CC BY
38
2. Зиндер Л.Р. Общая фонетика: учеб. пособие. - 2-е изд., перераб. и доп. - М.: Высшая школа, 1979. - 312 с.
3. Карнеги Д. Как вырабатывать уверенность в себе и повлиять на людей, выступая публично // Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей. - СПб.: Лениздат, 1992. - С. 283-486.
4. Кузнецов И.Н. Современная деловая риторика. - М.: ГроссМедиа; РОСБУХ, 2007. - 320 с.
5. Сопер П.Л. Основы искусства речи. - Ростов-н/Д, Феникс, 1995. - 448 с.
6. Радченко В.Н. Изучение ораторского искусства в США. - М.: Знание, 1991. - 64 с. - (Новое в жизни, науке, технике. Сер. «Наука убеждать: риторика»).
7. Томас Л. Кратчайший путь к успеху // Карнеги Д. Как завоевать друзей и оказывать влияние на людей. - СПб.: Лениздат, 1992. - С. 21-33.
8. Торсуев Г.П. Фонетика английского языка. - М.: Изд-во литературы на иностранных языках, 1950. - 332 с.
ПУШКИНСКАЯ АЛЛЮЗИЯ В ТРАГЕДИИ A.C. ХОМЯКОВА «ДИМИТРИЙ САМОЗВАНЕЦ»
© Возчикова О.В.*
Алтайская государственная академия образования им. В.М. Шукшина,
г. Бийск
Смысловые параллели трагедий «Борис Годунов» A.C. Пушкина и «Димитрий Самозванец» A.C. Хомякова обращали на себя внимание как современников указанных поэтов, так и позднейших исследователей. Однако в предлагаемой статье обосновывается оригинальное наблюдение: пушкинские аллюзии в «Димитрии Самозванце» не хаотичны, но проявляются в определенной последовательности, обнаружившие смысловую общность текстовые фрагменты пьес Пушкина и Хомякова словно «перетекают» друг в друга по принципу встречного и при этом «кругового» движения. Выявленная автором композиционная особенность пьесы A.C. Хомякова убедительно подтверждается текстовыми примерами.
Осенью 1826 г. в доме Веневитиновых состоялись литературные чтения для избранных лиц из московского общества. Сначала - 12 октября -A.C. Пушкин читал своего «Бориса Годунова», а на следующий день A.C. Хомяков представил трагедию «Ермак», которая, на фоне блестящего успеха Пушкина накануне, была встречена равнодушно. На проведении чтений настаивал Пушкин, который в итоге подтвердил свою славу первого рос-
* Аспирант кафедры Литературы.
сийского поэта. А что же Хомяков?.. О том, что его самолюбие было уязвлено этим, в общем-то, никчемным литературным «соревнованием», свидетельствует, по крайне мере косвенно, оригинальное художественное решение, принятое Алексеем Степановичем для своей второй драмы, посвященной, как и пушкинская пьеса, «смутному времени» российской истории.
Хомяков-драматург откровенно продолжает трагедию «Борис Годунов», потому пушкинская аллюзия в «Димитрии Самозванце» естественна и органична. Однако поскольку эти текстовые параллели неоднократно становились предметом специальных научных исследований [1, с. 139-141], ограничимся лишь несколькими примерами.
Обратим внимание на песню, что поет для Марины ее наперсница Роза Лесская. Рассказ о «панне черноокой», которой предлагали свою любовь многие именитые женихи, «Но лишь рыцарь неизвестный / Девицу пленил», заканчивается так:
Не так же ли прекрасная Марина Поклонников видала пред собой, Вельмож, князей и графов благородных, И презрела их пылкую любовь.
(Действ. III, явл. V) [3, с. 358]
Роза словно подслушала слова, что произносит пушкинская Марина во время ночного свидания с Самозванцем у фонтана:
Ошибся, друг: у ног своих видала Я рыцарей и графов благородных; Но ихмолъбыяхладно отвергала ... [2, с. 303]
Этот фонтан в ночном саду Мнишеков будет вспоминать Димитрий в шестом явлении третьего действия трагедии Хомякова - такой вот своеобразный «ремейк» пушкинской сцены:
В моей груди цветет воспоминание О светлых днях, о первых днях любви. Мне памятны садов зеленый сумрак, Аллея лип и плещущий фонтан, И трепет мой, иробкое признанье, И тихие, волшебные слова [3, с. 365].
Размышляя об условиях прочности власти, Димитрий в пьесе Хомякова говорит:
... Для меня
Не надобно хранителей наемных:
Защитой мне любовь, а не булат.
(Действ. I, явл. IV) [3, с. 301]
Об этом же и великолепные по своей отточенности строки Пушкина:
<.. .> Но знаешь ли, чем сильны мы, Басманов?
Не войском, нет, не польскою подмогой,
А мнением; да!Мнением народным [2, с. 331].
Таких примеров текстовых и смысловых совпадений в пьесах Пушкина и Хомякова мы готовы привести внушительное количество, во всяком случае, в «Димитрии Самозванце» мы обнаружили более тридцати фрагментов, отсылающих к пушкинскому первоисточнику. Однако подробно останавливаться на них не входит в нашу задачу, к тому же, повторим, данная тема не обойдена вниманием исследователей. Но все же дополнительный штрих в проблему, которую мы обозначили как «пушкинская аллюзия», внести, думается, будет правомерно.
Не претендуя на проникновение в «закулисье» художественного творчества, предлагаем для размышления следующее наблюдение, касающееся малозаметной, не слишком четко выраженной, но все же, на наш взгляд, спонтанно проявившейся композиционной особенности пьесы A.C. Хомякова. Суть в том, что пушкинские аллюзии в «Димитрии Самозванце» не хаотичны, но проявляются в определенной последовательности, а именно: обнаружившие смысловую общность текстовые фрагменты пьес Пушкина и Хомякова словно «перетекают» друг в друга по принципу встречного и при этом «кругового» движения. Иначе говоря, аллюзию фрагментов, которые приходятся на завершение «Бориса Годунова», следует искать в экспозиции, то есть - в начале «Димитрия Самозванца». И, соответственно, наоборот: параллели с сюжетными линиями, предваряющими основную интригу у Пушкина, мы найдем, вероятнее всего, на завершающих страницах произведения Хомякова. Оговорка «вероятнее всего» - не случайна: перед нами не математически выстроенная, строго соблюдаемая схема (в противном случае Хомяков не был бы художником!), а интуитивно найденное творческое решение, в конечном итоге выразившееся в тенденции к вышеуказанному алгоритму. Поясним сказанное некоторыми конкретными примерами.
По сюжету Пушкина, Борис Годунов поначалу не соглашается на царствование, но князь Шуйский предвидит, чем закончатся сомнения Бориса:
Чем кончится? Узнать не мудрено: Народ еще повоет да поплачет, Борис еще поморщится немного, Как пьяница пред чаркою вина, И наконец по милости своей Принять венец смиренно согласится <...> [2, с. 251-252].
Для Шуйского очевидно ханжество Годунова, однако вполне понятно политическое значение такого поведения, поэтому, когда придет время, князь Василий будет действовать точно так же. В приближающейся к завершению пьесе Хомякова возникает поворот сюжета, когда москвичи («граждане», по тексту) уговаривают Шуйского возглавить бунт, а тот, совсем как пушкинский Борис, дальновидно возражает:
Граждане
(кланяются)
Мы бьем челом тебе, князь Шуйский, Мы, граждане со всех концов Москвы, К тебе пришли сусердною молитвой, Да сжалишься над русскою страной. Ты, праведный обманов обличитель, Ты, мученик за истину и нас, Восстань, восстань! Расторгни плен России, Сними позор с страдающей земли! <...>
Князь Шуйский
Я не могу исполнить вашей просьбы.
Князь Скопин-Шуйский
О господи! В тебе застыла кровь.
Одумайся! <... >
(Действ. III, явл. XI) [3, с. 384]
Как видим, данная сцена в преддверии развязки пьесы Хомякова очевидно соотносится с одной из начальных картин «Бориса Годунова».
Далее. Правление Бориса еще не наступило, а потому представители знатных российских фамилий рассуждают, насколько «легитимно» назначение на высший пост именно Годунова. Пушкин предлагает следующий диалог:
Воротынский
Так, родом он незнатен; мы знатнее.
Шуйский
Да, кажется.
Воротынский
Ведь Шуйский, Воротынский...
Легко сказать, природные князья.
Шуйский
Природные, и Рюриковой крови.
Воротынский
А слушай, князь, ведь мы б имели право Наследовать Феодору. <...> [2, с. 254]
Однако аналогичные сомнения звучат и в конце пьесы Хомякова, когда обсуждаются уже перспективы Шуйского как правителя:
Князь Куракин
Нет, князь Иван, без Шуйского беда! Один лишь он в Москве имеет силу И знатность ...
Князь Голицын
(перебивая)
А разве князь Нагой,
Иль ты, Куракин, иль хоть я, Голицын,
Мы выросли, как летние грибы?
Князь Куракин
А все-таки нам далеко до Шуйских.
(Действ. III, явл. XI) [3, с. 380]
Вступивший на престол пушкинский Борис рассуждает о тяготах власти, о необходимости боярского содействия правителю:
Борис
Ты, отче патриарх, вы все, бояре, Обнажена душа моя пред вами: Вы видите, что я приемлю власть Великую со страхом и смиреньем. Сколь тяжела обязанность моя! <...>
От вас я жду содействия, бояре.
Служите мне, как вы ему (Иоанну Грозному - О.В.)
служили,
Когда труды я ваши разделял, Не избранный еще народной волей [2, с. 259].
Впоследствии Годунов произнесет фразу, ставшую символом ответственности власти:
Ох, тяжела ты, шапкаМономаха! [2, с. 292]
По духу и смыслу примерно так же рассуждает Шуйский у Хомякова в диалоге с князем Куракиным. Вожделенная царская власть все ближе и ближе к князю Василию, так что он без опасения может позволить себе слова в стиле Годунова:
Князь Шуйский
Нет, друг мой, тяжко это бремя. О, во сто крат счастливей тихий кров, Чем бурное волнение чертогов; Счастливей тот, кто может без забот Свой легкий труд вести в смиренной доле, В глуши полей, чем тот, кто на себя Приял венца мученье золотое. <...>
И ведаю, как тяжела она, Правления державная наука. <...>
(Действ. V, явл. III) [3, с. 441]
Приведем пример иного рода, но тоже подтверждающий выявленную нами закономерность местонахождения пушкинских аллюзий в пьесе A.C. Хомякова. Вот в начале «Бориса Годунова» бояре рассуждают о Самозванце, о котором еще мало что известно:
Воротынский
<...>
А он (Димитрий - O.BJ умел и страхом, и любовью,
Иславою народ очаровать [2, с. 255].
Об умении Димитрия убеждать народ и словом, и делом в конце трагедии Хомякова высказывается и Шуйский:
Князь Шуйский
Внимайте мне. Вы знаете, что демон Злодею дал волшебный дар речей, Что сладкими словами он чарует Народныйум.
(Действ. V, явл. IV) [3, с. 443]
Заметим попутно, что в характеристике ораторского мастерства Димитрия Пушкин более многословен, чем Хомяков: последний вместо пе-
речня достоинств речи Самозванца нашел выразительное определение -«волшебный дар». Однако в другом фрагменте - характеристике Шуйского - Хомякову потребуется развернутое описание:
Шут
<...>
Все женщины, мальчишки все орут:
«Кормилец наш, и батюшка, и свет»,
Как будто вся Москва ему (Шуйскому. - О.В.) сродни.
А отчего? Ты знаешь ли? Бывало
Он на крыльце стоит перед дворцом:
Поклон царю, поклон народу в пояс,
Потом царю, потом народу вновь,
И целый день, как прутик в ветре, гнется.
(Действ. II, явл. II) [3, с. 324]
Пушкин же на сей раз выразился блестяще, хотя и предельно кратко: Воротынский (о Шуйском - О.В.)
Лукавый царедворец! [2, с. 260]
Как видно, в рассмотренных пьесах и Пушкин, и Хомяков даже в поэтических приемах идут примерно одинаковыми маршрутами!..
Мы подготовили еще немало примеров, подтверждающих выдвинутый нами тезис об определенной последовательности пушкинских аллюзий в «Димитрии Самозванце». В формате статьи вряд ли уместно акцентировать внимание на каждом из них; в данном случае, полагаем, важно не исчерпывающее цитирование, а собственно идея об одной из особенностей композиционного построения пьесы Хомякова. Идея, на наш взгляд, вполне подтверждающаяся рассмотренными выше «перекликающимися» текстовыми фрагментами.
Список литературы:
1. Кошелев В. Алексей Степанович Хомяков, жизнеописание в документах, рассуждениях и разысканиях. - М.: Новое литературное обозрение, 2000. - 512 с.
2. Пушкин A.C. Борис Годунов // Пушкин A.C. Собр. соч.: в 6 тт. Т. 3. / Под ред. Д.Д. Благого. - М.: Правда, 1969. - С. 251-336. - (Б-ка «Огонек»).
3. Хомяков A.C. Димитрий Самозванец: Трагедия в пяти действиях // Хомяков A.C. Стихотворения и драмы / Вст. ст., подгот. текста и примеч. Б.Ф. Егорова. - изд. 2. - Л.: Сов. писатель, Ленингр. отд-е, 1969. - С. 278461. - (Б-ка поэта. Большая серия).
