Рассказы-воспоминания Текст научной статьи по специальности «Искусствоведение»

«Дальний Восток заселен хохлами и белорусами...»

Хлыстов Михаш Власович, 1923 г.р.

С. Черновка Свободненскогорайона Амурской обл.

Беседовали Архипова Н.Г., Оглезнева ЕА., 2001 г.

Обработала Оглезнева Е. А., 2004 Звуковое сопровождение +

—Я жил по соседству в деревне, в Чудиновке. Родился ажно в Казанке, потом сюда переехал. Эт(о) в Серышевском районе, за Зеей, на той стороне. А родители с Белоруссии приехали. В десятом году.

- Так вы белорус, получается?

-Да. Да.

—И отец, мать белорусы?

- Так, а бабушка была, материна мать, ну как (в)от, ну метис, половина полячка, половина белоруска.

- А здесь в деревне вообще, наверно, русских-то нет?

- Дальний Восток заселён хохлами и белорусами. В основном, да. И вот с центральных областей вот. Тамбовская, Орловская, Брянская, вот это вот. Всех областей народ. Уже вот молодёжь щас - местные. Ну как вот вот я.

—А как вы записаны в паспорте? Белорус?

—Не-ет, русский.

- Ну вот...

- Это вот видишь, как сельсовет что напишет, то и ... в паспорт запишут. Ну вот фактически, я вот ... до-о-о ... или не до этого ... вот до восемьдесят девятого года, я не имел, значит, места никакого. В паспорте записано: жил в Чудиновке. А сельсовет был Юхтйнский. Вот его так вот называли. Как сельсовет выдал паспорт, так юхтинский, юхтинский, и жил в Юхте, и считался, родился в Юхте. А когда коснулось, значит, у меня, у нас так всё, отец... в тридцать седьмом году арестовали.

- А почему арестовали?

- Да тогда же подряд, много взяли ... Не понравилась ты мне, я на тебя кляузу написал - и всё. Ну какой он был? Негр(амотный), когда вот так только крестиком расписывал, свою роспись ставил. Какой он был контрреволюционер? Можете представить?

- А сколько ребятишек осталось в семье?

- Двенадцать. Да мы в общем, всего было девять. Да тогда уж взрослые, те по ... замуж повыходили. Нас четверо осталось при матери, кода его арестовали. Ну вот... я уж вот я искал ... начал искать концы всё-таки. Ну вот, реабилитация кода в пятьдесят шестом году-то была, я и стал концы везде, всё писал, писал. С Благовещенска прокурор отвечает: чтоб подтвердить вам действительность, надо копии с метрической выписки. Я пошел искать эти метрики себе, вот, значит, в архивы в Свободный пришел, все книуи подняли, все! Значит, что: старше меня вот, начиная с двенадцатого года, значит это, там с шесто... двое старше меня, все есть. Меня нигде нет. В районе вырос, в районе, знаю, откуда, где есть, а потом дошурупил. А-ай! А мать говорила, что я в Казанке родился. И там крещёный в Пиканове, ну это в Серышеве щас, а тогда Пиканом назвали. Угу. Ну я-то... Она тода говорит: о-о, ну, тода, г(ово)рит, бланку заявления сама заполнит эта женщина там. (В)от пошлём. Через две недели и сообщение. Приезжать получить выписку. Так я вот это и узнал, понимаешь, что потом эту копию да аж в прокуратуру, вот мне прислали такую бумагу из прокуратуры. Да. А что, Ежов... значит, арестован тогда-то, расстрелян девя... двадцать девятого марта. Как за контрреволюционную деятельность.

- Да, отец девятерых детей, да. За контрреволюционную деятельность. Хорошо.

- Девять было у него. У отца с матерью. Вот так вот это. Ну и всё. Чё сделаешь? Вот, значит, прислали, что, действительно, значит, пострадавший от репрессии. Вот, выписали мне удостоверение: «пострадавший от репрессий».

- А родители сюда с детьми приехали? Из Белоруссии?

- Одна, одна сестрёнка, старшая самая, у нас родилась в Белоруссии. (О)ни уже сюда в десятым уоду вот её, четырёхлетнюю, перевезли. В шестом году родилась она. А в десятом они уже сюда приехали.

- А где в Белоруссии жши?

- В Могилевской губернии, там такая деревня, уже всё позабывал, дай вспомню, Папратки.

- Папратки?

- Па-прат-ки. Ну, папоротник. Вот, значит, папратки, деревня Папратки, Могилевская ууберния, Краснопольский уезд.

- А вы какого года?

- Я двадцать третьего.

- А родители по-белорусски разговаривали?

- Да сначала-то, а потом же всё ж, смешалось.

- А непонятно, Михаш Власыч! Смотрите, все приехали с Украины, с Белоруссии, а говорят тут все порусски. Почему?

- Ну потому всё же от русских! Ну смесь же идёт!

- Михаш Власыч, смотрите, десятый год, Советского Союза никакого нет. Приезжают украинцы, белорусы и начинают говорить порусски?

- И ... и находили все общий язык! Вот они приехали, шесть семей, вот сюда вот это, вот как начиналось токо, ну было там просеками, снесёно просеками, ну, поняли? Деревня намеченная. Шесть семей. Летом чёго дашь? Строиться? Не построишься. И тогда решили выкопать, понима(е)шь, общую землянку и зимовать. И выпиливать лес под поля, значит, под огороды, да под постройки. Тут же пилили, тут же и строили. Каждый на своём, где кто высадьбу выбрал. Вот так было.

- Ну вот вы украинский язык понимаете? Если по-украински с вами буду разговаривать?

- Ну, так-то понимаю.

- А белорусский?

- И (у) белорусов разбираюсь. И газету читаю белорусскую.

- А говорите по-белорусски?

- Не. А они то же самое, понима(е)шь, ну маленько изменяй, чего нет. И что мы го(в)орим «картошка», они «бу-ульба», как они, какая разница.

- Ну а вы её как: «картошка» или «булъба»?

- А ну всякое, как назову, так и пойдёт.

-А ещё какие белорусские слова говорите?

- Да ну! Уже попривыкли, я тут ж ... как г(ово)рится обрусел, и тут родился, тут и вырос на Амуре, и уже тут ...

- Так а русских же мало было, что ж вы говорите «обрусел», может, «обукраиншся», например.

- Ну я-то не прие... Родители приехали, а я-то тут-то, что ж, родился, вырос. Уже к тому времени тут... пошло вот так всё смешано разговор большинство был.

Мордву понимали, вот жили мы, четыре семьи мордвы... пять было, чувашей три семьи было, рус-ских четыре семьи, белору-усов пять семей. Вот в деревне начилй, значит, постепенно размножа... ну. Все же на... общим языком, кто как... понимали друг друга, и вот один от одного. И всё! И пошло!

- А в школе? Вы же учились в школе?

- В школе учился. Та-ам всё на ру-усским языке. Чё ж! Все на русском языке. Нихто ж не делил, ничё, общий язык.

- А школу в Чудиновке заканчивали?

- Ну там четвёртый класс, четыре класса было, пятый класс в Бузули ходил.

-А родители хотели чтобы детиучшисъ ?

- Угу.

- А родители сами образованные были?

-Не-ет. Не-е...

- А чем занимались, Михаш Власович?

- Ве-ечные батраки были, понял? Мать вот с таких возрастов сиротой росла. Так какая ей поветь... образования быть? Отец тоже...

- Их насильно переселяли или они сами поехали?

- Не-ет. Они са-ами. Ту... тут самый старший брат из этой, с отцовской семьи, так? Служил вот в это, в отряде Невельского. Вот он с ём сюды и добра-ался. Когда отслужил, срок-то кончился, раныпе-т(о) по семь да по восемь лет, вот, верну-улся туда опять, в Белоруссию, посмотрел что там совсем которые идёт хуже в пятьдесят раз, а тут приво-олье было, го-олые ж места были, голые всё. Земля полупустующая пустовала. Вот он и собра-ал их. И трёх бра-атьев, понимаешь, и сестру, и сюда вот, в два года перекочевал вроде. С Белоруссии сюда.

- Так вы всем родом сюда переехали

- Н-да... И вот, разрешили, значит, сразу поселиться в Казанке всем. Всё-о, и отец, значит, там усадьбу, и честь по чести. Пришла депеша полицейская, что он (брат отца), значит, участвовал в пятым уоду в забастовке в Донбасе. Он шахтёром работал. Значит, подозри-ительный был. За него его сюды и в тайгу. Вот так вот... А-а, нанима-ались сезонные. Летом коров пасли, а в зиму, понимаешь, брё-овны на доски пи... распиливали, отец с матерью. Вот, значит, а потом опять, в двац(а)ть четвёртом уоду, весной, выехали.

- Усы у вас казацкие, бравые...

- Борода. Это я вот, бороду стал носить вот как на пенсию пошёл, эт(о) когда вот узнал, что отец расстрелянный, отец с бородой ходил, вот и я отпустил, отрбстил бороду.

- А вы на кого, на отца похожи?

- Показать вам?

- Покажите!

- Э-эх! Пойдё-омте в ха-ату!

«Они тоже здесь родились, они ниоткуда, они коренные все тут были...»

Булавина Мария Григорьевна, 1934г.р. Власова Любовь Ивановна, 1950г.р. С.Касаткино Архаринскогорайона Амурской обл. Беседовали -АрхиповаН.Г., ОглезневаЕ.А., 2003 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г. Звуковое сопровождение +

М.Г.: ... отец семисят восемь лет прожил, мать семисят пять, тоже здесь все. -А отец с матерью, они уже приехали сюда?

М.Г.: Нет, тут родились.

- Это деды ваши уже приехали?

М.Г.: И деды тут родились.

Л.И.: Дедушка с какого года?

М.Г.: Тятя-то?

Л.И.: Да.

М.Г.: С тыща восемьсот девяносто четвёртого, а мама тысяща восемьсот девяносто пятого. А деды тоже... у-у... бабушка, материна мать, тоже здесь родилась.

Л.И.: Вот так что это коренные.

-А её как звали, помните, вот вашу бабушку?

М.Г.: Нашу бау... бабушка Матрёна, а маму, эта, Глафира Тимофеевна.

- Имена такие!..

М.Г.: А отца Григорий.

JI.И.: А девичья фамилия матери вашей?

М.Г.: Девичья? Не знаю. Тоже говорят, вроде она Фёдорова была.

- А вот деды приехали зачем сюда? Не рассказывали?

М.Г.: Нет. Они тоже здесь родились, они ниоткуда, они коренные все тут

были.

- А предки... кто-то ж всёравно сюда приехал...

М.Г.: А вот ес(л)и предки, это, наверно, с этого, Люба, ка-ак?..

Л.И.: С Байкала.

М.Г.: С Байкала, наверно, это я н-не знаю, вот. А знаю, что бабушка здесь родилась, и дедушка здесь, деды тоже. A-а деда звали Филипп, Филиппом деда, вот. А отец у нас был чистый казак.

«И вышло племя такое - гураны...»

Гринь Пётр Егорович, 1928г.р.

Алимова Анна Ивановна, 1928г.р.

С.Иннокентъевка Архаринскогорайона Амурской обл.

Беседовала Базарова С., 2003 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

Звуковое сопровождение +

П.Е.: Борзя населялась я расскажу как. Вот именно Борзя, переселенцы были в основном. Вот Украинка - там жили хохлы. Скабазино (Албазино - ?) - уураны вот, забайкальские казаки, в Красном Луче - белорусы там, а здесь, в Иннокентьевке, тоже в основном сначала большинство ууранов жило, ну там украинцы были между ними.

А.И.: Wot я чё-то не помню про казако\¥, wot казаки, чем они занимались здесь?

П.Е.: Казаки пахали, сеяли и охраняли ураницу полностью от китайце\¥, они wot как если уде-то нарушения, дак жёны тут с лошадьми со усем управляются, а они на лошадях беуут спасать ураницу.

- А гураны-то - кто такие?

П.Е.: Забайкальские казаки, да они тут в основном населяли вот Бурятия, вот это всё.

Прохожая: Это знаете, когда вот ещё в царское время в Сибирь, в Восточную Сибирь ссылали, \уот, ну... кто против короля (царя?) выступал, они там женились на этих, на бурятках на этих, и вышло племя такое - гураны. Их прозвали гураны, потому что они чернявые такие, самые вот якуты все, вот смесь наших русских мужчин-казаков с северными народностями.

«Хлеб-то, знаешь, оно-то божественное...»

Чеушева Мария Степановна, 1929г.р.

С. Грибовка Архаринского района Амурской обл.

Беседовали Архипова Н.Г., ГалимоваД.Н., 2003 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

Звуковое сопровождение +

- Хлеб как делали?

- Хлеб? Делучата, лопата \уо такая \уо, \уо такая лопата, токо поболыпы, с длинной ручкой, лунку делаешь. Лист сюда, э, ну с капусты или с дуба лист подскладишь, а тада - фить туды! Она туды слазиет.

- А лист остаётся?

- С листом умеете слазиет и усё, как уже спеклася...

- Так лист пригорит?

- Ну и пусть приуорает, пускай. \Уо(т) так насыпешь, соль кинешь, трещит соль, значит, сажай.

- Нагрелась, значит?

- Да, уже усё, сажаешь хлеб. Тада хлеб... такие же были... дере\¥янные... как кочеруа, \¥ытаски\¥аешь бу\¥ки оттуда.

- Деревянные?

- Да. Это такая тряпка, метла назы\уается. \Уыметешь, чистенько тама-то, ни золиночки.

- Тряпка метлой называлась?

- Да, \¥От метла такая, тряпка порезана часто кусками, на палку наматанная, и етой мочишь. И етой метлой усё там \уыуребаешь, \уыметаешь. Чистый под... Тада туды сажаешь, хлеб этот... спёкся, оттуда уже \уытаскиваешь этой деревянною как \¥От кочеруа, токо деревянная. \Уытаски\¥аешь еуо. А ета лопата хлеб сажать.

Лопата. Кочеруа. Хлеб, значит, \уот слушай. Стелешь на лауку полотенце, хлеб складаешь, помочишь, с\¥ерьху друуим полотенцем накрываешь(?).

- А чем помажешь ?

- А помажешь луодичкой, \уо такая была у кружке, \уо такая, метёлочка, чтоб мягкая корочка была, чтоб мягко, чтоб на крыже... эту метёлочку макаешь у \¥0дичку и луот по хлебушку, а тода накроешь полотенцем... потом друуим чем-нибудь накроешь, полотенцем чистеньким, и усё, хлеб мяуенький, укусный, \¥0 так. А теперь, а теперь если упадёт кусочек хлеба, перекрёстисся да подымешь хлебушко, поцалуешь и на стол положишь. Да-а, чтобы... это урешно хлебушко (ронять). Это теперь хлебушко ни \¥0 что считают, а раныпе-то хлебушко дороуой был. Уронишь кусочек - перехристйсся, подыми, поцалуй хлебушко и положи на место.

- Почему дорогой?

- Потому что ж беднота, хлеба мало было, сеяли сами, а скоко уродило или не уродило. \Уот хлебушко как был дорог, а теперь хлеб ни к чбму.

- А хлеб какой был?

- Да-а... под... протилуеньки не было, под, на под садили, так и назылуалося «на под».

- А какой хлеб, ржаной?

- Да, ржыной, чисто ржыной.

- Не тяжёлыйржаной?

- Такой укусный хлеб, запашистый и не чижёлый.

- Не тяжелый?

- Нет-нет. Рыхлый, мягкий. Бушсу вот так, знаешь, другой раз вытащишь, положишь бушсу сюды (показывает на предплечье), если она подпрыуа\¥ает (ударяет себя по плечу), значит, хлеб спёкся.

- А месили как у вас?

- Да, теперь слушай сюды. Хлеб кода спёкся, \уо так кусочек и оста\¥ляешь, у деже кладёшь.

- Куда?

- У деже тут же. Дежа така дере\¥янная, такая \уот дежа, такая \уо широкая, а там место, и луот эту заклуаску оста\¥ляешь.

- Кусочек спёкшегося хлеба?

- Wot нет, теста. Wot это спекли, а этот кусочек оставили. Значить, муку сыпешь, это тесто убираешь оттудо\¥а, у луодичку кладёшь и разлуодишь, муку сыпешь, луода кипит, запари\уаешь. Муку. Да, да, запари\уаешь, опара назы\уается, опара. Да, да, wot опара. На опаре хлеб заки... усё, усё, усё, размешал усё, хлеб ужо остаётся, тако как молоко делает(ся) и эту 3aKwacKy туды, размешал всё, поставил... дежа и... накрьг\¥ается такая... дежа тоже деревянная. Туда этот... поулядишь, оулоб (?) начинает подходить, тада месишь еуо, хлеб. Муки дoбawляeшь, месишь, месишь, чтоб к рукам не пpиcтawaлo.

- Надо класть соль, сахар?

- Так сахар никто не клал. Соль, обязательно солишь.

- Солишь? И молоко не льёшь?

- Не-е, woдa, wot усё. Да, да, и солюшка. Да, да, wot wbiMeinaenib его, потом wot 6ywKH wbiKaTbiwaenib, на эту лопату их, и на под туды.

- Тесто руками мести?

- Руками, wo. Месёлкой только paзwoдишь, кода опару делаешь, Kwannno wot эту. Да, и пашней н азы шал и, wot этой месёлкою, а потом вже, кода месить начинаешь, завязуешь платочек, умываесся, перекрёстисся. И пошёл месить. Да, (в)спотеешь. Потеешь ещё как! Если плохо wbiмесил, хлеб плохой, если wbiмесил хорошо, хлеб рыхлый, укусный.

- С каких лет пекли?

- Не-е, уже поздно. Мама не дowepялa-тo хлеб, хлеб-то (з)наешь, оно же божес(т)шенное... раньше считалось... это божес(т^енное.

- Только мама пекла?

- Мама пекла.

«Хлеб пекли знаешь як? Як у песне пеится...»

Плакса Мария Кузьминична, 1920г.р.

С. Черновка Свободненскогорайона Амурской обл.

Беседовала Оглых И, 2001 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

- Шо з молока делали? Твброу делали. Смятану. Кашу waprniH.

- Как каша называлась ?

- Каша? Из пшана. Картошку тёрли: крохмал усадили. И это усё пякли самы. Лапшу. Яйцо бьём, напякём от души. Блиноу напякём, твброуу н аз awo рач и wae м, сметанкой или маслицем поли у усё. Щас за коноплю уоняют да за мак, а раньше мама напяке бульбяникоу у печи.

- Булъбяники?

- Ну с картошки ладки. Толчёная. С крохмалом толчёная. И на под, мама на под, на уолый под.

- А под - это что?

- Под у печи. Иде топится, уоряча, тады ж не у азов не було, ничё. И wot напяке мама, натолке маку, маку натолке, кипятком 3awape, ладок намочае. Wot так мы жили и ели, и now3poCTH усе. А щас за мак у тюрьму содють. А щас уже ку-урють яуо. Да коно-опли, бywaлo, як набье мама масла целый битон. Подсолнечного.

- Из конопли масло, да?

- Из конопли. Ой укусное, деуки!

- Как ставить опару?

- Ну як опара? Молоко закипело, или на woдe, опариуешь, остышая, тады туды дрожжи. Wot и паску учиняешь там. И муку. На пяску не сделаешь. Простыне, и начинаешь дрожжи добавлять. Як то(ль)ки стане подходить опара, так и паску учиняй. Я ж каждый у од паски пяку. Kpacnwbie. Косами. Хрэстамы. На Западе у uepKwy ходили, а тута не-е-е... Далёко.

- Косами фигуры вот так заплетали, да?

- Запляту. Ещё яйцом помажешь, и посыпешь.

- А как называли кислое молоко?

- CapaKwaina (простокваша). Кто npocTOKwaina, кто capaKwaina. Хлеб пекли знаешь як? Як у песне пёится:

Уоворят, шо неуодяйка,

не умею хлеба печь,

wo дикowинa какая:

на лопату да у печь.

Лопата была у нас такая, деревянная. Капусты лист сушили, широкий, на миску. Ну wot, на лопату размочила я, на лопату застялила, и на ету-у wot

капустину - тесто \уо, положила. Хлеб бойкий \уьіростя. А тады дубовый лист ходили низать. Тады ж нечем было ни сковороды помазать, ничёуо.

- А зачем дубовый лист?

- Ну дык, он же на поду спекётся быстро, а лист тады обчистится. И корочка укусная и красивая. Да. \Уот та-ак раньше жили.

«Хто чуть зауо!¥орыл - мама ложкой по уолове - раз!»

Плакса Мария Кузьминична, 1921 г.р.

Приходько Татьяна Алексеевна, 1951 г.р.

С. Черновка Свободненскогорайона Амурской обл.

Беседовала Оглых И, 2001 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

- А какие блюда ещё из мяса готовши?

М.К.: А тауды не було. С\уадьба, и ууляли слуадьбу. Кусок сала положили на стол - рэжте, холодно, оуурцоу, помядор - усё. Тады не було у старыну, шобы по сто(ль)ки, сто(ль)ки блюд у ото\уали. Тады кусок сала, мяса отварыли, ску(ль)ки надо, рэжь и ешь. Щас каждому тарэлку, а тады одну поста\уятъ, \уот такую \уо, и сю уайте у си, с той миски. Нас у мамы було шестеро, поста\¥е мама, и у си ешьте шесть, мама сё(дь)мая. Сидим мы, як нямые, у си молчим. Хто чуть зауо\Уорыл -мама ложкой по уолове - раз!

Т.А.: Все с одной чашки ели. Вокрух стола садя-атся, это и я помню, маленькая была. Вокрух стола все сели, чашка - и-и с чашки, и деревянные ложки, и деревянными ложками. Миска такая большая, (э)малярованная. И туды насыпали.

М.К.: А у нас булы черепяные, убршки делали дак черепяные, черепянки, керамические.

Т.А.: Как вот уоршки. Выжиуают (в)от.

М.К.: У нас чуууны, чушкам токи \уарыли, а у уоршках себе \уарыли.

- Какие были печи?

М.К.: Печи русские, у ету печь стадуиттть шесть чуууноу чушкам. По тэй бок -три, по тэй бок - три. А спереду яда шарытся. Так и блины пякли.

- А блины какие пекли?

М.К.: Уречаные, яшние, усякие учиняли, на етых на дрожьжях. И простые...

- С начинками делали?

М.К.: Т\vopo у заматы\уали, мясом заматы\уали. Шо у ко у о було. Хочешь уарбузом.

«А косачи это чё-орные. Краси-ивы...»

Кизилова Анна Васшъевна, 1917 г.р.

С. Черновка Свободненскогорайона Амурской обл.

Беседовали Белуха Н., Кузнецова И., 2001 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004 Звуковое приложение +

А косачи чё-орные. Краси-ивы, красивые, гребешки красные, болыпи-ие такие, как... как ку-уры. Их в заре, на берёзках, тоже стаями, по полсо-отни штук, бо-олыпе, где-то в одном месте усядутся. И вот их охотники и стреляют и-и, и петлями ловят, и всяко. Куропаты беленькие, как курочки. А мясо вкусное из них, хорошее.

У нас Виталя пока не женатый был, здеся-а ставил петли под Новый год, поймал два зайса, и-и два этих, э-э, рябчика, какие-то такие, как курисы эти, принёс куропаты. И фазана. И вот на Новый год, и-и это, принёс сюды. «Мамка не хочет!» И белочку. Белочку я ободрала и-и взяла шкурку эту, это, посолила, просушили, и я её набила и-и... прямо как живая. Э-э, ватой набила её, зашила всё, она прямо живая и жива стояла. Фазана тоже ободра... обдирала. Тожа его также сделала. Краси-ивый такой он, стоит прямо-о приятный. А зайцев уже так ободрали их и нажа-арила. Новый год встречали, поприходили, е-ели па... зажарила. Им вкусно показалось.

«Мы самы ткали, самы пряли...»

Плакса Мария Кузьминична, 1920г.р.

С. Черновка Свободненского района Амурской обл.

Беседовала Оглых И, 2001 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

- А зимой в чём ходили раньше?

- У лаптях, у драных кухфайках.

- А на ноги?

- Ну лапти. Онуч наматы\уали, ходили у лаптях.

- Онуч?

- Да. Портянки. То носки, то портянки wot до сюда заматуешь. Раньше штаноу не было на жопе. Юбки - wo.

- А юбки тёплые?

- Самотканные, с сукна. \Уечер пряли, ткали. Полезешь на W03, сено нaлaжиwaть Kopowe, как задуу weTep, дак усю тебя пpocwётя, приедешь домой, усе ляжки синие, пoзaмopaжиwaeшьcя.

- Нижнее бельё было?

- Було, у нас було, усё було, мы пряли, ткали, знаешь, у нас усё було алляное (льняное). Усё с полотна, мы самы ткали, самы пряли, самы бялили, самы усё.

- А стирали чем?

- А стирали... Така бочка была, склады шал и туды бельлё, а потом золы насыпали, и wo,ny туды уорячую у чуууны . И оно там и парылось. А потом на рэчку, и праником.

- А праник - это что такое?

- А такая wot доска, и з ручкой. И праником. Деревянная, из дерева. Шоб выбить хорошо эту и золу и усё. Як wbiMbienib, дак беленичное усё, колинкор. А зимой як поедешь на рэчку бywaлo, я уже замужем була, ewe кор пробьё палонку...

- Палонка - это что?

- Ну-у, лёд пробье, иде бельлё мыть.

-Прорубь, да?

- Прорубь, да, пробьеть, палонкой называлась. Як пробьеть, дак приедешь домой, уесь обмёрзнешь. А сейчас красота, науреу woды, крути. Ой, деточки, ну ладно. Пойду, а то уже уремя боуато.

«А кабана я, да, пошел уже сам добивать»

Симоненко Константин Александрович, 192(?) г.р.

С. Ураловка Шимановского района Амурской обл.

Беседовали Архипова Н.Г., ГалимоваД.Н., Оглезнева Е.А., 2002г.

Обработала Оглезнева Е. А., 2004г.

Звуковое сопровождение +

Кабан

... А кабана я, да, пошёл сам уже добивать. Бил, бил - жир толстый был на ём, заряды не берут. Сколько вот я стрелял, не берёт, он идёт, хоть бы что, вперевалку. Он уже от меня уходил. Три раз стрелил по шее - идёт кабан. Ну куда ты! Стоял, стоял, три раза стрелил - ему хоть бы что, идёт. Зашёл за валёжину, ложится - уже меня караулить (смеется). Лежал, лежал, над им прут зашевелился, кабан подымается, вышел, и за мной. Я уже начал тикать (смеется), потом повернулся. Всё, думаю, не убежать, по голове ему сейчас... По голове его осадил. Подхожу -лежит, но ешшо дышит. Пошёл, коня привёл ближе, давай его обдирать, а там сало вот такое во на ём. В шкуре здесь застряла вся картечь в шее, где она пробьёт? Она ж не пробила, она в шее. Ну пока ободрал, темнеть стало, а мене в зимовьё идти надо. Весь мешок сложил, кобылу в повод, и пошёл. До бугра дошёл, она как спотыкнулась - там медведь бурундуков понарыл, ямка. Как упала! Вьюки слезли, мне опять подымать эти вьюки надо, привязывать. Но всё же сделал, хоть темнело уже. Смотрю: по сопке след. Спичку зажёу, посмотрел: о-о, так это я шёл за кабаном, (в)след, мне счас надо туда идти в зимовьё спать. Я по этому следу обратно в зимовьё шёл, а там уже я ляжки отрезал, на коня и поехал за остатками. Поехал, остатки забрал.

Медведь

- Константин Александрович, есть такая ловушка на зверей - наступник, делали?

- Есь, есь, медведя ловят. Я раз прихожу на зимовьё, пятнадцать километров, смотрю, что-то (нрзбр.) бежит. Стоял, стоял - туман. Смотрю, впереди два медвежонка, сзади медведица. Беуи! А я ещё взял да мат заунул: «Куда тебя хер несёт?!» Как она рявкнула! Оне один на одну листвянку, второй на вторую -моментом там! Она ко мне подбежала, вот так до двери, пасть открыла и стоит: «А-а-а...». Ну куда стрелять? Токо в рот. У меня как была централка заряжена, я прямо в рот. Она пасть открыла - я в пасть ей, в затылок вылетело. Как сноп упала и не дрыунула. Медвежата попрыуали, одного я успел стрелить, в крови побился,

побился, смотрит, тот побежал и тоже за тем убежал. А эту я как убил, привёз, ободрал, шкуру сынок Лёшка увёз где-то в Шимановск, там выделал, под ноуи, говорит, стелить хороша будет.

- А наступит как сделан?

- Ну там делают, окружают всё это, городьбу делают, чтоб его поймать. Загородят всё...

- Чем загородят?

- Да колья забьют туда, сделают задвижку.

-Высокие, большие?

- Да медведь-то здоровый бывает.

- То есть в рост медведя эти колья?

- Ну, вот он идёт, и он обойдёт всё, посмотрит, где ес(т)ь задвижка, лапой раз - она открылась, дверь. Он заходит, начинает колотить там всё.

-А как ловить?

- А ловить, он закрытый, приходишь и бей его прямо тут.

- Так он же открыл задвижку.

- Ну он открыл, зашёл, она закрывается опять, на пружинах

- А вот в этом месте ему почему туда хочется зайти? Там приманка лежит?

- Да, есь, есь приманка, а есь не приманка. Есь дохлую какую-нибудь кинут туда, запах унюхает - пошёл туда.

-А если ничего нет, он зачем пойдёт туда?

- За ягодой, если есть ягода. Он голубицу здорово ест. Он щас уже, вот я позавчера шёл оттудова, на мари, ключ перейдёшь, марь, голубица. Мне вчера этот сказал, встретился: «Смотри, там, - г(ово)рит, - медведь здоровый», - г(ово)рит, Колька Хмельков. Ну я не стал, это, ходить, ну его, пускай пасётся. Голубица ещё зелёная.

Лиса

-А кроме медведя, Константин Александрович, кто есть? Лиса есть?

- Лиса есь, я ловил лису, и Алёшка у меня ловил. Алёша тут за базой поймал.

- Специальная какая-то ловушка есть?

- Капкан такой же вот, токо поменьше надо етттттто. Поставят где-нибудь или нора, или это. Ну, поставил, привязал палку каку-нибудь. Она идёт в гнездо, если в гнездо попала, всё, она сидит.

- Она ж хитрая, как вам удаётся её обмануть ?

- Обмануют люди. Я, кода ходил, одну поймал. Пошёл, ставил я на лису, прихожу - нету лисы. Смотрю, по кустам стяу, поташшыла прямо от сопки на ярнйк, поломала, веник я таскаю, выметаю оурадины. Она в кусты зашла, уже ей некуда ходить, она закрутила эту петлю и лежит. И собака заскочил тут, за шею и задавил сразу.

«Раньше ловили, а чичас чего-то и-и... и рыбы не стало...»

Горев Алексей Макарович, 192(7) г.р.

С.Юхта Свободненского района Амурской обл.

Беседовали Архипова Н.Г., Оглезнева Г. А., 2001 г.

Обработала Оглезнева Г.А., 2004г.

Звуковое сопровождение +

Речка? АПёравот.

- Гыбу ловите?

- Раньше ловили, а чичас чего-то и-и... рыбы не стало. Ну закиду-ушки ставили, закидушка ето, э-э, четыре-пять крючков на бечёвке, и вот забрасывашь её, а здесь в берег втьткаттть колушок, привязывашь, вот она и за... называется закидушка. Во-от. Неско(ль)ко раз ездил я в Хабаровск, х дочке. А-а зять... зимой на зимнюю рыбалку ездили. Вот, садимся, машина у него была, садимся на машину и поехали ловить шшук, э-э, сазанов вот этих вот, на ето. Сделана такая, наподобие... жук, как жук всё равно металлический. Вот, крепят его, ето, а тут приделаны крючки такие, припаяны. Ну и вот, на леске его пускаешь её в лунку, ну и вот потихоньку, ето, мотаешь. ТТТтттука хватает, сазан вот это(т) хватает, эту приманку. Как схватит, так чуссвуешь. Тянешь, смотришь: сазана вот такого вот выташшишь. А у нас здесь так нет не... не ловятся.

- Поему так называется - «краснопёрка»?

А потому что у неё вот эти вот, плавники, красные. Вот она называлась краснопёрка.

- Щука, краснопёрка, ещё что?

Так. Налим. Со-ом.

- Сусами, да?

- Да, с усами, каса-атка тоже само... с усами. И-и кода ее на удочку вытягиваешь, дак она пишшит, касатка.

А у нее, говорят, кости какие-то очень острые, у касатки

- Да-а...

- Она большая, касатка?

- Не-ет, она большая не бывает. Гальян, пескарь.И ершши. Мно-ого названий же рыб.

- А вот такие рыбы на змей похожие?

- Ну это вьюны. Е-ес(т)ь, е-ес(т)ь...

- Они, наверное, невкусные.

- Да чёрт ё знает! Вобшэ, где принято их, э-э, кушать, значить, кушали, а где не принято, дак их не употребляли. Вот, Китай, Япония... Лягушек же едят. Да ещё какой деликатесно, говорит, мясо. А мы ж им брезгаем.

«Подгорну» как начну наяривать, токо пых идёт!»

Глазкова Вера Николаевна, 1927г.р.

С. Черновка Свободненского района Амурской обл.

Беседовала Назарова Т., 2001 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

Звуковое сопровождение +

- ... А плясала раньше, девчонки! Вот и ноги щас почему болят? Я любого гармониста перепляшу. Играет-играет, г(ово)рит «Ну тебя к чёрту, Верка!» И вот сядет сидит, говорит «Перекур». Вот так. Ну чё ещё?

-А на балалайке вы какие играли?

- На балалайке «Подгорну», «Саратоу», вальс. Да много чё! Я и на гитаре играла хорошо. Вот это-о, у дедушки с бабушкой школа была, доча тут у меня старша, котора у Канске, училася. Вот она-а, это там, взяла гитару... это... сломали

ученики, и балалайку. Как я её берегла! П-потом купила балалайку. О-пять сломали. А тут у нас у Черноуке у одних есть. Вот всё думаю «Ну вот она ж им не нужна, никто не играет». И не отдают. Не то что я, дурочка. Да на-а, бери-и, тащи-и, сломали и всё. Ну вот, другой раз думаю, в городе смотрю, мож(е)т, купить? Под старость лет (смеётся). «Подгорну» как начну наяривать, токо пых идёт! Пляшут и старики и усе на свете. А щас уже о-ой, уже семь(де)сят третий год, девочки, на-а я уже ни сёдни завтра дум... умру-у, уже скоро умру. Ну чё ж, две операции. Одну операцию зоб перенесла, да вот эту-у, это чё? Ещё вот, сердце держит, телепается. А компанию сообразить, это мне хлебом не корми. Вот сидят но-оют. Да иди вашу мать, чё вы ноете?! Давай стол! Раз-раз, соберу стол, по-шло... Во-мен-тально (моментально) у меня получается. Вот так вот и потихонечку и идёт... (Поет песню).

«Мама уоворила мне мноуо, какие у них в деревне свадьбы были...»

Мошегирова Мария Терентьевна, 1920г.р.

С. Черновка Свободненского района Амурской обл.

Беседовала Назарова Т., 2001 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

У меня свадьбы-то не было, а мама уоворила мне мноуо, какие у них в деревне свадьбы были. Сначала невесту надо сосватать. Выбирали сватов. Брали духовных родителей жениха, или хто шустрый в селе. Связували в доме жениха ножки стола, чтобы свадьба лучше вязалась, брали кочеруу, уоворится «выурести девку». Потом токо ехали сватать, но не по дороуе, а оуородами. Потом невеста даёт жениху залох: платочак, хлеб. Потом обрученье. Молодых бла у ославляли. Ино у да называли бо у омолье. Менялись тама кольцами. И начинали запой, пировали. А жениха с невестой в чулан запирали, пошептаться. Перед венчаньем у невесты девишник. Поют тама, у адают. Молодёжник у мужиков. Они пировали. Вечером коробейники - родные невесты - отвозили приданое. Мама так пела шутки: «Приежжяли меня сватать на унедой кобыле, всё приданое забрали, а меня забыли». Само венчание вечером на друуой день. Одевали невесту в самая нарядная платья. Подружки песни пели. Дружко выходит с повозки и брату невесты уоворит:

- Ты зачем здесь?

А он:

- Сестру свою береуу .

- А она не твоя, а наша.

- А если она ваша, то заплати то, что я на неё употребил.

Дружко платил. Потом жениха испытывали, он откуплялся. И они ехали к венцу поврозь. Невесту ко у да обвенчают, окручивали. Заплетали две косички, очйпок на уолову. Молодые ехали в дом жениха уже не поврозь, вместе. И пировали. Если невеста непорочная, то дол у о пировали, а если порченая... На родителей надевали хомут и вино давали в дырявом стакане. На утро топили баню молодым. И все вместе катались на повозке по деревне.

А мои-о не так вечались. Помните, я уоворила, что отец помещичью дочку взял без приданого, и они ушли в село Ливада. У них была беулая свадьба без родительского бла у ословенья. Мама через тётку справила вещи папе. Папа священника долуо искал, не соулашались. Знали отца маминого. Он суровый был. А один соуласился. Потом они отправились к маме домой. Упали в ноги и просили прощения. Так тоуда принято было на беулой свадьбе. И тоуда её отец их по спинам плетью побил, простил их. И блауословил иконой и хлебом-солью. Но приданого не дал. Мама обиделась, и они ушли. А венчанье назвали, потому что дружки, ко у да священник уоворит, держали над уоловами венцы, веночки.

«Щас песен не поём, раньше пели...»

Пинтусова Мария Алексеевна, 1926г.р.

С. Черновка Свободненского района Амурской области Беседовали Мельникова О., Зайцева Д., 2001 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

У меня и хозяйство было: коровы, чушки, дажы козы был' и. Токо я их зарехлася держать. Помню, как за ими уонялася как бешена, а они за козлами по сопкам беуали, а етттттто жрали шо попало. Как-то коза мой платок съела, он на верёуке во дворе висел. Я во двор вышла, смотру, у ей во рту какой-то кусок. Подошла я к ей, приуляделась, а это она мой платок доедает. Я её так за то лупила,

кричала на её. Не подавилась же ты, падла! Да, хозяйство у меня было, а щас ничёуо нету, даже собаку не дёржу.

Коуда война началася, мне пятнадцать уодоу было. Тода налоуи усе платили: и старые и малые. Надо было масло сливошное с молока набить, натопить и сдать. Такой вот налоу был. А у самих у войну и хлеба-то не было, с оуорода токо и кормились. У дереунях токо женщины, дети да старики оставались, вот они-то на полях да на оуородах и батрачили. Тяжёлая жисть была, щас жисть леуче.

Коуда суда приехали, я ешшо маленькая была, потому точно не знаю, почему родители суда поехали. Уоворят, тода ауитировали усех, мол, земли здеся мноуо, вот усе и поехали. А суда приежжали, расстраиваться начинали, оуороды корчевали, деревья раскорчёвывали. Обкопашш дерево, подрубашш е у о и вручную вытаскивашш, трахтороу-то не было.

Не, свадеб раньше не было. Может, боуатейшшие себе и делали, а у нас не было. Мы с мужиком так сошлись. Вечером мой брат на урузовике за мной приехау, матрас с соломой да подушки у кузоу побросау и к мужику у хату отвёз.

А мужик плохой был, пил мноуо, драуся постоянно. Любоуница у неуо была. И шо обидно, старая совсем, пенсионерка. Он из-за её руки потерял. Он тода тринадцатую зарплату получил и выпиуши к ей пошёу. Токо она еуо выунала, и он по улицам шарахауся. А как раз зима была, он у сууроб упау и там уснул. Так руки и обморозил. Еуо утром мужики нашли да домой привели. Руки у еуо чёрные стали. Чёрную кожицу сымеш, а под её розовая-розовая, она потом тоже чернела. Ему потом руки отрезали, так он ешшо больше злиться стау, пил мноуо и от водки умер.

Щас песен не поём, раньше пели. На покос едешь на теле у ах с песнями, усе поют, усем весело. Ешшо на праздники собиралися, мужик мой на баяне наяривал, а мы песняка давали. А щас не поём. Жисть не та, шоб петь.

Мы коуда суда приехали, на куруане поселились. Тут то(г)да два колхоза было, их потом объединили. Токо наши не схотели председателя то у о, плохой он был, орал на усех.

Мама у нас хлеб сама пекла. Крутёлкой муку молола и пекла. Крутёлка - это таких два круулых колеса каменных, одно лежит неподвижно, а друуое крутить надо,

и мука получается. Её потом просеивать надо было. А ешшо муку у ступе толкли. Токо это дольше и труднее, крутёлкой прошше.

Одёжа кака была? А кака одёжа? У уод одно токо платье пошьют и носют, не шшеуо (не с чего) было наряжаться. Я раньше пряла, а щас не пряду. А мама у сю жисть пряла, у её прялка была. Две палки ставятся, снизу станок кру у лый на четырёх ножках. Есь ешшо тттпуля такая на железном мостике. Отсуда скубёшь и на шпулю наматывашш, а потом можно у моток смотать. А потом из этой пряжи носки да руковички вязали. Чем вязали? Ну, рукавички да носки прутиками вязали, а кружева да салфетки - крючком. Прутики - это иуолки такие длинные. Ешшо я вышивала и крестом и уладью. На сорочках вышивала, на рушниках, это полотенца. Вышивала на кайме, она как марля, на ей вышивать удобней. Ешшо постилки шили из кружочкоу ткани, ими кровати заправляли.

Да, у нас здеся красиво. Урыбоу мноуо, я у од, уолубица есь, земляника. И урыбы всяки разны: и рыжики, и вовянки, ешшо сухой уруз(д)ь есь. Вовянки такие маленькие, жёлтенькие урыбочки. А сухой уруз(д)ь такой же, как и обычный, токо у простоуо уруз(д)я шляпка влажная такая, склизкая, а у сухоуо - сухая, а по виду они одинаковые. Ещё у нас опята растут, проскочки. Проскочки - это маслята. А проскочки потому, что их как поешь, так понос нападает. Ещё у нас синявки растут, сыроежки по-другому, лисички, оленьи рожки, у рибы такие без шляпок, а как кустик с многими отросточками. Урыбоу у нас мноуо, и яуоды много. В речке рыбы мноуо: ленок, карась, харюсь, налим. Харюсь - это такая рыбёшка, сантиметров пятнадцать-двадцать, не больше.

Да какие блюда? Картошка да молоко, вот и усе блюда. Ну, суп с уалушками делали. Тесто замешивашш, а потом кусками просто берёшь и у суп кидашш. Мама ешшо уамулы жарила, это лепёшки такие. ТТТтттоб их пожарить, надо сначала муку обжарить, потом её у ступу ссыпешь, но не у сю, затем картошку отваренную, а потом остальную муку сверху. Потом усё это кулаком берёшь из ступы, лепёшку делашш и жаришь. Укусно получается. Коноплю сушили, толкли и из конопляной муки уотовили. Мак с молоком мешали, хлеб туды макали и ели. А щас ни конопли нету, усю наркоманы повырвали, и мак больше не сеют. Из картошки ешшо деруны да бабку делали. На деруны картошку тёрли да жарили. А шшоб бабку сделать,

надо картошку натереть да крахмал смыть, потом её у чууун ложишь, жиром заправляешь, и она там тушится. Укусно, за уши не отташшишь. А мы у войну из картошки тошнотики делали. Это типа драников, только драники из свежей картошки делают, а тошнотики из мёрзлой картошки, её весной по полям собирали, мяли и жарили.

А мы у войну чай из тыквы заваривали, пластами её режешь, сушшишь на солнце, затем можно и у печи подсушшить, а потом чай из её заваривали. Ешшо из тыквы повидлы делали, или её так чишшэну сваришь, или у печи спечёшь, а потом токо так наяривашш.

Печка была как стена. Там вот такое отверстие, туды дрова кладутся, запаливаются, а дым уверх идёт, и из трубы валит. Так вот, казанки у это отверстие ставили и у ём уотовили. Казанки - это чууунки. А дрова во дворе в скирды складают, это поленницы такие, там дрова ровно складают, шоб не разваливалились. Ешшо навес делают, ттттттоб дожжь дрова не посмочил.

Мы у детстве любили, кода мама бортттттт варила. Зимой бортттттт со свёклой варила, а весной ешшо шшавель с курочками рвала у боршш. Курочки - это травка такая, берёшь её, ешь, а она такая кисленькая. Кода коро у держали, так сметану заквасишь и у боршш, такое объеденье. Молоко ешшо переуоняли в масло, твороу, сыр делали, варенец. ТТТтттоб варенец получился, надо молоко прокипятить и сметаной заквасить. Смолоду усё было, а щас ничёуо нету. Мы и пахту ели. Укусно. Это молоко перерабатывают у масло, а пахта остаётся. Масло у маслобоечке делают, это ступа такая, тама палочка, на ей кружочек небольшой, ступу закрывашш и бьёшь, и масло получается. Ешшо тюру ели, хлеб молоком заливали. Это и есть тюра.

У чём уотовили? Я ж уоворила: в казанках, чууунах по-другому, каструль-то тода не было, у казанках и варили, и тушили. Еуо из печи роуачами выташшишь, на стол еуо поставишь и прям из еуо и ешь. Вот так картошки у казанке сваришь, на стол поставишь, ешшо молоко в крынке на стол поставишь, потом еуо по кухолям разольёшь, деревянную ложку возьмёшь и наяриваешь, аж за ушами трэшшит. Кухаль - это наподобе кружки или коушика, еуо тоже из дерева делали.

«У меня мама жила, она всё травамы пользовалася, и она не знала как ету таблетку нроулотить...»

Галицкая Марш Степановна, 1933 г.р.

С. Черновка Свободненского района Амурской обл.

Беседовала Назаренко О., 2001 г.

Обработали Оглезнева Г.А., ГалимоваД.Н., 2004г.

— У меня мать знала, и я сама кое-какия. Я у яуо маленький цветочек взяла, он такой болыно-ой был. Я у о(в)орю: «Вы знаете, от чего етот цветок? Вы мне скажите». А он уоворыть: «Так я тебе скажу». Мне, уоворыть, скока я живу, стока я яуо дяржу. Я, уоворыть, один, он у мене уже вырос, у мене уже старый, яго уже надо было раза два пересадить, ето, отростками хорошо прынимается. Срэзать и посадить. Уоворыть, как придуть, уоворыть, женщины с операции, так и ко мне, уоворыть, и йдуть. За этим цветком. Ранки заживая.

А я ко(г)да, ето, зубы болели, дак зубы лечила. Пожую, пожую, и он утихая. Вымою яуо чистенько. А щас у меня нету ни одного зуба того, я с месяц как поставила, только всё я прыучаю, прывыкаю. А-а уод без зубоу ходила.

—А за другими травами в лес ходите?

— В лес? В лес хожу. Есть боуородская траука, есть еты...

— А богородская от чего?

— А боуородская - это-о и пить хорошо, её от нервоу.

— Её заваривать ?

— А у а, заваривать, как чаёк. Шиповник - ето-о от сердца, он как чаёк, это хров(ь) разбивая, во-от. Теперь какой же вам ещё, ето... Есть кровохлёбка, эт(о) от поносу. Есть борэц, эт(о) от усех болезней он. Безбаливающий.

— А как он выглядит?

— А-а он корэнь, борэц. Щас я вам покажу, если мы не... должен быть. Хоть он один, да есть.

— А это корешок, да?

— Да. Борэц. Борэц... Хоть один, да есть у меня.

— Тоже заваривать?

— А их... не(т), это не заваривать, это настаивать. Во(т), видите? Вот, на-а, откуси маленько, так он и связывае. И выплюнешь потом. Вот видишь, у мене

настояно? Я сюды-ы, берёзовых почек суды положила, и яуо, корешочек, и ето вот, растираю, а если пить яуо, токо надо семь, семь капелек. У у у. Семь капэлек, он безбаливающий, он всё снимае, всю болезнь снимае. И сердце, и почки, и от печени березовые почки, во-от, это всё снимая. А-а ето где-то вот нашла его, растирала... Индийскаю луковинку настаивала, дак уже вон скоко, увсё, увсё уже повытерла, а это достаю, иуолочкой, и чем етим было, хоть етим бы, да всё равно... Это ж надо же всё покупать это. Или само у онку, первячка, или-и ето, или крэпкую водку покупать. Вот. А так, на воде-е, на воде тока трауку пить, на воде. А-а вот корень такие, это вот растира-аться, ноуа-а у тебя там, рука-а заболела... А ето вот, это-о пить, траука такая. От нервоу. Ко(г)да успокаиваться.

— Это лучше валерьянки даже?

— Да-а, варерьянки, так спишь потом хорошо!

— А что это за трава?

— А-а она, постой, где она? Кажется, где-то в лесу.

— А как называется?

— Щас посмотрим. Пустырник. Ай, она так хорош(о)... хорошо, ко(г)да её попьёшь, так споко-ойно! Спишь. Вот, спишь и спать охота. И щас вам, покажу ету, боуородская траука.

— А это тысячелистник, да?

— А у а-а, это, знаете, по женскому ко(г)да чего. Посмотрим. Вот это боуородская траука, вот понюхайте, как она пахнет. Она тоже ...

— Ой как вкусно!

— И она от нервоу хорошо, от усего и она хорошо. И ноуи, её, ето, парить, у ко у о ноуи болять, парять. А-а ето вот у мене ети, зверобой. А-а зверобой, он от жалудка. Зверобой. Это у мене бабы траву просили, я не знаю. Вот, вот ето вот зверобой. Нет, это не зверобой. Это ромашка. А ромашка - ето от етоуо, от уеморо-оя. Во-от. Ромашка. А ето у мене зверобой. Тут двухсортовый, вон видите, какой он, желтенькие цветочки? Вот, цветочки тут, двухсортовый. Есть маленькие цветочки, есть большие. Щас покажу вам. И ето, и коряшки хорошо, тоже яуо пить. Я ходила под Юхту. А-а ету, ромашка я тута, недаляко от нас, (о)коло Пёры, а-а ету, как её, боуородскую трауку, вот сюды, на сопку ходила. А ето, две сумки прынесла. А ето, а почки - весной, как только стануть раскидаться ... а почки, оны-ы от ето, и от

печени хорошо, и в общем усё, усё у в ет... в оруанизме очищає. Всякие болячки. Мы во врэмя войны тока этимы почкамы и пользовалися. Мы яуо настаивали на самоуонке. У нас у каждого, ето, бутылка была. И (г)де ранка, это почку. Щас вам покажу. Это почки. Это я прошлом у оду ходила, а нынче мене не прышлося. Смотрю - а-а, думаю, хватить мне етих. А ето - на бутылку ложку столоваю. Суши... у в этом, у теньку сушила.

— Так это они только-только начинают появляться, и вы их собираете?

— Да-да-да, токо чуть-чуть. Ко(г)да оны вон липкие. Ко(г)да липкие, то(г)да их и рвать. А уже-е раскинуться, та-а то уже, то для питьтя не идёть, то только для нох. Ноуи парыть. Ко(г)да оны раскинутся, майские ето называются лист. Ну и ето, помоуая хорошо. Оны-ы етые листочки, их мылом намылилить и прикладыуать. Не дай бох, тфу-тфу... Щас же больше бабы мучаятся ето, урудямы. То шишки, то ще что-нибудь наскакыуает, так ето, этымы майскамы листочкамы этым, напариуайте, с мылом, и прикладыуаете. И оно всё рассасывается. И ето вот, здесь, у школе, у нас у двух учительниц было. Я им тоже советовала. Деуки плакали, что, ну ети, шишки у у рудях. Так и так, у оворю, делайте. А еты, камфурные ети таблетки, ето бесполезно вобще. Я больше трауки: то той попью, то той попью. Недельку той, недельку той, недельку той. А потом прыкрати-ить. Месяц, два, тры, потом опя-ать. Вот и так и усё. А-а еты, ну раньше проти(в) были ети урачи, ну сьсяс уже не проти(в), а у нас, я ко(г)да жила на Западе, дак у нас даже был сердечник, корни. Мы ходили в мае месяце с мамой, и копали. И верьяноука. Аверьяноуку тоже клали у ету, у самоуонку, у перваю, и пили. У мене мама-а жила, она всё травамы пользовалася, и она не знала как ету таблетку проулотить. Ну, и она восемьсят восемь лет прожила. Она б ещё жила, но приехала сюды, в село. Да, а на Западе б она ещё жила...

«Ты можешь сама-а своими словами вылечить человека...»

Наконечникова Елена Анисимовна, 1940 г.р.

С. Чагоян Шимановского района Амурской обл.

Беседовала Архипова Н.Е., 2002г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

Звуковое сопровождение +

- А церкви не было никогда здесь?

- Мама наша ни раз в церкви не была.

- Не верша в бога?

- Нет, она детишек лечила со сглазу, с испугу лечила детей. Она и щас лечит с испугу, от сглазу она лечит. Она помнит. Вот щас как-то у Веры заболела тёлочка, она: «Мам, полечите с сглазу, её кто-то сглазил наверно». Она берёт кружечку с водой, зачерпнёт, пошептала, пошептала, слышу, чё-то шепчет и говорит: «Уйди, болезь, в топкие болота, в леса, в горы крутые». А в церкви ни разу не была, и никогда. Она как в бога верит? Она просто лечит, а чтоб в церкви была... Ну, говорит, когда гроза: «О господи! О господи!» Кочергу бросит, потом это, кочергу и чё-то ещё, ухват какой-то, чтоб гроза бешеная перестала. Её парализовало семь лет назад, она у нас после парализации слабенькая-слабенькая, ну ничё, помнит.

У меня Галинка родилась, и месяц кричит и кричит, и когда послушаю в животе у ней: у-у-ур-р-р... Я позвала маму и позвала Катю. Мама сама её лечила. Галинке тридцать семь лет, дочери меньшей. Они срезали волоски, вот я что помню, вот в пороге поставили, месяц ей было, маленькая. Одна ножки держит, чтоб вытянуть. И вот срезали ей ногти, нокоточки, чу-уть-чу-ть, помаленечку там, и всё в бумажечку сложили, волосиков срезали, смерили её, ниточку, и ниточку туда, и всё это в бумажечку, и просверлили свёрлышком, скоко росту, смерили, скоко ростом была, и всё, это дырочку просверлили, всё туда затолкали и сверху осиновый. А почему осиновым колышком? Потому что осину, как они считают по Евангелию, осина - проклятое дерево, бог вроде его проклял, и оно трепещется всё время. И вот оно лечит, забирает болезнь. У каждого человека. Вот ты подойдёшь к берёзе... Вот я недавно читала в «Зоже»*, в газете: заболел, чё-то недомоуание, подошёл к берёзе и говоришь: «Берёза, берёза...» Нет! Ну да, к осине, к осине сначала подходишь, обнимаешь: «Осина, дерево богом проклятое, забери мою болезнь там, недомогание, туда-сюда». Постоит, поразговаривает обыкновенным русским языком, хочешь на армянском разговаривай. От осины уходишь, подходи к берёзе: «Берёза, берёза, ты такая вот красавица на Руси». И берёзовые почки собирают, и сок берёзовый, целительница получается, да? Подходишь к берёзе, обнимаешь берёзу и говоришь: «Дай берёза мне здоровья». А болезни сначала отдаёшь, а потом здоровья просишь у берёзы. Когда приболею, иду ищу. Раз спотыкнулась, упала между берёзой и

сосной, еле поднялась, пошла, не могу - нога болит, опухла, это опухает из-за этой ноги, здесь вены все вон, варикозное расширение вен. Ну, пошла, осины там нашла между сопок. У осины постояла.

(о заговоренной воде)

- На улицу эту воду выливают знаешь где? Дверь открывается или калитка, столбик, калитка держится за чё, вот сюда, где вертится. Ещё говорят: «Сколько через эту калитку перешло народу туда-сюда, чтоб каждый вот по полмаковки здоровья прибавил твоему Никите». Ты можешь сама-а своими словами вылечить человека, если ты молитву не знаешь, одно слово помнишь, ты сама свои слова говори, верь сама в них и всё, ты вылечишь его, поняла?

* Газета «Зож» - «Здоровый образ жизни»

«Это дедушка меня учил вот «месяц молодой...»

Шаринкина Людмила Самойловна, 1915 г.р. с.Кухтерин Луг Шимановского района Амурской обл.

Беседовала Архипова Н.Г., 2002г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

Звуковое сопровождение +

- Что лечили, только ячмень и чирики, больше ничего не лечши?

- Больше нет. Ещё зубы могу. «Месяц молодой», когда месяц молодой появится, «месяц молодой, у т(еб)я рог золотой, у твоего отца Абрахима (?) зубы не ныли, дёсны не болели, вот у Людмилы чтобы зубы не ныли и дёсны не болели. И вот три раз нужно поговорить перед месяцем, потом на левое плечо вот так тьфу, тьфу, тьфу - плюнуть. И всё. А потом, девчонки, безо всякого разговору, вот у тебя левая нога, всегда обуй её вперёд и разуй вперёд - у тебя никогда зубы болеть не будут.

- Примета такая есть?

Не примета, я тебе говорю. Вот.

-А ктоучш?

- Кто учил? Мама. Вот. И так у людей спрашивала. Это дедушка меня учил вот это зубы, «месяц молодой... »

- А вот ребятишек, бывает, сглазят, испугается, что делали?

Вот я этот, девчонки, отдала, у меня было списано, я отдала.

А кому?

- А они уехали отсюдова.

- Вы не помните?

- Не-а, я не помню.

-А чем ребятишки болели, какими болезнями?

- Какими болезнями? Вот начнут реветь и реветь, сглазють его. Вот. Возьмёшь, вот это прочитаешь, сбрызнешь, и всё.

А чем сбрызнешь?

- Чем? В рот наберёшь воды, да и сбрызнешь.

Святой водой?

- Можно и святой, можно и такой водой, обязательно. У вас, можеть, ребятишки будут. Вот начнёт ребёнок у тебя реветь, вот это вот, возьми его вот так, язычком полижи, а потом этим вытри... (Показывает).

Своим подолом?

- Своим подолом. Язычком вот так вот, а потом по этому, чтобы этот...

-Порту...

- Не по своёму рту, по ребёнку.

- Сколько раз надо сделать?

- А хоть три, хоть четыре

А говорить надо что-нибудь?

- Ничё не надо. Я тебя родила, я тебя вылечила, больше ничё не надо, вот прямо (показывает)... Вот языком лизнул. Вот я тебя родила, я тебя вылечила, и возьмёшь вот так вот, по его рту, где лижешь, там и вытираешь.

«...я уж у<торю, с\уоей рэчи не изменю»

Плакса Мария Кузьминична, 1920г.р. С. Черновка Свободненского района Амурской обл.

Беседовала Оглых И, 2001 г. Обработала Оглезнева Е.А., 2004г. Звуковое сопровождение +

- А я з шами ыддыхну wot трошки. А то як wbii^enib, усе работа и работа. Бяз бддыхи работа. Мужик-от хоть покуря, посядить, а баба щё-то... Та баба щаслива, шо куря, посидить. А если ня курить... уляди (о)дну работу. Woh тучка идеть, хоть ба дощ линул, боже мой, ну сухо-сухо на оуороде. Уурцы помёрзли, булы большие, щас подохли. И будя баба без уурцоу. Посейть, коли оны уже wbipacTyrb. Сейчас перядача ийшла по тeлewизяpy, я у хату уйшла, украинский язык и русський. Дак wot усё ра\¥няли. Один каже: русський нравится, а друуй - украина. Один мужик yowopя: яны ж ти самые, токи о це wbi языки, о це крышлаете.

- Что делаете?

- Наши ... русские п^орят по-русськи, а ето по украински: «о це, хаце, маце». Wot оны там спорыли. WbinHwanH там, сядели за столом.

- А вам больше русский илиукраинский нравится?

- Я русськая. У мене паспорт, чисто русская.

- А в языке много такого украинского.

- А ты знаешь, моя Yana училась у одиннадцатом классе, так ёй оценку снижали. От пятоуо класса. Як я уомоню, такь ёна и пйттта. Понял? И учитель мене Wbi3bman. Ну шо, я уж yowopio, cwoefi рэчи не изменю. Wot таки, деточки, дяла.

«Чагоян - это назвали китайцы...»

Наконечникова Елена Анисимовна, 1940 г.р.

С. Чагоян Шимановского района Амурской обл.

Беседовали Архипова H.F., ЕалимоваД.Н., Оглезнева Е. А., 2002г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

Звуковое сопровождение +

- Тут, наверно, семей само мало десять, вот так и получилось. Вот тот большой Чагоян, новый, а этот старый.

- А почему « Чагоян»?

- Чагоян - это назвали китайцы. Мой Николай знает, его родители жили здесь. А на этой стороне, выше полтора километра - Крондштадт, там жили у него дедушка с бабушкой, вот, и дедушка там похоронен.

- А почему так называется?

- Там ключ Крондштадт течёт, кто назвал, чего назвал? И Николай родился там. Сиваглй - это раньше, вперёд вот этих наших поселенцев, когда царь... в каком

году? По-моему, в девятьсот четвёртом, разрешение дал, десять лет... А когда японцы да китайцы стали все переползать, и уже золото мыли, ходили пешком, всё... Но до него слух-то дошёл, что Дальний Восток уже не пустой, а заселяют иностранцы, вот. Он дал по всему нашему Союзу, дал такой приказ, чтоб все ехали, что десять лет налогов брать не будут. И как рванули, откуда, из Читы, вот Николаева мать из Читинской обл(асти). Отец, правда, русский был, здесь, в верховьях жил, тоже неизвестно откуда они приехали, но тоже мож люди откуда-то приехали. А мать с Забайкалья приехала, её родители привезли. Вот отовсюду ехали, не только из Белоруссии и Украины. Ехали, раз он дал приказ. Где было тесно, где земли, а он разрешил иметь и по две, по три коровы, и коней, и земли, сколько ты можешь разработать. Ну, люди работящие и рванули все, все сюда ехали. Вот это уже и бабушка рассказывала, и Николаевы родители.

Это название сделали китайцы. Чагоян - это значит «белый камень». «Чаго» -это «белый», а «ян» - это «камень», это по-ихному. И Сиваглй, вот на карте написано Сиваглй - не Сиваглия, а люди так звали, вообще весь народ, - Сиваглия, а на карте вот Амурской области написано Сиваглй.

- А что это значит?

- Вот что значит «Сивагли», я не знаю даже. А вот где Крондштадт, маленько ниже Крондштадта, эти печи с извёсткой они делали, и извёсточку сплавляли. Они ж такие ж работящие, китайцы. Вот маленький лес, лесу ж много было раньше, паромик сделают, извёстку выжгут, и везут туда извёстку. Но им здесь помогают которые рабочие, они рассчитывались очень хорошо, всё честно, такие довольные ими были. Даже моя мама у них, вот они выращивали здесь, поля садили, плантации, мак и опиум собирали. Девчонка, ей было четырнадцать лет, сестрёнка, двенадцать лет, и мы, го(во)рит, всё хвалили. Привозили духи, платочки, материя... ну и все шли к ним девчонки. Особенно брали девчонок, потому что девчонки честно работали, вот и брали девчонок на работу. И никто ж и не знал, что надо какой-то мак курить, и ничё, даже понятия не было, всё из-за рубежа пришло.

- Китайцы приезжали сюда работать?

- Всё китайцы, и нанимали, и наши у них работали.

- Это в какие времена?

- Это после революции... до революции они это были, а после революции уже никого не было. До семнадцатого года, ну ещё мож в семнадцатом, в восемнадцатом году.

«Нас пять в семье...»

Глазкова Вера Николаевна, 1927г.р.

С. Черновка Свободненского района Амурской обл.

Беседовала Назарова Т., 2001 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

Нас пять в семье. Мама родила мальчика, последыша. Он два месяца прожил и умер. Мы ему люльку повесили, кормили, он усё отрыуивал. Потом выкопали ямочку и закопали. Осталось чётверо. Кода маму хоронили, народу мноуо було. Их с отцом как-то звали на крестины. Она не пошла и ему не разрешила идти. Но он ушёл тода. Мама рассердилась на не у о. А у нас така черёмуха була. Она под черёмухой ле у ла, её так и парализовало. Уже у больнице её распёрло, у руди полопались, как щас помню. На следующий день хоронили. Мать звали Аксинья, отчества не знаю. Я побоялась, ушла к тётке жить из-за отца. Звали еуо Николай Еуорович. Уредный, строуий. А дед плотник был боуатый. Отец ни разу не помох дом строить, еуо мачеха не пустила. Я собралась на Запад. Уалушки мои, дети, выходят из дома. Видим, отец и мачеха новая. Он нам ничё не сказал, что женился. Билеты на руках уже, и ноуи подкосились. Два часа побыли с ними, я им твороуу ведро оставила, яйцев ведро, усё им оставила. В Воронежску облас(т)ь съехала, потом жалела, что дочу оставила. Мачеха долбала её сильно, дочу-то.

Там был сад, алеечки таки, а яблок вороха, мноуо очень. Скоко добра, дом оуромный, двух(э)тажный пропадає. Мы обратно приезжаем, а мачеха в ква(р)тиру мух мильён напустила. Мы кода уезжали, урожая семнадцать вёдер насобирали: и свёклу, и моркоуку, они поели усё за два месяца, всё ж таки пять душ семья. Коуда они купили дом, я усё туда отдала, стулья усе. Помоуали им от усей души.

Я ей (мачехе) чужой чёловёк. Пожили они, отец заболел. Такой он нехороший человек был. Зверь, пил безбожно, бил меня и деда. Почему, у оворит, ты не называ(е)шь её мамой. Побил сильно, ударил у у лаз, волосы выдер. Шла с женщинами, боялась еуо. Мне уезжать с Марыночкой. Суседка зашла, у оворит:

«Зайди к отцу, он плохой совсем, болеет сильно». Пошли мы у баню. После бани дай, думаю, пя(тьде)сят урам выпью. Ну, думаю, пойдём к нему с дочей. Мне отец уоворит: «Что, дочь, пришла на моё труп посмотреть?» Я села на стулик, а у неуо слёзы руч(ь)ём, помирает. Я уоворю: «Найди там маму, расс... и расскажи, как ты издевался надо мной, обскажи ей усё». Уоворит, что к моему приезду снех заметёт дорожки. И точно: умер...

«Вот у церкву щас ходят...»

Баркова Анна Павловна, 1921 г.р.

С. Черновка Свободненского района Амурской обл.

Беседовала Назаренко О., 2001 г.

Обработали ОглезневаЕ.А., ЕалимоваД.Н., 2004г.

- Вот у церкву щас ходят токо в одьну-у, лобами в пол стучать. Ну што толку? Што оно даёт ето? А? Оно ж ничё не даёт. Денеу оно ж не даёт. Дожьжя оно не даёт. А бьются старики уоловами, лобами вот. Ну?

- Ну всёравно люди надеются же ...

- На шо на еуо надеяться, ни на чё я не веру в ету. Не веру ни ураму вот это во(т). Я знаю, что человэку ви дайте работу, и он тода пойдёт у церкву. Это я понимаю там. Поют краси-иво - да, постоять - да, очень красиво там, у церкви. Но кода у олодный человэк пойдёт он, уоловою... Пацано\у наберуть - оны там хрэстятся, а оно уолодный, хлеба не видит, куска хлеба. Вы дайте рабо-оту, откро-ойте всё: хфабрики, заводы. Вот люди будуть работать и в церкву будуть ходить. Ну это, конечно, я не уоворю ... не отказываться от церкви, от этого. Ну что, ви их и заставляйте и бейте лобами - оно ничё не даёт это. Ну? А то люди вот как страдають. Хлеба нету, а? Куска хлеба нету. А чё эту булочку, если она возьмёт, да я вон сразу чуть не съем! Как щас страпають, ой-ёй-ё! Наливають жидкое в форму. Она спечёт, а там вдави - в этом ничё нету. Хорошему мужику и зараз даже нечего исть. Ещё друуой раз хорошего привезуть, друуой раз - ой! Нечего исть там.

Это как один парэнь тожа передавал. В книжке было. В войну ето. Вот отца забрали, вот мать его как, э-э, вечер, так и хрэститься надо. И хрэстится, и меня заставляла. И я хрэстился и хрэстился, и она ж лобом бьёт, уоворит, пол. Ну? Чтоб папка вернулся ис фронта. А потом уоворит: «Мне уже так надоело, мамка, мне уже

надоело». А вона - всю ночку. Как она терпит? С вечера и до утра. И хрэстится: «Да папка вернётся, надо, ето-о, проси-ить бо у а, надо хрэститься». Ну и вы чё ли думаете? Да, уоворит, я уже взрослый стал. Пошли они с дешчонкой купаться, куда-то он уехал, учи-ился, и (г)де-то там познакомылись и пошли купаться. С девушкой. А у ее хрест. То он сам носил хре... хрест, а то, уо(в)орит, я и снял. Ну, когда я поулядел: у ее хрестик. «Сними. Ничего ето не верь». А она уо(во)рит: «Почэму?» «А знаешь почему? Как я молился, шоб папа вернулся, а папа и не вернулся, а мама, бедная, четыре уода лобом била пол. С утра, то ес(т)ь с вечера и до утра. И папа не вернулся». И вот я, уо(в)орит, за ето. И снял я, уоворит, я тоже, уо(в)орит, таскал, я и молился, а щас, уовор’(и)т, ничему не веру. Уоворит, не тас-кай, это всё-о, уоворит, ложь. Уже как мне, уоворит, своей семьёй я посмотрел, что мама делала, бедная, и вот, уоворит, ничего... Уже война кончилась, кода один, говорит, дойшёл человек с хронта, а они вместе воевали. И оны, уоворит, до у оворилися: если ты, уоворит, будешь живой, заходи, заходи в первий, кода в деревню зайдёшь, первий домок мой. Если я по_уибну, скажешь моей семье, что я по_уиб. А если я буду живой, а ты погибнешь, ты скажи, где ты живёшь. А он уо(в)орит: «А тоже, уоворит, живу, в одной деревне, большая ш’ибко деревня, аж на самым краю, еще, уо(в)орит, туда да-алыпе, там хуторок такой маленький. Там я живу». Ну-у, уоворит, я то да-а, уоворит, пойду да р(ас)скажу. Ну, а етоть, тот, который парень-то хрэстился, он поуиб...

«И прышли, это-о, беляки»

Шменделъ Марфа Яковлевна, 1917 г.р.

С. Красный'Луч Архаринского района Амурской обл.

Беседовала Архипова Н.Г., 2003 г.

Обработала Н.ГАрхипова, 2004г.

- Я wot такая уже была, wot такой woTa девотшкой, как щас знаю. Хоть и-и, конетшно, уже старая, тшуть-тшуть знаю, как была с беляками won на*.

- А из-за чего война была?

- А тшорт (черт) их душу знае! Kayo они дялили? Не знаю. Не знаю даже... И вот тады с белыми наши (воевали). И мой отец как ушеу на хронт тады, пять лет

woeBay там. А кады уже это-о, как-то закончилася won на, пришёу. И он быу у нас каваляристом, мой отец.

— Ну, рассказывайте, как отец с беляками воевал.

— А-а... Ну вот, он пошёу на еты-ый... Ну как? На хронт. Тады как-то woe вал и по сялу-у усюду, тшёрт яуо знае! Так беляки зашли в дом. Wot как шитшас знаю: у нас быу такой стоу, круулый-круулый, wot так стояу посерёд хаты. И прышли, это-о, беляки. Баба подуотовила wee, а мать уехала как-то за солью куда-то - не было соли cowceM. И-и она-а уехала. А тады ж ни са-ахару, нитшаво нету. А яны же что, етые, мордовороты етые? Посадились woKpyx стола, а я была wot ма-аленькая wot - по стоу - wo(t) так woTa. Я wot так бородой по стоу только доставала. Бородой. Ей-боуу, wot як шитшас знаю. Да. А яны тшай пьють и так цукерку-то насыпали. Дак яны-ы w етый, wot w такой носовой платотшэк насы-ыпапи, и на стол так wot. Один уоворить: «Давай рябёнку отрэжем хлеба кусотшек». А я wot - о-о-ой! - woBeK не видела са-ахару. У нас быу сахарын какой-то, тшорт яуо душу знае! А я уляду думаю: «Уосподи! Уосподи! Миленькие!» Какие у мене мысли! «Как я, - уовору, - вас накормлю wchx!» Хватану за етый платотшэк и по полу рассыплю! Это что ето такой ум, это сказать! Один уоворыть: «Давай рябёнку отрэжем». «Нет!» Друуой — «Нет!» Такой страшный. Борода wo(t) ет-такая. Страшный. «Нет!» Ну, нет, так нет. Так и пьють чай, да пьють чай, да пьють... Я стояла-стояла, за етый платотшэк цап! тр-р-р! и сама... Беуом и под, wo(t), петш. Я под петш туды далёко залезла и сяжу тама. И он: «Застрялю тую дewкy!» А той уоворыть: «Не троуай. Я уоворыу, дай рябёнку! Не троуай!».

Беля-ак, беля-ак! «Я уоворыл, дай рябёнку». А ён тады уоворыть: «Wot и не(т) - не троуай!» Так и в доме ёны жили.

Семья была у некоторых домах по десять, а у нас было у сямье двадцать тшаловек. Нераздялённая семья, пока уже кончилась эта wofiHa. Сами делали ме-ельницу у нас мужики ветряную. Сами сделали ме-ельницу после етоуо, и-и мельница эта была тады. Сына отдялили тады, через дороуу отдялили уже. С дятьми. И с детя-ами wee уже отдялились. Нас на посё-олок. Уже посёлки резать стали, на посёлки. Тоже давай, это, и нас с сямьёй туда. А тады что, стала как бы опять won на, wot. Кулаки были. Деда мояуо w двадцать дewятoм уоду выселили w Сибирь с сямьёю... И было нас мноуо, а тада остауся только отец мой. Отдялились. Так и сын

отдялиуся. Мы на посёлку жили, нас не тронули, а сын напроти\у жиу деда, и тоже выунали с дятьми. Wee попомёрли в Сибири. На Колыме их у лес. Там лес. И wee попомёрли. Одноуо змея укусила... Бабу змея укусила. (С)пярва писали, а потом перестали. Wot. И wot та-ак тады. Уже woiiHa стала, мельницу попожули, wcq попожули. Отца убили, и wot так wot и пошло, и пошло, и пошло.

* Вспоминает о жизни на Брянщине.

«Твою сямью wch) живьем немцы забрали, увязли...»

Шменделъ Марфа Яковлевна, 1917 г.р.

С. Красный'Луч Архаринского района Амурской обл.

Беседовала Архипова Н.Г., 2003 г.

Обработала Н.ГАрхипова ноябрь 2004

- У мяне отца убили и мужа у мяне убили. У мяне, правда, дятей не было от nepwayo мужа. Мужа убили. Ой! WoiiHa эта всех...Да-а як была wo(t) won на и з немцами*.

Наше еяло wee было ж под немцами там, увсё. Wce-wce. Бряньск это ж ув самых лесах, там же етые wee у нас, партиза-аны.

- А нем1(ы у вас в домах жили?

- Не-ет. У нас яны не жили, а яны боялися. Знаешь, у нас wo(t) так заросли были. Боялися. Ну wot кусты wo(t) так. Кусты. Яны боялися, что партизаны есть. «Партиза-ан надо! Партиза-ан!». Боялися отшэнь, что они с кустоу палили. Яны у друуой дяревне стоять и вот мотаюца ту-уда - сю-уда.

Одну дяучонку взяли сабе... Взяли партизаны деуку сабе, ну, как знаешь, живуть в лясу партизаны и-и взяли сабе вот такую деуку, ну ужо w3poCTyio, конетшно, не пацанку. И-и дoyowopилиcь, как (в)он уже так, чтобы она wot ездила по сёлам, разузнавала, уде немцы. И дали ей лошадь, дали ей возок ус санями. Возок. Понимаешь, какой? Сани з возком. Чтоб она ездила и передавала етым партизанам. А яна-а взяла разузнала партизан да передала немцам. Як давай тама их лупасить. Ско-олько партизан попогибло-а, ай-waft-waft-waft! А там один, самый улавный был. И ён сколько (о)хоти\¥Ся за этой дewкoй! Сколько (о)хоти\¥Ся. A шеё-таки поймал яе. Поймал ету дewкy... Ён не бил, не бил. А-а так же самое, как яна ездила, wot на етом же wo3Ky, ну-у, конетшно, не на том, а на друуом уже, ето-о, привязал яё за

ноуи сзади, wot так wo(t) за ноуи привизал, уолова по зямле... И во wcio пору, и по кустам, и по лясу, а ёна трепется за ноуи к сани привязанная. И разьб-бил на куски, только (о)дни ноуи осталися.

А у етоуо партизана сямью попобили. Там же такой лясок. У льляску жану яуо взяли w тюрьму. А ён-н такой, часто забеуал домой w окно открыто. И сделали окно открытое. Думають, ночьчу прыбяуить потом. Он выскотшыу w окно и пошёл, пошёл. Ну-у, жану забрали, и жаны сястру забрали. Дятей кинули одных. Четверо. Чатыре девотшки...Ну-у... Кинули дятей в доме, а-а жён побрали. Немцы... Немцы....

Ладнэнькие были девотшки, и из друуой сямьи их взяли. Это, мол, девотшки, так сказали, чтоб улядели. И вот ёны, немцы, жану ету забрали, и сястру яе забрали, посадили w тюрьму. Потом зь етой тюрьмы подъехали немцы, забрали етых дятей, и-и баб тих забрали под Клинцы туда. У нас Клинцы, там лес такой, уосподи. Такой лес! Здоро-овый, под Клинцами. Самая там, это, лоуля была. (В)от. И-и оны туда, немцы, забрали ету жану, сястру яе, дяте-ей етых четверо. Девочки wee были. Одной где-то лет тшатырнадцать, одной тшуть поменьше. И, о уосподи, что они издевались. А етому, улавному, уо(в)орять: «Твою, — уоворить, — сямью wcio живьём немцы забрали, увязли». Улавный партизан был, улавный. И ён-н на коня и туда, под Кли-инцы. Нарядиуся, знаешь, как то(г)да - нищим, уо-осподи! И ёны дажа яуо ни ууадали. Ёны там стоять, там хо-одуть, топчуца. А нельзя ж стрялять, там их уйма! Не(ль)зя стрялять. Что ёны делали! Ой! Милые! Что ёны, ой-ой-ой-ой. Жану ету в отшэрэдь положили. Жану. Сястру тоже. Девотшку ету большую тоже. А етот wcq улядел. И стау, знаешь, какой... от HepBOw. От HepBOw такой стау, от HepBOw. (Вздыхает). Ой, уосподи! И тады там же они wchx и расстреляли. А маленькой, самой маленькой было пять лет. Да weдь ну ма-аленькая, нитшо не понимаеть. Дають немцы конхве-етотшэк, тое-друуое. Там же дяревья во! Два бяри Tn^oweKa, тры - дepewo не (о)бхватить. Там такия дяревья! Ну wot у won ну одны етые пни пооставалися, а, ета-а, макушек не было. Нитшё у о не было. Снарядами wcq посбивали. И wot етой девотшке дали конхфет, дали wcё. Бяреть немец, бяреть (в)от так на руки яё, (в)от так. К сабе wot ета-а ноуи и-и рутшки, к сабе wot так, а спина wot. Спинка. Бяре(т) и к дepewy wo(t) так wot хрясь! Пополам! И ён то(г)да

як сядел, так и ошалапёл и ничё у о ни помн(ит). (Плачет). Один, а подойти нельзя! Яуо ж ... ой! Уосподи! Ой! Ой! Ой, уоре. Потом ён оттуда вярнууся, девотшки, миленькие, вярнууся (от)тудова. Ой, как давай же ён ловить! Как давай ён ловить! Уосподи! Не щ-щадиу ни сямей, (в)от, ни дятей, таких, что йдуть к немцам. Как их? Ну, предатели етые. Полицаи. Каждоуо, каждоуо, каждоуо шловиу, каждоуо шловиу, ско(ль)ко полошиу! Так он, як шойна кончилась, уосподи, быу у посёлку, ён у селе тама жиу. И сделали як уже дом яму, дом спали-или, и стау он так: тшаловек, уляди на еуо, хороший, стане(т) (в)от разуоваривать, ему (в) у олову, нашерно, (в)от так толк! Потом давай яму в лясу вырязати лес, дом яму построили, чтоб ён у нём жиу после шойны. Так шсё попалили. Ой! И ето, на каждом пни (шот подрезають дерево - шот так - пень), и на каждом пни: «Строй - жить не придёцца». На каждом ножом повырезато на этом пни: «Строй - жить не придёцца». Строй дом... Жить не придёцца... Он пожил-пожил, даже жаниуся, девотшка родилася, учителку взяу, хорошо жили. Поминау девотшек своих, что у яуо побили. Одна, друуая... А уже он сам от нервош, от нервош умер. Умер. Яуо похоронили. Там у нас уород Сураж, у ород тоже. Знаете, что тока не делали, ко(г)да памятник поставили. Повесили собаку на памятник. А об у оро ди-или яуо шсё. И сторожа стоять и ничё у о нихто никак не поймають Это ж так было столько предателеу, уосподи! Предателеу так ловили, топили, як собак.

* Вспоминает о жизни на Брянщине.

«И ничего не поделаешь...»

Горлов Иван Петрович, 1921 г.р.

С. Москвитино Свободненского района Амурской обл.

Беседовала Мальцева Г., 2001 г.

Обработала Оглезнева Г.А., 2004г.

Родился в Воронежской области, Воробьёвский район, Никольский сельсовет. Три класса не окончил - пошёл на работу. Была возможность учиться, но потянуло, пошёл в бригаду, в колхоз быков обучать. Не один я, многие ребятишки обучали. А потом стали работать на них. Уборка - снопы возили, скирдовали. Сенокос - стога возили. Государству на бычках хлеб возили сдавать, свеклу. Пацаном был - сноп на вилах поднимал в двадцать-тридцать килограмм. Когда поменьше был - воду носил

во время уборки, косарей поил, погонщиком был. Тогда же были лобогрейки (?) и водоноски, так вот мы на водоносках. Один пацан верьхом сидит, управляет, другой воду разливает. А в школу-то ходил в лаптях, несмотря на то, что возле Москвы жил. Это после революции стало легче. Стали строить деревни, колхозы, совхозы. В церква ходили, так просто, интересовались. По малолетству залезешь на колоколен другой раз: поп молебен читает, пацанам-то интересно. В двенадцать лет я в комсомол вступил. Колхозы возрождались, а были диверсанты. Это сыновья кулаков и богатеи на вредительство перешли, жгли скирды, хлеба. А мы на охране. Начальник говорит: «Ребята, жгуть нас, жгуть!». Вот и ходили, подкарауливали в ночное время. Так в школу я и не вернулся, работал. С тридцать восьмого года я четыре пары быков обучил и работал на них. Отец - инвалид первой империалистической войны, потерял ногу в Германии. Мать, да нас я и ещё трое сестёр, и отец-инвалид, так и жили.

В тридцать девятом году отец записался на плановое переселение сюда, на Дальний Восток. Двадцать четыре семьи в эшелонах ехали. Коров, кошек, собак, чё хочешь с собой брали. Приехали сюда, в Москвитино. Москвитина была пустая. Все ненавистники Советской власти работали на золотых приисках, им лучше жилось. Это только обида у них, что их выслали, репрессировали. Мы-то на трудодни работали, а они хорошо зарабатывали. Здесь нам всем дали дом навечно, закрепили бесплатно всем семьям. Мы хоть оттуда корову привезли, а тут были бедные-бедные. Из-под Иркутска, из-под Читы, староверы назывались. К ним в дом не зайти. Воды попросишь - они свою кружку не дадут. Ну, мы все по-настоящему, как взялись работать. Лес сплавляли. Я стал работать прицепщиком на тракторе, боронил, сеял. Во время уборки штурвальным работал. Послали меня потом на курсы, в Бурейскую школу комбайнёров. Шесть месяцев там учился, в сороковом году закончил. Приехал, дали мне комбайн. Отремонтировал его, и стал работать во время уборки. Нас два человека училось, вот мы вдвоём и работали.

С половины сентября меня стали тягать на призыв, в октябре призвали. Попал в пехоту, тридцать четвертая стрелковая дивизия, сто тридцать четвертый стрелковый батальон. Как попал - и до конца. Война началась, мы по тревоге с Еврейской автономной области, и вверх по Амуру по-над берегом шли. Шли только ночью, суток двое, трое пешком в полном снаряжении до деревни Благословенной.

А там взгорье каменистое. Ну, мы накопали землянок, стали их перекрывать, стены жердями и пиреем закладывали. Рвали пирей, резали и им перекрывали. Окопы, траншеи, доты строили. Война идёт, а мы укрепляемся, готовимся. Сопки каменистые, а мы их все изрыли кайлом и ломом. В это время Япония ждала победу на западе, в Германии, чтобы отхватить Дальний Восток по самый Байкал. Вот мы и готовились воевать с Японией. Тяжело было, ели через край с котелка чумицу китайскую, ходили в обмотках. Как зима, уходили в дальний край. Японцы могли ходить по Амуру бесшумно. Зимовали в землянках, копали и зимовали. От Биробиджана по хребту проводили дорогу. Писали заявления, чтобы на фронт отправили. Я был командир отделения, третий разведвзвод, первый батальон. Амур форсировали на американских средствах, амфибии назывались. Ни одного выстрела со стороны Японии не было. Они уже чувствовали, что мы готовимся воевать с ними, вот и отошли.

А у нас направление на Харбин. В дождь, на лошадях, лошади были с Монголии, маленького роста, и мы на них по горам, а с этих гор как дадуть-дадуть из артиллерии, чтобы сдержать нас. А тут ещё смертники появились, японцы. Весь обвешанный гранатами, и вот бросается или под танк, или в окоп. Иной раз в колонну роты тихонько проберётся и ножом в спину, полроты вырезали. А в деревню не зайдёшь, там диверсанты, опасно. Если бы немцы так сопротивлялись, как японцы, нам бы не жить. Где-то с неделю мы вели наступление. Отстали мы. Меня командир роты вызывает и говорит: «Вот, отправляем тебя на подкрепление». Четыре пары лошадей и четыре ящика боеприпасов дали, и отправился я с отделением назад. Ну, встретил я наш взвод и пошли мы догонять своих. Продовольствие кончилось. Один раз был внезапный обстрел. Мы шли на Харбин, и вот город на той стороне реки Сунгари. Там переезд был, дорога-то грунтовая. Солнце уже на закате, а кукуруза там двухметровая, и по сей день вспоминаю эту кукурузу. Сколько мы пытались - не вырастили такую. И вот нас обстреляли, но у нас ни одного поражения. Стемнело, лежим, а комары-то жучат. И ударить нельзя. Ударишь, а каска - «дзинь»! Нельзя обнаруживать себя. Лежим, смотрим: в темноте силуэт. Приказано не стрелять. Вот он поровнялся с нами, и тут взрыв около его. Оказывается, бросили гранату наши под него. И тут второй взрыв, и так только слышу - осколок мимо меня, а потом огонь три раза, и всё затихло. Через некоторое

время с левого фланга видим: кони, конница идёт. Но командир войска не допустил их. Крикнул: «Стой!». Они стали, потом опять дальше. Он опять: «Стоять!». Затем слышим приказ: «Огонь!». И началась перестрелка, но они убежали, мы их упустили. Затихло. Сзади появилась колонна машин. Ну, думаем, нам сейчас и дадуть. Только свет их машины стал нас достигать, а по ним сзади как дадуть, и так и замерла их колонна. Солнце взошло, нас послали в разведку обшарить кукурузу. Ничего мы не нашли. Только наш один убитый и один гражданский японец. Стали его обыскивать, у него рюкзак, полный всего: материала, сукна, часы, припасы. Командир приказал добить, и убили его. Всё забрали; друг хотел часы забрать, а я сказал, что не надо. Коней видели перебитых, вещмешки на них навешаны были, мы всё поснимали. Вот и поджились продовольствием. У китайцев иногда продовольствие забирали. Смотрим: два кабанка ходют. Стали на руках китайцам объяснять, они поняли, сказали - забирайте. Мы их застрелили, опалили на палочках и съели, подкрепились. Кабанки-то килограмм под сорок были. Через несколько дней нагнали мы свой батальон. У китайцев позабирали коней, у них-то лучше. Нам комбат потом дал жизни. Сказал: «Зачем мародёрством занимаетесь?». Мы сказали, что беспризорные были лошади. А он говорит: «А вдруг заразные?». Потом пошли мы вместе с батальоном. Меня в одной перестрелке контузило, после взрыва у меня шум образовался в ушах. Языком не мог шевелить. Врач посмотрела, сказала, что это временно. Речь восстановилась, а шум остался: звенить, шумить. Я и на курорт потом ездил в Одессу, там и промывали, и продували, и электричеством - ничего не помогло. На Украине, говорят, есть профессор, всех лечит, только себя не может, к нему бы меня. Двухсторонний неврит слуховых нервов. После демобилизации меня комиссовали. Я там в военном госпитале провалялся, вернулся оттуда.

Старики тут, в деревне, отец без ноги, одна сестра замуж вышла, вторая на выданье. Тяжело. Сестра говорит: «Отправляйся на флот». И вот я после демобилизации в «Эпрон»*. Меня приняли на подводный катер. Когда я обратился, чтобы уволиться, меня не пустили: понравился я. Уже коммунист был. Не пускают меня: «Вот давай мы тебе дом и стариков перевезём».

Однажды иду с Малой Сазанки, машина американская едет. Я поднял руку, она остановилась. Ну, сел, разговорились, поехали до Москвитино. А это,

оказывается, был заместитель райсполкома. Он меня звал к себе. Я сказал, что подумаю. И вот вызывают меня в райсполком. Говорят: «В деревне тяжело, ты же коммунист, переходи сюда со стариками, направляем тебя по партийной линии». Вот так и пошёл. В сорок седьмом году меня избрали председателем сельсовета в Москвитино. Стали работать, а что толку? Сила-то вся осталась на фронте, а те, кто остался в селе - больные и раненые. Вот колхоз: кругом одни женщины и мужики хромые. Нас одновремённо три человека коммуниста было, а меня секретарём избрали, и с меня и спрашивали за колхоз. Потом совхоз начался. И уборщица больше меня, секретаря парторганизации, председателя сельсовета, получала зарплаты. А мне охота поднять это село. Тут один клуб был, церквушка, я говорю: «Клуб надо настоящий, культуру надо поднять». Стал договариваться. Так и так, говорю, денег надо, всё разваливается. А мне говорит начальство: «Собирай налоги, начинай». Я два человека дикарей нанял. Они за два дня мне лес нарубили, оконные переплёты, потом дверь, всё сделали, пол, потолок. И всё, отстроился. Я им за это за селом кочки на покос отдал. Они накосили сена на этих кочках, и рады ещё были. Школу потом построили, сельсовет, медпункт, дом для учителей, и всё за три года. Колодца, кладбища - всё огородили, поправили. Потом я договорился, навозили мне граверу, грейдер пустили. Такую дорогу сделали! А вот зарплата низкая была. Уже и женился, жену перетащил, а стыдно перед ней. Решили бросить всё, хоть и поощрения мне тут, и награды, и на выставку. И вот в шестидесятом году пошёл я в райком партии. Написал заявление: освободить меня со всех должностей. Пойду на комбайн, я же механизатор. Долго меня освобождали, своих кадров нету. Трижды пришлось приниматься заново за должности. Потом, когда меня сняли, предложили управляющим. Я говорю: «Да я на самую низкую, бригадиром пойду». Нет, говорят, давай управляющим. Но я всё же убедил, пошёл бригадиром комплексной бригады. Жена главным бухгалтером устроилась. Уборка кончилась, и я на расчёт подал заявление. Ушёл я в город, в мастерские. Сколько работы мне предлагали, любую работу выбирай. А я говорю «Пойду в столярки слесарем». Пошёл, а там шум, не могу в цеху работать. Я, говорю, простой работы не боюсь. Пошёл плотником. Поработал, но всё тянет в деревню. Потом вызывают меня в горком и говорят: «Всё хотим мы тебя вытащить из этой деревни». Председателем колхоза в Сычёвку предлагали, я наотрез отказался. Тогда мне предложили в свою деревню. Вернулся я

туда. Мне квартиру три раза давали в городе. Потом, в последний раз уже, сказали: «Дом достраивается пятиэтажный, дадим квартиру». Я говорю: «Пойду туда, где самое трудное, я не пойду в управляющие, буду бригадиром животноводства». Стали строить типовые коровники. Я, значит, подсказываю как лучше, а они говорят: «У нас проект». Я говорю: «Проект проектом, а где удобства?» Стал делать по-своему, и тут ко мне делегация за делегацией. У них там вся документация предвыборная пропала, стянул кто-то. За это всех председателей, секретарей исключили. А кому работать-то? И опять ко мне: «Пошли председателем, ты уже в годах, авторитет имеешь». Я говорю, что не пойду, сейчас уже не то, что раньше. Я в четыре утра наравне с доярками встаю, уже сердечко пошаливает. Зарплату обещали повысить, а я не согласился всё равно. А тут ещё в аварию попал, ногу сломал, ампутировали, вот с протезом теперь. И ничего не поделаешь. Это мы с Валеркой, зятем, ехали в деревню, а навстречу выскочил на «Ниве». Ну мы перевернулись, меня придавило, и отрубился. Когда очнулся, смотрю: «Нива» разворачивается, и наутёк думают. Я кричу Валерке: «Беги, не дай удрать». Он вылез, догнал, а там председатель горкома. Они с друзьями на даче гуляли, ну и водитель поддатый. И ничего мы не сделали. Валерка говорит: «Всё целое?» Да я вроде ничего, только ногу придавило. Хвать за ногу, а она болтается. Ну всё, перелом. Шестой год с протезом. В сельсовет не в состоянии уже по инвалидности. Пошёл инженером по технике безопасности, вот работаю, несмотря на группу, несмотря на инвалидность.

* «Эпрон» — Экспедиция подводных работ

«Раз Нестор не идёт в колхоз, значит, он знает...»

Григорьева Екатерина Нестеровна, 193(7) г.р.

С.Юхта Свободненского района Амурской обл.

Беседовали Архипова Н.Г., Оглезнева Е.А.,2001 г.

Обработала Оглезнева Е.А., 2004г.

Звуковое сопровождение +

- Бабушку помню... П(о)тому что нас когда выслали, мы репрессированные же, и в тайге жили, бабка всё больше... Мама, отец работали, уоняли на работу. А бабка-то с нами была. Две семьи вот. Дяди Харапона... Харапоном, мы не Ферапонт

называли, а Харапон, дядя Харапон. А это... трое детей, и нас четверо было, и всех бабка досматривала.

- А откуда выслали, откударепрессировали?

- Ви(д)ите, это... Папа не пошёл в колхоз. А-а соседи все вот и-и, с этой веры, они знали, ну, папа и-и дед, у них книги были, они читали эти книги церковные, во-от. Ну, мама малограмотной была. А они что? Раз Нестор не идёт в колхоз, значит, он знает, он вычитал, он знает - и мы не пойдём. И всю эту, всех (смеется) и выслали, и всё. С колхо... не с колхоза, ещё в колхозы только начали организовывать.

-Ас собогї всё хозягїство везли?

- Ну!.. Забрали! (С иронией). За неделю всё забрали, ничё, ничё не дали, ничё! Ребятишек - на! В теле у у посадили и повезли. В Свободный привезли, потом в Мазановский район нас увезли. А тут в три(д)цать третьем году, с Мазановского района нас приехали, забрали. То же самое: родители на работе, а нас, детей, с бабушкой, всех на пароход, родителей с работы на пароход, мы ничё не взяли ни одеться, ни поесть, ничё. Ещё один милиционер на-а бабку нашу... А у нас, это, бабка мне дала, я-а... мне восемь лет было, дала мне в руки одного-о мальчишку, это моего брата Костю, ему пять лет было. Назарке... Назар - второе, видите, имя. Назарке было-о тоже пять или шесть лет. Она дала мне их в руки, сказала: «Не выпускай!» А идти надо километров пять до-о... по Селемдже, до-о пристани. Вот. А-а одного взяла сама так на руки, другого на руки, а-а Нюрочке сказала: «Ты вот этих держи». Ну, в общем...

- Одни дети?

- Одни дети. А уж милиционер говорит: «Бабуля ! Ты возьми хоть кусок хлеба, хоть в чё-то заверни. Они же за-а... вот отойдёте, они заорут есть. Так она хлеба к... взяла и мене завязала, это я уже постарше была, восемь лет, постарше. А-а брат старший, было ему десять лет, он уже на работе был с родителями, на покосе. Во-от. И разрешили только хлеба вот взять немножко. Остальное всё... скот на па... на пастбище был, а-а вот это мелкий скот, свиньи, э-э, и эти куры, это всё осталось. Кому это осталось? Нас отвезли сорок километров по-о Селемдже, до Норы, до Нбрска, а потом по Норе туда в тайгу уунали, и до декабря. А в декабре коней подоунали - и везти. А-а нам даже одеться не в чё, ну ходили мы там. Так

собирались, милостыну просили. Кто мог дать чё... Какую одежонку какую... Ну, в общем, как могли. А-а... на сани посадили, соломой в основном укрывали в декабре. А чё нас?

- А дети все выжили?

- Нет. У нас двое умерло. И бабушка. Бабушка воспалением, пока мы доехали, и всё она ж больше их держала меньших, собой грела, а сколько она могла их науреть... И они простыли, и она простыла. Где ж, где же выживешь? А мы восемь лет вот, десять лет мы бежали. Вот колонну гонят этапом по Зэе вверх, они-то сидят, милиционеры, на лошадях! А мы-ы... шли пешочком. По Зэе. Соунали нас, отвезли туда. А потом уже привозили летом, всё везли-везли-везли баржами. Вот баржа идёт с Украины, украинцев привезли. Один раз баржа шла, и-и народу там на барже, белые... Ну, напууались, думаем чё такое? А это белорусов везли. А у них-то одежда вся белая. Ой, и мужчины, и женщины, всё белое полотно, белое.

-Некрашеное, да?

- Некрашеное. Лапти... а мы-то не знали лапти. Наши все-е, вот жили у нас, носили моршни. Так называли вот кусок кожи, вырежут вот такой круг, эти дырочки наделают, ногу поставишь, шнурок затянул, и обув. Вот на лето эта обув называлась моршни. Вот это самое и нам всем выр... из кожи, кусочек всё-о или с какой плотной тряпки, и-и мы уже обуты (Смеётся). Ни тапочки, ничё не знали, а-а так бегали. А они в лаптях приехали, ну первый раз вот я увидела, лапти эти все. Ну не знаю, как их высылали, ну, привезли. Белорусов, потом украинцев привезли, потом привезли э-э, это, с Владивостока. Там Манзовка есть. Ну, в общем, сёла которые побогаче тоже так, кругом подбирали. Очень много молотили людей, бараков настро-оили, и-и мы жили. Вот стол посёредине барака один, дли-инной, там нары, там нары, семьями. Если есть занавесочка, ещё занавесочкой семья от семьи отгородится, если есть тряпка какая. Ну потом стало всё-таки, это, тридцать пятый год уже, кой-где и-и матерьял появляться, где-то купи-ить можно было чё-то. (Вздыхает). Но плохо было.

- То есть это вот тридцать пятый год. А начали выселять вас с Гурана, это какой год был?

- Это... двадцать восьмой год, тридцатый год. Вот с села выуоняли. А с Мазановского района в тридцать третьем году. Вот осенью. Токо привезли сюда в

Мазановский район, токо начали обживаться немножко, вот понастроили не землянки, уже кой-(к)то домики построил, ну в землянке в основном жили, вот, и тут опять высылать. Опять переуонять надо, ну в леспромхоз, нужны были рабочие на-а лесовалы. Лес валить. В тайуе. И вот туда унали.

А мы уже подростки сучья рубили, носили... наши-то раньше только на лошадях вот. Дерево повалят, обрубить надо сучья, мальчишки уже были, подростки обрубали сучья, а нас туда зауоняли, мы эти сучья носили на... в кучу, и сжига-али. Вот сейчас же лес нисколько не бере у ут, а тогда-а... строго с нас спрашивали. Свалил дерево - убери. Чтоб не было завалов таких в лесу. Ну а ... то дрова пилили, то ещё что. Парбмили же лес, сплавляли. Вот эти, плоты идут. Их связывали берёзовыми... эти, кусты рубили берёзовые, по два метра, по три, тонкие, а потом их грели на костре, и крутили. Это мы вокруг столба. Идёшь, его крутишь, это уже тоже подростки делали. Вот, скручивали этот, и ими сдерживали этот лес. И потом плот ... щас-то всё крууом канаты, да всё, а тогда ничё не было. Вот этими дерев... этими прутьями и связывали плоты. И от нас оттуда возили сюда, в Свободный. В Благовещенск. На сплавные конторы, у де лес нужен был. Да и торговали же лесом с Китаем. Продавали плоты.

- А отец уже и не верш в бога?

- Отец не верил. Д-да и мама. Иконы... у нас сильно комендант был такой, придурок-гитлер. Вот. Он мог топта-ать эти ... Женщину если захватит, старушку за-а моленьем, о-ой! Издевался как хотел. Сажал в баню. А это одну старушку, дак отселил совсем отдельно, в тайге. В землянку её. Так крадучи беуали. Это белоруска. Нет, полячка была. И она лечила.

Как змея укусит, значит, скорей к бабке. Мы беуали к ней. Прибежи-им, она напоит нас травками (смеётся), у неё травки все. Хлеба ей принесём. Чё? А как же? Ядвига она была, бабка Ядвига. А-а Бронька, её сын, был как раз ровесник мне, а Станислав, тот постарше был. Стасик. Вот. Такие имена у них польские.

- А откуда они взялись здесь?

- Да везли всех. Везли с Запада, везли эталонами, везли. А вот сюда в у-у... эту в Юхту, тоже привозили, вот привезут а-а на-а... эшалон вон там, на станции, сгрузят, а потом старались здесь где-то пристроить. И вот Юхта началась в тридцатом году заселяться, вот тут наше место, тут был сосновый бор. Потом стали

строиться. Сильно много людей погибло здесь, на БАМе. И боле-ели. Привезут, сотню привезут, а останется тридцать-двадцать. Остальные умирали. Хоронили в братских могилах. Просто в могилу складывали и всё, даже гробов не было. Не успевали. Столько людей! Из Белоруссии сюда везли-и, и с Волги везли-и, и с Украины везли-и, и с Молдавии везли-и. Отовсюду везли. Из-под Владивостока, то со Спасска.

- То есть можно говорить о том, что здесь не переселение, а поселение было, да? Сосланные люди?

- Сосланные люди, да. Сосланные люди были. Селились. Но были и переселенцы. Это седьмой год, восьмой-девятый год...

-Раньше, да?

- Раньше, ауа. И они заселялись, приехали и заселялись вот туда дальше вон, колхозы вон, Дмитриевка, они там. Но там тоже приехали эти, белорусы и-и украинцы. Они приехали по переселению. Когда Амурская область заселялась. А-а, это такие как Шевчё-енко, Жачкб-о. Кто ещё? Я-ащенко.

И они заселялись вот там, село рядом. И когда-а переселенцы были, вот, эти репрессированные здесь, им нельзя было ходить туда, к вольным. Ни в коем случае.

- Почему?

- Ну-у нельзя было, и всё. Не разрешали. Мы первое время учились отдельно, потом стали нас вместе учить с вольнонаёмными, п(о)тому что школ не было там, в тайге. Всегда нас дразнили, всегда нас...

- А дразнили как?

- Ну как? Кулак, буржуй. Всяко. Враг, враги народа. А дети - они дети. Знаете, как дети... где-то от родителей услышат, а потом-м очень ядовитые такие. И поэтому часто драки у нас были. Мальчишки отбой давали. Девчонки поплачут, а мальчишки подерутся. А чё ты сделаешь?

У нас сильно был комендант, Гусев... очень жестокий, не дай бох, кто вольнонаёмный... К нам э-э... мамины родители... они были не репрессированные. Они были... уехали на Сахалин, на Сахалине жили, потом оттуда приехали и хотели нас навестить. Мамин брат приехал. Так он дрался с ним, с комендантом, чтоб до мамы... он так и не пустил его. С наганом стрелял, но не пустил дядю Тиму к маме. А потом уже я ночью маму провела по тайуе, туда, к дяде Тиме, чтоб она хоть

увидела. И утром же привела, это километров десять, двенадцать вокрух давали. И он всё равно комендант пришёл утром проверить, мама дома или нет. Не уехала ли с этим, с братом со своим. Это уже мамины. Ну, мамина родня была... Отец (матери) остался, жена у него умерла, восемь детей. Двойнят она родила и умерла. И восемь детей. Он-н занимался охотой. Хлебопашеством не занимался, как мой отец.

- А он кем был по происхождению, мамин отец?

- Ну кто, ну как? Крестьянин.

-Нет, он русский был?

- Рус... ну вот, э-э... знаете, какие они вот, местные, гура-аны, можно так назвать, из местных вот мама и... Местная... Местная. Папа-то приехал оттуда, с Забайкалья, а мама местная. Как гуранка. Мама так же, как гураны, ча-ай этот сильно густой пила.

-А как называется? Просто чай?

- Так нет, он «сливанчик» называется, по-моему.

- Почему сливанчик?

- А-а потому что там сливочки сливали, там-м маслица туда, э-э... вот солили этот чай. И чай заваривали очень густой. А чаю такого не было ещё вот как сейчас чай, а-а собирали местный чай, местную траву. Вот, э-э... называли её в народе ещё как-то «молочай», а я вот э-э... услышала как-то передавали из Сибири, и назвали её так, как называла мама и бабушка: «багажан».

- Багажан?

- Какой-то багажан. Но-о это как молочай щас называют. Мы этот чай собирали мешками. Токо это... лист. Нам листочки. А он цветёт малиновыми э-э... метёлками какими-то. Вот. И только листья. Мы вот обрывали листья и вот. А заросли были раньше, полно, а щас вот кое-где только увидишь его и всё. А то большие заросли были этого багажана, а-а мама как-то его запаривала, обрабатывала, и он получался вот как действительно чай, такой мелкий, до того вкусный! Душистый! Вот мне всё время думаю, если попадёт я зап... сорву. Нарву. Но ме... (сей)час не стал попадать, нету. Заваривался густо-ой такой чай, заваристый! Заваривали этот ча-ай, туда сливки, маслице, со-оль, и вот... А дядя ещё... тётка, у нас одна сильно любила этот чай. А он его называл «жеребчик» (смеётся).

- А почему?

- «Ты, го(во)рит, и не знаю, почему он его... Ты мне налей там жеребчика» Не знаю. Я то(ль)ко слышала. Ну а так знаю «сливанчик». Тётка называла его «сливанчик».

- Екатерина Нестеровна, вы ведь учитель истории были?

- Я географ. А историю вела, потому что э-э... школы маленькие, нагрузка небольшая, географию нагружают обычно.

- Никогда детям не рассказывали настоящей нашей истории?

- Ну настоящей... а настоящую историю-у учили мы, с ребятами.

А вот ту, которую вы видели, историю? Не ту, которую в книгах писали

- А-а... Все молчали. Да. Молчали. Потому что...

- Страшно, наверно, было?

- И страшно. И кто знал вот, я же местная, знали. Вот. И-и я член партии была. Меня приняли. Я в комсомоле была, член партии. Меня приняли. В Гуран ездили, проверяли это всё. Ну, приняли. Я была членом партии. Но... Когда встал вопрос, учителя собираются ехать по путёвкам за границу... Мне сразу не говорили, а только так. Разные...

- Предлоги искали?

- Предлоги искали, чтоб то(ль)ко не пустить. И вот я так хотела в Болгарию, ко(г)да ехала группа наша и наши учителя, так я не попала, в Польшу хотела, так я тоже не попала. Как географ, как историк... хотелось. Вот. А потом мне уже муж говорит: «Чё ты рыпаешься? Чё ты не понимаешь, почему тебя не пускают? И не лезь ты на рожон». И всё. Это одно. Второе. Когда я-а была, вот работала в Маркучах, в Бузулях, вот здесь, в Разливной, и когда выборы местные мес... мес... местко-ом вот местные выборы, меня выбирали крууом. Здесь меня ни разу не предложили даже в сельский совет. Ни разу. Никто. Почему?

- Прошлое?

- Потому что прошлое так жили. А... вот я уже здесь директором была, там-то я заведующей начальных классов была, а-а здесь-то уже директором была, и членом партии, и обязанностей у меня сколько. Нет, пожалуйста. Зав агитпунктом ты можешь, быть пропагандистом ты можешь быть, раньше же-э обязательно всех

надо обойти избирателей, всё рассказать, вот. А выбранной ты не можешь быть. Ну как же, враг народа и вдруг выбирать...

- А как всё-таки вы получили образование?

- (Вздыхает). У нас школа была начальная. Потом э-э... да... А за сорок километров школа была семилетка. И так мне хотелось учиться, очень хотелось. И собралось нас несколько человек в эту семилетку, сорок километров. Ходить пешком, в школу. Ну вот мы-ы неделю там проучимся, а воскресенье бежим домой, чтоб взять что-то попитаться. Никаких интернатов, никаких питаний там, что мы с собой принесём, то мы и с собой брали. А потом начали строить у нас школу. Было четыре, пятый класс, построили, и я вот пошла в пятый. Вот. Я там не доходила, мама заболела, и я стала здесь в пятый. Потом шестой, седьмой. Закончила седьмой, как раз закончила седьмой, из Юхты перевезли семей десять или пятнадцать к нам. А девчата-то здесь уже жили, в Юхте. Они город знали, я-то не видела ни этого поезда, ничего этого, в тайге жили. Вот. И-и они: «Давайте учиться». И они увлеклись тоже, что будем учителями. В седьмом классе учились и захотелось нам учителями. Приехали-и молодые, раз школа только образовалась, молодые учителя. И-и девчата русский язык, немецкий язык вели у нас, математику парень вёл, и ещё что-то он вел у нас один, литературу вёл тоже. И такие были интересные люди. Такие они энергичные, они с нами всё устраивали, мы столько... и игры, и таки кружки разные вели, мы всё время были заняты. Чем-то заняты. Нам было очень интересно с ними, мы в походы ходили, и все эти ручьи, речки, всё это изучали, ещё и в географию меня потянуло. Во-от. И решили учиться. А как учиться? Нам-то нельзя никуда ехать. Вот. И в сорок третьем году этого коменданта у нас убирают, и приезжает другой парень э-э... с войны. Раненая у него рука была, и комендантом. Он говорит: «А вы почему сидите все? Вся молодёжь? Позаканчивали семь классов и сидите. Сейчас нужен... война идёт... Нужны люди на фронте! Если вы учиться куда не поедете, ежьжайте в фэзэо (ФЗО), ежьжайте в эмтээс (МТС), рабочие нужны крууом. Я вам дам справки. По этим справкам вы поедете». Только выдавал нам справки и говорит: «В Шимановск можете, в Свободный можете. В ФЗО. В Благовещенск не рыпайтесь. Белогорск тоже, и больше никуда. Вот в эти». Ну и мы поехали. Пое-ехали уже последним паро-омом, ой, ехали как! Ну доехали. В Свободный как вышла я на бууор, первый раз поезд увидела, аж села! Первый раз

увидела поезд! А уже мне было лет, наверно, пятнадцать-шестнадцать. Во-от. Ну и справки нам дали. Мы куда? Г де-то в Свободном надо искать, куда поступать нам. Нас человек десять девчат. А потом, ну это, одна говорит: «Знаете что? А чё мы будем тут ходить искать? Поехали в Биробиджан. А-а там у меня тётка, и мы там устроимся». Ну-у мы садимся и зайцами едем. Зайцами. А раныпе-э вагоны были такие, вот эти-и сплошное вверху, нары, вот эти нары сплошные, если туда залезешь, не каждый проводник там н-найдёт тебя, так мы зайцами там наверху и проехали. В Биробиджан приехали, подали документы, нас сразу приняли. Сразу приняли и-и в колхоз направили. Мы быстренько почему-то экзамены все ру... два экзамены всего сдавали, русский и математику, и-и сразу нас в колхоз. Так мы и уехали в колхоз, первый курс закончили, потом второй курс закончили, второй курс немного не закончили, нас ночью милиция вызывает: «Кто такие? Откуда? Как? По каким документам?» А у нас документов-то не было. Кто нам даст документы? Нам не разрешали. Нельзя нам выезжать было из села. Ну вот, вот этот, комендант, парень этот, он был более каким-то человечным. Он разрешил, и мы уехали. И вот учились. И когда нас милиция-то вызвала, и-и директор был у нас э-это... он то же самое еврей. С Ленинграда он был, эвакуированный, и как-то он тоже прогрессивным человеком таким был, и заступился за нас, и выхлопотал, нам дали паспорта. Нам разрешили доучиться, дали паспорта, но в паспортах показали статью, что мы враги народа п... политическую. Статью пиисят ... Писалось На... паспорт выдан на основе э-э статьи такой-то пункта такого-то. Всё. И мы понимали, что-о нам свой паспорт нельзя нигде показывать. Нас никуда не примут. Нигде нас не возьмут. Во-от. Ну и мы закончили. А-а билеты дают тоже по документам, у нас документов нет. Только приказ у нас был что, мы закончили педучилище и направляемся туда. Но меня направили, я очень хорошо училась, меня направили а-а в воинскую часть, на границу. Есть такое там Ленинское село, по Амуру. Вот туда. А куда я поеду с этим паспортом? В какое-э пограничную? Кто меня туда пустит? Я чё? Вот. И-и поэтому вьттттла на вокзал с узелочком, никаких у нас чемоданов не было, раньше не было. А с чего? Сложишь свои тряпки в узелочек. И стояла. Подошёл военный э-э эшалон, ехали э-э солдаты, груз везли, ну видно военный груз, потому что у нас же тут много военной этой делали, и в Комсомольске снаряды, и всё, ну и-и два солдатика едут, вагоны сторожат. В

каждом вагоне видно. Ну и чё-то разговорились мы, я стою и они: то, другое. Молодёжь к молодёжи тянет. А он говорит: «Поехали. До Свободного мы довезём».И я так ехала. Если они проежьжают какую станцию, они становятся э-э в этих, в проходах туда и туда, чтоб не видели меня, и я там села (смеется) и сижу. Говорят, э-э а-ай военные там издеваются или что, ну вот, и я об этом не подумала, и они, видно, не подумали, парни, такие хорошие парни попались. Кормили меня. Два дня мы ехали. Два дня. Потому что состав, где-то оста... остановят, потом опять переуоняют. Вот так я доехала. А потом съездила получила аттестат. И сразу же поехала в это(т), в институт. Летом. Думаю, поеду поступлю. Приехала-а, испууалась этого, ну, института, походила-походила, побродила-поглядела...

- В Благовещенске?

- В Блауовещенске. Испууалась токо, что меня поймают там , ходила как этот, заяц. Боялась, что поймают, паспорт у меня такой, и засадят. И я быстренько вернулась, и стала работать, а потом заочно в этот же год подала документы, заочно документы. Меня приняли, и я начала учиться заочно в институте.

(Смеется). А ещё... Заканчиваем мы педучилище, нас десять человек в комнате этих всех, переселенцев-то. Враги народа... Но переда... нам кто-то передал, что весь курс, наш выпуск, будет направлен э-э на Чукотку. От и начинаем думать, как бы не поехать. Ну в чём ехать? Нам последний курс, вот нам экзамены скоро сдавать государственные, нас обокрали. Нашу комнату. А мы девчата чё? Стол у нас в середине стоял, были э-э в кино, пришли, сняли всё, на стол положили, спать леули. Спали в одних рубашечках, встали, ничего нет, всё вытащили, стекло вытащили, у нас всего нету. У нас ничего не было на себя одеть. Мы вот также, что могли на себя натянули, кто там из других комнат девчата простыни дали, мы посидели, пока директор уже тут коми-иссию, да нам выдали солдатские юбки, солдатские ботинки и дали-и, тогда ещё помощь была американская, помощь - джемперочки такие э-э лё-огенькие, черненькие, ре-едкие, вот такие дырки. Ну ничё, всё равно. Всё-таки какая-то одежда. Всё. Мы заканчиваем, нам ехать у... работать, а у нас нет одежды ни у кого. Всё! Из чемодана вытащили ... Сняли с нас даже одеяло! Вот простыночки.

- Как же вы так спали?

- А наверно, усыпили чем-нибудь. Не могли мы так, что все, вот все десять человек, все десять человек так спали. Чё-то нам сделали. Мы только так и говорим, не иначе. Всё вытащили, вот. Поехали к директору, директор у оворит: «Ну-у, давай» сразу.Нам дали и купили по ситцевому платью, ситцевое платье пятьсот рублей, нам пятьсот рублей дали, пятьсот, платьюшки ситцевые. Вот и всё. И ехать. Ну большая часть уехали на Чукотку. И не зря. Они там отработали, у них там за год два года шло, и там они-и и-и приоделись, и замуж повыходили удачно, там столько людей было, и хороших людей, грамотных, и образованных, и всё. А мы (смеется) по деревне, кто тракториста, кто колхозника, за колхозника, кто за кого (смеется) повыходили. И вот такая жизнь. Болыпа-ая и интересная, и у олодом нажились, как надо, и хорошего... Всё-таки вот работала я уже учителем зде-есь, в Разливной. Ну, знала я, что я-а репрессированная, я н-не выпячивалась, поэтому я не могла говорить на уроках. Как я могла сказать, что я вот такая же? Я старалась эт(от) вопрос обойти, а как историю... есть какая, такую её и рассказываем. Какая она есть, такую и рассказывала. Но что характерно, что у меня не осталось зла никакого. Вот это как-то, видно, папа вот, он говорил: «Это так и на-адо. Что дано, то надо пережить».

И как-то вот так вот. Что положено, то и терпи, переживай. И оно, видно, мне, на меня это сказалось, и я-а никакого зла ни на кого не имела.

- А когда Вас выселяли, книги, иконы бросали, да?

- Ну иконы забирали. Мама, э-э когда вот он (комендант?) начал рвать которы бумажки там, топта-ать... Бабки прятали (иконы), зарывали в землю...Мама нам отдала иконы, взяла кирьпич, к иконе привязала кирьпич, обмотала тряпочками, верёвочкой, сказала: «На середине Зэи опустите. И пусть там лежит. Там нихто хоть не будет их топтать, не будет никто шевелить». Вот и мы их там уде-то сохрани(ли). Уде они теперь?