CC BY
243
УДК 821.161.1
Владимир Анатольевич Зубков
кандидат филологических наук, доцент кафедры новейшей русской литературы
ФГБОУ ВО «Пермский государственный гуманитарно-педагогический
университет», Пермь, Россия 614990, Пермь, Сибирская, 24 (342) 212-05-67, e-mail: va_zoubkov@mail.ru
РАССКАЗ ОСОБОГО НАЗНАЧЕНИЯ («КОСЦЫ» И.А. БУНИНА В ШКОЛЬНОМ ЛИТЕРАТУРОВЕДЕНИИ)
Vladimir A. Zubkov
PhD, Assistant Professor of Modern Russian Literature
Federal State Budget Educational Institution of Higher Education
«Perm State Humanitarian Pedagogical University» 24, Sibirskaja, 614990, Perm, Russia, e-mail: va_zoubkov@mail.ru
A STORY WITH A SINGULAR MISSION («HAY CROPPERS» BY IVAN BUNIN IN LITERATURE CLASS)
Аннотация: Исследование жанра и мотивов в рассказе И.А. Бунина «Косцы» позволяет установить особую роль этого произведения в творческой судьбе писателя.
Ключевые слова: Бунин, лирическое, эпическое, мотив, родина.
Abstract: The analysis of genre and motifs of «Hay croppers» by Ivan Bunin helps to determine a special role played by this short story in the literary life of its author.
Keywords: Bunin, lyric, epic, motif, motherland.
Наша цель — не только раскрыть жанровое и идейное устройство маленького шедевра Бунина, что интересно и поучительно само по себе, но и увидеть его особую роль в драматическом прощании писателя с потерянной родиной (тогда и будет понятной необычная характеристика «Косцов» в заглавии нашей статьи). Глубокое постижение молодым читателем непритязательного, казалось бы, рассказа даст много его сердцу и уму, особенно в наше время обостренного внимания к проблеме патриотизма.
Начнем с оппозиции крайних точек рассказа — слов, образующих его внешнюю композиционную раму. Это - заглавие, настраивающее читателя на скромную зарисовку о давней встрече автора с артелью рязанских косцов, и это - указание на место и год сочинения (Париж, 1921), далеко отстоящие от предмета воспоминания.
© Зубков В.А., 2017
С первой фразы в рассказе возникает еще одна своеобразная оппозиция. При кажущейся ровности и безыскусности повествования в нем сразу же обнаруживается соседство двух речевых пластов: лирического и эпического. Их переплетением создается полнота и емкость текста.
«Мы шли по большой дороге, а они косили в молодом березовом лесу поблизости от нее — и пели.
Это было давно, это было бесконечно давно, потому что та жизнь, которой все мы жили в то время, не вернется уже вовеки» [1].
Сообщив о давнем событии, его участниках и их действиях, подробностях его места, автор здесь же печалится о безвозвратности этой ушедшей жизни, усиливая свою печаль лирическими повторами.
И далее субъективно-лирический план будет создавать основной массив повествования. Автор излагает собственное восприятие предметно-событийного ряда, непосредственно выражая то, что чувствует, думает, воображает, сообщая о том, что его восхищает, волнует или огорчает... «Чувствовалось — человек так свеж, крепок...»; «Казалось, что нет... ни времени, ни деления его на века...»; «...бесконечно счастливы были мы в те дни...». В этом эмоционально-медитативном ключе написана, в основном, центральная часть рассказа о том, как рязанские мужики поют за работой, а автор пробует дать себе ответ, в чем «дивная прелесть их песни», заранее понимая, что этого «...никогда не понять, а главное, не высказать вполне... »
И все же, вслушиваясь в «дерзкую и мощную звучность» «вздохов и полуслов», автор ощущает в них «нечто единое, совершенно цельное, необыкновенно прекрасное». В малом и преходящем — звуках и словах мужичьей песни — духовному слуху автора открывается громадное и вечное — «беспредельная родная Русь... со своей свободой, простором и сказочным богатством». Впечатления музыкально-речевого ряда преобразуются в мозаику русского духовно-нравственного мира с чувством кровной связи человека и общего дома, с ключами «вечно живой воды», «молитвами и заклятиями» «от всех смертных чар», с радостью от красоты и спорости работы... В «несравненной легкости, естественности, которая была свойственна в песне только русскому», автор открывает национальный характер с его отчаянностью, «всепрощающим великодушием», надеждой на «чье-то заступничество» и радостью «при всей ее будто бы безнадежности».
Лирическое повествование в рассказе прослоено, вместе с тем, образами иного плана, эпического, изобразительного, в котором, вспомним В. Г. Белинского, «мир, пластически определенный, развивается сам собою, и поэт является только как бы простым повествователем того, что совершилось само собою» [1, с. 6]. Здесь автор выступает уже в другом качестве — наблюдателя и описателя подробностей жизни людей и жизни природы, проявляя, по словам А.Т. Твардовского, феноменальную зоркость ко всем формам и краскам видимого мира.
Изобразительно-эпическое поле «Косцов» наполнено точными пейзажными мазками, воссоздающими «предвечернее время июньского дня» в «глуши срединной, исконной России». Молодой лес, полный «медвяных трав по пояс», рядом со старой дорогой, «заросшей кудрявой муравой». Светлые столпы между легкими облаками на предзакатном небе.
А рядом — вещественные детали, рисующие одежду, еду, работу, нрав артельщиков. «Они были беззаботны, дружны... Они были как-то стариннее и добротнее, чем наши, — в обычае, в повадке, в языке, — опрятной и красивей одеждой, своими мягкими кожаными бахилками, белыми ладно увязанными онучами, чистыми портками и рубахами с красными, кумачовыми воротами и такими же ластовицами». Бунин не выписывает лица отдельных артельщиков, все они сливаются в один общий тип вольного русского крестьянина — крепкого, спорого, ладного в работе и в песне.
Как видим, слитный поток лироэпического повествования с его сложной структурой и емкостью является основным смыслообразующим компонентом «Косцов». Вероятно, именно на этом уровне в лексическом составе повествования и предстоит отыскать литературные мотивы [4] — ступеньки в эмоционально-смысловой мир рассказа.
При внимательном прочтении в тексте «Косцов» обнаруживается несколько своеобразных лексических «гнезд», образуемых корреляцией слов, разных, но перекликающихся по значению, в том числе синонимов, и тем самым складывающихся в определенные семантические ряды. Ключевые слова в этих рядах не только называют некие явления, предметы, их свойства, но и выражают авторский взгляд на них. Частота и эмоционально-смысловая перекличка соотносящихся ключевых слов выдвигают их из общей лексической массы в положение мотивообразующих, в положение «носителей» мотивов.
В речевом массиве «Косцов» существуют, на наш взгляд, как минимум два развернутых лексических «гнезда», в каждом из которых формируется свой мотив, характерный для всей поздней прозы Бунина.
Первый и главный из этих мотивов складывается в лексическом «гнезде», основанном на следующих опорных словах. Родина, родное, родимое (7 случаев). Россия, русский (8). Все мы, мы и они, все вместе, кровное родство, единение, единое, дружное, общий дом, приветливый, великодушие (18). Красота, красивое, прекрасное, дивное, прелесть, очарование, волшебное (16). Свежесть, простор, воля, свобода (10). Радость, счастье, хорошо (8). Бог, божий, заступница, милосердный, благословенный, вера, крестились, молитвы и заклятия (13).
В корреляции этих опорных слов возникает светлый, духоподъемный мотив красоты бытия, которую и бессознательно, и осознанно ощущает русский человек, неразрывно слитый с тем, что собрано в коротком слове «родина», с ее землей, небом и песнями, несущими в своем очаровании всю широту и волю русской души, мотив радости от чувства кровного родства с соотечественниками, от общего счастья жить в богоспасаемом русском доме.
Значительно уже по объему в рассказе словесный круг, в котором развернут второй мотив — не светлый и радостный, а горький и печальный. Он вырастает из оппозиции двух лексических групп. С ключевыми словами одной из них: бесконечная (2 случая), беспредельная, исконная, заповедная, вечная (2), контрастируют противоположные: бесконечно давно, не вернется вовеки, следы давней жизни, бесконечно далекие дни, миновало, невозвратимое, всему свой срок, иссякли, иссохли, предел, настал конец.
Именно слова из этого ряда выдвинуты автором в сильную позицию. Ими рассказ начинается («Это было давно, это было бесконечно давно, потому что та жизнь, которой все мы жили в то время, не вернется уже вовеки») и ими же завершается («...иссякли животворные ключи — и настал конец, предел божьему прощению»).
Встраивая слова этого лексического «гнезда» в композиционную раму рассказа, Бунин акцентирует его второй драматический мотив: мотив конца духовного, ментального русского мира, казавшегося незыблемым в своей прочности и красоте. Мотив горестной утраты чувства родины как дорогого общего дома.
Навеянный временем, местом и обстоятельствами сочинения рассказа, этот мотив — гениальное предчувствие великим писателем всеобщей беды, которую принесет стране социальный эксперимент ХХ века, обрушивший исконный русский мир, тот лад его, то счастье и ту волю, которые предстали под пером автора «Косцов» с удивительной красотой и силой.
О первых зримых приметах и отдаленных духовных последствиях этой беды Бунин напишет в своем дневнике 12 апреля 1919 года, оказавшись в Одессе на пути в эмиграцию. «Двадцать лет тому назад мы с Верой приехали в этот день в Одессу по пути в Палестину. Какие сказочные перемены с тех пор! Мертвый, пустой порт, мертвый, загаженный город... Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали, — всю эту мощь, сложность, богатство, счастье...» [2, с. 90].
Прощание с родиной для Ивана Алексеевича Бунина как частного лица с российским паспортом произошло январским вечером 1920 года, когда за кормой последнего парохода с беженцами остались берега Одессы, еще свободные от накатывающейся Совдепии. О том, как это было, он вспоминал в документальном рассказе «Конец». «Прощай, Россия, бодро сказал я себе, сбегая по трапам». И завершил это воспоминание ключевыми для себя словами: «...России — конец, да и всему, всей моей прежней жизни тоже конец, даже если и случится чудо и мы не погибнем в этой злой и ледяной пучине» [3, с. 214, 220].
Прощание с родиной для Бунина — великого гражданина с огромным художественным талантом произошло год спустя, когда его мысли и переживания нашли замечательное образное воплощение на страницах «Косцов».
Список литературы
1. Белинский В.Г. Собр. соч. В 3 т. — М.: ГИХЛ, 1946.
2. Бунин Иван. Окаянные дни. — М.: Сов. писатель, 1990.
3. Бунин И.А. Собр. соч. В 6 т. Т. 4. — М.: Худ. лит-ра, 1988.
4. Различные определения литературного мотива приводятся в справочных изданиях: Литературный энциклопедический словарь. — М.: Сов. энциклопедия, 1987; Энциклопедический словарь для юношества. Литературоведение от «А» до «Я». — М.: Совр. педагогика, 2001; Белокурова С.П. Словарь литературоведческих терминов. — СПб.: Паритет, 2005 и др.
