CC BY
28
ВЕСТНИК МОСКОВСКОГО УНИВЕРСИТЕТА. СЕР. 9. ФИЛОЛОГИЯ. 2012. № 6
М.В. Крысанова
РАМКА В ЦИКЛЕ ГОФМАНА «СЕРАПИОНОВЫ БРАТЬЯ»: ОСОБЕННОСТИ АТМОСФЕРЫ
В статье рассматривается рамочное общество в цикле Э.-Т.-А. Гофмана «Серапионовы братья», основное внимание уделяется настроению собравшихся и способам его создания. Прослеживается динамика настроения членов общества, подробно разбираются две сцены музицирования в цикле как наиболее ярко отражающие атмосферу вечеров. В конце статьи делается вывод о важности яркого, многопланового и динамичного изображения братства, которое оттеняет серьезное наполнение бесед и помогает лучше понять эстетические идеи Гофмана, выраженные в цикле.
Ключевые слова: немецкий романтизм, Э.-Т.-А. Гофман, рамочный цикл.
The article considers the framework circle of friends in E.-T.-A. Hoffmann's collection of novels "Serapionsbruder"; the primary focus is the mood of the members of the circle and the means for creating this mood. The article follows the changes in the circle's mood and gives a detailed analysis of two scenes of music playing in the collection as the most faithful reflections of the atmosphere of the meetings. The article concludes by emphasizing the importance of the rich, varied and dynamic depiction of fellowship among members of the circle, which serves as a background for the serious content of conversations and helps get a better understanding of esthetic ideas expressed in Hoffman's cycle.
Key words: German romanticism, E.-T.-A. Hoffmann, framework.
Цикл «Серапионовы братья» не случайно называют «компедиу-мом всего творчества Гофмана» [Пикулик, 1987]. При этом имеется в виду не столько разнообразие вставных новелл, которые несомненно представляют собой богатую палитру тем и стилей, сколько рамка, которая их объединяет. В традиционной для рамочного цикла форме встречи старых друзей Гофман выражает свои взгляды на природу творчества. Единственное, что собирает персонажей вместе, — потребность каждого знакомить со своими произведениями других членов кружка и обсуждать их рассказы. Это позволяет Гофману сосредотачивать внимание читателя преимущественно на разборе литературных вопросов. Кроме детального изложения основополагающего «серапионовского» принципа, в рамке затрагивается множество других аспектов, существенных для литературного твор-
чества: техника изображения действительного и фантастического и их соотношение в произведении, обрисовка характеров, роль исторического фона, проблема иронии. Все это, как правило, обсуждается не абстрактно-теоретически, а на примере вставных новелл. Однако рамка не исчерпывается сухим перечислением идей писателя об искусстве.
По примеру действительно существовавшего «серафиновского общества» Гофман создал кружок, состоящий из шести непохожих один на другого персонажей, которые дополняют друг друга и обладают в целом общими взглядами на значимые для них вещи. Дух юмора, свободного обсуждения и творчества, царящий в беседах, противопоставлен миру за пределами кружка, и прежде всего филистерству. Сами «братья» сознают важность своего участия в создании такой атмосферы, поэтому любой новый кандидат в члены кружка всесторонне обсуждается, рассматривается возможность его вклада в общую деятельность. Так, Сильвестр и Винцент были приняты, а кандидатура Леандра была отклонена: «Изо всех сил будет он стремиться к тому, чтобы заполнить наши вечера своими бесконечными творениями, всякое противодействие будет вызывать у него обиду, и, таким образом, он совершенно разрушит всю ту сердечность, что связывает нас прекраснейшими узами» [Гофман, 1991: 4, 96]. Созданию дружеской атмосферы вечеров и правилам ведения беседы посвящен специальный разговор о том, что препятствует свободному общению, и в итоге дается вывод, что непринужденная беседа возможна «лишь в том случае, если друзья не только остроумны и юмористически настроены, но и обладают талантом не только говорить, но и слушать» [Гофман, 1991: 4 (II), 237]. Этот разговор происходит в седьмой вечер, то есть правила бесед не утверждаются с самого начала. Вывод об особенностях общения завершает пространную дискуссию о принятых в «высшем свете» нормах поведения (с обязательными каламбурами, шутками, порой колкими и злыми, и пустыми беседами). Таким образом, герои дистанцируются не только от филистерства, готового подчиняться определенным нормам (анекдоты о многочисленных кружках и история о двух студентах Канта являются яркой иллюстрацией этого), но и от тона «благородных собраний»; на первом плане — отсутствие иерархии и естественность и живость общения.
Как и в любом обществе, в серапионовом братстве существует ряд правил. Они немногочисленны и не всегда выполняются: так, например, предложение собираться каждую неделю остается нереализованным. Одна из отличительных черт братства — ироническое отношение ко всякого рода строго регламентированным собраниям. Таковы, например, клуб города П. с нелепыми правилами, регулирующими поведение членов во всем, или клуб, состоящем из двух
человек). Ирония переходит в гротеск: члены клуба собираются в определенное время, почти не разговаривают, но зато с гордостью называют такое времяпрепровождение «наш кружок». В эстетическом чайном обществе из рассказа Отмара не способны отличить настоящее искусство от бездарной поделки или злой пародии, хотя и превозносят свой тонкий художественный вкус. В обществе «У яйценоского петуха» откровенно сводят все собрания к дегустации блюд и напитков, при этом формально не отступая от принятой нормы: существует председатель собрания, решаются «важные вопросы». Ставшие в то время модными кружки и общества ассоциировались у Гофмана с филистерством, враждебным подлинно эстетическому духу свободного творчества: «Так на нас обрушится все филистерство, какое только может расцвести и зазеленеть в том или ином клубе» [Гофман, 1991: 4 (I), 11].
Характерно, что кружки, каких не должно быть, описываются в первый вечер, в начале становления серапионовского кружка, как заведомо не похожие на то, что друзья замышляют создать. Однако упоминается и кружок, имеющий черты «серапионовского». В новелле «Эпизод из жизни трех друзей» повторяется рамочное повествование в миниатюре: встреча героев после долгой разлуки, истории, рассказанные ими друг другу, новая встреча после продолжительного перерыва1 и новые истории — все это создает ощущение непринужденной творческой атмосферы в обществе единомышленников, не стесненном условностями. Похожим является даже место их встречи — летнее кафе: по крайней мере одно из заседаний «сера-пионовского клуба» проходит в подобном заведении.
Но в серапионовском кружке есть определенные правила. Одно из них неукоснительно соблюдается на протяжении всех вечеров — ограничение времени встречи: каждая завершается, когда часы бьют полночь; для Гофмана это так важно, что бой часов упоминается в конце каждого раздела, хотя общая доля авторских ремарок в целом в рамке очень невелика. Другое правило, установленное героями, — непременная смена настроения в течение вечера. Еще одна особенность всех вечеров (хотя это не заранее утвержденное правило): каждую встречу надо заканчивать в приподнятом настроении. Порой, после особо мрачных историй, такое веселье может быть вызвано даже искусственно. То, что друзья часто отмечают смену настроения, означает важность этого элемента повествования; названы и средства для избавления от тяжелой атмосферы — музыка и литература: «Позвольте мне одним махом развеять мрачное настроение, рассказав вам
1 Прерванные надолго встречи братства отсылают к эпизоду биографии Гофмана: «серафиновское» общество не собиралось 2 года, с 1816 по 1818 г., в связи с долгой отлучкой Шамиссо — одного из членов кружка.
под конец нашего сегодняшнего клубного собрания детскую сказку, которую я написал некоторое время тому назад» [Гофман, 1991: 4 (I), 182]. Стремление к радостной окраске рамочных разговоров служит нескольким целям: они уравновешивают тон вставных новелл, временами достаточно мрачный, и создают атмосферу уюта. Это дает повод некоторым исследователям (например, Л. Кену) находить в «Серапионовых братьях» специфику бидермайера, в эстетике которого «уют» ("Gemütlichkeit") — одно из ключевых понятий.
Динамика внутреннего настроя членов общества — от искреннего веселья в начале к искусственно создаваемому в последние вечера — может быть прослежена и в общем характере цикла. Как справедливо замечает Ф.П. Федоров, от первого вечера к восьмому наблюдается смена: от позиции истинно «серапионовской», исповедуемой основателями кружка, близкой к раннеромантическим идеалам, к гораздо более приземленной позиции Винцента [Федоров, 2004: 318]. И действительно, в последние вечера Винцент, олицетворяющий прагматическое начало, всё больше участвует в беседах. При вступлении в общество он иронически отзывается о герое, давшем название братству, и одновременно определяет свою роль в будущих встречах: «Всякий раз, когда мне вздумается прийти к вам, я постараюсь наперед, как говорится в пословице, хорошенько напичкать мою обезьяну сахаром, дабы она возымела охоту к забавным ужимкам. А поскольку ваш покровитель всю славу, всю честь свою обрел благодаря изрядному безумию, то я постараюсь последовать его примеру, так что союз наш никогда не будет испытывать недостатка в похвальном сумасбродстве» [Гофман, 1991: 4 (I), 368]. Но если в начале цикла поведение отшельника Серапиона, имя которого носит кружок, воспринимается как «похвальное безумие» и его образ уподобляется образу романтического художника, то затем его сущность низводится до бытового сумасшествия, безобидного и комичного. Ярко иллюстрирует изменение атмосферы в кружке то, что именно Винцент, наиболее «приземленный» из персонажей, обсуждая ход беседы, отмечает его несоответствие серапионовскому принципу.
В большей степени настроение друзей определяет музицирование. Приподнятое настроение в момент встречи старых знакомых органично завершает совместное исполнение сочиненной Теодором музыки. Характерен выбор музыки и слов: стихам «свойственна старинная безыскусность, проникающая в самое сердце» [Гофман, 1991 (I): 4, 90], та же простота присуща музыке. Манера исполнения — многоголосье при равноправии голосов — передает единство друзей: действительно, при всей разности характеров, вместе они создают гармоничное целое, притом никто не берет на себя главенствующей роли. Называемые в описании пения тональности, переходящие одна
в другую, тоже важны для определения настроения в рамке: каждая связывается с какой-то темой. Для композитора и капельмейстера Гофмана выбор тональностей был, несомненно, не случаен: As-dur открывет произведение Теодора, за ним следует f-moll — тональность, родственная предыдущей, но имеющая оттенок драматизма, далее Des-dur, которая обычно связывается с пасторальной темой и окрашена светло, b-moll несет в себе мрачный трагический смысл, а f-dur характеризуется как светлая и радостная. Каждая тональность родственна предыдущей, за счет чего переход получается не резкий, а плавный. Такая смена тональностей и светлый финал в первой встрече друзей соответствуют общим изменениям настроения при первой встрече и создают модель последующих встреч.
Иначе изображен хор друзей в седьмом разделе цикла. Сама идея хорового пения возникает иначе: если в первый вечер она органично дополняет «музыкальные» новеллы — «Советник Креспель», «Фермата» и особенно диалог «Поэт и композитор», в котором Теодор высказывает свои взгляды на музыку, то здесь она рождается в противовес мрачному настроению. С самого начала заявлено, что это будет нечто несуразное, спетое «истошными голосами». Характерно, что в качестве текста каждый из певцов использует бессмысленный набор слов, а музыка банальна: «Теодор сыграл ритурнель, по существу и по форме повторявший сотни подобных ритурнелей в Opera buffa» [Гофман, 1991: 4 (II), 345]. Это составляет контраст со уникальностью мелодии в первой сцене, где Теодор взялся «положить на музыку стихотворение, требующее такой трактовки, что отклоняется от всякой обычной манеры, от всякой избитой формы» [Гофман, 1991: 4, 90].
Каждый исполняет свою роль — это уже гораздо большая дистанция по сравнению с хором в первый вечер. Вместо сцены пения, органически вытекающей из новелл и обсуждений, музицирование описано здесь лишь как средство привести себя в радостное расположение духа, и форма не соединяется с содержанием, а полностью вытесняет его. Закономерен и конец вечера, противоположный, как и вся сцена, концу первой встречи: «Друзья разошлись, на сей раз скорее искусственно возбудив в себе буйное веселье, нежели с истинною тихою радостью в душе, как бывало обычно» [Гофман, 1991: 4 (II), 347].
Ирония в «Серапионовых братьях» обсуждалась многими исследователями. А. Бек считает, что ироничный тон, присущий всей рамке, необходим для создания впечатления единого кружка: только это может удержать вместе столь разные натуры собеседников. Другой точки зрения придерживается И. Винтер, которая полагает, что в новеллах цикла ирония практически отсутствует: «рассказчику не-156
обходимо "непосредственное" отношение к своему произведению, рефлексирующий писатель не должен вставать между произведением и читателем. <.. .> Но как только рассказчик дистанцируется от своих образов или занимает по отношению к ним ироничную позицию, атмосфера произведения нарушается или полностью уничтожается» [Winter, 1976: 49]2. В рамочных беседах можно найти реплики, подтверждающие каждую из этих точек зрения. Обсуждая достоинства «Артурова зала», друзья особенно хвалят «концовку с заложенной в ней глубокой иронией». В последующем разговоре о том, обладают ли женщины таким юмором, какой присущ членам кружка, подчеркивается важность иронии как для создания литературного произведения, так и для его восприятия. Но вместе с тем иронический тон «способен оказаться опаснейшим рифом, ведь об него очень легко может разбиться и безвозвратно погибнуть вся прелесть выдумки и изображения, какой мы требуем от каждой сказки» [Гофман, 1991: 4, 233]. Точка зрения А.Бека представляется более обоснованной, так как во втором из приведенных выше разговоре речь идет не о неуместности иронии в произведении вообще, а лишь о неумеренном или неумелом ее использовании, которое может отрицательно сказаться на общем впечатлении. Кроме того, важность иронии в цикле подтверждает состав кружка: в отличие от «Фантазуса» Тика, он исключительно мужской, что объясняется в одной из бесед: изначально не присущие женщинам, по мнению друзей, ирония и юмор, наиболее ценятся собравшимися и создают особую атмосферу кружка.
Таким образом, очевидно, что история «серапионовского» братства не является статичной и заданной от начала и до конца. Кружок складывается, развивается, переживает кризис и возрождение, а в конце исчерпывает себя. Динамичность рамки соответствует принципиальному взгляду Гофмана на задачу художника.
Список литературы
Beck Andreas. Geselliges Erzählen in Rahmenzyklen. Heidelberg, 2008. Köhn Lothar. Vieldeutige Welt. Studien zur Struktur der Erzählungen
E.T.A.Hoffmanns und zur Entwicklung seines Werkes. Tübingen, 1966. Pikulik Lothar. E.T.A. Hoffmann als Erzähler: Ein Komment zu den „SerapionsBrüdern. Göttingen, 1987. Winter Ilse. Untersuchungen zum serapiontischen Prinzip E.T.A.Hoffmanns. Haag, 1976.
Гофман Э.-Т.-А. Собр. соч.: В 6 т. М., 1991-2000.
Федоров Ф.П. Художественный мир немецкого романтизма. М., 2004.
Сведения об авторе: Крысанова Маргарита Валерьевна, аспирант филол. ф-та МГУ имени М.В. Ломоносова. E-mail: [email protected]
2 Перевод наш. — М.К.
