CC BY
29
Ученые Дальнего Востока
Вестник ДВО РАН. 2011. № 3
«С ним работать комфортно»
К 60-летию академика А.И.Ханчука
Лет тридцать назад мне нужно было собрать информацию в Дальневосточном геологическом институте. Зашел в отдел региональной геологии. Узнал, что в пяти его лабораториях трудятся 65 научных сотрудников. «Сюда, - рассказывали мне, - приходят студентами на производственную практику, учатся в аспирантуре, защищают диссертации, и многие становятся равноправными членами коллектива, как Александр Ханчук». Конечно, это результат того, что у замечательных учителей хорошие ученики.
Александр Иванович, с момента организации института, 4 сентября 1959 года, прошло совсем мало времени, а уже образовалось ядро авторитетных специалистов, возглавивших ведущие лаборатории: петрологии, магматических и метаморфических пород, рудных месторождений, геохимии и минералогии, региональной геологии. Лабораторию металлогении, как известно, создала директор института Екатерина Александровна Радкевич.
То ядро и сплотилось вокруг нее. Иван Николаевич Говоров, Андрей Максимильянович Смирнов, Лев Николаевич Хетчиков и другие работали в отделе геологии Дальневосточного филиала, на базе которого институт возник. Они горели идеей создать институт и развить масштабные геологические исследования всего нашего региона.
Но я вот к чему хочу подвести свой вопрос: 1959-й год, сентябрь, рождается ДВГИ, а вы только что пошли во второй класс. 1986-й год - вы руководитель лаборатории, заместитель директора по научной работе, 1993-й - исполняете обязанности директора. Каков ваш путь от выпускника средней школы до руководителя института?
По академическим меркам у меня был достаточно быстрый рост, учитывая специфику нашей науки, где, для того чтобы завоевать научный авторитет, нужно много поработать в экспедициях, собрать материал, обработать, сделать публикации. Мне, кроме всего прочего, наверное, помогло то, что после первого курса университета я два года служил в советской армии, в железнодорожных войсках, в мостовом батальоне. Это фактически строительная часть. Сначала был геодезистом, потом занимался техническими и экономическими вопросами, а после армии почти год работал в строительном управлении у себя на родине - мастером, затем старшим инженером. Какой-то организаторский опыт, умение работать с финансовыми документами, понимание разных сторон хозяйственной деятельности - оно, конечно, отложилось на всю жизнь и очень помогало в дальнейшей административной работе. Потому что руководитель института, особенно в свете тех перемен, которые произошли в нашей стране, просто обязан знать многие аспекты хозяйственно-финансовой деятельности. А остальное, думаю, от родителей.
Кто они у вас были?
Простые люди. Родился я в Западной Белоруссии. Отец из состоятельной крестьянской семьи, дед погиб в 43-м году - подорвался на мине: немцы заставили
жителей нашего городка пройти по дороге, которую заминировали партизаны. Отца призвали в армию в 1944-м - после освобождения нашей местности. Бабушка, со стороны отца, была умная женщина, вняла совету брата, который еще в двадцатые годы через границу перешел в Советскую Россию, воевал, полковник, - вот он и посоветовал бабушке от всего «лишнего» имущества отказаться сразу. Это, может, и спасло их от раскулачивания. Отец был замечательный человек, очень добрый, работал он в пожарной охране нашего небольшого городка. Мама - другой типаж, хотя бы потому, что росла без отца, почему я деда по ее линии не знаю. Но в принципе я весь в маму и, значит, в неизвестного мне дедушку. Мама с бабушкой оказались в Западной Белоруссии. И мама, ее год рождения двадцать седьмой, уже с подросткового возраста стала руководить домом, всей их жизнью. И она, и отец в польских школах учились. У мамы долго хранились грамоты за хорошую учебу. После войны она начала работать в финансовых организациях и долгое время была главным бухгалтером комбината бытового обслуживания в нашем городе Малорита. Как-то рассказывала мне случай из своей «бухгалтерской» жизни. Когда она в первые послевоенные годы работала финансовым инспектором и однажды возвращалась из какой-то деревни (а там шныряли бандеровцы, или бульбаши, как их еще называли), она увидела двоих и спряталась в подвале сгоревшего дома. Они подошли и советуются: «Давай гранату бросим, она там могла спрятаться. - Нет, жалко гранат, а вдруг ее там нет?» Они постояли какое-то время и ушли. Вот такая суровая была жизнь. Я был первым ребенком, еще у меня две сестры, но, поскольку мои родители много работали, в 1968 году появилась материальная возможность поехать учиться, и они могли мне помогать. Это была их мечта - чтобы дети получили высшее образование.
Почему поехали во Львов? Ближе к родному дому?
И поэтому. А я тогда много читал, и был период, когда делал вид, что иду в школу, а на самом деле собирал книги - и на чердак, на сеновал. И читал. Это продолжалось неделями, пока меня не обнаружили, и случился большой скандал. В нашем городе была замечательная библиотека, как я сейчас понимаю. Тогда существовала специальная программа оснащения библиотек в западных областях страны. И книги, которые конфисковывались при арестах в 30-е годы, и из каких-то других фондов отправлялись туда. То есть была прекрасная классическая литература. «Сравнительные жизнеописания» Плутарха, например,
Львов. Химфак ЛГУ, лабораторные занятия по аналитической химии. 1969 г.
или полные собрания сочинений европейских классиков, не говоря уже о наших отечественных. Было что читать. Читал и научно-популярную литературу. В нашем классе ребята были очень интересные. Я увлекался химией, наверно, поэтому и захотелось стать геохимиком. Тогда геохимию как специальность преподавали в трех учебных заведениях - в Москве, Ленинграде и Львове. А Львов - это действительно близко, и как раз открылось железнодорожное сообщение Брест-Львов, и поезд проходил через нашу станцию. Это тоже свою роль сыграло: вечером садишься, а утром - во Львове. Был конкурс, конечно. Я набрал довольно высокий балл и поступил. И, честно, никогда не жалел, потому что геологический факультет Львовского университета - это замечательный факультет. Он входил в число трех ведущих геологических факультетов советских вузов. Способствовал этому направленный сюда в 1945 году научный десант выдающейся советской профессуры. И вот, с одной стороны, австрийско-польская геологическая школа, с другой - советская. Они соединились в талантливый коллектив.
Советская - это прежде всего московско-ленинградская, наверное?
Да, московско-ленинградская. Назову несколько фамилий. Например, заведующим кафедрой петрографии был Владимир Степанович Соболев, академик, человек, который предсказал открытие ким-берлитовых трубок с алмазами в Сибири. Позже он переехал в Новосибирск. Когда были открыты якутские алмазы, он возглавил исследования этого минерала, была подготовлена и издана уникальная книга «Алмазы Якутии». За нее группа ученых получила Ленинскую премию. Фамилии авторов располагались в алфавитном порядке. Первый из них, Александр
Павлович Бобруевич, заведовал кафедрой петрологии во Львове, когда я учился. Николай Порфирьевич Ермаков - создатель учения о включениях минералов. Он переехал из Львова в Московский университет и там развивал это направление. Это одна из областей в геологической науке, где мы и сейчас в какой-то мере сохраняем приоритет. Нас учили такие крупные ученые, очень известные в области изучения полезных ископаемых, как Козыренко и Горжевский. Владимир Николаевич Козыренко после Львова возглавлял За-рубежгеологию в Москве, и многие преподаватели Львовского университета получили возможность поработать за рубежом. Тогда была такая система: претендентов на загранкомандировки поселяли в каком-то санатории и год обучали языку, то есть было полное погружение в язык в течение года, а потом, допустим, два-три года - работа в зарубежных странах. Больше половины наших преподавателей имели опыт такой работы и, естественно, о многих результатах исследований, проводившихся в мире, могли рассказать нам, студентам. Возьмем ту же теорию тектоники литосферных плит. Я о ней узнал еще будучи студентом - один из преподавателей вернулся из Алжира и рассказывал. Почему из Алжира? Потому что в создании этой теории большую роль сыграли французские геофизики, а влияние Франции в той стране сохраняется, думаю, и сегодня. Своим увлечением наукой я обязан Альберту Алексеевичу Сиворонову, он мой учитель, тогда доцент, а ныне профессор Львовского университета.
Отличная университетская школа была у вас, и просто замечательно, что через 35 лет вы помните своих учителей и с таким уважением говорите о них.
Да. Не зря же я окончил университет с отличием.
Но по какой причине вы прерывали учебу более чем на два года?
Уже много времени прошло, расскажу этот эпизод своей жизни. Меня тогда исключили из комсомола вместе с моим другом. Это были, по сути, внутренние разборки. Город Львов был на особом счету - там за молодежью внимательно следили, и всякая самостоятельность, активность исключались. Однако система была достаточно гуманная: исключение из комсомола не отменяло возможность восстановления в университете. Это такая воспитательная мера. И мы почти два года служили, демобилизовались из армии в декабре и до начала следующего учебного года работали. На втором курсе меня беспрепятственно восстановили.
Исключение из комсомола повлияло как-то на вашу жизнь?
Должен сказать, что нам очень повезло с теми людьми, которые были командирами и партийными руководителями в нашей части, один из них был фронтовик. И я, и мой друг всегда добрым словом вспоминали их. Они предложили нам сначала вступить в комсомол, а потом в партию. Конечно, они знали о нас всё, но как бы закрыли глаза на это. С высоты прожитых лет, своего жизненного опыта они видели, что мы нормальные молодые люди. Они лучше нас понимали советскую действительность и дали нам шанс, чтобы дальше было меньше проблем. Хотя мне все равно на факультете исключение припомнили. Поскольку у меня по всем предметам были пятерки, встал вопрос о назначении мне ленинской стипендии как отличнику - и я не прошел, хотя был уже членом комсомольского бюро факультета.
Вологда. 1971 г.
Причем мне не просто не дали ленинскую стипендию, а позволили девушке, у которой были четверки, пересдать их, чтобы ее документы отправить на утверждение. Эта история дала понять: к тебе всегда будут относиться с предубеждением. Кстати, это тоже сыграло свою роль в моем решении уехать сюда. И я ничуть не жалею. А с институтом я познакомился в 75-м году, на преддипломной практике, тогда же побывал и на Камчатке.
Исполнять обязанности директора вы стали весной 1993 года. Это было, на мой взгляд, время разрушительной экономической политики. К примеру, более 90 процентов сотрудников Института морской геологии и геофизики нашего Отделения в августе того же года, из-за резкого сокращения финансирования, были отправлены в отпуск без содержания, а директор соседнего с вашим института сказал тогда: «Нас ждут еще более суровые испытания... Направим все усилия на то, чтобы сохранить научный потенциал... и потом помочь восстановлению России». Как вы пережили ту тяжелейшую ситуацию?
Прежде чем ответить, расскажу эпизод из своей жизни в те времена. У меня, уже в конце 80-х, была попытка коммерческой деятельности. В науке ведь тоже - переход к рынку и все такое прочее. И многие наши сотрудники как-то устраивали свою судьбу в меняющейся обстановке, у кого-то в бизнесе неплохо получалось. Мы создали консалтинговую фирму. И был такой момент, когда один из моих компаньонов говорит: есть возможность взять в банке большой кредит для покупки акций горнорудного предприятия. Я ему: но мы же не сможем вернуть кредит. А он (к слову, он на 10 лет моложе меня, то есть мне около 40, а ему 30): а мы и не будем возвращать. Не помню, как завершился наш разговор, но я понял, что не смогу, психологически не смогу. То есть я понимал, что можно брать кредиты, не возвращать, но такая схема не для меня.
И я вернулся в науку, стал готовить докторскую диссертацию. Это был переломный момент в моей судьбе.
А вы на это время из института уходили?
Нет-нет, всё в институтских рамках, но эта деятельность сильно отвлекала от занятий наукой. И надо было решаться: или уходить в коммерческую область, там определенные перспективы тоже существовали, или... Перевесило понимание, что это не мое.
Работа над диссертацией - это такой труд. Засиживался в лаборатории до последней электрички (тогда электрички ходили до полуночи). А подготовил работу - там предзащита, защита. Я уже был заместителем директора по науке, отпуск взял только на заключительной фазе, защищался в нашем головном Геологическом институте в Москве, чем в общем-то горжусь. Это было важно для меня - ты из провинции и защищаешь свою работу в ГИНе, в наиболее компетентном и престижном совете. Защитился в начале 93-го. А работа над диссертацией так или иначе отвлекала от того, что делалось в институте. И вот когда я после защиты приехал, застал там разброд и шатание. В частности, например, заместитель директора по общим вопросам сдавал помещения в аренду и деньги брал себе, а не в общую кассу. У нас институт активный - образовалась группа, пошли к председателю Отделения. Ну и, чтобы страсти улеглись, решено было назначить меня, молодого доктора, исполняющим обязанности директора.
А что, Некрасов уже окончательно отошел от дел?
Да, у Ивана Яковлевича случился инсульт. Я часто бывал у него. Это был очень мудрый человек. Несколько советов мне дал хороших, не буду на них останавливаться, запомнил я их на всю жизнь. Как исполняющий обязанности директора в то чрезвычайно сложное время я делал некоторые такие поступки, которые совершенно невозможно представить в нынешних условиях. К примеру, арендаторы наши, придумана была сложная система, деньги отдавали нашему профкому, под мою ответственность. А тогда, помните, деньги какие были? Передавали большими коробками. Вот эти деньги профком распределял среди сотрудников. А еще я смеялся и говорил, что у меня две главные проблемы в институте: организация сбора картофеля и ловли сельди, когда начнется сезон. И это главные проблемы, а то, что касается научных результатов, это, мол, уже более легкие дела. Так что прикладывали все силы, чтобы сохранить коллектив, как-то помочь каждому. Кроме того, я разрешал дополнительные приработки в городе, и даже сам устраивал некоторых сотрудников. Всеми силами стремился, чтобы коллектив выжил. И надежду на то, что всё переживем, не теряли.
И в таких условиях какие-то направления сохранились, какие-то даже окрепли и развились. Значит, не только картошкой и селедкой занимался директор?
Конечно, от директора зависит многое. А директором мне позволила стать та достаточно демократическая система, при которой институт обладал правом вето при выборе своего руководителя. То есть меня выбрал коллектив. Хотя руководство Отделения было против, и первый раз, когда выборы проводились на общем собрании Отделения, мне не хватило одного голоса. И я еще два года был исполняющим
Камчатка. 1975 г.
обязанности, это очень трудно, кто понимает. Полноправным директором стал в 96-м, 10 лет назад избран заместителем председателя Отделения, а в 2008-м -первым заместителем.
Что могло настораживать руководство при вашем избрании?
Просто они предлагали другую кандидатуру. И конкурент был очень серьезный и достойный. Я и сам тогда думал: он старше меня значительно, может, так и надо. Однако программа, которая выдвигалась той командой, меня абсолютно не устраивала. Я хорошо понимал, что в институте с таким направлением деятельности работать не буду. И если бы только я один. Я не видел, если бы развитие пошло по тому пути, перспектив для всего коллектива.
В чем были опасности, по вашему убеждению?
Та команда выдвигала, например, предложение сделать из ДВГИ институт золота. Что тут возразишь? Золото всегда нужно. Особенно в трудные времена. Мне было, однако, понятно: увлечься золотом - сиюминутная вещь, но мы не сможем конкурировать с компаниями, которые непременно придут, если все это будет развиваться. Опирался я и на опыт, полученный благодаря многолетнему участию в международных проектах, в некоторых был руководителем. Я хорошо знал, как там, за рубежом, все устроено вокруг добычи полезных ископаемых. А судьбу отечественных ведомственных институтов, специализированных, вы знаете: их в России практически не осталось. Мне было ясно: выживем, только если будем заниматься наукой - фундаментальными исследованиями со значимыми результатами. И другое - нельзя суживать направления деятельности института, наоборот, надо расширять. Так, у нас появились новые направления, например по изучению воды, по геоэкологии.
Что значит изучение воды в геологическом институте?
Изучение ее в самых разных аспектах. С геохимической точки зрения, участие воды в геотермальных процессах. Водообразование. В частности, мы первые, с помощью зарубежных грантов, провели тщательное тонкое изучение минеральных вод Приморья. И соответствующие публикации появились. Были и другие новые направления. Скажем, одно из них, близкое к практике, воплотилось в создании геммологической лаборатории. Она сертифицирована и остается, насколько я знаю, единственной такой лабораторией от Байкала до Приморья. Успешно работает в научном плане, ее услугами пользуются и таможня, и правоохранительные органы, не говоря уже о рядовых гражданах. И когда одни направления имеют большую, другие меньшую актуальность, тогда есть возможность маневра. Главное же, что было ясно сразу, - это необходимость иметь современную аналитическую базу. Без нее говорить о каком-то удовлетворительном уровне исследований невозможно. Поэтому и здесь было сделано очень много. Сегодня наш институт в этом отношении не уступает лучшим институтам мира.
С 2006 года у нас проводятся сессии в научных центрах в рамках целевой программы «Информационно-коммуникационные ресурсы ДВО РАН», сначала ежегодно, теперь раз в два года. Связано ли это с экономией денежных средств, прогрессом в наших институтах в области использования информационных технологий или с чем-то другим?
То, что мы стали реже собираться, конечно, связано и с некоторыми успехами наших учреждений в этом деле. Первые заседания были необходимы для обмена мнениями, для обучения, поскольку у институтов был разный уровень владения технологиями. Но сейчас они все примерно на одинаковом уровне в использовании информационно-телекоммуникационных ресурсов. Программа эта, думаю, очень неплохая получилась, учитывая специфику нашего Отделения
Рейс НИС «Академик Виноградов». 1984 г.
Приморье. 1988 г.
Корякия. 1989 г.
и территориальную разбросанность учреждений. При этом я, конечно же, не специалист в области информационных технологий, я выступил здесь как менеджер, после того как долгие годы этой программой руководили специалисты. В ней задействовано много хороших специалистов, а это люди часто со своей особой позицией, непростые по характеру. И, может быть, самой главной задачей для меня было, если можно так выразиться, примирение на какой-то единой платформе участников процесса информатизации Дальневосточного отделения РАН, и это, видимо, получилось. Правда, сейчас снова какой-то разлад наблюдается, но это неизбежно для любой системы. Однако на первом этапе сделано очень много. В частности, мы создали систему видеоконференцсвязи - первую в Российской академии наук. У нас все научные центры оборудованы системами такой связи - есть специальные залы. Например, я, как главный редактор журнала «Тихоокеанская геология», заседания редколлегии провожу в режиме видеоконференции. Я во Владивостоке, а мои коллеги в Благовещенске, Магадане, Хабаровске, Пет-ропавловске-Камчатском, Южно-Сахалинске, и мы обсуждаем рабочие моменты, как будто находимся в одном зале. Это замечательная система. Второе, что мы сделали, и это была одна из главных целей, - обеспечили достаточно хороший доступ к информационным и научно-поисковым системам Интернета удаленным научным центрам. Наша программа давно начиналась, а сейчас значение свободного доступа в мировую сеть только возрастает.
Вы являетесь председателем Научно-издательского совета нашего Отделения. В своей большой аналитической статье «О конкурсной системе отбора рукописей для издания» («Дальневосточный ученый», октябрь 2009 г.) вы отмечали, что не так много издается у нас обобщающих фундаментальных работ. Но я перелистал на днях ваш двухтомник «Геодинамика,
магматизм и металлогения Востока России». Один только библиографический список включает 2138 названий, есть предметный указатель - монографию можно использовать и как справочник. Однако книги такого уровня обобщения редки. С чем связан перевес у нас узкотемных работ?
Прежде всего с тем, что создание фундаментальной монографии - громадный труд ее организаторов. В нашем двухтомнике около ста авторов со своими интерпретациями геологических процессов и явлений, и нужна была кропотливая работа редколлегии и добрая воля авторов, чтобы прийти к определенному консенсусу относительно принципиальных положений теории, положенной в основу монографии. Не каждый берет на себя этот труд. Подобными изданиями, на мой взгляд, должны завершаться целевые комплексные проекты, но, опять же, не путем механического соединения однотемных работ под одним переплетом, а путем синтеза полученных разными исследователями результатов. Кроме того, отказ от соблазна увеличить список своих монографических трудов за счет публикации промежуточных результатов требует от ученого если не мужества, то определенной позиции.
Александр Иванович, в творческих коллективах трудно добиваться железной дисциплины. Но мы вышли из нашего советского прошлого, были по-хорошему общественниками. Карьера - да, но большинство людей жило интересами Родины, по крайней мере, верили в это, и в научных коллективах такое не исключалось. Я помню и бурные партийные и профсоюзные собрания в конференцзале вашего института, и праздничные вечера. На одном из них Екатерина Александровна Радкевич вдохновенно пела со сцены «Каховку». Сегодня все ужасно разъединены, даже в маленьких коллективах. Можно ли как-то противостоять этому?
Я эту точку зрения насчет прошлого разделяю. Уже избитая фраза - «не все было плохо». Именно так. То, что я достиг в науке определенного уровня, это, конечно, из советского прошлого. И многие скажут так же. Школа была хорошая. Я учился в маленьком районном центре, а больше половины нашего класса поступили в высшие учебные заведения, в том числе и в Москву. У меня очень большое желание возродить атмосферу единства коллектива в институте. Мало-помалу это стало проявляться, и особенно заметно, когда коллектив значительно пополнился молодыми научными и инженерно-техническими сотрудниками. Молодежь служит катализатором процесса сближения. У нас стали регулярными праздничные мероприятия, концерты художественной самодеятельности, когда мы все собираемся вместе. Может, в советское время такого не было, может, было что-то подобное, но вот у нас состоялся недавно конкурс «Мисс и Мистер ДВГИ». Было всеобщее голосование с использованием современных коммуникационных технологий, а потом в зале вручение призов. Традиционно отмечаем День геолога, выезжаем на природу. Хотелось бы, чтобы такое сближение сотрудников развивалось.
Вам исполняется шестьдесят. Институту, которым вы руководите 18 лет, - пятьдесят два. Насколько реализовались ваши планы, амбиции как ученого, как организатора науки - в Дальневосточном геологическом? На Дальнем Востоке?
Думаю, реализовались. Отмечу два момента. Во-первых - в организационном плане. Помню, когда лет 12 назад на ученом совете я выступал со своим видением развития института, создания аналитической базы, - чувствовал, что меня многие воспринимают как мечтателя, не совсем адекватно оценивающего ситуацию. Но это все получилось! Наш институт сегодня - это 14 лабораторий, аналитический центр, филиал на Сахалине, геологический факультет в Дальневосточном федеральном университете, геолого-минералогический музей. Что не удалось реализовать до конца - это, конечно, кадры. Это и наследство такое, и то, что мы вынуждены привлекать в институт только выпускников местных вузов, это институт очень ослабило. К тому же на геологические специальности сегодня поступают не самые лучшие абитуриенты, а в науку должны идти лучшие из лучших. Ту систему, когда на Дальний Восток приезжали выпускники центральных вузов, следовало бы обязательно вернуть. Иначе Дальний Восток не будет развиваться не только в научном плане, но и во всех других аспектах. Это не значит, что здесь не нужно совершенствовать высшее образование, но все равно должен перемешиваться материал из разных школ.
Еще, считаю, повезло мне в чисто научном аспекте. Нам с коллегами удалось обнаружить новый генетический тип благороднометалльной минерализации в графитизированных породах. У нас на Дальнем Востоке огромные площади распространения этих пород, включая и месторождения графита. В 40-50-е годы они разведывались не только на графит, но и на уран, потому что с графитом и уран связан. И вот новость: в этих графитах присутствуют в значительных концентрациях золото и платиноиды, редкоземельные элементы, которые особенно востребованы в новейших высоких технологиях. Сейчас в центральной прессе пошли некоторые восторженные публикации. Там, безусловно, есть преувеличения, но речь действительно идет о совершенно новом источнике благородных
Приморье. 1987 г.
металлов. И мне выпала удача связать свое имя с развитием этого нового направления. Получилась большая комплексная программа, в которой участвуют также сотрудники институтов Химии, Тектоники и геофизики, Горного дела. И замечательно, что мы в ней больше работаем даже в плане технологии, чем в плане геологического изучения.
Здесь, с графитизированными породами, я выступил не как организатор, это была моя догадка как ученого, как плод многолетних размышлений. Я думал об этом еще почти 20 лет назад, только сама реализация затянулась. Это чисто научный результат, и мне приятно, что он имеет, с одной стороны, фундаментальную значимость, как новое явление, а с другой - как-то переходит и в практическую плоскость.
Есть ряд других научных результатов. О моих научных интересах и достижениях написали коллеги в журнале «Тихоокеанская геология». О нашем двухтомнике, который называют энциклопедией всей геологии Дальнего Востока, мы уже говорили. В нем подведены итоги геологических исследований за два десятилетия, начиная с середины девяностых годов. Это редкая для нашего времени научная книга. В ней изложены результаты самых разных исследований на единой концептуальной основе. Поэтому она оригинальна, хотя многие содержащиеся в ней факты были известны. Такое объединение сделано впервые. Автором идеи, главным редактором сводки являюсь я.
Наконец, я провел много экспедиций по Дальнему Востоку, работал в Тихом океане, там тоже получил много конкретных результатов, опубликовал.
Как вы считаете, результаты, полученные вами (и с коллегами), изменили как-то общую картину геологических представлений, принципы и практику прикладной геологии?
Думаю, да. Существенным образом изменилось, во-первых, общее представление о геологическом строении Дальневосточного региона, в частности Приморского, Хабаровского краев, острова Сахалин. Во-вторых, наши исследования кардинально изменили методику геологического картирования, принципы и практику составления геологических карт. Это нашло отражение на геологических картах Приморья в те времена, когда картирование еще велось активно. К сожалению, изменения, происшедшие в стране за последние 15-20 лет, не позволили внедрить методику в пределах всей России. И сейчас карты составляют на основе старых материалов, хоть и с использованием современных цифровых технологий.
Но я думаю, что наши наработки будут востребованы рано или поздно.
Вы довольны своей жизнью, Александр Иванович?
Да, доволен, говорю, не кривя душой. У меня были серьезные предложения перебраться, например, в Москву, на должность директора крупного института. Но мне дорог свой - Дальневосточный геологический, в котором я вырос от стажера до академика, и еще много нереализованных планов на Дальнем Востоке. К тому же с развитием коммуникационных технологий не имеет большого значения, в центре ты живешь или на периферии. И потом - это большая школа для меня, что я уже много лет являюсь заместителем председателя Дальневосточного отделения Академии наук. Все это формирует человека, стиль его поведения, вырабатывает характер. Я работал в комсомоле, меня избирали секретарем партийной организации института, председателем совета молодых ученых Дальневосточного научного
центра, наконец, возглавил институт в результате реальных выборов, без давления сверху. Но мне, признаюсь, все-таки ближе конкретные проекты. Та же телекоммуникационная комиссия. Удовлетворен я и работой в комиссии по научному оборудованию и приборостроению, результат - центры коллективного пользования, которые мы создали. Замечательный результат. Наши институты сейчас оснащены самым современным оборудованием, это политика председателя Отделения. Поскольку мы Отделение некрупное, то выбрали такой путь: допустим, нам нужна электронная микроскопия - выбираем профильный институт, который может работать с таким оборудованием, и покупаем ему самый лучший микроскоп, но работает он на все институты. В нашем ДВГИ тоже есть оборудование, единственное в России и рассчитанное на все Отделение. Этим я тоже много лет занимался. Это большая коллективная работа, я благодарен и членам комиссии, и директорам институтов, и всем, кто в ней участвовал.
Прежде чем встретиться с академиком А.И. Ханчуком и поговорить с ним по случаю приближения важной даты в его жизни и узнать, какова она, его жизнь, я, конечно же, прошел по нескольким лабораториям ДВГИ. Характеризовали его с разных сторон и только положительно: «Александр Иванович -демократ без кавычек», «в отношениях с коллективом института дипломат превосходный», «корректен со всеми, к каждому имеет индивидуальный подход»; «никогда не идет против мнения ученого совета»; «как организатор - ну, такого надо поискать»; «с ним работать комфортно».
Интервью провел А.А.КАЛИНИН.
Фото из архива
Дальневосточного геологического института ДВО РАН
