CC BY
121
Е.Ю. Козьмина (Екатеринбург)
«РАССЛЕДОВАНИЕ» С. ЛЕМА: ПРИНЦИП ИМИТАЦИИ И РАЗРУШЕНИЕ ТРАДИЦИОННЫХ СТРУКТУР
Аннотация: В статье анализируется роман С. Лема «Расследование» с выходом на проблемы разрушения читательских ожиданий и трансформации жанровой структуры. Выделяется основной конструктивный принцип романа - имитация. Наблюдения над текстом позволяют автору предположить, что в художественном мире имитируются образы и явления, а в «событийной полноте» произведения «событие самого рассказывания» есть имитация «события, о котором рассказывается». Оба события находятся во взаимоотношениях «семантического тождества при внешнем различии форм» (С.Н. Бройтман). Такое построение наиболее адекватно попытке показать непостижимость мира, отсутствие глубинных рационально постигаемых связей между явлениями, принципиальное отсутствие разгадок для многих тайн - как для героя, так и для читателя. В итоге автор статьи приходит к выводу, что в романе используются и трансформируются различные традиционные структуры - мотивные (мотивы готической и романтической литературы - куклы, «оживающие» мертвецы, зеркала, тайны и пр.), жанровые (жанры криминальной литературы, в частности - полицейского романа), нарративные, которые последовательно меняют свой смысл и значение.
Ключевые слова: С. Лем; «Расследование»; принцип имитации; принцип разрушения; нарративная структура; кумуляция; криминальная литература; фантастический криминальный роман.
E. Kozmina (Yekaterinburg)
INVESTIGATION BY S. LEM: IMITATION PRINCIPLE AND DESTRUCTION OF TRADITIONAL STRUCTURES
Abstract: The article analyzes a novel Investigation by Stanislaw Lem and shows the destruction of readers’ expectations and the transformation of genre structure. It reveals the basic principle of the novel’s design - an imitation. The observations upon the text let the author assume that in the artistic world images and phenomena are simulated, while in “the completeness of event” of a piece of literature “the storytelling event» is an imitation of “the events related”. Both events are in a relationship of “the semantic equivalence under the external discrepancy of forms” (S.N. Broytman). This construction is the most adequate attempt to show the incomprehensibility of the world, the lack of deep rationally comprehended relations between phenomena, the fundamental lack of clues to many mysteries - both for a hero and for a reader. Finally, the author comes to a conclusion that in the novel various traditional structures are used and transformed - motive (motives of Gothic and Romantic literature - dolls, “come alive” dead, mirrors, mysteries, etc.), genre (genres of crime literature, in particular - a police novel), narrative, which consistently change their meaning and significance.
Key words: Stanislaw Lem; Investigation; principle of imitation; principle of
17
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
destruction; narrative structure; cumulation; criminal literature; fantastic crime novel.
Роман С. Лема «Расследование» был впервые опубликован в 1958 г. в Польше. В России роман часто переиздавался, но, кажется, никогда не становился предметом не только изучения, но и сколько-нибудь внимательной критики.
А между тем это роман весьма своеобразный и настойчиво привлекающий к себе внимание. Сюжет его близок криминальному, хотя уже с самого начала кажется очень странным и интригующим читателя: в небольших городках Англии зафиксированы таинственные случаи «ухода» трупов из морга. Предполагается, что это преступление, поэтому за дело берется Скотленд-Ярд, а на роль следователя назначается молодой сотрудник Грегори. Следствие привлекает ученых, в частности - доктора Сис-са, применяющего статистические методы. В результате все же главному инспектору Шеппарду приходится «назначить» преступника: погибшего водителя грузовой машины, рейс которого проходил невдалеке от мест «оживления» трупов. На этом история заканчивается, а читатель остается в недоумении еще большем, чем был в начале романа. (Характерно, что эта рецептивная реакция стала отправной точкой для написания другого романа С. Лема - «Насморк», о причинах создания которого Лем сообщал: «Роман “Расследование” отошел от классической условности детектива и читатель не получил четкой разгадки»1. И вообще Лем был неудовлетворен своим романом - см. подборку документов, свидетельствующую об этом, в книге Г.М. Прашкевича и В.И. Борисова2).
Очевидно, что внешняя сюжетная канва произведения Лема напоминает криминальный сюжет расследования, и рецептивное ожидание формируется эпизодами, характерными для произведений криминальной литературы, в частности, полицейского романа.
Это, во-первых, заглавие романа - «Расследование» (по-польски «Sledztwo»), во-вторых, включение в повествование таких эпизодов, как осмотр места происшествия, совещаний у руководителя, размышления главного героя и других о преступлении, опросы свидетелей и участников происшествий. Очевидны и другие «криминальные» особенности: профессия и род деятельности главного героя, особые композиционно-речевые фрагменты: диалоги на совещании о преступлении; монолог пострадавшего, записанный на пленку; вставной текст-сводка преступлений и событий, с ним связанных и т.п.
Но в нарративной структуре романа «повествовательный рисунок очерчивания эпизодов и связывания их между собой»3, характерный для криминальной литературы, систематически разрушается: появляются совсем новые, нетипичные для этого рода литературы части, а «рисунок» системы эпизодов приобретает иные контуры.
Прежде всего, добавляются «энигматические» фрагменты: в них изображены какие-либо странные и в дальнейшем не получившие объяснения и разгадки события.
18
Так, например, совершенно необъяснимо, что происходило по ночам в доме Феншоу, где снимал комнату главный герой Грегори. Он всю ночь слышал разнообразные странные звуки: постукивания, шипение, шлепанье, металлический звон и т.п. Ближе к финалу романа, когда вдова Фен-шоу объясняет смерть мужа, завеса над тайной вроде бы приоткрывается, но все же происхождение звуков остается непонятным.
Так же не ясно, что за фотографии были развешаны по стенам в домашнем кабинете главного инспектора Шеппарда. Сначала Грегори (в темноте) видит «пятна каких-то картин»4. (Далее страницы, на которых расположены цитируемые фрагменты романа, даются по указанному изданию в круглых скобках.) Только когда Шеппард на несколько секунд включает свет, Грегори видит «женское лицо, отброшенное назад по диагонали листа, глядящее одними белками глаз, и шею, на которой виднелся глубокий след от веревки» (289). Кто изображен на фотографии и почему Шеппард держит ее у себя в кабинете - до конца романа остается неясным.
Непонятно, например, и что означает фотонегатив, заложенный в одну из книг Сисса, с изображением обнаженной девушки на столе, ноги которой спутаны кандалами.
Не проясняется значение эпизода, в котором изображается, как Грегори увидел в метро человека, похожего на оживший труп, и неизвестно, кто на самом деле был этот человек.
Еще одна группа эпизодов романа «Расследование», нехарактерная для криминальной литературы, описывает узко-локальные переходы героя: от дома к остановке, от остановке к кафе, от дороги к калитке и т.п. Эти описания, как правило, очень детализированы - в них переданы и ощущения Грегори («удивлен», «озабочен»), и мельчайшие пространственные подробности («стена отсекала свет уличного фонаря»), и действия Грегори во время движения (тротуарные плиты он нащупывал ногой, 284) и т.д.
Странность заключается даже не в наличии этих фрагментов, а в их количестве; они составляют 44 % от общего числа эпизодов.
Будет справедливым сказать, что подобные фрагменты есть и в «обычном» полицейском романе. Так, в романе Ж. Сименона «Мегрэ и бродяга» мы читаем, например, следующее: «Мегрэ и Лапуэнт добрались по набережной Бурбонов до моста Мари и теперь неторопливо переходили мост, пристально рассматривая сероватую баржу, стоявшую на приколе ниже по течению»5.
Этот переход персонажей непосредственно связан с тем делом, которое они сейчас расследуют, а «сероватая баржа» - это и есть место преступления и обитания преступника. Переход, таким образом, необходимое звено в цепи расследования. Кроме того, общее количество подобного рода фрагментов перехода в романе Сименона не превышает 24 %, т.е. в два раза меньше, чем в романе С. Лема, в котором к тому же переходы далеко не всегда связаны именно с процессом расследования.
И, наконец, еще одна, третья группа эпизодов, разрушающих криминальную нарративную структуру, - сны главного героя (большая редкость
19
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
в криминальных жанрах). Первый раз во сне разыгрывается абсурдная дуэль между Грегори и Сиссом, а после этого «Грегори просыпается с убеждением, что во сне нашел ключ ко всему делу» (303). Во втором сне Грегори находит «разгадку» тайне ночных звуков в доме Феншоу. Таким образом, сны вводят в роман второй, дополнительный ирреальный мир и содержат разгадки тайн. Однако в мире реальном разгадки так и не случается.
Существование иного, ирреального, мира поддерживается и мотивом зеркала. Впервые зеркало появляется во время блуждания Грегори по пассажу после совещания у Шеппарда; Грегори подходит к зеркальному тупику, видит свое отражение «с угасающим ощущением, что наблюдает за кем-то посторонним» (281). Позже он снова окажется перед этим зеркалом, прогуливаясь с Маком Кэттом, причем здесь одновременно сольются две реальности - зеркальная и онирическая (Грегори увидит в витрине куклу, как и во сне, где он видит манекенов в комнате мистера Феншоу).
Много зеркал оказывается в доме Феншоу, и Грегори, чтобы пройти к себе в комнату, приходится совершать проход через «зеркальный салон». Зеркало использует Грегори для слежки за Сиссом и девушкой в кафе.
Но самое интересное, что с зеркалами сравниваются предметы, совсем не похожие на них: окна домов («только зеркальные отражения окон дома...» - «tylko zwierciadlane odbicia okien kamienicy ...» (349) и асфальт («Он побежал к подъезду по мокрому асфальту, отражавшему, как зеркало, далекие огни» - «pobiegl do bramy po mokrym asfalcie, odbijaj^cym jak lustro dalekie swiatla», 396).
Мотив зеркала, в свою очередь, связан с мотивом отражения (в чем-то или от чего-то). Если не считать случаев встречи Грегори с самим собой в зеркальном тупике пассажа, то отражается в романе чаще всего свет: «в лужах дрожало отражение газовых фонарей» - «W kaluzach migotliwym szpalerem odbijaly si? gazowe latarnie» (283); «узкий луч, отражаясь от него (пресс-папье - Е.К.), убегал в темную глубину комнаты и падал на стену» - «Jeden w^ski promien, za-lamuj^c si? w gl?bi krysztalu, biegl w ciemn^ gl^b pokoju i padal na scian?» (288); «обитые латунью двери блекло отражали свет ламп» - «Blade refleksy swiecily w mosi?znych okuciach drzwi» (335) и т.д.
Отражение света от различных поверхностей - стен, окон, дверей и пр. - создает ощущение замкнутости пространства. Интересно, что даже открытые улицы и площади изображаются как замкнутые: «Улица сужалась, это был очень старый, пожалуй, со времен средневековья не перестраивавшийся закоулок центра, с темными, неуклюжими домами.» (280). В таких замкнутых пространствах важное значение начинают приобретать пограничные элементы: двери, пороги, окна.
Окна, имеющие традиционное значение прозрачной границы между двумя пространствами, приобретают в «Расследовании» совсем другое значение - непрозрачности и слепоты. В них обычно мало что видно из-за темноты или тумана, например: «Сисс не спеша подошел к окну, как бы
20
желая выглянуть во двор, но там уже ничего не было видно, кроме одинокого, тусклого уличного фонаря...» (272). Снаружи окна также, как правило, непрозрачны: «Застекленные двери комнаты мистера Феншоу были, однако, прикрыты изнутри плотными занавесками» (301).
В связи с этим можно вспомнить немецкое выражение ein blindes Fenster («слепые окна») или латинское caeca nox («слепая ночь»), которые приводит в «Исторических корнях волшебной сказки» В.Я. Пропп6, говоря о мотиве слепоты в фольклоре и обряде инициации. Слепота - и активная, и пассивная (в терминологии Проппа) - в фольклоре отличительный признак отношения персонажа к тому миру, где он находится. В мире мертвых не видят живых, а в мире живых не видят мертвых. В обряде инициации неофиту залепляют глаза, т.е. «ослепляют» его с тем, чтобы в момент «от-верзания глаз» он приобрел «новое зрение», отличающееся от прежнего. Мы можем предположить, что в романе «Расследование» «слепой» герой должен прозреть к финалу, но и это ожидание разрушается. Грегори в финале романа не прозревает, а наоборот, соглашается с тем, что раскрыть и понять преступление нельзя, и утверждается в своей начальной мысли, что «вновь разверзается нечто непостижимое, тьма» - «ze znow rozwiera si^ cos niepoj^tego, ciemnosc» (302). «Слепота» окон - не единственный вариант мотива слепоты в романе Лема. Почти все персонажи маркированы признаком «слепой»: «ослепленный, моргающий главный инспектор» (271); «вслепую он (Грегори - Е.К.) отыскал трубку» (305); о погибшем полицейском сказано, что «он гнал, как слепой» (321); миссис Феншоу «шла, точно слепая» (397) и т.д. Другой вариант слепоты - когда герой не то чтобы слепнет совсем, но смотрит - и не видит: «теперь он находился так близко от источника света, что почти ничего не видел» (284); «... повторил Грегори, глядя перед собой невидящим взглядом» (327). Слепота всех персонажей выступает, вероятно, символом невозможности постичь и объяснить то, что их окружает, делая собственный мир персонажей чужим и непонятным для них.
Одним из вариантов слепоты является также туман, и почти все происходящие события в романе осуществляются в тумане; отметим попутно готический обертон этого мотива.
Таким образом, можно констатировать, что система эпизодов сильно изменена по сравнению с произведениями криминальной литературы -она включает «дополнительные» эпизоды переходов персонажа, снов, различных таинственных случаев. Важным оказывается не только состав и объем, но также и конфигурация эпизодов, их контур.
В центре группируются фрагменты с общим значением «Осмотр места преступления в Пикеринге»; и нетрудно заметить, что эти эпизоды по своему составу и построению резко отличаются от всех остальных.
Во-первых, события, лежащие в основе этих эпизодов происходят в разомкнутом пространстве («Туман растаял. Вокруг простиралась белая равнина.», 308). Во-вторых, действие происходит при естественном, и довольно ярком, освещении без уже рассеявшегося к тому времени тумана
21
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
(«лучи восходящего, низкого пока солнца слепили глаза», 309). В-третьих, это единственное место, где Грегори смотрит в окно и видит не туман, не тусклый свет фонаря, а четкую картину («через окно просматривались крыши одноэтажных домов на противоположной стороне площади», 319). Необычными оказываются и действия Грегори; они носят отчетливо внешний характер: он обходит все места, спускается к реке, осматривает, разговаривает, отдает указания и пр. В других же эпизодах содержатся, как правило, его внутренние размышления и рассуждения.
Если представить получившийся «рисунок» эпизодов визуально, то он будет напоминать один из образов романа - карту, которую демонстрирует Сисс на первом совещании у Шеппарда: «Сисс включил лампу ... и направил круг света на большую карту Англии» (269); «Луч света мощно и выразительно ограничил часть Южной Англии, прилегающую к Ла-Маншу» (269). В ее центре оказывается светлое, освещенное пятно, а по краям темнота. Карта, в свою очередь, является визуальной схемой зафиксированных «преступлений» в форме центробежной модели. Но есть и еще одна карта, которую показывает Сисс Грегори у себя дома, - это схема распространения тяжелых заболеваний, оказавшихся в обратной пропорции к распространению «преступления». Все эти образы изоморфны.
Такое многократное отражение образа, его своеобразное повторение, имитация - один из принципов построения романа С. Лема. Так, имитацией всего изображенного, закрытого от внешних сил мира становятся отдельные замкнутые части пространства - лифт, дома, комнаты, улочки, а в особенности - игровой автомат: «застекленный сверху металлический ящик», в котором «под стеклом лежал миниатюрный зеленый пейзаж» (374), куда игрушки попадают «из темного отверстия» (ср. постоянные передвижения героев по темным замкнутым пространствам и уже процитированную выше мысль Грегори о том, «что вновь разверзается нечто непостижимое, тьма, в которой он будет передвигаться беспомощно, как червь», 302).
Оригиналы и копии в романе могут быть в разных отношениях. Чаще всего копии автосемантичны. Определенная независимость имитаций от подлинных явлений вызывает представление о фрагментарности мира, замене естественной, закономерной связи между одноприродными элементами своего рода кумуляцией, основа которой - «принцип рядоположе-ния»7, а не внутренней связи.
Своеобразно преломляется мотив отражения и имитации в одной из важных для романа композиционно-речевых форм - философском диалоге, главной функцией которого является обсуждение и испытание важных для романа идей. Это разговоры Грегори, во-первых, с Шеппардом, а во-вторых, с Сиссом. Каждая дискуссия повторяется четырехкратно и связана со всеми остальными.
В разговорах с Сиссом поднимается важный вопрос о непостижимости основных причин происходящего и о роли науки, которую Сисс формулирует вполне в духе Фрэнсиса Бэкона и Декарта: «обнаружить связь одних
22
явлений с другими» (342), т.е. «изучить можно только то, что в структуре случайностей выявляет свою закономерность» (342).
В последнем из четырех разговоров с Шеппардом Грегори представляет свой антитезис идее Сисса по поводу устройства мира, где «все сущее фрагментарно, недоношено, ущербно, и события имеют либо конец без начала, либо середину, либо начало», а люди - «случайный результат броуновского движения» (403). Их мысль «ради собственного спасения находит и объединяет эти разрозненные фрагменты», а в качестве «клея» используется религия и философия, придающая смысл.
Однако развитие сюжета ясно говорит о том, что героям противостоит безличная сила, Универсум, подобный тому, о котором С. Лем рассуждал в своем трактате «Принцип разрушения как творческий принцип. Мир как всеуничтожение»: «Там, где нет Никого, а значит, каких бы то ни было чувств, дружественных или враждебных, нет никаких намерений; не будучи Личностью или творением какой-либо Личности, Универсум не может быть обвинен в преднамеренном умысле. Он попросту таков, каков есть, и действует так, как действует: акты творения он совершает посредством деструкции»8.
Система эпизодов как основа нарративной структуры романа в данном случае оказывается копией, моделью сюжетной ситуации и - шире - образа мира, т.е. «события, о котором рассказывается», на повествовательном уровне. Принцип упорядочивания эпизодов соответствует «открытому» Грегори принципу жизни: «...мир - ... бульон, где в хаотическом беспорядке плавают кусочки, иногда, по воле случая слипающиеся в нечто единое» (403), а «на каждом шагу торчат куски жизни, противореча тем значениям, которые мы приняли как единственно верные» (403).
Таким образом, можно сказать, что два события произведения - событие, о котором рассказывается, и «событие самого рассказывания» (М.М. Бахтин) находятся в особых взаимоотношениях. В их основе принцип, подобный тому, который обнаружила О.М. Фрейденберг9 в раннем кумулятивном сюжете и который С.Н. Бройтман сформулировал как «семантическое тождество при внешнем различии форм»10. Нам лишь нужно уточнить, что нарративная структура и повествуемый мир находятся в отношениях, скорей, не тождества, а подобия.
В «Расследовании», кроме того, имитируются разные жанры и традиции, например, готической и романтической фантастики: оживающие трупы, мистический туманный колорит, замкнутые помещения, мотив тайны, двоемирие, зеркала, сны и др. Однако в процессе повествования и эта модель готическо-романтической фантастики тоже разрушается.
Разрушаются также другие структуры и образы, например, научный образ мира. Польский исследователь творчества С. Лема Дариуш Бжостек пишет, что «Расследование» - это «роман, в котором детектив становится только предлогом, чтобы поразмышлять о когнитивных ограничениях научного метода»11. Но, кажется, Лем идет еще дальше: речь у него не только о науке; в романе систематически дискредитируются разные модели
23
Новый филологический вестник. 2015. №4(35).
мира - научная, религиозная, мистическая, условно-«криминальная».
Эта последняя противопоставляется в романе научной и религиозной. С одной стороны, как говорит Сисс, обращаясь к Грегори, «эта проблема не для вас...» (т.е. не для полицейских), потому что здесь «требуется не следствие, а научная работа», и «это дело не имеет ничего общего с криминалистикой. Никакого преступления не было - как в том случае, когда метеорит убивает человека» (341).
С другой стороны, полицейские в силу своей принципиальной недоверчивости сравниваются с Фомой неверующим (инспектор Шеппард говорит: «... мы все вынуждены поступать, как Фома неверующий, таково жалкое преимущество нашей профессии», 353), т.е. их образ мышления прямо противопоставлен религиозному.
Такое разрушение самых разных структур, приводящее к разрушению соответствующих моделей рецепции, конечно же, не самоцель автора. Это связано с появлением на «обломках» новой жанровой структуры - фантастического криминального романа, что является уже проблемой дальнейшего исследования.
ПРИМЕЧАНИЯ
1 Lem’s opinion. URL: http://www.webcitation.org/669REYP6q (accessed: 28.11.2015).
2 Прашкевич Г.М., Борисов В.И. Станислав Лем. М., 2015. С. 86-87. (Жизнь замечательных людей).
3 Тюпа В.И. Очерк современной нарратологии // Критика и семиотика. 2002. Вып. 5. С. 30.
4 Лем С. Расследование // Лем С. Собрание сочинений: в 10 т. Т 1. М., 1992. С. 284.
5 Сименон Ж. Мегрэ и бродяга // Сименон Ж. Первое дело Мегрэ: романы, повести и рассказы. М., 1968. С. 283. (Библиотека приключений. Т. 12).
6 Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. М., 2005. С. 54.
7 Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М., 2007. С. 70.
8 Лем С. Принцип разрушения как творческий принцип. Мир как всеуничтожение. URL: http://www.rulit.me/author/lem-stanislav/princip-razrusheniya-kak-tvorcheskij-princip-mir-kak-vseunichtozheme-download-free-292663.html (дата обращения 28.11.2015).
9 Фрейденберг О.М. Поэтика сюжета и жанра. М., 1997.
10 Бройтман С.Н. Историческая поэтика. М., 2007. С. 71.
11 Brzostek D. “Przeciez nie zabil jej duch...” Schemat fabularny kryminalu w narracjach niewerystycznych // Literatura kiyminalna. Na tropie zrodel. Krakow, 2015. P. 136.
24
References
(Articles from Proceedings and Collections of Research Papers)
1. Tyupa V.I. Ocherk sovremennoy narratologii [Outline of modem narratology]. Kritika i semiotika [ Criticism and semiotics]. 2002, Issue 5, pp. 30.
2. Brzostek D. “Przeciez nie zabil jej duch...” Schemat fabularny kryminalu w narracjach niewerystycznych. Literatura kryminalna. Na tropie zrodel Krakow, 2015, p. 136.
(Monographs)
3. Prashkevich G.M., Borisov V.I. Stanislav Lem. (Zhizn zamechatelnykh lyudey) [Stanislaw Lem. (Series: Lifes of remarkable people)]. Moscow, 2015, pp. 86-87.
4. Propp V.Ya. Istoricheskie korni volshebnoy skazki [Historical Roots of Magic Fairy Tale]. Moscow, 2005, p. 54.
5. Broytman S.N. Istoricheskayapoetika [Historical Poetics]. Moscow, 2007, p. 70.
6. Freydenberg O.M. Poetika syuzheta i zhanra [The Poetics of Plot and Genre]. Moscow, 1997.
7. Broytman S.N. Istoricheskaya poetika [Historical Poetics]. Moscow, 2007, p. 71.
Елена Юрьевна Козьмина - кандидат филологических наук, доцент кафедры русского языка Уральского федерального университета им. первого Президента России Б.Н. Ельцина
Научные интересы: жанрология; авантюрно-философская фантастика ХХ в.; роман-антиутопия.
E-mail: klen063@gmail.com
Elena Yu. Kozmina is Candidate of Philology, Associate Professor at the Department of Russian Language, Ural Federal University named after the first President of Russia B.N. Yeltsin; a doctoral post-graduate student at the Department of Theoretical and Historical Poetics, Institute for Philology and History at Russian State University for the Humanities (RSUH).
Research interests: genre studies, philosophical adventure fantastic literature of the 20th century; the anti-utopian novel.
E-mail: klen063@gmail.com
25
