CC BY
76
УДК 904
О.О. Малых
ПУТИ ПРОНИКНОВЕНИЯ МЕЧЕЙ В ПЕРМСКОЕ ПРЕДУРАЛЬЕ В ПЕРВОЙ ПОЛОВИНЕ I ТЫС. Н. Э.
Пермский государственный гуманитарно-педагогический университет, Пермь, Российская Федерация.
Пермское Предуралье регион не только с весьма богатой флорой и фауной, но и неординарной историей. Историей, значительный период которой не освящен сведениями письменных источников, существенно затрудняя ее понимание. Длинноклинковое оружие — одна из категорий материальной и духовной культуры, способная пролить свет на многие события и процессы, определившие вектор исторического развития народов, населявших регион в древности. Категория находок, отражающая не просто уровень развития военного дела или металлообработки, но и особенности социальной структуры изучаемых обществ, взаимодействия с представителями иных обществ. Предложенная статья представляет собой попытку связать процессы распространения мечей в Пермском Предуралье с событиями, имевшими место в период первой половины I тыс. н.э.
Ключевые слова: археология, Пермское Предуралье, мечи, Великое переселение народов, мигранты.
O^. Malyh
WAYS OF PENETRATION OF SWORDS IN THE PERM URALS IN THE FIRST HALF OF THE 1ST MILLENNIUM AD
Perm State Humanitarian-Pedagogical University, Perm, Russian Federation
The Perm Ural region not only has very diverse flora and fauna, but also an unusual story. The story, a significant period of which is not described in any written sources, that makes it much more difficult to understand. A long sword is one of the categories of material and spiritual culture that can shed light on many events and processes that determined the line of historical progress of people that inhabited the region in the ancient timesIt is a category of finds, than not only reflects the level of military development or metalworking, but also tells us about the social structure of the studied societies and their interactions with the representatives of other societies (tribes). The article makes an attempt to link the swords distribution in the Perm Ural region with the historical facts of the first half of the 1st millennium AD
Keywords: archeology, Perm Urals, swords, Great migration of peoples, migrants.
Меч достаточно редкая категория археологических находок, адресующая нас к предметам элитарной культуры. Подобные находки стоит рассматривать не просто как музейный экспонат, а как один из индикаторов течения социально-экономических, политических или иных процессов, затрагивавших жизнь изучаемых общностей.
Самые древние из пермских мечей, датируемые V-III вв. до н.э., найдены в окрестностях поселков Юг и Усть-Качка [18, с. 41]. Начало появление длин-ноклинкового оружия в погребальных комплексах фиксируется по результатам
раскопок Мокинского могильника. Мечи или их фрагменты были обнаружены в погр. 81, 85, 98, 105, 106, 144, 160, 232, 255 [27, с.13, 22; 21, с. 12, 13; 16, с. 103, 107; 22, рис. 2-2]. Соседство грунтовых захоронений с подкурганными обрядами, традиций ингумации с кремацией свидетельствуют о весьма сложных процессах, развивавшихся в среде части гляденовского населения. Особенности части погребений и состояние материалов в них содержащихся могут свидетельствовать о существовании обряда «обезвреживания» умерших [20, с. 65-66]. Обнаружение большинства мокинских мечей в виде малоинформативных фрагментов и обломков могло быть связано с влиянием данной традиции.
Вследствие этого остановимся не нескольких находках, представляющих наибольший интерес. В погр. 105 находился меч, имевший клинок, лезвия которого шли практически параллельно друг другу, длиной 77,7 см и максимальной шириной 3,8 см [24, с. 148, рис. 56-1]. На рукояти не обнаружилось фиксируемых следов наличия перекрестия или навершия, что характерно для длин-ноклинкового орудия лесостепной полосы в II-IV в. При проведении исследования прикамских мечей методом дискриминантного анализа находка из погр. 105 была отнесена к оружию, созданному в III в., или же она была изготовлена под влиянием представлений этого времени.
Меч из погр. 81 имел клинок длиной 73 см и максимальной шириной 5,7 см, имевший выраженное сужение от основания к острию. Рукоять была снабжена железным перекрестием линзовидной формы, на хвостовике присутствовал железный шпинек, фиксировавший две половинки деревянной или костяной рукояти [24, с. 148, рис. 56-2]. На клинке были выбиты 3 дола, что не характерно не только для прикамского оружия, но и для мечей других регионов первой половины I тыс. н. э.
Находка из погр. 81 имеет выраженный контраст между внешним видом и качеством изготовления оружия. Клинок откован из железной заготовки сильно засоренной шлаковыми включениями [7, с. 103]. Складывается впечатление, что перед нами копия, имевшая необходимый вид, но не обладавшая функциональным качеством.
Особый интерес представляет халцедоновое навершие сохранившегося фрагментарно меча из погр. 98, представляющего собой фалеру. О.Я. Неверов интерпретировал фалеру как медаль римского легионера или знак отличия центуриона [16, с. 103-105]. По мнению М.Л. Перескокова, захоронение 98 было совершено в конце III - первой половине IV в., в то время как фалера изготовлена в I в. [24, рис. 94А].
Если рассматривать версию приобретения мокинским населением части оружия по торговым каналам, то остается непонятным экономический смысл подобной торговли. В регионах аналогичных Прикамью социально-экономическое расслоение населения могло быть недостаточным для появления отдельных лиц, обладающих достаточным количеством материальных благ для приобретения статусного оружия. Появление в могилах любой категории пред-
27
метов не может являться случайным или необдуманным шагом. Если в погребении присутствует меч, значит, он имел значение как при жизни умершего, так и в «загробном мире». Только факт приобретения и владения оружием не обеспечит к оружию подобного отношения.
В конце III - начале IV в. специфичные объекты импорта появляются не только в захоронениях Пермского Предуралья, но и в погребениях части населения Удмуртского Прикамья. Наиболее показательны погребения Тарасовского могильника, в которых кроме мечей, известных с чегандинского времени, появляются защитное вооружение, металлические полуфабрикаты и прочие предметы импорта. Отдельно стоит остановиться на слитке золотистой латуни и крицах из в погр. 1679 [6, табл. 613]. В одной из криц содержание в металле никеля составило 0,14 %, что позволило С.Е. Перевощикову и Т.Р. Сабировой провести аналогии с химическим составом древнерусского металла. Не исключена возможность плавки металла в одной из областей формирования славянской общности [25, с. 73]. Сомнительно, что прикамские мастера обладали технологиями получения латуни, ремесленные центры по производству металла могли находиться на территории Индии, Египта, Римской империи и Юго-Восточного Причерноморья [25, с. 75].
Имел ли смысл вести полуфабрикаты от границ Римской империи или из Причерноморья? Ключ к пониманию развития материальной культуры части населения Прикамья может лежать в событиях 230-270 гг. В эпоху Скифской войны отдельные «варварские» племена и их союзы совершали военные походы к границам Римской империи в Причерноморье и Малую Азию [30, с. 3-7]. В Прикамье из представителей различных племен и общин могли формироваться группы молодежи, совершавшие дальние военные походы, а часть предметов импорта является трофеями или платой за службу.
В подобных событиях могла принимать участие небольшая группа гляде-новского населения. Это бы объяснило бы причины появление мечей только в мокниских захоронениях и их отсутствие в остальных погребениях Пермского Предуралья до начала второй половины IV в. Наличие мечей в погребении отражает прижизненный статус умершего, либо его род занятий, либо статус, к которому он стремился.
Если группы прикамского населения принимали участие в Скифской войне или аналогичных событиях, то возможно поднять вопрос о существовании культурно-хронологического горизонта конца III - начала IV в. Культурно-хронологический горизонт является отражением резких изменений происходящих под влиянием социально-политических процессов или передислокации групп населения, приводящих к распространению в ограниченный период на значительной территории интегрирующих типов вещей и традиций ранее не характерных для данного региона.
Второй этап в распространении длинноклинкового оружия в Пермском Предуралье фиксируется по материалам захоронений второй половины IV -
28
начала V в. Мечи найдены в ходе раскопок: погр. 5,6,7, 8,10, 15, 16, 160 Куда-шевского, погр. 17, 75, погр. 3 кургана 5 Бурковского, погр. 23 Митинского, погр. 4 Качкинского, кургана 4 Калашниковского, погр. 1 кургана 22, погр. 4 кургана 24, погр.1 кургана 25 погр. 2В кургана 25 Бродовского могильников [10, с. 810; 11, с. 6, 9; 15, с. 73; 2, с. 109, 112; 4, с. 149, табл. LII 1-4].
Появление мечей в могилах представителей металлодефицитных обществ не может носить случайный характер, являться необдуманным действием. Наличие в могилах оружия, характерного для профессиональных воинов, свидетельствует милитаризации населения их оставившего. В чем заключаются причины резкого изменения представлений и традиций, а значит и сознания?
Во второй половине IV в. инновации в погребальном обряде связаны не только с появлением мечей, но и с распространением подкурганного обряда захоронения, традиции прижизненной деформации черепов и прочих изменений, свидетельствующих о появлении в регионе групп инокультурного населения. Причины начала миграции могли быть связаны с попытками расширения готами сфер своего влияния в IV в., с серией военных конфликтов, вызванных движением гуннов или иными значимыми факторами.
Мигранты появляются в регионе не одномоментно, и не объеденены единым этнокультурным происхождением. Наибольший интерес представляет группа, оставившая после себя часть воинских захоронений Кудашевского могильника. Мигранты могли являться частью военного отряда, интернировавшегося в среду мазунинского и гляденовского населения. Частью рассматриваемого отряда могло являться инокультурное население, оставившее после себя подкур-ганные погребения Тураевского могильника.
Кудашевские мечи имеют особенности, выделяющие их из общей массы оружия второй половины IV-V в. В погр. 5, 6, 10, 15 находилось оружие перекрестиями, которым служили бронзовые пластины толщиной около 1 см, превышающие ширину основания клинка на несколько сантиметров [10, с. 8-10; 11, с. 6,]. При таких габаритах перекрестия не могут в полной мере выполнять защитные функции. Пластины могли являться обкладкой расширения деревянной части рукояти в нижней части. Подобные конструктивные решения использовались для римских спат и гладиусов.
Часть рукоятей мечей, длинна которых могла превышать 25-30 см, снабжались серебряными навершими рюмкообразной формы (погр. 6, 10) или халцедоновыми дисками (погр.8, 160) [10, с. 8-10; 10, с. 6, 15, с.79, рис. 3, 4]. Халцедоновые навершия связаны с традицией оформления оружия, бытовавшей в сарматской среде во II - первой половине III в. [1, с. 173-174]. Отельные находки мечей с халцедоновыми навершиями встречаются в погребениях IV в. [1, с. 180182]. Основная нагрузка изделий могла быть связана с повышением социальной привлекательности оружия, нежели с существенным повышением его физической функциональности.
Не совсем понятно, мечи из погр. 6 и 160 были снабжены халцедоновыми навершиями до появления мигрантов в Прикамье или на них оказали влияние представления местного населения. Помимо кудашевских комплексов, оружие с халцедоновыми навершиями обнаружено в погр.4, 782 (III - первая половина IV в.) и в погр. 765 А, Б, 1685 Тарасовского некрополя (конец IV - начало V в.) [6, с. 10, 134, 135, 138, 305]. В Прикамье халцедоновые диски различных размеров использовались для декорирования элементов костюма, осложняя понимание проблемы оформления оружия.
Выбор материала и сложная форма наверший из погр. 6 и 10 свидетельствует о стремлении придать оружию дополнительное социальное значение. С другой стороны, длинным деревянным рукоятям необходима стяжка верхней торцевой части, роль которой выполняли навершия имеющие втулку. Среди прикамских находок навершие аналогичной формы имел меч из кургана 5 Тура-евского могильника [3, с. 70]. За пределами Прикамья мечи с рюмкообразными навершиями известны по материалам раскопок могильников Муслимовского, Цибилиум, Совхоз Калинина и склепа 145/1904 г. в Керчи [9, с. 121, рис. 4]. М.М. Казански и А.В. Мастыкова связывают происхождение мечей с рюмкооб-разными навершиями с влиянием сасанидской традиции, основанной на оформлении оружия бытовавшего на территории Ближнего Востока в III в. н.э. [9, с. 120].
Большинство кудашевских клинков имеют серьезные повреждения, наличие которых нельзя объяснить влиянием естественных факторов. В ходе раскопок памятника удалось зафиксировать факты намеренной порчи ножей, кинжалов и наконечников копий, что делает предположения о намеренном повреждении мечей более обоснованными. Практика порчи острых предметов фиксируется по погребальному обряду представителей пшеворских племен. Клинки мечей разбивались, а обломки втыкались в дно могилы, чего не наблюдается в куда-шевских захоронениях [17, с. 59]. На многих кудашевских клинках сохранились остатки деревянных ножен, что осложняет понимание возможного обрядового повреждения оружия.
В современном состоянии клинки сохранились длиной от 54 до 85 см, а ширина их основания колебалась в пределах 4,7-6,4 см. Оружие имело длинные тяжелые клинки, которые прекрасно подходили для нанесения эффективных рубящих ударов.
В процессе изучения кудашевско-тураевских древностей получаем многочисленные отсылки к материалам раскопок юго-западных регионов откуда, вероятнее всего, пришли мигранты. Наиболее подходящие условия для возникновения военных дружин могли возникнуть в ареале державы готов. По мнению М.Б. Щукина «К середине IV в. «держава Германариха-Атанариха» уже создана, выплаты и поставки римлян обеспечивают достаточное благополучие, резко возрастает число населения, подрастает новое поколение молодежи, часть из которых не находит себе применения в хозяйственной деятельности и обра-
30
щается к военному делу. Уж такова структура общества «военной демократии», что такие люди ищут жизненного выхода в походах и набегах, в военной службе у вождей» [31, с. 210]. Появление мигрантов с территории Северного Причерноморья может объяснить происхождение их вооружения и таких элементов оформления мечей как халцедоновые и рюмкообразные навершия.
Появление в южной части Верхнего Прикамья военизированной группы
и /-Ч и
не привело к значимому распространению мечей в регионе. С одной стороны, это может быть связано с небольшой численностью мигрантов, потомки которых были достаточно быстро ассимилированы гляденовским населением. С другой стороны, переселенцы, обладая превосходящим комплексом вооружения, могли подчинить себе часть местного населения, и распространение оружия не отвечает их интересам. Какой бы объем вооружения не был бы принесен в регион, без налаживания собственного производства или функционирования каналов поставки он рано или поздно выйдет из употребления. В древности далеко не все предметы обихода становились частью погребального инвентаря, и захоронение с умершим статусных вещей скорее является исключением из общих правил, чем нормой.
Еще один импульс к распространению длинноклникового оружия во второй половине IV - начале V в. в Пермском Предуралье придало появление групп мигрантов, взаимодействие которых с гляденовским населением привело к началу
и и __т-ч
генезиса ломоватовской и неволинской культур. В отношении происхождения переселенцев существуют различные точки зрения. Р.Д. Голдина предполагает появление на северо-востоке Прикамья представителей саргатской культуры, появившихся из-за Урала [5, с. 275-276]. На наш взгляд, все большую обоснованность приобретает предложение о связи хараниских курганов с сарматами, высказанное А.П. Смирновым [27, с. 15].
При проведении Д.В. Шмуратко дискриминантного анализа были получены следующие результаты. «Харинский» кластер продемонстрировал связь с позд-несарматским на уровне 22,3 %: Бурково — 12 комплексов (8,5 %); Митино — 11 комплексов (23,4 %); Качка — 2 комплекса (14,3 %); Броды — 17 комплексов (14,4 %); Старая-Мушта — 7 комплексов (6,7%) [30, с.138-139]. Незначительный процент присутствия «саргатских» комплексов выявлен на Бродовском могильнике (1,7 %), что слабо свидетельствует о появлении более или менее значительных групп саргат в регионе [30, с.141].
На территории Мокинского могильника выявлены подкурганные захоронения синхронные кулашевским и тураевским комплексам, что свидетельствует о включении в мокинскую среду еще одной группы мигрантов, представители которой могли стать еще одним источником оружия [19, с. 136-137] Степень опуб-ликованности материалов раскопок памятника, грабительские раскопки и состояние многих находок не всегда позволяют относительно точно датировать захоронения. Поэтому не совсем понятно, какие из мокинских мечей вышли из упо-
требления во второй половине IV - начале V в., став частью погребального инвентаря.
Многие исторические процессы, протекавшие в Прикамье в эпоху ВП можно описать в контексте теорий «воинских всплесков» и «инфильтрация отдельных групп населения», а не массовых миграций [8, с. 78-82; 23, с. 112].
В независимости от происхождения, именно мигранты принесли с собой основную массу известных нам верхнекамских мечей или создали потребность в их приобретении у местного населения. Отличительной особенностью длин-ноклинкового оружия второй половины ^-У в. от оружия предшествующей эпохи является наличие перекрестия как обязательного элемента компоновки рукояти. Изменение в конструкции рукоятей мечей происходит под влиянием серии военных конфликтов второй половины IV в.
Перекрестия ковались из железа длинной от 6 до 9 см придавая им прямую форму в вертикальной плоскости и линзовидную в горизонтальной проекции. На остатках рукояти из погр. 4 кургана 24 Бродовского могильника присутствует выемка, свидетельствующая о существовании навершия, которое не дошло до нас [4, табл. Ь-1]. Длинна клинков варьировалась от 53 до 83 см при ширине основания 3,8-5 см.
В погр. 4 кургана 24 Бродовского могильника находился меч, который является переходным звеном от оружейных традиций позднесарматской эпохи к представлениям постгунского периода. Рукоять была снабжена железным перекрестием, основание клинка имело подтреугольную форму. Традиционно, если оружие комплектовалось перекрестием, то плечики клинка располагались по отношению к хвостовику под прямым углом, что облегчало фиксацию гарды. Использование подобного конструктивного решения может быть связано с необходимостью адаптировать оружие, изготовленное в первой половине IV к представлениям и реалиям, выработанным во второй половине IV в.
Мечи аналогичной конструкции найдены при раскопках захоронений, проводимых в 1902 г. В.В. Шикорпилом в Боспоре, погр. 179 и погр. 50 некрополя Фаногореи [28, табл. VIII 1, 4, табл. IX-1 ].
Мигранты принесли с собой не только мечи, но и повлияли на распространение в Пермском Предуралье практики помещения длинноклинкового оружия, которая просуществует как минимум до начала II тыс. н. э. Если в Пермском Предуралье оседают представители позднесарматской общности, то они вполне могли стать источником традиций и представлений, связанных с длинноклинковым оружием в формирующихся неволинской и ломоватовской
и и и и
общностях. О значимой роли мечей в материальной и духовной культуре сармат красноречиво свидетельствуют материала раскопок памятников, отражающих все этапы развития исторической общности. Один из моментов, повлиявших на закрепление длинноклинкового оружия в составе погребального инвентаря может быть связан с особенностями хозяйственной деятельности. Сылвенско-Иренское междуречье представляет собой лесостепной регион, где возможно ве-
32
дение кочевого скотоводства. Как показывает исследование скотоводческих культур, боевое оружие в пастушестве играло весьма важную роль и являлось своего рода орудием труда. У населения лесных и таежных районов длин-ноклинковое оружие не закрепляется надолго в материальной и духовно культуре, так как в подобных ландшафтах лук и копье будут обладать большей эффективностью.
Появление мечей в погребениях, оставленных на территории Пермского Предуралья, является не случайностью, а отражением важных социальных и исторических событий и процессов, во многом определивших развитие региона.
Библиографический список
1. Безуглов С.И. Позднесарматские мечи (по материалам Подонья) // Сарматы и их соседи на Дону: материалы и исследования по археологии Дона. Вып.1. — Ростов на Дону: Изд-во «Терра». 2000. — С. 169-194.
2. Генинг В.Ф., Голдина Р.Д. Курганные могильники харинского типа в Верхнем Прикамье // ВАУ. Вып. 12. — Свердловск, 1973. — С. 60-126.
3. Генинг В.Ф. Тураевский могильник V в н. э. (Захоронения военачальников) // Из археологии Волго-Камья. — Казань, 1976. — С. 55-108.
4. Голдина Р.Д., Водолаго Н.В. Могильники неволинской культуры в При-уралье. — Иркутск: Из-во Иркутский университет, 1990. —176 с.
5. Голдина Р.Д. Древняя и средневековая история удмуртского народа. — Ижевск: Из-во Удмуртский университет, 1999. — 463 с.
6. Голдина Р.Д. Тарасовский могильник I-V вв. на Средней Каме. Т. I. — Ижевск: Из-во Удмуртский университет, 2004. — 320 с.
7. Завьялов В.И., Розанова Л.С., Терехова Н.Н. История кузнечного ремесла финно-угорских народов Поволжья и Предуралья: к проблеме этнокультурных взаимодействий. — М.: Изд-во «Знак», 2009. — 264 с.
8. Зубов С.Э. Проблема малых миграций в раннем железном веке и раннем средневековье Волго-Камья и Западного Поволжья //Древность и средневековье Вол-го-Камья. — Казань: Из-во Институт истории АН РТ, 2004. — С. 78-82.
9. Казанский М.М., Мастыкова А.В. «Царские» гунны и акациры. // Гунны, готы и сарматы между Волгой и Дунаем. — СПб. Изд-во: Факультет филологии и искусств СПбГУ, 2009. — С. 114-143
10. Казанцева О.А. Кудашевский могильник. Отчет о работах в Бардымском районе Пермской области в 1990 году. — Ижевск, 1991 // Архив ГИООКН ПК. Ф.2. Д.293.
11. Казанцева О.А. Кудашевский могильник. Отчет о работах в Бардымском районе Пермской области в 1991 году. — Ижевск.1992 // Архив ГИООКН ПК. Ф.2. Д.304.
12. Казанцева О. А. Отчет о работах в Бардымском районе Пермской области в 1991 году. — Ижевск, 1992 // Архив ГИООКН ПК. Ф.2. Д.304.
13. Казанцева О.А. Каталог археологических памятников Бардымского района Пермской области. — Ижевск: Из-во Ижевский полиграфический комбинат, 2004. — 176 с.
14. Казанцева О.А. Кудашевский могильник — памятник эпохи великого переселения народов в Среднем Прикамье // Удмуртской археологической экспедиции
— 50 лет: Материалы Всероссийской научной конференции, посвященной 50-летию Удмуртской археологической экспедиции и 80-летию со дня рождения В.Ф. Генинга.
— Ижевск: Из-во УИИЯЛ УрО РАН, 2004. — С. 132-140.
15. Казанцева О.А., Нагиев З.Ш. Погребение тяжеловооруженного всадника в Кудашевском I могильнике // Поволжская археология. — 2017. — Вып. 2. — С. 73-91.
16. Колобов А.В. Мельничук А.Ф. Кулябина Н.В. Римская фалера из пермского Предуралья // Археология и этнография среднего Приуралья. Вып. 1. — Березники: Изд-во тип. купца Тарасова. 2001. С. 46-52.
17. Козак Д.Н. Пшеворская культура. // Славяне и их соседи в конце I тыс. до н.э. - первой половины I тыс. н.э. — М: Изд-во «Наука», 1990. — С. 53-67
18. Коренюк С.Н. Денисов В.П. Находки мечей ананьинского времени в пермском Прикамье // Пермское Прикамье в истории Урала и России. — Березники, 2000. — С. 39-42
19. Коренюк С.Н., Перескоков М.Л. К вопросу об этнокультурной ситуации в Прикамье в середине I тыс. н.э. // Исследования по средневековой археологии Евразии. — Казань: Изд-во РИЦ, 2012. —С.133-141.
20. Коренюк С.Н., Мельничук А.Ф., Перескоков М.Л. Погребальный обряд поздней части Мокинского могильника в Среднем Прикамье (по материалам раскопок 1994 г.) // Вестник Пермского университета. Серия История. — 2011. — Вып. 1 (15).
— С. 65-80.
21. Мельничук А.Ф. Отчет о полевых исследованиях Огурдино I мезалитиче-ского поселения в Усольском районе и Мокинского могильника в Пермсокм районе Пермской области в 1994 г. — Пермь 1995 // Архив КАЭ ПГНИУ. Д. 222.
22. Мингалев В.В., Перескоков М.Л. Результаты охранных раскопок Мокинского III - VI в. в Пермском Прикамье в 2013 г. // Проблемы сохранения и использования культурного наследия. — Екатеринбург: Изд-во «Горбуновой», 2014. — С. 6580.
23. Пастушенко И.Ю. Этнокультурная ситуация в Прикамье в середине I тыс. н. э. // Материалы и исследования по археологии Восточной Европы. — Казань: Из-во Институт истории АН РТ, 2009. — С. 106-121.
24. Перескоков М.Л. Пермское Приуралье в финале раннего железного века (первая половина - середина I тыс. н.э.): дисс. ... канд. ист. наук. — Йошкар-Ола, 2013.
25. Перевощиков С.Е., Сабиров Т.М. Металлургическая продукция в Среднем Прикамье по материалам Тарасовского могильника веков // Вестник Пермского университет. Серия История. — 2014. — Вып. 1 (24). — С. 71-81
26. Смирнов А.П. Некоторые вопросы средневековой истории Поволжья. — Казань: Изд-во ГосМузей, 1957. 112 с.
27. Соболева Н.В. Отчет о раскопках Мокинского могильника в 1991. — Пермь. 1991 // Ф.3 ОП2Д.38
28. Сокольский Н.И. Боспорские мечи // Материалы и полевые исследования по археологии СССР. Вып. 33. — М: Из-во Академии наук СССР., 1954. С. 123-197.
29. Ременников А.М. Борьба племен Северного Причерноморья с Римом в III веке. — М: Из-во Академии наук СССР, 1957. — 146 с.
30. Шмуратко Д.В. Курганные могильники харинского типа в Верхнем Прикамье в контексте культурно-исторических процессов эпохи Великого переселения народов (статистический анализ погребальных комплексов): дисс. ... канд. ист. наук. — Казань, 2012.
31. Щукин М.Б. Готский путь готы, Рим и черняховская культура). —СПб: Из-во Филологический ф-т СПбГУ, 2005. — 576 с.
Рис. 1. Мечи Пермского Предуралья.
1.Погр. 81 Мокинского мог-ка (24, 2013,рис. 56-2). 2. Погр. 7 Кудашевского мог-ка (13, 2004, рис. 14-15). 3. Погр. 2В кургана 25 Бродовского мог-ка (4, 1990, LII-2). 4. Погр. Кудашевского мог-ка (14, 2004, рис. 1-4). 5. Погр. 105. Мокинского мог-ка (24, 2013, рис. 56-1).
