23 июня 1920 г. следует, что «в волости находится отряд по реквизиции хлеба, скота, яиц и масла под управлением уполномоченного т. Прожатковского. Отрядом творится различного рода насилие, как-то угон с пастбища скота, отобрание последнего пуда хлеба, ввиду чего население начинает вести себя озлобленно, и если впредь будут продолжаться такие действия со стороны отряда, то не в далеком будущем может произойти то, что происходило в 1918 г., а именно восстание банд» [14, д. 93, л. 272]. Милиционер Кобыстин из с. Кривополянье Тамбовского уезда в своем рапорте начальнику милиции 7-го района от 23 июня 1920 г. докладывал, что «уполномоченный по гужевой повинности по Кривополянской волости Бритвин чинит всевозможные произволы, массовые аресты и угрозы оружием, чем вызывает озлобление граждан вышеназванной волости, при чем за спокойствие не ручаюсь» [14, д. 93, л. 273].
Ответная реакция крестьян проявилась в форме физического насилия по отношению представителей коммунистической власти. Так, протоколом № 181 заседания Тамбовской губЧК от 22 июня 1920 г. было рассмотрено дело по обвинению 19 граждан с. Рамза в бандитизме. В результате обсуждения чекисты постановили: «всех 19 человек, участников террора коммунистов с. Рамза, как элемент вредный и опасный для Советской республики, расстрелять» [9, д. 958, л. 20].
Крестьянское восстание, которого опасались губернские власти, вспыхнуло в результате событий 17-19 августа 1920 г. в с. Афанасьевка Тамбовского уезда и в с. Туголуково Борисоглебского уезда, где отряды дезертиров при поддержке местных крестьян разгромили продовольственные отряды. После того как в с. Каменка Тамбовского уезда 21 августа 1920 г. местные жители разбили отряд по борьбе с дезертирами восстание приобрело организованный характер. В начале сентября 1920 г. в Тамбовском уезде происходили бои восставших крестьян с губернскими отрядами, в ходе которых правительственные войска применяли бессудные расстрелы захваченных с оружием повстанцев. Так, в местных «Известиях» от 4 сентября 1920 г. было размещено сообщение, что в результате атаки на с. ВерхнеСпасское, где засели «бандиты», красной конницей было уничтожено около 150 крестьян, а 25 повстанцев, пойманные в селе с оружием, были расстреляны [18, 4 сентября, № 199]. В ходе карательной операции латышский отряд под командованием П. А. Альтова в ноябре 1920 г. сжег 230 домов и расстрелял 150 крестьян с. Никольское и с. Коптево Тамбовского уезда [27, с. 71].
Ведущую роль в физическом уничтожении повстанцев, захваченных в результате боевых операций, играл трибунала ВОХР. На основании вынесенных им приговорам к 6 сентября 1920 г. было «расстреляно свыше 250 бандитов и их пособников» [18, 7 сентября, № 201]. Например, 9 сентября 1920 г. в 16 часов выездная сессия ревтрибунала вынесла смертный приговор крестьянам с. Верхне-Спасское Тамбовского уезда Кириллову Павлу, Коновалову Алексею, Красову Семену, Краснову Фролу, Кириллову Герасиму за бандитское контрреволюционное восстание, убийство советских работников и коммунистов, разрушение советских хозяйств [15, д. 5, л. 59]. По сведениям коменданта Рассказовского района А. Я. Смоленского за время с 31 августа по 5 октября 1920 г. правительственными войсками «было захвачено около 500 участников бандитского движения, из которых около 100
было расстреляно военно-революционным трибуналов и выездной сессией губЧК» [12, д. 218, л. 264].
Поистине без устали «трудились» в Сампурском и Рассказовском районах, созданные по предложению Тамбовского губисполкома от 21 августа 1920 г., две выездные сессии губЧК [9, д. 958, л. 54]. Только за период с 10 по 25 сентября 1920 г. выездной сессий ЧК Рассказовского района было расстреляно 65 крестьян [18, 2 октября, № 223]. За время с 25 сентября по 8 октября 1920 г. по расстрельным приговорам было казнено 40 человек [18, 21 октября, № 239]. Выездная сессия ЧК Сампурского района за период с 8 сентября по 13 октября 1920 г. расстреляла 24 активных участников восстания. Еще 44 крестьянских повстанца были лишены жизни в период с 14 октября по 21 октября 1920 г. постановлением выездной сессии ЧК Рассказовско-Инжавинского района [18, 2 ноября, № 248]. О каждом акте массовой казни восставших селян, с указанием их фамилий и места жительства, непременно сообщали в губернских «Известиях». Публикация «расстрельных списков» преследовала эффект устрашения и демонстрировала решительность коммунистической власти в борьбе с крестьянским протестом.
Таким образом, с самого начала восстания губернское руководство сделало ставку на масштабные репрессии, направленные на физическое уничтожение его участников. Согласно решению Тамбовского губисполкома высшую меру наказания (расстрел) необходимо было применять «к злостным дезертирам, принимавшим участие в восстании; к участникам восстания, захваченным на месте преступления с оружием в руках; лицам, имеющих и хранящих оружие; руководителям и подстрекателям вооруженного восстания» [12, д. 158, л. 448об]. Член коллегии РВТ Республики В. В. Ульрих в сообщении председателю РВТ Тамбовской губернии от 22 января 1921 г. разъяснял, что «из участников банд Антонова подлежат расстрелу. злостные дезертиры, захваченные с оружием в руках. коммунисты и советские работники, а равно и комсостав, примкнувшие к бандам Антонова» [1, с. 266].
В ходе оккупации мятежных районов ряд полевых командиров Красной Армии осуществляли бессудные расправы над повстанцами, захваченными в бою или пойманными во время облав. Инструктор Арбузов в докладе начальнику политического отделения 2-го боевого участка (БУЧ) от 17 февраля 1921 г. из Кирсановского уезда сообщал, что «командир 2-го полка т. Богомолов выказывал зверское отношение к населению с. Паревка. Его красноармейцами во время перестрелки с бандитами было задержано два подозрительных, которые были раздеты и тут же расстреляны без всякого допроса. После ухода полка в с. Ино-ковку выяснилось, что им было расстреляно 15 человек и ограблено множество граждан с. Паревки» [12, д. 218, л. 264]. В справке секретного особого отдела от 9 февраля 1921 г., сообщалось, что «красные части ... отбирают хлеб, фураж, берут заложников и применяют расстрелы населения» [2, д. 4306, л. 14-15]. На собрании граждан с. Измайловка и с. Со-фьинка военкомом бригады т. Рябининым 10 июля 1921 г. в 12 часов расстреляны, как бандиты, местные крестьяне Иван Бирюков, Григорий Борисов, Петр и Тихон Косулины [16, д. 60, л. 47об]. По сообщению уполномоченного от 25 июня 1921 г. «за время работы в с. Пон-зари он дважды выезжал на операции с полком, привезено арестованных бандитов 12, расстреляно на месте 12» [16, д. 15, л. 47]. Из доклада Никольского волревкома от 24 июля 1921 г. следует, что «при облаве в с. Никольское убито 2 бандита, публично расстреляно 3 бандита: один за хранение оружия, один как укрыватель брата бандита, один как отец бандита» [16, д. 60, л. 74].
С целью повышения оперативности в рассмотрении дел, связанных с участием крестьян в восстание, были созданы выездные сессии революционного военного трибунала (РВТ). Об интенсивности их работы можно судить по числу вынесенных приговоров о расстрелах. Так, из списка осужденных к расстрелу по приговору 1-й выездной сессии РВТ при командующем войсками Тамбовской губернии за период с 25февраля по 1 апреля 1921 г. следует, что за «активный бандитизм» высшей мере наказания было подвергнуто 34 крестьянина [9, д. 1030, л. 50]. По приговорам 3-й выездной сессии РВТ расстреляно 5 крестьян [9,
д. 1030, л. 50об], 4-й выездной сессии - 6 [9, д. 1030, л. 50об], 6-й выездной сессии - 13 [9, д. 1030, л. 50об-51], особой выездной сессий в г. Липецке - 6 [9, д. 1030, л. 51]. «Передовиком» в деле расстрела крестьянских инсургентов была выездная сессия 15-й Сибирской кавалерийской дивизии. Ею было вынесено 39 смертных приговоров в отношении крестьян с. Малые Алабушки Борисоглебского уезда [9, д. 1030, л. 51об]. А выездная сессия РВТ в Моршанском уезде приводила приговоры о смертной казни во исполнение прилюдно. О публичных расстрелах восставших крестьян среди белого дня в центре г. Моршанска с обязательным присутствием всей коммунистической организации РКП сообщал в своем докладе от 18 марта 1921 г. местный упродкомиссар [9, д. 1038, л. 42].
Максимума репрессии достигли летом - в начале осени 1921 г., что было связано с завершающим этапом военных действий по подавлению восстания [3, с. 1010]. При боевых участках были созданы «тройки» в составе начальника особого отдела, председателя ревтрибунала и заведующего политбюро, которые и решали участь захваченных в плен партизан. Об интенсивности их работы можно судить по документам. Так, с 28 мая по 7 июня 1921 г. через «тройку» при 2-м БУЧ прошло 716 чел., из которых 156 чел. были приговорены к расстрелу [16, д. 31, л. 491]. За период с 1 по 27 июня 1921 г. по решению этой «тройки» было казнено 145 крестьян, бойцов повстанческих отрядов [16, д. 30, л. 20, 43]. А всего в ходе операций на территории этого участка к 31 июля 1921 г. было расстреляно и зарублено 654 бандита [16, д. 30, л. 89]. В соседнем, 3-м БУЧ, действующем на территории Борисоглебского уезда, по отчету особого отдела по состоянию на 12 июля 1921 г. было приговорено к расстрелу 169 крестьян [9, д. 1058, л. 8об].
С организацией в «мятежных» районах особых отделов им были не только переданы от губЧК все «бандитские» дела, но и дано право расстреливать пойманных партизан. Об их активности в деле «искоренения бандитизма» можно судить по сводкам из волостей Тамбовского уезда за период с 5июня по 5 июля 1921 г. «В с. Горелое было взято особым отделом 21 бандит, которые на общем собрании граждан расстреляны; в с. Чекмари поймано и расстреляно 29 чел.; в с. Солдатская Духовка - 5 чел.; при облаве в Хмелинском и Горель-ском лесничествах отрядом особого отдела расстреляно 12 повстанцев; по Больше-Двойневской волости изъято 40 бандитов, из которых расстреляно 34 чел.» [16, д. 31, л. 522, 523].
Начало осени 1921 г. было «урожайным» по числу расстрелянных повстанцев. Представления начальников особых отделений БУЧ о смертных приговорах крестьянам, участникам партизанских отрядов, рассматривались и одобрялись коллегией Тамбовской губернской ЧК. Из ее протоколов за сентябрь 1921 г. явствует, что она утвердила приговоры «тройки» при 10-й дивизии от 6 сентября о расстреле 6 человек и от 14 сентября - 27 крестьян [7, д. 1037, л. 94-94об]. А решениями коллегии от 14 и 21 сентября 1921 г. были утверждены приговоры о высшей мере наказания, вынесенные «тройкой» 3-го БУЧ, в отношении соответственно 35 и 30 крестьян [7, д. 1037, л. 95, 95об].
В ходе борьбы с повстанческим движением местные революционные комитеты (ревкомы) выступали для губернского руководства надежным проводником репрессивных мер, направленных против восставших крестьян и сочувствующего им населения. Ревкомы принимали активное участие в реализации известного приказа № 171 от 11 июня 1921 г., которым был санкционирован расстрел заложников из числа местного населения. По данным ревкома с. Подоскляй-Рождественское Нижне-Спасской волости здесь 5 июля 1921 г. после отказа общего собрания граждан выдать бандитов и оружие, было расстреляно пять заложников [16, д. 49, л. 93]. О преступных действиях членов ревкомом Кирсановского уезда начальник особого отдела армии 13 августа 1921 г. сообщал следующее: «Ревкомы не только избивают и издеваются над добровольно явившимися, но даже расстреливают таковых ... благодаря чему за последнее время приток добровольно явившихся совершенно прекратился...» [1, с. 536]. Только 7 сентября 1921 г. Никольским волревкомом этого уезда было расстреляно 22 «бандита» [16, д. 34, л. 26].
Можно только представить себе, сколько бессудных расправ совершили на местах эти чрезвычайные органы. Часто такие самосуды маскировали под случаи гибели задержанных «бандитов» при попытке бегства. Так, в сводке Экстальского волревкома от 3 августа 1921 г. сообщалось, что пять бандитов, отправленные под охраной в особый отдел, в районе д. Колобовой пытались бежать и были убиты конвоирами [16, д. 14, л. 108]. Также, якобы при попытке к бегству были ликвидированы четверо партизан, захваченные 28 августа 1921 г. в ходе облавы в Воронцовском лесу [16, д. 14, л. 106].
Анализ социального состава лиц, обвиненных в бандитизме и приговоренных к расстрелу, дает основание утверждать, что они были крестьянами, уроженцами Тамбовской губернии, середняками или бедняками по своему имущественному достатку, преимущественно неграмотными, и, как правило, имевшие семьи [3, с. 1016]. В большинстве своем казненные повстанцы были молоды, по нашим подсчетам, их средний возраст составлял 23,2 года [17, д. 86, л. 1-8]. Таким образом, в ходе подавления крестьянского восстания физическому истреблению была подвергнута наиболее активная часть тамбовской деревни.
В борьбе с крестьянским протестом коммунистическая власть широко использовала институт заложников. К взятию заложников коммунистическая власть прибегла в рамках введенного в стране «красного террора». Сведения о первых заложниках в тамбовской деревне датируются осенью 1918 г. Крестьяне д. Александровки Знаменской волости Тамбовского уезда 10 ноября 1918 г., недовольные наложенной на них контрибуцией подняли восстание, разоружили и арестовали продовольственный отряд численностью 35 чел. Несмотря на то, что восставшие освободили членов продотряда и вернули им оружие, начальником милиции 3-го участка было арестовано в качестве заложников 17 крестьян, которые были отправлены в Тамбовскую уездную ЧК [14, д. 18, л. 23].
С началом крестьянского восстания в губернии практика взятия заложников получила широкое распространение. Приказом оперативного штаба Тамбовской губЧК от 31 августа 1920 г. предписывалось «брать заложников из тех семей, члены которых примкнули к бандитам, ... если бандитские выступления будут продолжаться, заложники будут расстреливаться» [12, д. 218, л. 65]. В этот же день командиру взвода курсантов было приказано занять «с. Бокино, взять там заложников и в корне пресечь всякую возможность кулацкого выступления, а заложников направить в оперативный штаб губЧК» [15, д. 3, л. 24]. Еще более суровые кары сулил местному населении «бандитских» районов приказ № 4 от 4 сентября 1920 г. В нем говорилось, что «контрреволюционные банды будут стерты с лица земли, а население уезда и впредь будет беспощадно караться за самое малейшее содействие, или потворство бандитам - вплоть до сожжения виновных селений, заключение всего их взрослого населения в концентрационные лагеря и расстрела» [24, д. 153, л. 23]. Таким образом, коллективная ответственность за антиправительственные выступления возлагалась на мирное население, а расстрел заложников из их числа был возмездием и мерой устрашения.
Расстрел заложников был санкционирован приказом № 171 от 11 июня 1921 г. особой Полномочной комиссии ВЦИК. Он применялся по отношению к старшему работнику в семье в случаях: нахождения спрятанного оружия; укрывательства бандита, членов его семьи или имущества [1, с. 403]. Так, 15 июля 1921 г. крестьянин Петр Федорович Заварзин, житель с. Завражино Богуславско-Новиковской волости Тамбовского уезда и губернии, за сокрытие винтовки и сына, злостного бандита, решением уполномоченных политической «тройки» 28-й бригады 10-й стрелковой дивизии был приговорен к расстрелу. В этот же день за не сдачу оружия и предоставление убежища злостным бандитам были публично расстреляны в 16 час. 20 мин. крестьяне братья Жаровы, возраста 19 и 22 лет [16, д. 28, л. 253, 254].
В ходе осуществления репрессивных мер взятие заложников применялось не только к членам семей комбатантов, но и к местным жителям, т. н. «бандитских» сел. Например, 16 июня 1921 г. в с. Паревка Кирсановского уезда был обнародован приказ № 2 полномочной
«пятерки» участковой политической комиссии. Им предписывалось населения села в течение трех часов выдать всех бандитов и дезертиров, сдать все огнестрельное и холодное оружие и боеприпасы. Для обеспечения выполнения приказа брались заложники, которые будут расстреляны по истечении указанного срока, если требования не будут выполнены [7, д. 1053, л. 5]. И это не были просто угрозы. Только за период с 19 по 22 июня 1921 г. силами 15-й Сибкавдивизии в четырех селах Беломестно-Двойневской волости Тамбовского уезда расстреляно бандитов и заложников 154 человека [7, д. 1042, л. 17]. По сведениям из доклада военного отдела Больше-Лазовского райревкома за время работы с 11 июля по 1 августа 1921 г. в волостях было взято в качестве заложников 66 мужчин и 37 женщин, из них расстреляно 43 человека [16, д. 13, л. 156]. За этот период только на территории селений, входящих во 2-й БУЧ, были расстреляны 661 крестьянский повстанец и 217 заложников из числа мирного населения [4, д. 36, л. 132].
На основе традиционных для русского села принципов круговой поруки и солидарной ответственности коммунистическая власть стремилась принудить мирное население к отказу от поддержки восставших и их выдачи в руки карательных органов. Так, 28 июня 1921 г. в с. Кривополянье Тамбовского уезда военные арестовали все мужское население в возрасте от 15 до 60 лет. От них потребовали назвать имена односельчан - участников восстания. В ответ на отказ заложников сообщить что-либо о бандитах, было расстреляно 14 крестьян из их числа [16, д. 30, л. 37]. Председатель полномочной «пятерки» на заседании Кирсановской участковой политкомиссии 10 июля 1921 г. докладывал, что «в с. Богословке 3 июля было взято в заложники 58 человек. 4 июля была расстреляна первая партия в 21 человек, а 5 июля - 15 человек!» [16, д. 1, л. 381об]. Из содержания армейских сводок узнаем, что в с. Верхне-Спасское 12 июля 1921 г. из 150 заложников пятеро были расстреляны [16, д. 49, л. 120]. «Эффективность» практики расстрела заложников обсуждали и на заседании Полномочной комиссии ВЦИК по борьбе с бандитизмом в Тамбовской губернии. В протоколе № 19 от 23 июля 1921 г. записано, что «первые заложники в количестве 80 чел. категорически отказались давать какие-либо сведения, они были расстреляны» [17, д. 42, л. 557]. Таким образом, военно-партийное руководство проверяло им же принятый месяцем ранее приказ № 116 о порядке чистки в «бандитски настроенных» волостях и селах. В нем говорилось, «что если население оружие и бандитов не указало по истечению 2-часовго срока, сход собирается вторично и взятые заложники на глазах населения расстреливаются, после чего берутся новые заложники» [22, д. 13, л. 25]. На местах действовали еще жестче. Из доклада председателя политкомиссии 4-го БУЧ от 25 июня 1921 г. следует, что «давалось на размышление 30 минут, и если не выдавали, заложники расстреливались, и это продолжалось до тех пор, пока население не заговорит» [9, д. 1044, л. 17].
Документы свидетельствуют о том, что упорство крестьян преодолевалось, лишь после того как на их глазах казнили ни в чем не повинных односельчан. Из сводки политотдела о действиях 1-го стрелкового полка бригады ЗВО (Заволжского военного округа) явствует, что «10 июля 1921 г. состоялось собрание крестьян в с. Нижне-Спасском, где пришлось расстрелять 13 чел. заложников; в с. Грязницах проведено собрание крестьян, но только после расстрела 15 заложников начали выдавать оружие; в с. Верхнее-Спасском после расстрела нескольких бандитов выдано 4 винтовки, 2 шашки и одно седло» [26, д. 22, л. 13об]. По информации начальника особого отдела 2-го БУЧ от 13 июля 1921 г. после расстрела на сходе граждан с. Нижне-Спасское 8 заложников было сданы: «один револьвер Браунинг, 5 патронов к нему и 8 винтовочных патронов» [16, д. 32, л. 4об]. Председатель Трескинского волревкома 28 июля 1921 г. докладывал, что «в 9-м районе (д. Верхняя Казначеевка, Нижняя Казначеевка, Гвоздево, хутор Новиков), где никто не хотел выдавать бандитов, и только после того как было двое расстреляны, выдали группу, которая ловила и убивала коммунистов» [11, д. 6, л. 37об]. Согласно тексту разведывательной сводки штаба 3-го БУЧ от 20 сентября 1921 г., в с. Грибановка Борисоглебского уезда после расстрела 5 заложников местными жителями были сданы 190 винтовок и 3 револьвера [23, д. 103, л. 32].
Институт заложников применялся и как превентивная мера с целью предотвращения подрыва партизанами железнодорожного полотна. Согласно инструкции во исполнение приказа Полномочной комиссии ВЦИК от 27 апреля 1921 об охране железных дорог «заложники берутся в ограниченном количестве, желательно не более пяти на каждую деревню, из числа замеченных в участии в бандитском движении, их семейств, вообще противо-советского, кулацкого, поповского элемента» [25, д. 19, л. 37]. Из приказа № 011 по 4-му БУЧ от 19 мая 1921 г. следует, что «в случае повреждения пути на каком-либо участке, заложников той деревни, которая несет охрану на поврежденном участке расстреливать, кроме того охраняющие этот участок сторож и члены сельских советов будут предаваться суду ревтрибунала» [25, д. 19, л. 15]. Таким образом, угроза расстрела заложников была использована военно-партийной администрацией в качестве террора по отношению местного населения, с целью лишить комбатантов поддержки с его стороны.
Изучение применения властью расстрелов крестьянских повстанцев и сельских заложников в ходе подавления протестных выступлений в тамбовской деревне 1918-1921 гг. позволило сделать следующие выводы. Практика расстрелов крестьянских повстанцев использовалась как способ физического уничтожения активных участников антиправительственных выступлений, а угроза их применения в отношении заложников как средство запугивания сельских жителей. В период гражданской войны правом применения высшей меры наказания (расстрела) обладали чрезвычайные комиссии, различного рода трибуналы. С целью осуществления репрессий в отношении повстанцев и сочувствующего им местного населения расстрелы применялись к активным повстанцам, плененным в ходе боев, захваченным с оружием при облавах, а также к лицам, укрывавших бандитов и оружие, осуществлявшим шпионах или иного рода содействие восставшим. Захват заложников из числа нон-комбатантов в районах оккупации производился для принуждения выдачи крестьянами оружия и указания мест нахождения бандитов. Для подавления сопротивления восставших крестьян, лишения повстанческих отрядов помощи со стороны местного населения власть прибегала к принципам круговой поруки и коллективной ответственности, что вынуждало сельские общества ради самосохранения идти на сотрудничество с коммунистическим режимом.
Список источников и литературы
1. «Антоновщина». Крестьянское восстание в Тамбовской области в 1920-1921 гг.: Документы, материалы, воспоминания. Тамбов, 2007. 800 с.
2. Архив УФСБ по Тамбовской области. С-207. Т. 1, 2.
3. Безгин, В. Б. (2018). «Приговор приведен в исполнение немедленно»: телеграммы о расстрелах участников крестьянского восстания 1920-1921 гг. в фонде Военной коллегии Верховного трибунала // Вестник архивиста. № 4. С. 1009-1019.
4. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). Ф. 1005. Оп. 1.
5. ГАРФ. Ф. 4390. Оп. 14.
6. ГАРФ. Ф. 4085. Оп. 1а.
7. Государственный архив социально-политической истории Тамбовской области (ГАСПИТО). Ф. П-830. Оп. 1.
8. ГАСПИТО. Ф. П-837. Оп. 1.
9. ГАСПИТО. Ф. П-840. Оп. 1.
10. ГАСПИТО. Ф. П-842. Оп. 1.
11. ГАСПИТО. Ф. П-9202. Оп. 1.
12. Государственный архив Тамбовской области (ГАТО). Ф. Р-1. Оп. 1.
13. ГАТО. Ф. Р-17. Оп. 1.
14. ГАТО. Ф. Р-414. Оп. 1.
15. ГАТО. Ф. Р-2983. Оп. 1.
16. ГАТО. Ф. Р-4049. Оп. 1.
17. ГАТО. Ф. Р-4075. Оп. 3.
18. Известия Тамб. Губ. Исп. Ком. Сов. Раб. КР. и Кр. Деп. 1920.
19. Малько, А. В., Жильцов, С. В. (2003). Смертная казнь в России: История. Политика. Право. М.: Норма. 224 с.
20. Мозохин, О. Б. (2018). Репрессии в цифрах и документах. Деятельность органов ВЧК-ОГПУ-НКВД-МГБ (1918-1953 гг.). М.: Вече. 480 с.
21. Окнинский, А. Л. (1998). Два года среди крестьян: Виденное, слышанное, пережитое в Тамбовской губернии с ноября 1918 г. до ноября 1920 г. М.: Русский путь. 239 с.
22. Российский государственный военный архив (РГВА). Ф. 235. Оп. 2.
23. РГВА. Ф. 451. Оп. 1.
24. РГВА. Ф. 633. Оп. 1.
25. РГВА. Ф. 7709. Оп. 1.
26. РГВА. Ф. 34225. Оп. 1.
27. Самошкин, В. В. (2005). Антоновское восстание. М.: Русский путь. 360 с.
28. Тоскина, Г. Н. (2016). Эволюция института смертной казни в РСФСР и СССР (1917-1926 гг.) // Lex Russica. № 12 (121). С. 106-112.
References
1. «Antonovshchina». Krest'yanskoe vosstanie v Tambovskoj oblasti v 1920-1921 gg.: Do-ku-menty, materialy, vospominaniya. (2007). ["Antonovshchina". Peasant uprising in the Tambov region in 1920-1921: Documents, materials, memoirs]. Tambov, 800. (in Russian)
2. Arhiv UFSBpo Tambovskoj oblasti. [Archive of the FSB for the Tambov region]. S-207. T. 1, 2. (in Russian)
3. Bezgin, V. B. (2018). "Prigovorpriveden v ispolnenie nemedlenno". Telegrammy o ras-strelakh uchastnikov krest'yanskogo vosstaniya 1920-1921 gg. v fonde Voennoi kollegii Verkhov-nogo tribunala ['The Sentence Has Been Executed Straightaway': Telegrams about Executions of the Participants of the Peasant Revolt of 1920-1921 from the Fond of the Military Board of the Supreme Tribunal] in Vestnik arhivista, 4, 1009-1019. (in Russian)
4. Gosudarstvennyj arhiv Rossijskoj Federacii (GARF) [State Archives of the Russian Federation]. F. 1005. Op. 1. (in Russian)
5. GARF. F. 4390. Op. fourteen. (in Russian)
6. GARF. F. 4085. Op. 1a. (in Russian)
7. Gosudarstvennyj arhiv social'no-politicheskoj istorii Tambovskoj oblasti (GASPI-TO). [State archive of socio-political history of the Tambov region]. F. P-830. Op. 1. (in Russian)
8. GASPITO. F. P-837. Op. 1. (in Russian)
9. GASPITO. F. P-840. Op. 1. (in Russian)
10. GASPITO. F. P-842. Op. 1. (in Russian)
11. GASPITO. F. P-9202. Op. 1. (in Russian)
12. Gosudarstvennyj arhiv Tambovskoj oblasti (GATO) [State Archives of the Tambov Region]. F. R-1. Op. 1. (in Russian)
13. GATO. F. R-17. Op. 1. (in Russian)
14. GATO. F. R-414. Op. 1. (in Russian)
15. GATO. F. R-2983. Op. 1. (in Russian)
16. GATO. F. P-4049. Op. 1. (in Russian)
17. GATO. F. R-4075. Op. 3. (in Russian)
18. Izvestiya Tamb. Gub. Isp. Kom. Sov. Rab. KR (1920). [Izvestiya Tamb. Lips. Isp. Com. Sov. Slave]. KR. and Cr. Dep. (in Russian)
19. Mal'ko, A. V., Zhil'cov, S. V. (2003). Smertnaya kazn' vRossii: Istoriya. Politika. Pravo [The Death Penalty in Russia: A History. Politics. Right] Moscow, Norma. (in Russian).
20. Mozokhin, O.B. (2018). Repressii v cifrah i dokumentah. Deyatel'nost' organov VCHK-OGPU-NKVD-MGB (1918-1953 gg.) [Repression in figures and documents. The activities of the Cheka-OGPU-NKVD-MGB bodies (1918-1953)] Moscow, Veche. (in Russian).
21. Okninsky, A. L. (1998). Dva goda sredi krest'yan: Vidennoe, slyshannoe, perezhitoe v Tambovskoj gubernii s noyabrya 1918 g. do noyabrya 1920 g. [Two years among the peasants: Seen, heard, experienced in the Tambov province from November 1918 to November 1920]. Moscow, Russkiy put'. (in Russian).
22. Rossijskij gosudarstvennyj voennyj arhiv (RGVA) [Russian State Military Archives]. F. 235. Op. 2. (in Russian).
23. RGVA. F. 451. Op. 1. (in Russian).
24. RGVA. F. 633. Op. 1. (in Russian).
25. RGVA. F. 7709. Op. 1. (in Russian).
26. RGVA. F. 34225. Op. 1. (in Russian).
27. Samoshkin, V. V. (2005). Antonovskoe vosstanie [Antonov uprising]. Moscow, Russkiy put'. (in Russian).
28. Toskina, G. N. (2016). Evolyutsiya instituta smertnoy kazni v RSFSR i SSSR (1917-1926gg.) [The evolution of the institution of the death penalty in the RSFSR and the USSR (19171926)] in Lex Russica, 12 (121), 106-112. (in Russian).
