CC BY
37
ИСТОРИЯ И ПЕРСОНАЛИИ
© М. Голубовский
РАИСА ЛЬВОВНА БЕРГ — УЧЕНЫЙ И ЛИЧНОСТЬ (27.03. 1913-1. 03. 2006)
д. б. н., академик РАЕН
Институт истории
естествознания и техники РАН,
СПб филиал;
Центр Демографических
исследований,
Дьюк Университет, США
фото из личного архива А. В. Родионова
Есть люди, о которых хочется сказать —явление природы.
Таковой была и остается в памяти Раиса Львовна Берг.
Описать словами ее завораживающую привлекательность столь же трудно, или даже безнадежно, как вербализовать красоту баллад Шопена, красочно-чувственные соития на картинах Климта или комбинацию на шахматной доске.
На семинаре, в любом сообществе вы сразу выделяли Раису Львовну — по интеллекту, по грудному с эмоциональными тембровыми переливами голосу, по особой манере движений, поведения и богатой пафосной речи, где воспарение к высотам знаний сочеталось с присловьями и терпкими словечками, насколько это позволительно женщине. Аналогично, в любой аудитории вмиг запечатлевалась личность Тимофеева-Ресовского. Недаром эти два генетика стали соавторами памятной статьи 1961 года о путях эволюции генотипа в журнале «Проблемы кибернетики» (вып. 5).
Красота биоразнообразия, сложность путей эволюции и точность законов генетики были подлинной страстью Раисы Львовны. Здесь она знала и понимала все. Эта страсть, мне кажется, была наследственной или врожденной, но, несомненно, и импрессированной в раннем детстве интеллектуальной аурой и окружением ее отца, выдающегося зоолога-эволюциониста и географа академика Льва Семеновича Берга, автора известной концепции номогенеза. Со студенчества Раиса Львовна прониклась идеями и традициями петербургской школы эволюционной генетики во главе с Ю. А. Филипченко и Н. И. Вавиловым. Еще до окончания кафедры генетики она начала работать вместе с будущим нобелевским лауреатом Германом Меллером, который в 1927 году с помощью хромосомной инженерии создал метод получения и количественного анализа мутаций в опыте и природе.
Судьба мутаций в природе стала любимой темой Раисы Львовны. После открытия вспышек мутаций в диких поселениях дрозофил она не только подтвердила положение классика генетики де Фриза о неравномерности темпа мутаций во времени, но и обнаружила феномен моды на мутации. В начале 40-х годов Раиса Львовна перешла в московскую докторантуру к академику И. И. Шмальгаузену. Таким образом, она приобщилась и к московской эволюционной школе. К разностороннему тезаурусу Раисы Львовны надо добавить совершенное знание ею трех европейских языков. Раиса Львовна окончила немецкую «Реформирте Шуле» в Ленинграде.
Есть три восходящие ступени познания: просто знание о чем-либо, понимание того, что знаешь и, наконец, эмоциональное отношение к постигнутому в рамках целостной гармоничной картины.
Недаром в первой фразе классической статьи монашески строгого Менделя стоят слова «поразительная закономерность». На вершинах эмоций возникает чувство, которое историки науки метафорически назвали «синдром Пигмалиона». Творец проникается живым чувством к постигнутой или созданной красоте, как Пигмалион был заворожен Галатеей.
Многим приходилось слушать, как Раиса Львовна с упоением часами рассказывала о тайнах корреляционных плеяд у растений, о видах полиморфизма, о моде на мутации, когда в разобщенных поселениях дрозофил вдруг становилось модным желтое тело (yellow), сменяясь затем на искривленное брюшко (abnormal abdomen) или опаленные щетинки (singed). Кандидатская диссертация была защищена Раисой Львовной в 1937 году. Текст был тщательно выверен, машинистка допустила всего одну ошибку. Но зато какую?! Вместо «РАЗОБЩЕННЫХ популяций» было напечатано «РАЗОБЛАЧЕННЫХ популяций». Такое было суховейное время.
Синдром Пигмалиона проявлялся у Раисы Львовны не только по отношению к собственным работам, но и к прозреваемым ею эволюционным следствиям — жемчужинам в работах коллег и других авторов. Исследователи нередко, вроде крыловско-го петуха, сами не замечали эти жемчужины в «навозных кучах», добытых ими фактов. Или же были не способны подняться над ними и вознестись к эволюционной семантике. С высоты своего эволюционного видения Раиса Львовна в 1967—1968 годах написала по просьбе редакции «Знание-Сила» два популярных и поныне эссе «Почему курица не ревнует?» и «Чем кошка отличается от собаки». С тех пор прошло почти 40 лет, но и по сию пору эти эссе выглядят свежо и крепко, как будто их не коснулась патина времени. Они «амплифицируются» ныне в Интернете на многих сайтах.
В чем здесь секрет? Раскрытие глубокого эволюционного смысла знакомых всем фактов и явлений сочеталось в статьях Раисы Львовны с изяществом и внутренней свободой повествования. Вот начало одной популярной статьи: «Если я над чем-нибудь думаю, меня интересует не только сам предмет, но и мнения людей о нем. Я биолог. А думаю я о жизни и смерти, и почему они есть, и как бы это могло быть иначе, и почему все так, а не иначе, и нельзя ли исправить то, что явно устроено плохо, и не будет ли от этих исправлений какой беды». Этот стиль ярко проявился и в известных мемуарах «Суховей». Я не знаю, как определить крепость и оригинальность слога, но среди женских авторов в русской прозе рядом с Раисой Львовной можно поставить лишь несколько имен: Зинаида Гиппиус, Марина Цветаева,
Надежда Мандельштам, Нина Берберова. А в экологической нише научно-художественных эссе Раиса Львовна почти непревзойденна, включая и многочисленную мужскую половину.
Вовсе не легко сходу назвать главное типовое отличие кошки от собаки, по отношению к которому все остальное выступает как функция или производное. Раиса Львовна демонстрирует здесь логику эволюционного подхода, опираясь на корреляционные принципы Кювье. Первопричина — в технологии добычи пищи. Собака преследует жертву, кошка — подстерегающий хищник. Отсюда идут корреляционные плеяды различий в поведении этих зверей — спутников человека. Далее цитирую Раису Львовну: «Совершая свои отправления, кошка действует тщательно и аккуратно. Собака в той же ситуации поступает иначе. Два-три небрежных движения задними ногами, как будто на пожар спешит. Обернуться собака не дает себе труда. Ритуал совершается формально, можно сказать бюрократически... Затаиваться, чтобы быть сытой, собаке в ее исконном состоянии не приходилось. Вонь, шум — ей все нипочем. Чистоплотность собаки весьма относительна. Поэт, у которого бесенок говорит: «Я сам в ненастье пахну псиной// И шерсть лижу перед огнем» — ошибался: запах псины и вылизывание шерсти — «две вещи несовместные», одна — собачья, другая — кошачья. Тот, кто лижет шерсть, не пахнет ничем, иначе зачем бы он стал стараться?».
Раиса Львовна, превосходно знавшая наизусть многое из произведений Блока и его окружения, цитирует и комментирует здесь известные строки Зинаиды Гиппиус из стиха «Дьяволенок».
Корреляционным плеядам у растений была посвящена докторская диссертация Раисы Львовны, защищенная в начале 1964 года. В то время это было событием в сообществе биологов — защита докторской диссертации генетиком, ибо продолжалось господство Лысенко, пошатнувшееся лишь после «малой Октябрьской революции», как называли смещение Хрущева в октябре 1964 года. Но Раиса Львовна гордилась еще и другим. Вся ее работа помимо бинокуляра требовала лишь одного инструмента — деревянной линейки, и в значительной степени была выполнена просто на даче, где росли любимые «цветочки». Но они стали предметом глубочайшего эволюционного анализа. Богатство и нетривиальность мыслей и выводов этого исследования Раисы Львовны поразительны. Они вобрали в себя концепцию корреляционных плеяд зоолога Ленинградского (тогда) университета Павла Викторовича Терентьева, открытие видовых особенностей насекомоопыления Борисом Николаевичем
Шванвичем (в течение четверти века он заведовал кафедрой энтомологии в ЛГУ), идеи популяцион-ной и экологической генетики и, наконец, теорию стабилизирующего отбора учителя Раисы Львовны, академика И. И. Шмальгаузена.
Раису Львовну как биолога-эволюциониста интересовала стандартная организация пространства живых форм: условия и закономерности стабильности в форме и размерах одних частей организма при одновременном большом варьировании от условий среды остальных частей организма. Объектом исследования стало корреляционное сопоставление изменчивости размеров разных частей цветка и вегетативных органов у растений. Сопоставлялись виды ветро- и насекомоопыляемые. К примеру, поверхность листа настурции может почти в сто раз меняться в зависимости от среды (почва, влажность, свет, температура), но размеры и архитектоника цветков здесь жестко фиксированы. Они пригнаны к стандартам насекомого-опылителя, переносчика пыльцы от одного растения к другому. Раиса Львовна формулирует важный эволюционный принцип: пространственное (хорологическое) постоянство живого соблюдено везде, где разобщены формирующие и отбирающие факторы среды. Хоботок опылителя цветка выступает как браковщик, однако он не принимает участия в онтогенезе цветка, архитектоника которого в этом случае ставится под жесткий генотипический контроль. Но архитектоника частей в пространстве — это не такой простой признак как группа крови, он требует согласованного взаимодействия генов в развитии, чтобы при любых раскладах получался видовой стандарт. Он возникает, по мысли Раисы Львовны, в ходе жесткого стабилизирующего или стандартизирующего отбора, когда все неудачники в решении задачи устраняются. Каким конкретно образом в онтогенезе, несмотря на различия в генотипах и условия среды, возникает стандарт — нерешенная и увлекательная задача экологической молекулярной генетики и генетики развития.
Надо думать, что открытие эволюционной онтологии и экологического смысла корреляционных плеяд у растений, принципов стандартизации в архитектонике цветков доставило Раисе Львовне большое удовлетворение. Такое же, как сделанное сто лет до этого открытие Дарвиным в 1862 году роли насекомых в опылении орхидей и причин популяционного полиморфизма цветков примулы по размерам: коротко-длинно—тычиночные и коротко—длинно—пестичные. Заметив этот странный полиморфизм, Дарвин вначале принял его за каприз природы или факт безразличной изменчивости. Однако, проведя опыты по перекрестному опылению, он, к своему изумлению,
открыл, что цветки с короткими пестиками при опылении их пыльцой коротких тычинок дают больше семян, чем любая другая из четырех возможных комбинаций. «Не думаю, чтобы что-либо еще в моей научной деятельности доставило мне столь большое удовлетворение, как выяснение значения строения цветков этих растений». Такое удивительное признание находим мы в его автобиографии. И вот сходное эмоциональное признание Раисы Львовны, оно возвышается до уровня мировоззрения: «Неожиданно распахнулся широчайший горизонт — локализация пыльцы, строжайший режим экономии, стандарт размеров, жесткий генный контроль, независимость, преисполненная достоинства и дисциплины. Свобода на службе согласования» (из статьи «Корреляционные плеяды» 1970 г.)
Пожалуй, нигде столь ярко синдром Пигмалиона не проявлялся у Раисы Львовны, как в ее совершенно уникальной способности щедро и всегласно восхищаться талантами других людей и привлекать их в свой дом, будь это в Ленинграде или в новосибирском Академгородке. Ее квартира всегда становилась салоном интеллектуалов, художников, поэтов, артистов. В Академгородке ее научными и дружескими собеседниками были известные математики и кибернетики, люди яркой индивидуальности — А. А. Ляпунов, И. А. Полетаев, А. И. Фет. В Москве и Ленинграде — академики А. А.Сахаров и Л. В. Канторович, поэт Александр Галич.
Прибегну к метафоре, способной хоть как-то описать стиль жизни и личность Раисы Львовны. «Три девицы под окном пряли поздно вечерком» и называли свои заветные желания. Одна — на весь крещеный пир приготовила бы пир, другая — наткала бы полотна, ну а третья — родила бы богатыря, ее и выбрал царь. Так вот, Раиса Львовна непостижимым образом воплощала собой одновременно все эти три вечных женских ипостаси.
Она испытывала истинное удовольствие от хлебосольного гостеприимства, зная множество гурманских услад, непрерывно творя новые пищевые вариации и радуясь удачным трофо-экспромтам. В отличие от куртуазных великосветских дам французских салонов или описанных у Л. Н. Толстого в «Анне Каренине», у Раисы Львовны не было кухарки или повара. Все закупалось и изготовлялось ею самой, словно подтверждая ленинскую фантасмагорию о кухарках, управляющих государством.
Желание наткать полотна на весь мир — вторая женская ипостась — это метафора соединения разрозненных нитей бытия в целостную ткань. Идет ли речь о домашнем садике на оконных полках, «сводничестве» талантов друг с другом, организации всесоюзных совещаний по биометрии,
симпозиума о тайнах художественного творчества или выставок Фалька и Филонова в Академгородке.
Цветы — воплощение красоты и гармонии в природе — были страстью Раисы Львовны. Входя в лабораторию, она первым делом устремлялась к своим «цветочкам», любовно поливая и ухаживая за ними. И цветы отвечали ей взаимностью, роскошествуя в росте и цветении как ни у кого другого.
С такой же страстью Раиса Львовна творила на полотнах и листах бумаги эзотерические извивы и кружева. Помню, как в экспедиции в Армению в 1964 году поздно ночью я увидел в комнате Раисы Львовны свет и решил заглянуть. Она яростно ползала на коленях вокруг листа ватмана, погружая одежную щетку в тазик с краской и водя ею по бумаге. Это был период увлечения Раисы Львовны фигуративным ташизмом. Художественное и научное восприятие мира у Раисы Львовны были слиты воедино. «Цветок, если смотреть на него в бино-куляр, — одно из самых восхитительных зрелищ. Чистота красок, оригинальность и идеальная выделка фактур, феноменальное богатство оттенков, искусная организация цветовых поверхностей — спокойные, однотонные большие плоскости и рядом крап, глазки. Отмывки чередуются с резкими очертаниями, цветовые контрасты с нежностью переходов от цвета к цвету. Смелость и разнообразие впечатляющих приемов. Блестящие и матовые поверхности, мерцание, нежнейшие опушения, воланы, бахрома, канты, изощренная изобретательность в варьировании форм. Хорошая работа.» К какой грани естества и мироощущения следует отнести этот ее текст? Раиса Львовна достигает здесь высоты набоковского артистически-научного благоговения перед красотой бабочек, слитых воедино в биоценозе с красотой цветков.
Третья женская ипостась — родить богатыря. Здесь проявлялось необыкновенное влечение Раисы Львовны к талантам во всех их проявлениях, но, прежде всего, в их мужских инкарнациях. Она была по-женски увлекающаяся. Талантам она прощала многое. Поэты и художники могли придти в гости в любое время суток, иногда «в драбадан» хватившие хмельного. Раиса Львовна их не прогоняла. Она любила общество талантливых мужчин, а они любили ее общество. В то же время Раиса Львовна отнюдь не была «розовой и пушистой», используя молодежный сленг. С той же страстью, с которой она расточала похвалы, она направляла стрелы своего сверхязвительного интеллекта против оппонентов, взгляды которых противостояли ее принципам. Порой ее богатое воображение преобладало над разумом. Она выстраивала воздушные замки и приписывала попавшему в немилость коллеге
фантастические виртуальные прегрешения и злые умыслы. Словно в подтверждении мольбы поэта:
«Минуй нас пуще всех печалей и барский гнев и барская любовь».
Примечателен стиль научной работы и жизненной динамики Раисы Львовны. Она была ярко выраженной «совой», ее активность нарастала по мере сгущения сумерек и достигала пика к 12 часам ночи. Приходя на работу в лабораторию часам к 3—4 дня, полюбовавшись прежде всего на любимые цветочки, Раиса Львовна садилась за свой рабочий стол и, окруженная ящиками с пробирками дрозофил, словно приклеивалась к столу. Самозабвенно, час за часом, 8—10 часов подряд, она сидела за биноку-ляром и лишь далеко заполночь вынужденно и с сожалением покидала лабораторию. Почерк и записи в лабораторном журнале отличались аккуратностью, каллиграфической строгостью и красотой. Когда она, анализируя генофонд популяции, сотнями и тысячами «гоняла дрозофил» (фенотип мух из природы и результаты скрещиваний), от ее цепкого художественного взора не ускользали малейшие отклонения мушиного фенотипа. «Не придирайтесь, эти мухи нормальные», — порой говорили коллеги, когда Раиса Львовна усматривала слабое изменение наклона жилок, вырезку на крыле или щербинку на мушином брюшке.
И еще одна отличительная черта Раисы Львовны — аристократизм ее духа и неприступность духовной территории. Никто не мог заставить ее сказать то, что она не думает, а преступающий ее духовную территорию получал достойный и язвительный отпор. Достаточно прочитать в «Суховее» стенограмму разноса Раисы Львовны в закрытом Ученом Совете Института цитологии и генетики 4 марта 1968 года за ее подпись в коллективном письме 46 ученых Академгородка с протестом против закрытых процессов над диссидентами. За исключением отважной Зои Сафрониевны Никоро, все либо пригнули свои головы, либо несли нужную партийному начальству советскую околесицу. Раиса Львовна вынуждена была оставить институт, переехать в Ленинград и затем в 1974 году эмигрировать в США. Прошли годы и времена изменились. В 1991 году Раиса Львовна по приглашению дирекции ИЦиГ Академгородка приезжает с визитом в тот же институт, под эгидой которого издается ее книга «Эволюционная генетика».
Раиса Львовна Берг, почившая в возрасте 93-х лет в Париже 1 марта 2006 года, донесла до нас свет ушедшей в прошлое российской интеллигенции. Будем благодарны ей за это, вспоминая пушкинские строки: «Наставникам, хранившим юность нашу,//Не помня зла, за благо воздадим».
