CC BY
28Л. В. КРЕСТОВА
ПУШКИН И ДЕКАБРИСТЫ
В истории отношений Пушкина к декабристам особое место занимает рисунок поэта 1826 года, изображающий их казнь. Сверху 38-го листа тетради № 2368 написано: «И я бы мог как [шут на]». Затем представлена Кронверкская куртина Петропавловской крепости, ворота, виселица и на ней пять повешенных. Далее набросан ряд портретов в профиль и снова запись: «И я бы мог». Внизу страницы опять изображена виселица и пять повешенных.
Исследователи много раз обращались к этому выразительному и страшному рисунку, пытались понять смысл загадочных слов: «И я бы мог как [шут на]».
Первоначально спор шел о прочтении записи, сделанной поэтом. По словам В. Е. Якушкина, ее следует читать: «И я бы мог как [тут на]».1 Однако после фототипического воспроизведения С. А. Венгеровым рукописи установилось неопровержимое мнение, принятое впоследствии всеми пушкинистами, что Пушкин написал: «И я бы мог как [шут на]».2
К кому применял Пушкин слово «шут» и что оно должно обозначать — стало предметом дальнейших разысканий. По взгляду С. А. Венгерова, слово «шут» относится к повешенным декабристам, хотя в нем «никакого пренебрежения к декабристам нет».3
Иначе думали Вл. Боцяновский и Н. О. Лернер.
Вл. Боцяновский полагал, что слово «шут» брошено Пушкиным не по адресу декабристов, а по своему собственному: «Поэт имел в виду показать, что среди героев-декабристов он, вовлечен-
1 В. Е. Я к у ш к и н. Рукописи Александра Сергеевича Пушкина, хранящиеся в Румянцовском музее в Москве. «Русская старина», 1884, июнь, стр. 550. ^
2 Пушкин, т. II, изд. Брокгауз—Ефрон, СПб., 1908, стр. 527.
3 С. Венгеров. По поводу рисунка Пушкина «Декабристы на виселице». Там же, стр. 530.
ный в мятежный водоворот случайно, висел бы как шут, быть может, даже умаляя их подвиг своим соседством».4 Эту же точку зрения поддерживал и Н. О. Лернер.
Подтверждение такому истолкованию Н. О. Лернер находит в заметке Пушкина, касающейся поэмы «Граф Нулин»: «Я имею привычку на моих бумагах выставлять год и число. „Граф Нулин писан 13 и 14 декабря. — Бывают странные сближения"».
«13 декабря 1825 года, — указывал Н. О. Лернер, — когда бойцы готовились к открытому выступлению, и 14 декабря, когда на улицах столицы лилась кровь, Пушкин перелагал в веселые стихи пикантный анекдот и забавлялся пародией. Они вышли умирать, а он шутил. И в приписке к рисункам, изображающим их виселицу, он строго осудил себя за „шутовство"».5
Толкование Вл. Боцяновского и Н. О. Лернера, как «невыдер-живающее никакой критики», вызвало несогласие Д. Д. Благого. В своем решении вопроса Д. Д. Благой, возвратившись к точке зрения С. А. Венгерова («Повешение недаром считается казнью позорною... повешенный болтается как шут»), подчеркнул социальное звучание в записи Пушкина и в его рисунке. «Смертная казнь именно повешением, помимо всего прочего, заключала в себе и нечто специфически-позорное, специфически-унизительное для дворянина... Всем этим раздумья Пушкина над тем „шутовским", что было в смерти пяти декабристов, целиком оправданы.
«„И я бы мог, как шут...".
«Да, и с ним могли поступить, как с „шутом"».6 Однако и это истолкование записи Пушкина и его рисунка вызвало возражение. По мнению М. А. Цявловского, слова «как шут» относятся не к декабристам, «а к самому Пушкину, противопоставившему себя, не политического деятеля, а „таинственного певца", декабристам, героям и мученикам».7
В дополнение М. А.' Цявловский указал, что, во-первых, запись представляет начало стиха, и, во-вторых, выражение «висеть как шут было общеупотребительным». В подтверждение широкой распространенности данного выражения М. А. Цявловский привел выдержку из поэмы писателя XVIII века В. Майкова «Елисей или раздраженный Вакх», в которой Зевс за неповиновение ему грозит богам:
4 В. Боцяновский. Пушкин и декабристы. «Вестник литературы», 1921, № 2/26, стр. 9.
5 Н. О. Лернер. Рассказы о Пушкине. Изд. «Прибой», JL, 1929, стр. 208; ср.: «Речь», 1912, 29 января, № 28.
6 Д. Д. Благой. Социология творчества Пушкина. Изд. 2, Изд. «Мир», М., 1931, стр. 287.
7 М. А. Цявловский, JI. Б. М о д з а л-е в с к и й, Т. Г. Зенгер. Рукою Пушкина. Несобранные и неопубликованные тексты. «Academia», М.-Л., 1935, стр. 159—160.
А если кто из них хоть мало укоснит, Тот будет обращен воронкою в зенит, А попросту сказать, повешу вверх ногами, И будет он висеть, как шут, между богами.
(Песнь 1, стихи 407—410).
Попутно М. А. Цявловский сделал следующее замечание: «Не решаюсь утверждать категорически, но соглашаюсь с высказанным в беседе со мной мнением С. М. Бонди, что выражение это применялось к картонному шуту, висевшему на веревке, в известной детской игрушке».8
Возражая М. А. Цявловскому, С. Я. Гессен указывал, что комментарий к выражению «висеть как шут» неудачен не только потому, что приведена единственная ссылка на В. Майкова, но особенно ввиду «очевидной разницы между этим действительно шутовским повешением за ноги и грозившей Пушкину опасностью быть повешенным в обыкновенном порядке за шею». Справедливо отвергал С. Я. Гессен догадку С. М. Бонди, которую М, А. Цявловский для чего-то счел нужным привести, так как «мы не можем допустить мысли, чтобы Пушкин провел какую-то аналогию между этой игрушкой — картонным шутом — и повешенными товарищами только потому, что, умирая, они тоже дрыгали ногами».9 Но отвергнув аргументацию М. А. Цявловского и С. М. Бонди, С. Я. Гессен все же полагал, что «точный смысл записи Пушкина продолжает оставаться для нас неясным».10 Действительно ли это так?
Из Михайловского, где застигли Пушкина события 14 декабря 1825 года, поэт внимательным и взволнованным взором следил за происходящим в столице. «С нетерпением ожидаю решения участи несчастных и обнародования заговора», — писал Пушкин Дельвигу в первой половине 1826 года. Проходит несколько дней... Пушкин снова встревожен: «Мне сказывали, что 20-го, т. е. сегодня, участь их должна решиться — сердце не на месте» (письмо Дельвигу, 20 февраля 1826 года).
Затем наступает длительное молчание. Известие о казни декабристов запечатлено Пушкиным в короткой криптограмме: «У о с. Р. П. М. К. Б.: 24», т. е. «услышал о смерти Рылеева, Пестеля, Муравьева, Каховского, Бестужева 24 июля 1826 г.».11 В дальнейших письмах к друзьям Пушкин некоторое время не упоминает о казни декабристов. Только 14 августа 1826 года он пишет Вяземскому: «... повешенные повешены; но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна».
8 Там же, стр. 160.
9 С. Гессен. Рецензия на книгу: Рукою Пушкина. «Пушкин. Временник Пушкинской комиссии», 2, Изд. АН СССР, М.—Л., 1936, стр. 423.
10 Там же, стр. 424.
11 М. А. Цявловский, Л. Б. Модзалевский, Т. Г. Зенгер. Рукою Пушкина, стр. 307.
8 сентября 1826 года Пушкин по приказу Николая I был доставлен в Москву. После коронации (22 августа) весь сентябрь был посвящен празднествам, увеселениям, балам. Консервативные дворянские круги торжествовали. 14 декабря и 13 июля, как, возмущаясь, писал П. А. Вяземский, «уже и не в помине».12 Между тем в той же Москве господствовали и другие настроения.13 Здесь были арестованы, отправлены в Петербург и позднее приговорены к тяжелым наказаниям видные декабристы: Никита Муравьев, И. Д. Якушкин, М. А. Фонвизин, В. П. Штейнгель и др.14 Передовые круги были потрясены известиями о суде, о казни, которые передавались из уст в уста.15
Очутившись в дружеской среде, Пушкин близко сходится с уцелевшими деятелями декабрьского движения: В. П. Зубковым и Б. К. Данзасом.16 В Москве после долгой разлуки поэт встречается также с П. А. Вяземским,17 который почти тотчас после июльских событий узнал «лютые подробности казни».18
Конечно, учесть полностью все сведения о казни декабристов, передававшиеся из уст в уста и дошедшие до Пушкина, невозможно, но можно на основании имеющихся мемуаров составить представление о том, как происходила расправа с декабристами и какие моменты этой расправы отразил в своей записи и рисунке Пушкин.
«В ночь на 13 июля на кронверке Петропавловской крепости, при свете костров, устроили виселицу и рано утром вывели заключенных в крепости декабристов для совершения казни».19
«Сначала, — как пишет С. П. Трубецкой, — вывели приговоренных к смертной казни. Затем стали выкликать разделения по роду службы».20
12 «Архив братьев Тургеневых», т. I, вып. 6, 1921, стр. 43.
13 См., например, записки Д. Н. Толстого, который домонстративно не хотел участвовать на церемонии въезда в Москву Николая I, называл его деспотом и непрерывно вспоминал декабристов («Русский архив», 1885, № 5, стр. 25—26). Ср. также настроения юношей Герцена и Огарева.
14 См.: Н. П. Чулков. Москва и декабристы. Сб. «Декабристы и их время», т. II, М., 1932, стр. 311.
15 Записки А. И. Кошелева (1812—1833 годы). Берлин, 1884, стр. 16 и 18.
16 Сергей Г е с с е н. Источники десятой главы «Евгения Онегина». Сб. «Декабристы и их время», т. II, стр. 144—145.
17 Осенью 1826 года Пушкин читал у П. А. Вяземского «Бориса Годунова» (П. А. Вяземский, Полное собрание сочинений, т. X, СПб., 1886, стр. 266).
18 «Остафьевский архив», т. V, вып. 2, стр. 54. Ср. также: Николай К у-танов (С. Н. Дурылин). Декабрист без декабря. Сб. «Декабристы и их время», т. II, стр. 257.
19 М. В. Н е ч к и н а. Движение декабристов, т. II. Изд. АН СССР, М., 1955, стр. 409.
20 С. П. Трубецкой. Записки декабриста. Лондон, 1863, стр. 61.
И. Д. Якушкин рассказывает: «В полночь меня разбудили, принесли платье, одели меня и вывели на мост, который идет от равелина к крепости... Всех нас повели в крепость; изо всех концов, изо всех казематов вели приговоренных. Когда все собрались — нас повели под конвоем отряда Павловского полка через крепость в Петровские ворота... Шли без малейшего раздумья, с торжеством и весело говоря между собою... Перед воротами всех нас (кроме носивших гвардейские и флотские мундиры) выстроили покоем спиной к крепости, прочли общую сентенцию, военным велели снять мундиры и поставить нас на колена. Я отоял на правом фланге и с меня началась экзекуция».21
По свидетельству Н. В. Басаргина, каждому отдельно читали его приговор, ломали над головой шпагу, снимали мундир и тут же сжигали.22 О дальнейших подробностях гражданской казни известно следующее:
«После срывания одежды, — указывает С. П. Трубецкой, — осужденных повели в казармы, одев в „полосатые халаты"».23 То же подтверждает Н. В. Басаргин: «... снимали мундир.. . потом надевали лазаретный халат, и по окончании всей этой церемонии повели обратно в крепость. Костюмы наши были очень смешны. Разбирать халаты было некогда: иному на маленький рост попался самый длинный, и он едва мог переступать на нем, другому на большой — коротенький, толстому доставался узкий, так что он едва напяливал его на себя».24 Особенно комическое впечатление производил Якубович, «в высокой офицерской шляпе, в ботфортах и в коротеньком до колен халате».25 Все эти сведения находят свое подтверждение также в «Записках», приписываемых М. А. Бестужеву. Рассказав о радостной встрече декабристов, чтении сентенции, Бестужев сообщает: «Потом обрывание мундиров и орденов; потом ломание шпаг над головою, потом auto-da-fé военной амуниции и, наконец, возвращение по казематам в затрапезных халатах.. .».26
После гражданской казни декабристы производили тягостное впечатление. Возвращаясь обратно в казематы, они составили кортеж, который М. А. Бестужев называет «буффонско-маскарад-ным».27 В мемуарах декабристов сохранилось свидетельство, что переодевание осужденных в момент гражданской казни вызвало даже у них самих «невольную улыбку».28 Такое поведение было истолковано генерал-адъютантом Чернышевым, наблюдавшим за
21 Записки И. Д. Якушкина. Изд. 2, СПб., 1905, стр. 108—109.
22 Записки Н. В. Басаргина. Пгр., 1917, стр. 73.
23 С. П. Трубецкой. Записки декабриста, стр. 61.
24 Записки Н. В. Басаргина, стр. 74.
25 Н. К. Шильдер. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование, т. 1, СПб., 1903, стр. 452.
26 Воспоминания Бестужевых. Изд. АН СССР, М.—JL, 1951, стр. 136.
27 Там же.
28 Записки Н. В. Басаргина, стр. 74.
исполнением казни, как равнодушие к новому их положению.29 Об этом было передано императору, который, узнав подробности, сказал о декабристах: «...презренные и вели себя, как презренные — с величайшей низостью».30 В действительности с «величайшей низостью» вели себя не декабристы, а самодержавный монарх и его подчиненные — генерал-адъютант Чернышев, полицмейстер Чихарев, генерал-губернатор Кутузов, смеявшийся над Якушкиным, когда тот упал от удара фурлейта, плохо подпилившего шпагу.31 Все эти подробности гражданской казни могли заметить и лица, допущенные как зрители. Среди них, по свидетельству Н. В. Путяты, находились А. А. Дельвиг и Н. И. Греч.32
Установив, что гражданская казнь декабристов была превращена правительством Николая I в шутовское, буффонское зрелище, обратимся к решению еще одного важного вопроса: видели ли декабристы, приговоренные к гражданской казни, виселицу с повешенными? Мемуарная литература не дает однородного ответа на этот вопрос. «Мы заметили, — рассказывает С. П. Трубецкой, — столбы на валу одного бастиона кронверка. Это была виселица, которая еще не имела перекладины... В нашем отделении казни товарищей мы видеть не могли, ибо прежде вошли в крепость».33 И. Д. Якушкин пишет: «Вышедши из крепости, мы увидели влево что-то огромное и в эту минуту не показавшееся похожим на виселицу. Это был помост, над которым возвышалось два столба; на столбах лежала перекладина, а на ней висели веревки».34 «Какие-то столбы с перекладинами» видел Н. В. Басаргин, по словам которого «о назначении их никто не догадывался».35
Однако наряду с подобными свидетельствами, указывающими, что «в некоторых отделениях» не видели казненных декабристов, имеются и другие, принадлежащие Н. Р. Цебрикову и М. А. Бестужеву, находившимся в последнем каре. Это каре, особенно большое, А. И. Чернышев «приказал, по словам Цебрикова, подвести к виселицам». .Тогда Федор Вадковский закричал:
«On veut nous rendre témoins de l'exécution de nos camarades. Ce serait une indignité infâme de rester témoins impassibles d'une pareille chose. Arrachons les fusils aux soldats et jettons-nous en avant. Множество голосов отвечало: «Oui, oui, oui, faisons ça,
29 Н. Р. Цебриков. Воспоминания о Кронверкской куртине (Из записок декабристов). В кн.: Воспоминания и рассказы деятелей тайных обществ 1820-х годов, т. I, М., 1931, стр. 263.
30 Сб. «Междуцарствие 1825 года и восстание декабристов в переписке и мемуарах членов царской семьи». Госиздат, М.—Л., 1926, стр. 208.
31 Записки И. Д. Якушкина, стр. 108—109.
32 Казнь декабристов. Рассказ современников, «Русский архив», 1881, [I (2), стр. 344.
33 С. П. Трубецкой. Записки декабриста, стр. 61.
34 Записки И. Д. Якушкина, стр. 107—108.
35 Записки Н. В. Басаргина, стр. 53.
/
faisons ça»;36 но Чернышев и при нем находившиеся, услышав это, вдруг большой каре повернули и скомандовали идти в крепость. .. Адская мысль подвести любоваться виселицами, на которых уже висели мученики, принадлежит собственно Чернышеву».37
Рассказ Н. Р. Цебрикова о том, что казнь пятерых состоялась тогда, когда часть осужденных находилась еще на площади кронверка, подтверждает и М. А. Бестужев. «Этот буфонско-маска-радный кортеж (переодетых декабристов, —J1. К.) проходил в виду пяти виселиц, где в судорогах смерти покачивались злополучные жертвы тирании».38
Итак, имеющиеся в нашем распоряжении свидетельства современников указывают, что часть декабристов видела не только виселицы, но и трупы пятерых своих товарищей.
Установив подробности гражданской казни, рассмотрим теперь на основании свидетельств участников событий 13 июля 1826 года записи и рисунки Пушкина.
А. Эфрос установил следующий ход пера Пушкина по 38-му листу тетради № 2368:
«Первой была написана Пушкиным строка: „И я бы мог как шут на..Написавши начало строки, Пушкин зачеркнул „шут на", стал искать другого сравнения и продолжения. Эта остановка разрешилась ... рисунком ... наброском виселицы. О такой последовательности и связи строки с рисунком свидетельствует еще то обстоятельство, что рисунок частично задевает по низу буквы уже написанных слов».39
Та же последовательность повторяется и во втором рисунке, сделанном на той же 38-й странице: сначала запись, а затем — рисунок, «где еще с большей отчетливостью изображены виселица и пять повешенных, представленных только в большем размере, что позволяет заметить движение ног у второй фигуры, конвульсии третьей и четвертой».40
По мнению А. Эфроса, запись — вовсе не «приписка к рисунку» (как думал Н. О. Лернер), а возникла ранее его, что вполне убедительно. Возникновение записи и рисунка дает возможность восстановить последовательный ход мысли Пушкина. Первоначально в сознании поэта возникла картина гражданской казни, а затем зрелище виселицы с пятью повешенными. Первый
36 Перевод: Нас хотят сделать свидетелями казни наших товарищей. Было бы гнусностью оставаться безучастными свидетелями всего этого. Вырвем ружья у солдат и бросимся вперед! Множество голосов отвечало: «Да, да, да, сделаем так, сделаем так!».
37 Н. Р. Цебриков. Воспоминания о Кронверкской куртине, стр. 263.
38 Воспоминания Бестужевых, стр. 136.
39 Абрам Эфрос. Декабристы в рисунках Пушкина. «Литературное наследство», № 16—18, М., 1934, стр. 945.
40 А. М. Э ф р о с. Рисунки поэта. Изд. 2, «Academia», M., 1933, стр. 358.
этап размышлений Пушкин запечатлел в словах: «И я бы мог как шут...».
Тесно связанный со многими декабристами, поэт представил себя замешанным в процессе и если не казненным (к чему не было достаточных оснований), то все же осужденным на долгие годы изгнания. В таком случае, наряженный, как и его друзья-декабристы, в полосатый халат не по росту, и он бы «мог как шут» стать участником «буфонско-маскарадного кортежа», предметом издевательства и насмешки. Уходя же после чтения приговора и «экзекуции», Пушкин увидел бы, как увидели некоторые из приговоренных, виселицу с пятью повешенными. Отсюда вслед за записью появилось изображение виселицы и злосчастных жертв.
Очевидно, таким образом, что рассказы о гражданской казни и повешении, передававшиеся из уст в уста, дошли до Пушкина в версии, известной из мемуаров Н. Р. Цебрикова и М. А. Бестужева, и произвели на него неотразимое впечатление.
Запись Пушкина «И я бы мог как шут на...» вовсе не направлена против декабристов и не заключает оценки их деятельности. Неправильно, что в ней сказывается самоосуждение поэта, проводившего будто бы резкую грань между декабристами и самим собою.
Слово «шут» появилось у Пушкина как отражение реальных обстоятельств гражданской казни и направлено против Николая I и тех его клевретов, кто недостойными путями пытался превратить декабристов, идейных противников самодержавия, в «шутов».
Что же касается слов «и я бы мог», то они лишний раз подтверждают близость Пушкина к дворянским революционерам, заставляя вспомнить смелый ответ поэта самому императору в сентябре 1826 года. В 1848 году Николай, беседуя с бароном М. А. Корфом, сообщил ему о своем разговоре с Пушкиным:
«Что сделали бы вы, если бы 14 декабря были в Петербурге? — спросил я его между прочим.
«— Стал бы в ряды мятежников, — отвечал он».41
Таков истинный смысл записи и рисунка Пушкина о казни декабристов.
41 Н. К. Шильдер. Император Николай Первый. Его жизнь и царствование, СПб., 1903, т. 2, стр. 16,
