CC BY
196
Иванов А. В. «Расказачивание» - трагический, но закономерный финал. Возрождение казачества: каким ему быть? / А. В. Иванов // Научный диалог. - 2013. - № 6 (18) : История. Социология. Этнография. - С. 43-62.
УДК 94(470)“19/20”+ 355.233+316.354.4+316.35.023.6
«Расказачивание» - трагический, но закономерный финал. Возрождение казачества: каким ему быть?
А. В. Иванов
Проблема «расказачивания» рассматривается автором как продолжавшийся на протяжении нескольких десятилетий объективный процесс ликвидации сословной организации российского общества в процессе его модернизации.
С учетом исторического опыта оцениваются различные варианты возрождения казачества в современной России.
Ключевые слова: история России; казачество; «расказачивание»; возрождение казачества.
Тема «расказачивания», то есть ликвидации казачества как замкнутой социокультурной группы российского общества, приобрела в последние два десятилетия особую популярность. Это связано, во-первых, со снятием ограничений на обсуждение ряда тем, в числе которых в советскую эпоху была и эта, а во-вторых, с тем, что в регионах традиционного расселения казачества набрало силу движение за возрождение этой уникальной этнокультурной общности. При этом как на бытовом уровне, так и в научной среде не утихают споры по поводу социальной идентификации казачества. Одни рассматривают его как особый субэтнос или даже самостоятельный этнос, другие - исключительно как сословную группу. Приверженность той или другой точке зрения определяет и оценку «расказачивания» их адептами. В первом случае его рассматривают как ге-
ноцид, а во втором - как ликвидацию сословной ограниченности, являющуюся составной частью процесса модернизации, то есть трансформации традиционного общества в индустриальное.
«Не судите, да не судимы будете», - произнес Спаситель в Нагорной проповеди (Матф. 7: 1). Поэтому мне не хотелось бы брать на себя роль арбитра в этом споре, но высказать свое мнение считаю необходимым. Как бы мы ни определяли природу казачества, невозможно игнорировать присущие этой социальной группе черты сословности. Корпоративная замкнутость, особые формы землепользования и исполнения государственных обязанностей, наконец, наличие своей специфической «ниши» в социальной структуре общества - все это является признаками именно сословной организации. Полагаю, что даже те, кто твердо уверен в особой этничности казачества, не станут этого отрицать. Таким образом, игнорировать модернизационную составляющую процесса «расказачивания» не только неразумно, но и ненаучно.
Процесс модернизации в России начал «набирать обороты» во второй половине XIX века, с отменой крепостного права. Не случайно именно в это время «казачий вопрос» становится предметом обсуждения в высших сферах Российского государства. В правительственных кругах высказывались мнения о низких боевых качествах казачьих войск, о чрезмерной обособленности казачества, о том, что оно изжило себя в новых условиях. На основании этого выдвигались предложения о лишении казачества особого социального статуса и о переводе его на положение податного сословия [Машин, 2000, с. 123]. Следует отметить, что такого рода взгляды имели веское обоснование.
Во-первых, к концу XIX века основные казачьи войска (за исключением Семиреченского, Забайкальского, Амурского и Уссурийского) вследствие территориального роста Российского государства оказались во внутренних регионах страны и утратили роль непосредственной охраны и обороны границ. В предшествующую эпоху главным предназначением всех казачьих войск Европейской России, Урала и Западной Сибири была защита от соседей-кочевников.
Казаков не надо было убеждать в необходимости несения охранной службы, поскольку защищали они свои дома и семьи. Тем самым государство получало фактически бесплатную и весьма надежную пограничную стражу, хорошо знавшую местность, обычаи и тактику беспокойных соседей. Теперь же эти соседи стали подданными Российской империи, а пограничные посты пришлось передислоцировать на многие сотни верст. К охране новых рубежей тоже привлекались казачьи части, но службу там несли только полки первой очереди, находившиеся на государственном обеспечении, как и части регулярной армии. Таким образом, финансовая выгода от использования казаков для охраны границ постепенно сходила на нет.
Во-вторых, рост технической оснащенности армий вероятных противников, насыщение их скорострельными артиллерийскими системами, а в начале XX века - и пулеметами, ставили под сомнение возможность использования в боевых действиях крупных кавалерийских соединений в конном строю. Опыт локальных войн новейшего времени, в частности русско-японской войны 19041905 гг., подтвердил низкую боевую эффективность казачьей конницы. Ее участие в боевых операциях ограничилось несением разведывательно-дозорной и конвойной службы, а также несколькими рейдами в тыл противника, имевшими частный характер и не оказавшими серьезного влияния на оперативную обстановку. Это порождало сомнения в необходимости иметь в составе вооруженных сил большое количество казачьих частей, а следовательно - в сохранении особого статуса казачества как главного поставщика во-инов-кавалеристов.
В-третьих, технический прогресс в военном деле приводил к удорожанию экипировки военнослужащего. Включение в 1873 году казачьих полков в состав регулярных кавалерийских дивизий привело к возрастанию требований к казаку при снаряжении на службу. Если в середине XIX века суммарная стоимость обмундирования, экипировки и строевой лошади составляла от 70 до 100 руб., то полвека спустя она возросла до 200 руб., а к 1912 году -до 250-300 руб. [Машин, 2000, с. 174]. Это привело к тому, что
главный принцип формирования казачьих частей - снаряжение на службу за счет доходов, получаемых с собственного хозяйства, -перестал действовать. Государство было вынуждено взять на себя часть этих расходов, выплачивая каждому казаку, впервые выходящему на службу, 100-рублевое пособие. Прежняя дешевизна легкой казачьей кавалерии уходила в прошлое. Военные расходы государства на ее содержание росли, постепенно сравниваясь с расходами на содержание регулярных сил. Этот факт тоже свидетельствовал не в пользу казачества.
В-четвертых, к концу XIX - началу XX века в России резко обострился и без того крайне болезненный земельный вопрос. Демографический скачок привел к относительному аграрному перенаселению - росту численности сельского населения при практически неизменной площади обрабатываемых земель. В результате возрастало количество малоземельных хозяйств, неспособных обеспечить собственный прожиточный минимум. Дабы снизить уровень социальной напряженности в деревне, правительство еще в 1868 году разрешило переселение в казачьи области лиц, не относящихся к войсковому сословию и покупку ими недвижимости в виде усадебной оседлости. Правда, приобретать пахотные или луговые угодья в собственность этим лицам не разрешалось, им предоставлялось лишь право аренды. Тем не менее, шаг по пути разрушения изолированного существования казачества был сделан. Приток переселенцев возрастал с каждым годом, тем более что войсковые и станичные правления с целью пополнения своих бюджетов охотно сдавали в аренду неиспользуемые земли войскового запаса и станичных юртов. Перспектива решения проблемы крестьянского малоземелья за счет изъятия из войсковой собственности части земель представлялась некоторым высокопоставленным государственным чиновникам весьма заманчивой.
Итак, объективные факторы «расказачивания» были вполне реальными. И правительство, пусть медленно и непоследовательно, с оглядкой, но все же приступило к его реализации. Первым шагом на этом пути стал отмеченный выше закон 1868 года. Следующим -
принятие год спустя, в 1869 году, закона, разрешившего казакам (при соблюдении ряда условий) выход из своего сословия. Окончательное оформление эти условия получили в изданном в 1883 году Положении «О службе казаков вне своих войск, о выходе из войскового сословия и о зачислении в казачье сословие посторонних лиц». Согласно установленным правилам казак, пожелавший выйти из своего сословия, был обязан полностью выполнить возлагавшиеся на него повинности, уплатить положенные денежные сборы и, самое главное, отказаться от своего земельного пая и всех полагавшихся казакам льгот. Естественно, одновременно он освобождался и от всех обязанностей, несение которых предполагал сословный статус.
Конечно, подавляющее большинство казачьего населения не могло, да и не желало воспользоваться предоставлявшейся возможностью. Перспектива остаться без средств к существованию не прельщала ни казаков Дона, Кубани или Оренбуржья, занимавшихся преимущественно земледелием, ни семиреченцев или забайкальцев, получавших основной доход от скотоводства, ни уральских казаков, для которых выход из войска означал утрату права на рыбные промыслы, приносившие им немалые деньги. Из войскового сословия вышли только те, кого стесняли ограничения, обусловленные особым характером казачьей службы, - крупные предприниматели, коммерческую деятельность которых осложняло отсутствие свободы передвижения, часть представителей казачьей интеллигенции, постоянно проживавшей вне войсковой территории и в силу этого утратившей навыки военной службы. Число этих людей было невелико, но прецедент был создан, нерушимость сословных границ прорвана.
Кумулятивным эффектом обладало и увеличение численности категории неслужилых казаков. Дело в том, что фактический перевод казачьих полков первой очереди на положение регулярных частей с принятием в 70-80-е годы XIX века Уставов воинской повинности казачьих войск (для каждого из войск вырабатывался свой устав) не только повысил требования к физическому состоянию
впервые выходящих на службу молодых казаков, но и значительно сократил численность призывного контингента. В результате в ряде войск количество неслужилых казаков, за которыми сохранялось право на пользование земельным паем и всеми прочими угодьями, стало довольно значительным. Они освобождались от военной службы навечно, а потому не обязаны были иметь оружия, снаряжения и строевой лошади. Взамен на них возлагались земские повинности и обязанность ежегодно уплачивать особые взносы в войсковую казну и станичный капитал. Однако размер этих платежей был несопоставим с затратами, которые несли казаки, подлежавшие выходу на военную службу. Поэтому хозяйства неслужилых казаков были, как правило, более зажиточными. Именно эта категория войскового населения была питательной средой добровольного «расказачивания».
Еще одним свидетельством в пользу того, что в конце XIX - начале XX века правительство России проводило политику постепенного «расказачивания», является упорное нежелание правящих кругов решить проблему прогрессирующего сокращения казачьего земельного пая. Упоминавшееся Положение 1869 года устанавливало общевойсковую норму земельного обеспечения казака в размере 30 десятин. Однако рост численности населения в казачьих областях при неизменности начертания их границ привел к тому, что в начале XX столетия казачий земельный пай сократился в Оренбургском войске до 24,6 десятин, в Донском - до 16,5, а в Кубанском - и вовсе до 12,5 десятин. Даже в Амурском казачьем войске, располагавшемся в регионе, где имелись значительные массивы свободных земель, размер казачьего земельного надела был несколько ниже нормы -29,1 десятины [Абрамовский и др., 1999, с. 262]. Ухудшение земельного обеспечения казачьих хозяйств вело к росту числа казаков, неспособных за свой счет снарядиться на службу, что, в свою очередь, давало дополнительные аргументы в пользу ликвидации казачьего сословия.
Другим аргументом была более низкая эффективность казачьего земледельческого хозяйства по сравнению с крестьянским. Не имея
возможности свободно распоряжаться своим участком, отлучаться на заработки на длительное время, полностью расходовать заработанное на расширение хозяйства, казаки проигрывали экономическое соревнование с окружающим крестьянским населением. Исследования О. Б. Герман свидетельствуют, что в целом казачьи дворы по хозяйственным показателям уступали дворам соседних с ними крестьян [Герман, 2003, с. 111-112]. Поскольку доходы, получаемые от эксплуатации земельного участка, с трудом (и не всегда) покрывали расходы на снаряжение на службу, складывалась парадоксальная ситуация: чем больше взрослых сыновей было в казачьей семье, тем ниже был уровень ее благосостояния. (В крестьянской семье ситуация была прямо противоположной.) В статье, опубликованной в 1911 году в журнале «Голос казачества», приводились факты полного разорения казачьих хозяйств при одновременном выходе на службу 2-3 сыновей (близнецов или погодков).
Тяжесть возложенных на казачество повинностей вызывала недовольство в его среде. Некоторые представители наиболее радикальной части войсковой интеллигенции высказывали мысли об упразднении казачьего сословия и предоставлении казакам гражданских прав наравне с прочим населением, в частности, полную свободу передвижения, выбора рода деятельности и службы по их усмотрению. Такого рода предложение было вынесено на рассмотрение Государственной Думы депутатом от Оренбургского казачьего войска Т. И. Седельниковым [Абрамовский и др., 1999, с. 259]. Однако оно не получило поддержки ни в правительственных кругах, ни среди казачества. Несмотря на очевидный анахронизм войсковой системы, основанной на сословном делении общества, тормозившем процессы социальной модернизации, правящий режим продолжал консервировать прежние порядки. В 1913 году было издано правительственное распоряжение, которое сузило возможность выхода казаков из войскового сословия по сравнению с законоположениями конца XIX века. Причиной тому было стремление сохранить казачество как военную силу, но не столько для использования во внешних конфликтах, сколько для целей подавления революционного движения внутри
страны. Ненадежность регулярной армии, продемонстрированная ею в событиях 1905-1907 годов, и в то же время высокий уровень воинской дисциплины, управляемости и оперативной маневренности легкой казачьей кавалерии склоняли правительство к идее использования ее для несения полицейской службы.
Что же касается самого казачества, то оно заняло довольно двусмысленную позицию. Его общее настроение было таково: повысить жалование, выплачиваемое находящимся на службе казакам, компенсировать за счет государства расходы на приобретение обмундирования и снаряжения, упразднить наиболее обременительные повинности (дорожную, подводную и т. п.) и практику проведения ежегодных учебных лагерных сборов для находившихся в льготном разряде казаков, отслуживших действительную службу в первоочередных полках. (Отрывая трудоспособных мужчин от хозяйственной деятельности, эти сборы приносили, по мнению казаков, больше вреда, чем пользы.). Одновременно казачество требовало обеспечить по всем войскам выполнение 30-десятинной земельной нормы [Абрамовский и др., 1999, с. 259; История..., 1995, т. 2, с. 107-108]. При этом вопрос о распространении (в случае принятия этих требований) на казачье сословие поземельного налога, от которого оно было освобождено в связи со снаряжением на службу за свой счет, даже не поднимался. Таким образом, казачество стремилось избавиться от большей части возлагаемых на него государственных повинностей, но при этом сохранить за собой привилегированное положение в части земельного обеспечения и налогообложения. В общем, сказалось традиционное российское стремление получить максимум прав при минимуме обязанностей.
Первая мировая война ситуацию еще более усугубила. К ее началу служилый состав всех казачьих войск насчитывал 474 тысячи человек [Герман, 2003, с. 134]. Из них к 1917 году на военную службу было призвано 320 тыс. [История., 1995, т. 3, с. 24]. Суммарные потери казачьих войск за годы войны составили 44799 человек, в том числе 8314 чел. убитыми и умершими от ран, 30032 чел. ранеными и контуженными, 6453 чел. пленными и без вести пропавши-
ми [Герман, 2003, с. 137]. Отрыв от производительного труда 67,5 % трудоспособных мужчин, многие из которых погибли или стали инвалидами, серьезно подорвал благополучие казачьих хозяйств. Боевые потери в конском составе и снаряжении восполнялись за счет станичных и войсковых ресурсов, то есть по сути дела - за счет самих же казачьих дворов. Казачество все более открыто требовало учета его экономических интересов.
Февральская революция, провозгласившая ликвидацию сословий и полное равноправие всех граждан России, с неизбежностью ставила вопрос о ликвидации всех сословных ограничений и привилегий, не исключая и казачьих. Это прекрасно понимала казачья элита в лице генералитета, войскового чиновничества и консервативно настроенной интеллигенции. С целью сохранения земельного статус-кво был выдвинут тезис о том, что казачество является не сословием, а отдельным народом, так как признание его таковым давало основание требовать реализации провозглашенного права на самоопределение в виде автономии войсковых областей в рамках единого Российского государства. В этом случае надежда на неприкосновенность казачьих земель в ходе приближавшейся аграрной реформы имела под собой основание. Созванные по инициативе казачьих «верхов» весной-летом 1917 года войсковые съезды, пользуясь полным бессилием центральной власти, явочным порядком провозгласили автономию своих областей и учредили органы местной власти в лице Кругов и войсковых правительств. При этом новоиспеченные органы власти тут же объявили исключительной войсковой собственностью все земли и их недра, леса, воды и прочие природные богатства, находящиеся на территориях казачьих регионов. К этому решению их подтолкнули действия иногородних (населения казачьих областей, не входившего в состав войскового сословия), выразившиеся в самовольных захватах необрабатываемых земель, входивших в состав так называемого войскового запаса. (Он предназначался для обеспечения наделами казаков, достигших 17-летнего возраста.) Провокационную роль в обострении межсословных противоречий сыграло выступление министра
земледелия Временного правительства В. М. Чернова на 1-м Всероссийском крестьянском съезде в мае 1917 года, утверждавшего, что казачьи наделы существенно превышают крестьянские, а потому казакам придется «потесниться» [Герман, 2003, с. 350].
В ответ 2-й Общеказачий съезд, состоявшийся в Петрограде в июне 1917 года, принимает резолюцию, в которой говорилось, что «все земли казачьих войск, леса, воды и угодья со всеми недрами как историческое достояние казачества составляют неотъемлемую собственность каждого казачьего войска» [Герман, 2003, с. 354]. В резолюции подчеркивалось, что иногороднее крестьянское население, проживающее на казачьей земле, получает равное с казаками право в земском самоуправлении, однако не может быть наделено казачьей землей. Исключение делалось только для тех отдаленных войск (Амурское, Уссурийское), где местные земельные условия позволяли поделиться землей с крестьянством без ущерба для казаков [Герман, 2003, с. 351]. Тем самым придавалась легитимность решениям войсковых Кругов по аграрному вопросу. Одновременно решения съезда подтверждали право крестьян, проживающих на казачьих территориях, на пользование находящимися в их распоряжении землями при условии внесения установленной платы в войсковую казну. Столь острая реакция вполне понятна, ведь вопрос об уступке части казачьих земель в пользу иногороднего населения был поднят членом Всероссийского правительства, а значит, воспринимался как официальная линия государственной аграрной политики. И это действительно так. Аграрная программа Партии социали-стов-революционеров, одним из лидеров которой был упомянутый
В. М. Чернов, предусматривала уравнительный передел всех земель сельскохозяйственного назначения независимо от их владельческой принадлежности в масштабе всей страны. Таким образом, осуществление реального «расказачивания» посредством лишения казаков земельных привилегий было поставлено в повестку дня уже Временным правительством. Стоит ли, с учетом этого, удивляться тому, что казачество довольно индифферентно отнеслось к его отстранению от власти в октябре 1917 года.
С приходом к власти большевиков политика «расказачивания» начала осуществляться не на словах, а на деле. Правда, в первые недели существования советской власти, когда та не чувствовала под собой достаточно твердой опоры, «расказачивание» проводилось в форме, вполне устраивавшей казаков. 11 (24) ноября 1917 года ВЦИК и Совнарком приняли декрет об уничтожении сословий и гражданских чинов, согласно которому в числе прочих упразднялось и казачье сословие. В начале декабря Совнарком предоставил казачеству полную свободу передвижения и отменил воинскую повинность, что было встречено рядовой казачьей массой с понятным энтузиазмом. Однако вслед за этим закономерно вставал вопрос об особых условиях казачьего землепользования. Тезис о национализации земли, составлявший принципиальную основу аграрной программы большевистской партии, был несовместим с притязаниями казачества на право собственности на землю и недра в пределах войсковых территорий. Поэтому ни одно из казачьих войсковых правительств не поддержало советскую власть. Осознавая шаткость своих позиций, Совнарком издает обращение к казакам, в котором он очень умело обошел самый острый вопрос - вопрос о наделении землей иногородних. Большевики прибегли к своему традиционному методу: сообщить полуправду, драпируя ее пафосными революционными лозунгами. В обращении говорилось, что принадлежавшие офицерам и чиновникам земли (по терминологии авторов этого документа - «казаков-помещиков») перейдут в руки казачьей бедноты, и никто другой на них не претендует [Ульянов, 1929, с. 39-40]. Но готовившийся Основной закон «О социализации земли» предусматривал уравнительное наделение землей по потребительской или трудовой норме всего проживающего в данной местности сельского населения, то есть, применительно к казачьим регионам, - и иногородних. В документах, направленных центральной властью на места, было отчетливо обозначено требование при наделении землей учитывать интересы не только трудового казачества, но и трудящегося населения вообще, а именно - крестьян смежных со станицами сел. Решение этой задачи было невозможно без отчуждения части
казачьих надельных земель. И с весны 1918 года начинается широкое наступление на казачье землевладение. Попытки противостоять экспансии расценивались властями как контрреволюционные проявления и жестоко подавлялись. Так было, к примеру, в Астрахани, где, сломив сопротивление местных казаков, губернский исполком советов не только конфисковал несколько десятков тысяч десятин принадлежавших им угодий, но и вообще упразднил Астраханское казачье войско. Аналогичные меры были приняты и в отношении Семиреченского казачьего войска [История..., 1995, т. 3, с. 49, 62].
От политики «расказачивания» советская власть не отступала на протяжении всей Гражданской войны. В зависимости от военнополитической ситуации менялась лишь ее острота. Так, например, декрет от 1 июня 1918 года «Об организации советской власти в казачьих областях», принятый в разгар антисоветских восстаний, был документом достаточно либеральным. Он предусматривал создание отдельных административных единиц в границах прежних казачьих войск с предоставлением им мест во ВЦИК, создание советов казачьих депутатов и казачьих воинских формирований с учетом военных и бытовых особенностей местного населения. Но при этом в декрете содержалось принципиальное положение, касающееся наделения землей иногородних за счет частновладельческих и войсковых запасных земель.
Победы, одержанные Красной армией в боях с войсками П. Н. Краснова на Дону и А. И. Дутова на Урале зимой 1918-1919 года, отказ значительной части донских и оренбургских казаков от продолжения борьбы и их массовое возвращение в станицы вселили в большевистское руководство уверенность в том, что сопротивление казачества сломлено окончательно, и можно переходить к более жестким мерам. Ничем другим невозможно объяснить появление такого документа, как циркулярное письмо Оргбюро ЦК РКП(б) от 24 января 1919 года. Я позволю себе привести его в полном объеме, поскольку содержащиеся в нем положения весьма красноречивы и комментариев не требуют:
«1. Провести массовый террор против богатых казаков, истребив их поголовно; провести беспощадный массовый террор по отношению ко всем вообще казакам, принимавшим какое-либо прямое или косвенное участие в борьбе с Советской властью. К среднему казачеству необходимо применять все те меры, которые дают гарантию от каких-либо попыток с его стороны к новым выступлениям против Советской власти.
2. Конфисковать хлеб и заставить ссыпать все излишки в указанные пункты, это относится как к хлебу, так и ко всем другим сельскохозяйственным продуктам.
3. Принять все меры по оказанию помощи переселяющейся пришлой бедноте, организуя переселение, где это возможно.
4. Уравнять пришлых иногородних к казакам в земельном и во всех других отношениях.
5. Провести полное разоружение, расстреливая каждого, у кого будет обнаружено оружие после срока сдачи.
6. Выдавать оружие только надежным элементам из иногородних.
7. Вооруженные отряды оставлять в казачьих станицах впредь до установления полного порядка.
8. Всем комиссарам, назначенным в те или иные казачьи поселения, предлагается проявить максимальную твердость и неуклонно проводить настоящие указания» [Цит. по: Герман, 2003, с. 508].
Вполне понятно, что проводимая на основании такой директивы политика вызвала крайнее возмущение казачества. Во-первых, расплывчатость формулировок первых двух пунктов приведенного выше документа давала простор произволу и злоупотреблениям. Неопределенность критериев отнесения хозяйств к той или иной имущественной категории при относительно высокой земельной обеспеченности казачества открывала возможность распространения репрессий практически на все население станиц. Во-вторых, разоружение казаков и вооружение иногородних было по сути своей оскорблением вековых традиций. Наконец, в-третьих, уравнение казаков и иногородних в землепользовании, а тем более переселение крестьян в казачьи районы подогревали межсословную вражду. На усиление давления казачество ответило новой вспышкой антисоветских выступлений.
Но и это не заставило большевистское руководство отказаться от «расказачивания». Об этом прямо заявил М. И. Калинин в сво-
ем выступлении на 1-м Всероссийском съезде трудового казачества в феврале 1920 года. Правда, при этом он заверил делегатов, а в их лице и все казачество, что советская власть не намерена отбирать у казаков земли, запрещать им носить традиционную форму и переименовывать станицы в села [Ульянов, 1929, с. 113]. Однако слова главы высшего законодательного органа Советского государства оказались не более чем ложью. Власть продолжала заигрывать с казачеством, пока продолжалась Гражданская война, и его нужно было вырвать из-под влияния антибольшевистких сил. Но как только завершилась активная фаза боевых действий, овечья шкура, в которую рядился режим диктатуры пролетариата, была сброшена. Уже в конце декабря 1920 года было принято решение о ликвидации Казачьего отдела ВЦИК - единственного государственного органа, хоть как-то выражавшего и пытавшегося защищать права казачества. На основании декрета от 18 ноября 1920 года «О землепользовании и землеустройстве в бывших казачьих областях» уже в следующем 1921 году началось массовое изъятие земель у казаков и перераспределение их в пользу иногородних, организовано массовое переселение в казачьи области крестьянской бедноты из других регионов страны. Так, только на Южном Урале было изъято у казаков и передано иногородним 247 тыс. десятин; в Омской губернии - 273,5 тыс. десятин [Каминский, 2001, с. 119-120]. Территории бывших казачьих областей расчленялись и передавались в подчинение различных административно-территориальных образований. Советская власть последовательно боролась со всем, что напоминало о старом режиме. Постепенно слова казак, станица выходят из официального употребления, население бывших казачьих областей именуется крестьянами. Казаков ограничивают в гражданских правах, не призывают на службу в Красную армию.
Следует признать, что «расказачивание» явилось логическим завершением процесса исторического развития казачества. Не вызывает сомнения и то, что упразднение казачьего сословия имело объективный характер, поскольку корпоративное устройство общества, деление его на социальные группы, наделенные особыми правами,
в новых исторических условиях себя изжило. Но - и в этом я вполне разделяю мнение историка Ф. А. Каминского - нельзя приравнивать два различных понятия: «казачье сословие» и «казачье население», нельзя игнорировать социокультурные, этнографические особенности населения казачьих регионов. Я не думаю, что политику советской власти, проводившуюся ею в отношении казачества, можно определить как геноцид (хотя применительно к трагической судьбе Уральского, Астраханского и Семиреченского войск использование этого термина представляется вполне оправданным). Пожалуй, настойчивое стремление заставить миллионы людей забыть специфику их жизненного уклада, обычаев, особенностей культуры можно квалифицировать как «этноцид». Допускаю, что это определение вызовет возражения. Я и сам не считаю его бесспорным и готов к дискуссии.
И все же вытравить из памяти потомков казаков осознание принадлежности к особой этнокультурной общности так и не удалось. Свидетельством тому стал бурный процесс возрождения казачества на рубеже ХХ-ХХ1 веков. Нет сомнений в обоснованности и исторической целесообразности этого явления. Исчезновение богатой и самобытной казачьей культуры стало бы невосполнимой утратой не только для нашей страны.
Однако возникает вполне закономерный вопрос: а что же все-таки должно возрождаться? Репрессированный этнос, так и не получивший статуса отдельного народа? Военно-земледельческое сословие? Этнокультурная общность? Несмотря на то, что старт этому процессу был дан более двух десятилетий назад, окончательного ответа на этот вопрос нет, а государственная политика в отношении казачества носит весьма непоследовательный характер.
Наибольшим радикализмом отличаются сторонники признания казачества особым - четвертым - восточнославянским народом. При этом они ссылаются на Закон РСФСР от 26 апреля 1991 г. № 1107-1 «О реабилитации репрессированных народов», назвавший казачество в числе таковых. Однако если мы обратимся к тексту закона, то увидим, что это не совсем так. Статья 2 определяет казачество
как исторически сложившуюся культурно-этническую общность людей, а не как отдельный народ. Вольное или невольное, но, тем не менее, искаженное толкование закона побудило некоторые горячие головы требовать самоопределения казачества, воссоздания его административных образований в границах дореволюционных областей проживания, а также введения в них атаманского правления. В 90-е годы звучали даже призывы обратиться в ООН с просьбой о рассмотрении казачьего вопроса [Козлов, 1994, с. 26].
Появление указанного закона именно в 1991 году отнюдь не было случайным. Заявившая годом раньше о суверенитете Российской республики команда Б. Н. Ельцина набирала очки в противостоянии с союзным центром, а для этого хороши были все средства, в том числе и «казачья карта». Так казачество с самого начала оказалось втянутым в политические баталии. Однако реализация идей казачьего самоопределения и восстановления прав казачества на исторически принадлежавшие ему земли, их недра, леса, воды и пр. чревата серьезными социальными конфликтами. Ни в одном из регионов традиционного проживания казачества его доля не превышает 20 % от общей численности населения [Глущенко, 2006, с. 240]. А как быть с остальными 80-тью процентами? Как в 1917 - лишить права собственности? Ведь именно этого, по сути, потребовал от правительства 2-й Большой Круг Союза казаков России в 1991 году: «.запретить выделение земли под застройку, а также продажу, обмен землевладений, квартир, приостановить прописку и расселение мигрирующего населения из всех регионов страны.» [История., 2005, т. 3, с. 196]. Но ведь именно экстремистский, шовинистический сепаратизм казачества стал одним из главных факторов, обусловивших трагический для него финал Гражданской войны.
Более взвешенным подходом отличаются сторонники возрождения казачества как специфической военно-земледельческой социальной группы. На такой вариант развития событий сориентирована Концепция государственной политики по отношению к казачеству, утвержденная постановлением Правительства РФ от 22 апреля 1994 года № 355. Принятая в начале периода форми-
рования новой российской государственности, она носила преимущественно декларативный характер и была нацелена на то, чтобы заручиться поддержкой казачества в период социальных потрясений. Отсюда ее не до конца продуманный характер. Казакам было обещано возрождение их традиционного хозяйственного уклада, основанного на общинном землепользовании, прохождение военной службы в составе казачьих частей, привлечение к выполнению ряда других государственных обязанностей. Но при этом никакого реального механизма осуществления этой программы не предусматривалось. По замыслу авторов Концепции, каждый член казачьей общины «наделяется государственной землей, передаваемой ему в пожизненное наследуемое владение и пользование, в зависимости от исполнения им и его наследниками государственной службы» [История., 2005, т. 3, с. 251]. Казалось бы, все изложено правильно. Однако в случае реализации этого проекта возникает целый ряд трудностей технического характера. Во-первых, казаки везде проживают вперемежку с неказачьим населением. Как в этих условиях осуществлять размежевание? За счет нового земельного передела? Можно предположить, к каким последствиям это может привести - к новой вспышке гражданского противостояния. А как быть с казаками, постоянно проживающими в городах? Где им предоставлять землю? Переселять их на новые места? Далеко не каждый на это согласится. Во-вторых, не столь очевидно решение вопроса по поводу несения военной службы. Допустим, на казака не будет возлагаться обязанность снаряжения за свой счет, как это было в прошлом. Учитывая сложность и высокую стоимость экипировки современного бойца, это просто невозможно. Но Концепция предусматривала систематическую вневойсковую подготовку казаков и периодический призыв резервистов в кадровые части. Я думаю, никто не предполагает, что казаки ныне будут служить в составе кавалерийских частей, где вневойсковая подготовка могла бы сводиться к джигитовке и рубке лозы. Значит, если не станица, но уж обязательно отдел (округ), должен иметь полигон для вождения боевых машин, тренажеры, стрельбища (причем, для
ведения огня не только из стрелкового оружия) и другие весьма дорогостоящие элементы учебно-материальной базы. Возможно ли это? Где будут проходить боевую подготовку операторы зенитно-ракетных комплексов и противотанковых управляемых ракет? А ведь все это - вооружение обычной мотострелковой части. Кроме того, много ли найдется желающих, даже из числа самых воинственных представителей казачества, нести 20-летнюю службу? Именно таким был срок службы в казачьих войсках. Из них 4 года приходилось на действительную службу и еще 16 - на службу в запасе, причем в первые 8 лет казаки обязаны были в полном вооружении регулярно являться на лагерные сборы. В-третьих, и это, пожалуй, самое главное: принцип «земля за службу» является атрибутом феодального уклада, поскольку предполагает наличие некой корпорации, наделенной за выполнение государственных обязанностей привилегиями натурального характера. Его реализация приведет к возрождению сословной организации общества. Так что же, вслед за казачеством мы будем возрождать дворянство, мещанство и прочие сословия? Не вяжется все это с современными трендами формирования постиндустриального общества.
Видимо, осознание властями утопичности принятой в 1994 году Концепции стимулировало разработку нового «казачьего» закона в 2005 году - Федерального закона от 5 декабря 2005 года № 154-ФЗ «О государственной службе российского казачества». Он, в отличие от законодательных актов младенческого периода новой российской государственности, предусматривает несение казачеством военной и правоохранительной службы в соответствии с федеральным законодательством, то есть на общих основаниях. Единственное исключение: молодые казаки, призываемые на службу, могут направляться в соединения и воинские части, которым присвоены традиционные казачьи наименования. В качестве примера могу назвать Отдельную гвардейскую Оренбургскую казачью танковую бригаду, дислоцированную в городе Чебаркуль Челябинской области. Поддержание славных исторических и боевых традиций в такой форме является вполне оправданным и очень полезным.
Таким образом, подводя итог рассмотрению поставленного вопроса, скажем, что сам собой напрашивается вывод: возрождение казачества - процесс необходимый, знаменующий собой восстановление исторической справедливости. Но осуществляться он должен не в виде возврата к давно исчерпавшим себя атавистическим формам общественного устройства, к тому же, еще и ущемляющим права и интересы других общественных групп. Возрождение самобытного уклада жизни, традиций, фольклора в форме этнокультурной автономии - вот единственно возможный в современных условиях путь. Только он выведет казачество из исторического тупика, в котором оно оказалось в начале прошлого века и к которому его продолжают время от времени подталкивать некоторые экстремистски настроенные ревнители казачьей старины.
Литература
1. Абрамовский А. П. Оренбургское казачье войско в трех веках / А. П. Абрамовский, В. С. Кобзов. - Челябинск : Челябинский государственный университет, 1999. - 450 с.
2. Герман О. Б. Правовое положение крестьянства и казачества Юго-Востока Европейской России в 1861-1920 гг. / О. Б. Герман. - Ростов-на Дону : Изд-во Ростовского университета, 2003. - 575 с.
3. Глущенко В. В. Казачество Евразии : зарождение, развитие, интеграция в структуру российской государственности / В. В. Глущенко. - 3-е изд. -Москва : Вузовская книга, 2006. - 288 с.
4. История казачества Азиатской России : в 3 томах / гл. ред. В. В. Алексеев. - Екатеринбург : УрО РАН, 1995. - Т. 2 : Вторая половина XIX - начало XX века. - 1995. - 253 с. - Т. 3 : XX век. - 1995. - 268 с.
5. Каминский Ф. А. Казачество Южного Урала и Западной Сибири в первой четверти XX века / Ф. А. Каминский. - Магнитогорск : Минитип, 2001. - 333 с.
6. Козлов А. И. Казаки - нация, сословие?.. / А. И. Козлов // Возрождение казачества : история и современность : материалы к V Всеросс. (меж-дунар.) науч. конф. : сб. науч. ст. - Новочеркасск : Изд-во НГТУ, 1994. -
С. 11-30.
7. Машин М. Д. Оренбургское казачье войско : 2-е изд., испр. / М. Д. Машин. - Челябинск : Челябинский государственный университет, 2000. -191 с.
8. Ульянов И. И. Казаки и Советская республика / И. И. Ульянов. -
Москва ; Ленинград : Госиздат, 1929. - 174 с.
© Иванов А. В., 2013
"Decossackization" -Tragic but Consistent Ending.
Cossacks Revival: What Would They Be?
A. Ivanov
The author considers the "Decossackization" problem to be a lasting for a few decades objective process of the Russian society's estates organization liquidation during the process of its modernization. Different variants of the Cossacks revival in the modern Russia are evaluated taking into account the historical experience.
Key words: history of Russia; Cossacks; "Decossackization"; Cossacks revival.
Иванов Алексей Викторович, кандидат исторических наук, доцент кафедры общей и экономической истории, Уральский государственный экономический университет (Екатеринбург), [email protected].
Ivanov, A., PhD in History, associate professor, Department of General and Economic History, Ural State University of Economics (Yekaterinburg), [email protected].
