CC BY
108
УДК 070 А. Н. Потсар
Вестник СПбГУ. Сер. 9. 2012. Вып. 3
ПУБЛИЧНОЕ И МАССОВОЕ В ПОЛИТИЧЕСКОЙ КОММУНИКАЦИИ: СИСТЕМНЫЕ ПРИЗНАКИ МАССОВОГО ПОЛИТИЧЕСКОГО ТЕКСТА
В коммуникативном пространстве политика представлена множеством речевых актов, отражающих политическую и идеологическую практики государства, отдельных партий и идеологических течений в ту или иную эпоху. Это множество в соответствии с концепцией Т. ван Дейка [1] обозначается как политический дискурс. Свойства политической коммуникации, как и ее речевого воплощения — политического дискурса, во многом определяются свойствами политического процесса в конкретную историческую эпоху, зависят от структуры общественного устройства и от числа лиц и групп, принимающих политические решения. Вне связи с типом государственного устройства политическую коммуникацию характеризует ряд сущностных черт, отмеченных в частности Е. И. Шейгал [2]: институциональность, информативность, фантомность, фидеистичность, эзотеричность, театральность и т. д.; эти черты, при их универсальности, все же проявляются по-разному в зависимости от доминирующей коммуникативной ситуации и формируют разные речевые явления внутри политического дискурса. Так, наиболее очевидным будет различие между тоталитарным и демократическим политическим дискурсом, описанное на материале политической коммуникации в СССР и фашистской Германии, например, в известных работах Д. Вайса и П. Серио.
В качестве системообразующих параметров дискурса могут быть выделены разные категории. В. И. Карасик, основываясь на концепциях прагмалингвистики и социолингвистики, предлагает следующий перечень: 1) участники общения (статусно-ролевые и ситуативно-коммуникативные характеристики), 2) условия общения (пресуппозиции, сфера общения, хронотоп, коммуникативная среда), 3) организация общения (мотивы, цели и стратегии, развертывание и членение, контроль общения и вариативность коммуникативных средств), 4) способы общения (канал и режим, тональность, стиль и жанр общения) [3]. Все большую значимость на протяжении ХХ в. приобретали свойства аудитории как участника политического общения. Политическая речь, предназначенная для узкого круга лиц, принимающих решения, и политическая речь, направленная на не вовлеченные в этот процесс слои общества, безусловно, различаются по содержанию, по цели и теоретически должны различаться по форме, а также распространяться по разным каналам. Подобное разграничение условно профессионального и условно адресованного широкой публике скорее всего существовало на протяжении всей истории государства и власти, однако принципиальную значимость приобрело только в процессе формирования индустриального и постиндустриального общества. В большинстве государств, пришедших к идее всеобщих выборов, которые вовлекают население в процесс принятия политических решений, политическая коммуникация приобретает все более открытый характер. Политические фигуры и институты вынуждены обращаться к массовой аудитории (продукту индустриального общества) преимущественно через СМИ, адаптируя к специфике СМИ политическое содержание и форму его выражения.
© А. Н. Потсар, 2012
Само понятие публичной политики принадлежит информационному демократизированному обществу, и в англоязычных источниках публичная политика фактически определяется как усилия государства, направленные на то, чтобы сделать свои решения прозрачными для населения, иными словами, описывается в категориях публичного менеджмента (показательны в этом отношении публикации кембриджского онлайн-издания journal of Public Policy). В русскоязычных источниках публичная политика остается не вполне определенной категорией, в ряде случаев при оценке публичности политики/политика абсолютизируется фактор медийности. «Драматизация, эстетизация демократического сообщества достигаются в масс-медиа, которые способны выполнять свою роль всеобщего медиатора только при условии превращения докучной бюрократической процедуры в масс-культурный аттракцион», — пишет И. Сандомирская [4, р. 7]. По оценке Н. Ю. Беляевой, «в России... публичные политики видят свою функциональную роль не в артикуляции и защите интересов граждан, не в работе на социальный результат, а именно в „игре на публику"» [5, с. 4]. Более того, на нынешнем этапе развития публичной политики в России «ключевое значение имеют не институты, а скорее акторы, или субъекты политики, которые способны использовать эти институты в своих интересах» [5, с. 5]. Иными словами, публичная политика в России персонифицирована и ретранслирована масс-медиа.
В то же время Н. А. Шматко подчеркивает: «Публичная политика не может быть редуцирована лишь к институциональным формам практик, таким как коммуникация в СМИ или деятельность экспертов» [6, с. 107]. Итак, публичность и медийность политики следует разграничивать, отдавая себе отчет в том, что для современной российской политической коммуникации эта граница не всегда релевантна.
Публичная политика в современной России большей частью осуществляется именно через масс-медиа и вне масс-медиа невозможна. Можно с незначительными оговорками утверждать, что на данный момент в области публичной политики дискурс СМИ тождествен политическому дискурсу, а медийность эквивалентна публичности. СМИ фактически оказываются единственной стабильной средой существования публичной политической коммуникации. Н. Луман [7] усматривает функцию системы масс-медиа не в производстве, а в репрезентации публичности, подчеркивая таким образом в публичном элемент сконструированности. Соответственно, к политической речи, ретранслируемой в медиа, принято относиться как к сконструированной речевой и политической действительности, в которой взаимодействуют публичные имиджи политиков, политические мифы, социальные стереотипы и пропагандистские клише. Специфика массовой политической речи во многом определяется спецификой массовой коммуникации в целом. Политическая речь, помещенная в инородную среду, вынужденно трансформируется.
Массовый текст — это порождение массовой коммуникации. Условия бытования массовых текстов, по утверждению У Эко, таковы: общество индустриального типа; каналы коммуникации, обеспечивающие получение сообщений неопределенным кругом адресатов, занимающих разное общественное положение; группы производителей, вырабатывающих и выпускающих сообщения промышленным способом. При наличии этих трех условий «то разное, что есть в характере и воздействии таких способов коммуникации, как газета, кино, телевидение или комикс, отходит на второй план по сравнению с тем, что в них есть общего» [8, с. 408]. Вне зависимости от канала коммуникации ее конечным продуктом будет массовый текст, обладающий стабильными
сущностными характеристиками. Эти характеристики связаны в первую очередь с уже упоминавшимся фактором адресата — массовой аудиторией. По определению американского социолога Г. Блюмера, массовая аудитория — это совокупность анонимных индивидуумов разных профессий, статусов и культурного уровня, почти не взаимодействующих между собой и неопределенно организованных [9]. Более точно и дифференцированно определить систему параметров, которые рисовали бы образ этой аудитории, пока не кажется возможным.
Массовая аудитория представляет общество как таковое, и в настоящий момент массовое общество в России переходит от индустриального к постиндустриальному устройству. Как показали исследования Ж. Лиотара, Э. Тоффлера [10] и других теоретиков, постиндустриализм не отменяет основных признаков массового общества, но изменяет форму его существования: «управляемая масса» сменяется «контролируемой». «Управляемая масса» — это, по определению Ж. Делеза [11], шизоидный тип массификации, для которого характерны: непосредственная физическая близость вовлеченных лиц, жесткая иерархическая структура, высокая степень психологического «заражения», личная идентификация с позицией лидера (авторитарность), восприятие окружающих через призму контрастного противопоставления «своих» и «чужих». В противоположность этому, «контролируемая масса» создается, главным образом, с помощью коммуникативных технологий: прессы, радио, телевидения, рекламы, интернета — и не предполагает обязательного личного контакта индивидов. Постиндустриальное общество предоставляет больше свободы и избегает прямого насилия.
Сообщение, не адресованное какой-либо определенной группе, как правило, содержит сведения, идеи и образы, апеллирующие к некоторой умозрительной общности, основанной, как представляется, на обыденном сознании и единой для всех носителей культуры апперцепционной базе. В философии феномен обыденного сознания («практического сознания») традиционно рассматривался, противопоставляясь теоретическому отношению к действительности, как «здравый человеческий смысл (рассудок), обыденное, повседневное понимание мира, так вплетенное в человеческую жизнедеятельность, что в его актах, в отличие от теоретического мышления, человек не в силах подняться над частными обстоятельствами жизни» [12, с. 30]. Существенной ролью обыденного сознания в социуме является сохранение «группового (на уровне культуры или микрогруппы) единства, так как оно позволяет подтверждать истинность и значимость принятых мнений» [13, с. 98]. Политическое содержание представлено в обыденном сознании в виде набора ярлыков и клише, которые, по мнению Т. М. Николаевой, сплачивают социальную группу и избавляют индивида от страха оказаться социальным аутсайдером [14]. Закономерно, что именно в такой форме политическое содержание и преподносится в массовом политическом тексте. Аналогично фольклорной «народной мудрости» медийная политическая речь кристаллизуется в интегрирующих лозунгах и девизах (например, исходящий от власти призыв «Россия, вперед!» или ярлык «партия жуликов и воров» по отношению к «Единой России», созданный блоггером Алексеем Навальным и получивший широкое распространение в интернет-сообществе).
Трансформация политического сообщения с учетом его дальнейшего бытования в среде масс-медиа заключается, в первую очередь, в следующем:
1. Формирование сюжета.
Ключевым свойством медиадискурса является событийность. Вне событийной семантики существование медийного текста невозможно, оценочная идеологическая информация сама по себе, вне связи с событием (имевшим место или потенциальным)
не может составлять содержания медийного текста. Сюжетность как категория подразумевает насыщенность текста событийной семантикой, представление в тексте цепочки событий, решений, поступков или одного события в развитии.
2. Упрощение (редукция) содержания.
Редукция — одно из свойств медиадискурса, обусловленное ориентацией на массовую аудиторию. Упрощение может осуществляться разными путями: отбрасыванием деталей, подчеркиванием бытового содержания сообщения, сведением к стереотипу или общего к частному случаю (например, в медиатекстах, отталкивающихся от частной истории конкретного персонажа).
3. Вычленение оценки и аргументов.
Журналистскому тексту свойственна социальная оценочность. Политический текст, как правило, насыщен оценочностью политической, которая нуждается в своего рода переводе на язык социума — язык повседневной бытовой жизни или экономических реалий. Аргументация оценки в медиатексте, как правило, строится по тому же принципу, что и в политическом тексте: преобладают контекстуальные (манипу-лятивные) аргументы, различия между ними проявляются скорее на содержательном уровне, нежели на уровне структуры.
4. Условная объективация.
Как правило, политический текст, не предназначенный для СМИ, исходит от того или иного актора публичной политики и представляет единственную — внутреннюю — точку зрения на событие или проблему. Медиатекст же преподносит информацию с внешней точки зрения, представляя разные мнения. Это не исключает самой возможности манипулирования аудиторией в медиатексте (например, за счет отбора и сопоставления представленных точек зрения), который служит достижению не объективности, но скорее объективации.
5. Корректировка формы сообщения.
Конструктивный принцип чередования экспрессии и стандарта, демонстрация речевой техники и речевых приемов, свойственные медиатексту, проявляются и при интерпретации политического содержания в СМИ. При стилистической обработке текста в первую очередь устраняются признаки официально-делового стиля, неприемлемого в массовой коммуникации.
Следует подчеркнуть, что для публичного политического текста вышеперечисленные трансформации не являются необходимыми. Сравним для наглядности публичный текст, размещенный на официальном сайте партии «Единая Россия» (1) и медийный текст, посвященный деятельности этой же партии (2). Рассматриваемые тексты сопоставимы по объему и коммуникативной цели, связаны с одним и тем же политическим событием — выборами 13 марта 2011 г. При анализе приведенных примеров обратим внимание на следующие параметры: а) жанровую структуру текстов (в первую очередь будут иметь значение объем и информативность), б) насыщенность событийной семантикой, в) точку зрения как текстовую категорию, г) структуру оценочных значений, д) качество редакторской обработки текста.
(1) Андрей Воробьев: Поддержка «Единой России» растет
В России состоялся Единый день голосования Предварительные результаты выборов в регионах позволяют оценить общий уровень доверия «Единой России» как очень высокий. Об этом заявил ER. RU в воскресенье,
13 марта, руководитель ЦИК «Единой России» Андрей Воробьев:
«Одна из существенных особенностей этой кампании — рост явки. Второй важный момент — мы получаем большую поддержку, чем на аналогичных выборах 4-5 лет назад. Логика очень проста — если ты занимался не тем, что тебе поручали все это время, сложно получить большее количество голосов. «Единая Россия» в этих регионах улучшает результат — это показатель того, что деятельность Партии за этот период избиратели поддерживают.
Мы реагируем на самые острые проблемы, на неудобные вопросы, которые задают нам граждане, и даем на них адекватные ответы в виде конкретных решений, конкретных проектов, важных для каждого конкретного региона. Они касаются развития промышленности, поддержки фермеров и т. д.
Конечно, результаты этой кампании важны еще и потому, что это последние выборы накануне выборов в Госдуму. Хотя, конечно, региональные, муниципальные выборы имеют свои особенности. Но вместе с тем, эти результаты позволяют оценить общий уровень доверия «Единой России» как очень высокий.
Как ни старались «люди в черном», типа Рашкина и новоиспеченного технолога Михеева, в итоге навредили они больше всего себе. Первый пропагандировал силовые методы (и были нападения на наших ребят), второй пытался криком построить избу. Ни та, ни другая тактика себя очевидно не оправдала.
Оппозиция пробует новые технологии предвыборной борьбы, но все они неконструктивны и неэффективны. Эти фокусы не проходят. Я сегодня открыл ленту новостей рано утром, когда еще люди не дошли до избирательных участков, а на каких-то непонятных сайтах наши оппоненты уже вовсю кричали о каких-то поступках, которые якобы можно трактовать как нарушения. Провокационная деятельность со стороны оппозиции велась всю кампанию и весь сегодняшний день голосования.
Но этот инструмент не работает, что и подтверждают результаты выборов. Мы даем нашим оппонентам подсказку — возьмитесь за конкретные проблемы и предложите рецепт их решения. И если эти инициативы будут содержательны, умны, к тебе прислушаются, избиратели за тебя проголосуют. Однако оппозиция считает, что проще запудрить мозги избирателям и получить какое-то моментальное преимущество. Но, к счастью, наш избиратель разборчив и умудрен жизненным опытом, поэтому такие технологии результата им не приносят» [15].
Приведенный выше текст, опубликованный на официальном сайте «Единой России», основан на социально значимом событии, названном в подзаголовке (В России состоялся единый день голосования). Содержание текста представляет собой политическую оценку позиций партии «Единая Россия» и ее избирателей (положительную) и действий оппозиции, направленных, по мнению представителя «Единой России», на срыв выборов (отрицательную). Оценочные суждения, а также конструкции с доминирующим субъективно-модальным компонентом выделены в тексте курсивом. В первом предложении (Предварительные результаты выборов в регионах позволяют оценить общий уровень доверия «Единой России» как очень высокий) четко сформулирована исходная позиция оценки: доверие «Единой России» преподносится как априорное, оценивается только его уровень. Субъект речи в приведенном тексте — представитель партии, закономерно приверженный партийным интересам, именно с этой точки зрения он характеризует и события, связанные с выборами. Информация преподнесена как бы изнутри ситуации, с внутренней точки зрения (об этом свидетельствуют в частности местоимения я, наш, использование слова Партия с заглавной буквы в значении
мы), очевидно противопоставление «своих» и «чужих», хотя и смягченное в ряде случаев с помощью местоимения наши, применительно к оппозиции (наши ребята, наш избиратель, наши оппоненты). По отношению к оппозиции субъект речи высказывается пренебрежительно (типа Рашкина, какие-то непонятные сайты, новоиспеченный технолог Михеев), проявляя речевую агрессию, характерную скорее для политического сообщения, чем для текста СМИ. Ряд событий, упоминаемых в оценочном контексте, не конкретизируется, что для медиатекста также неприемлемо (были нападения на наших ребят; на каких-то непонятных сайтах наши оппоненты уже вовсю кричали о каких-то поступках, которые якобы можно трактовать как нарушения). По речевой форме текст представляет собой комментарий, насыщенный субъективными элементами. Аргументация оценок в большинстве случаев отсутствует или некорректна (провокационная деятельность со стороны оппозиции велась всю кампанию; оппозиция считает, что проще запудрить мозги избирателям). Объем текста слишком велик для представленного содержания, если оценивать его с точки зрения медийности, а ряд реплик нуждается в редактировании.
(2) Если «Единая Россия» не изменит стратегию, на федеральных выборах ее результаты будут ниже — эксперт
Существует общий тренд к снижению рейтинга «Единой России», причем тренд давний, сама партия не нашла действенных мер для того, чтобы справиться со снижением этого рейтинга, а задействовать административный ресурс стало сложнее, поскольку это приходит в противоречие с интересами Дмитрия Медведева, который не раз транслировал свою точку зрения, что выборы должны проходить чище. Об этом ИА REGNUM заявил руководитель департамента региональных исследований Центра политических технологий Ростислав Туровский, отвечая на вопрос о том, почему «Единой России» на выборах 13 марта не удалось получить желаемых 50% в нескольких областях.
«В тех регионах, где рейтинги „Единой России" окажутся самыми низкими, это, как правило, следствие слабых позиций губернаторов как, например, в Тверской области с Дмитрием Зелениным. Или это следствие того, что губернаторы могут сами несколько дистанцироваться от „Единой России", это пример Кировской области», — отметил Туровский.
«В целом, поскольку все равно избирательные кампании „ЕР" основаны на применении административного ресурса, видно, что этот административный ресурс стал работать менее эффективно, т. е. подросли протестные настроения в обществе и губернаторы, которые, как правило, руководят прямо или косвенно избирательными кампаниями „ЕР", не в состоянии обеспечить необходимый результат, по крайней мере честными способами. Отсюда и проколы и провалы», — полагает эксперт.
«И, наоборот, там, где все зачищено, там, где отсутствует конкуренция и где на выборах слишком много нарушений, ситуация противоположная, т. е. результаты остаются весьма высокими. Это показывают результаты, прежде всего, в республиках Северного Кавказа — в Адыгее и в Дагестане», — сказал Туровский.
«Эти выборы важный урок для „Единой России", поскольку без изменения своей предвыборной стратегии, в особенности публичной, т. е. предполагающей взаимодействие с живыми избирателями, результаты продолжат ухудшаться и это может иметь негативные последствия уже для федеральных выборов», — заключил Туровский [16].
Приведенный текст, посвященный, как и текст (1), единому дню голосования, был опубликован на сайте агентства Regnum. Цитируемые реплики эксперта представляют собой оценочный комментарий, полученный в ответ на вопрос корреспондента об итогах выборов. Здесь, как и в предыдущем примере, оценка аргументирована лишь частично, присутствуют бездоказательные суждения, преподнесенные как истинные (фраза об использовании «Единой Россией» административного ресурса: губернаторы не в состоянии обеспечить необходимый результат, по крайней мере честными способами). В то же время аналитическая оценка Туровского касается скорее стратегии «Единой России», нежели конкретных обстоятельств выборов или поведения оппозиции, это анализ с внешней, а не с внутренней точки зрения, в нем меньше эмоциональной лексики, субъективно-модальных конструкций и нуждающихся в пояснении деталей, в рассуждении задействован более широкий контекст (в частности упоминается позиция Дмитрия Медведева, приведена принадлежащая ему оценка, которая косвенно характеризует деятельность «Единой России») и более широкий событийный ряд. Политическая оценочность, характерная для политической пропаганды, в тексте не проявлена, нет выраженной речевой агрессии, поскольку эксперт не занимает явным образом какой-либо политической позиции, интересы «Единой России» или иной политической силы не являются основным критерием оценки события. Таким образом, высказывание изначально адаптировано для воспроизведения в СМИ. Речь эксперта обработана в соответствии с требованиями жанра (в частности с помощью кавычек и глаголов речи разделены цитаты, извлеченные корреспондентом информационного агентства из разных фрагментов высказывания эксперта), объем текста (2) меньше, чем объем текста (1).
Заметим, что оба приведенных примера фактически соответствуют одному и тому же распространенному в СМИ жанру экспертного комментария, однако конкретная реализация речевых задач в обоих случаях существенно различается.
Сравним, например, предложение из текста (1) и предложение из текста (2):
(1) Оппозиция пробует новые технологии предвыборной борьбы, но все они неконструктивны и неэффективны. Эти фокусы не проходят.
(2) Эти выборы важный урок для «Единой России», поскольку без изменения своей предвыборной стратегии, в особенности публичной, т. е. предполагающей взаимодействие с живыми избирателями, результаты продолжат ухудшаться и это может иметь негативные последствия уже для федеральных выборов.
В первом случае представитель партии «Единая Россия», негативно характеризуя выборную активность оппонентов партии, говорит о новых технологиях предвыборной борьбы, не называя их и не конкретизируя, но давая им общую утилитарную оценку (неконструктивны и неэффективны), которая не использует свой текстообра-зующий потенциал и подкрепляется только эмоционально окрашенной фразой Эти фокусы не проходят, фактически тоже содержащей негативную утилитарную оценку неназванных новых технологий. Подобная структура оценки в сочетании с речевой агрессией характерна для пропагандистского выступления. В то же время отсутствие содержательной конкретизации объекта оценки снижает информативность текста.
Во втором примере экспертная оценка предвыборной стратегии «Единой России» заключена в логизированную структуру сложноподчиненного предложения, обосновывающего тезис о том, что выборы — это важный урок для «Единой России». Основа-
нием для этой оценки также служит характеристика публичной политики партии, которая, по мнению Р. Туровского, недостаточно эффективно взаимодействует с живыми избирателями. Однако это оценочное суждение не эксплицировано, фактически оно проистекает из констатации необходимости поменять публичную стратегию (без изменения публичной стратегии... результаты продолжат ухудшаться), опирающейся на негативный прогноз, основанием которого является констатация факта: результат «Единой России» на последних выборах не соответствует ее ожиданиям. Иными словами, оценка рациональна, опирается на фактическую информацию, не характеризует политические симпатии эксперта и информационного агентства, которое приводит его слова.
Подводя итоги, отметим, что политическое сообщение, ориентированное на массовую аудиторию и распространяемое через СМИ, утрачивает ряд собственных конституирующих признаков и приобретает универсальные свойства массового текста. На этом основании можно еще раз констатировать значимость для общества публичной политической коммуникации, не опосредованной СМИ.
Источники и литература
1. Van Dejk T. Ideology: a Multydisciplinary Approach. London: Sage, 1998. 384 p.
2. Шейгал Е. И. Семиотика политического дискурса. М.: Гнозис, 2004. 324 с.
3. Карасик В. И. О категориях дискурса // Языковая личность: социолингвистические и эмо-тивные аспекты: сб. науч. тр. Волгоград: Перемена; Саратов: СГУ, 1998. C. 189-191.
4. Сандомирская И. Книга о Родине. Опыт анализа дискурсивных практик. Wiener Slawistischer Almanach. Sonderband 50 (Венский альманах славистики. Спецвыпуск 50). Wien, 2001. 286 p.
5. Беляева Н. Ю. Публичная политика в России: интересы субъектов и модернизация институтов. URL: hse.ru/data/908/663/1234/12.doc (дата обращения: 05.03.2011).
6. Шматко Н. А. Феномен публичной политики // Социологические исследования. 2001. № 7. С. 106-112.
7. Луман Н. Реальность масс-медиа. М.: Праксис, 2005. 256 с.
8. Эко У. Отсутствующая структура. Введение в семиологию. СПб.: ТОО ТК «Петрополис», 1998. 432 с.
9. Blumer H. Selected Works of Herbert Blumer. A Public Philosophy for Mass Society / ed. by S. M. Lyman, A. J. Vidich. Urbana; Chicago: University of Illinois Press, 2000. 408 p.
10. Тоффлер Э. Шок будущего. М.: АСТ: АСТ Москва, 2008. 560 с.
11. Делез Ж., Гваттари Ф. Капитализм и шизофрения. М.: ИНИОН, 1990. 107 с.
12. Быстрицкий Е. К. Понимание и практическое сознание // Загадка человеческого понимания. Сб. ст. М.: Политиздат, 1991. С. 24-32.
13. Улыбина Е. В. Психология обыденного сознания. М.: Смысл, 2001. 264 с.
14. Николаева Т. М. Качели свободы/несвободы: трагедия или спасение? // Речевые и ментальные стереотипы в синхронии и диахронии: тез. конф. / Ин-т славяноведения и балканистики РАН. М.: ИСБ, 1995. С. 83-88.
15. В России состоялся Единый день голосования // Единая Россия. Официальный сайт партии. URL: http://er.ru/text.shtml?19/1285,110044 (дата обращения: 21.04.2012).
16. Если «Единая Россия» не изменит стратегию, на федеральных выборах ее результаты будут ниже // REGNUM. Информационное агентство. URL: http://www.regnum.ru/news/ polit/1383313.html (дата обращения: 21.04.2012).
Статья поступила в редакцию 18 июня 2012 г.
