CC BY
50
ставшей по сути «плотью». Есть серьезные основания полагать, что классическая психология как раз и занимается изучением этой «периферии души», психикой падшего человека - этой «плотью», которую она именует «психикой».
Именно религиозная точка зрения на «собственно человеческое в человеке» по преимуществу настаивает на необходимости и возможности целостного виденья человеческой природы - в единстве его телесной, душевной и духовной форм жизни, в целостности его личности.
Человек как личность и индивидуальность раскрывается в самобытном авторском «прочтении» социальных норм жизни, в выработке собственного, сугубо индивидуального (уникального и неповторимого) способа жизни, своего мировоззрения, собственного («необщего выражения») лица, в следовании голосу собственной совести.
Индивидуализация душевной жизни есть кардинальная и глубочайшая инверсия индивидуального духа, пристрастное и неустанное рассекречивание собственной самости, которая зачастую складывалась не на воле, а по неведению самого человека. В свете высших смыслов и высших ценностей (убеждений, верований, жизненных принципов) любой фрагмент своей самости, любая душевная способность проходят испытание на подлинность, истинность и неотторжимость их в составе истинного, внутреннего «Я» человека.
Индивидуализация бытия человека, трансцендирование внутрь себя, в глубины субъективности, человеческой самости и высвечивание ее - есть условие встречи с бесконечностью духовного царства, с бесконечностью Универсума, в котором впервые конституируется подлинное «Я», образуется действительно полное, свободное «бытие-у-самого-себя». Здесь речь уже идет не о свободе чистой непосредственности (фактически известной и животным), которая на самом деле захватывает и оккупирует нашу самость. И не о свободе самоопределения, которое всегда предполагает борьбу и преодоление в личности (а значит и несвободу - от борьбы). А об истинном, окончательном освобождении, где даже предельная индивидуальность «жертвует» своей уникальной единичностью и, тем самым, становится причастной к бесконечному универсальному бытию. Именно здесь впервые открывается потенциальная эквивалентность человека Миру, вся полнота человеческой реальности как духовного микрокосма.
Сосланд А.И. (Москва)
ПСИХОТЕРАПИЯ И АТТРАКТИВ-АНАЛИЗ
Концепция аттрактив-анализа, изложена нами в целом ряде публикаций [1; 2; 3; 4]. Мы продолжаем работать над этим подходом и данная публикация - шаг в его уточнении, расширении и дополнении.
Два мира.
Для понимания аттрактивности, как таковой, неплохо было бы ввести важное противопоставление. Речь идет о «двух мирах» дискурса - дискурсе существующем в режиме принципа реальности (далее - Диспреа) и дискурсе, существующем в режиме принципа удовольствия (далее Диспрудо). Это противопоставление основательно проработано в психоаналитической традиции, где, как известно, принцип удовольствия и принцип реальности - основные регулирующие полюса психики.
Диспреа - это жестко регламентированный дискурс производства материальных ценностей, мира, где главное заключается в отказе от гедонистической ори-
ентации, рационализация всех аспектов существования. В этом мире этический императив сужает наше жизненное пространство, подчиняет время жесткому режиму. Мы в значительной степени вынуждены отказаться от претензий на собственную неповторимость, автономию. В Диспреа тон задается производственной необходимостью, регламентом, принуждением, репрессией, напряжением, достижениями, рефлективностью, ответственностью, легитимностью. Эта картина мира с особенной отчетливостью и выпуклостью представлена, в частности в протестантском мировосприятии, как его нам преподносит М. Вебер в своих известных трудах.
Диспрудо - дискурс, развивающийся в значительной степени параллельно, порой вторгающийся в Диспреа, но ориентирующийся на собственный режим, собственные законы функционирования. Тон задается здесь гедонистической ориентацией, игрой, измененными состояниями сознания, нарцистическим мировосприятием.
Аттрактивность и аллективность.
Так вот, аттрактивность, как мы ее мыслим, заключается в том, что тексты, принадлежащие вроде бы к пространству Диспреа, на самом деле несут в себе множество признаков Диспрудо, и в этом полагаем мы - наиболее интересный сюжет аттрактив-анализа.
Со временем мы обязательно проведем границу между аттрактив-анализом и анализом текстов в других традициях. Речь идет о разных аналитиках, точнее сказать - о разных оптиках. Они могут друг с другом конкурировать, друг друга дополнять, но речь здесь будет идти о разных видах анализа.
Кроме того, аттрактив-анализа, как мы его понимаем, не ориентирован на банальную аттрактивистику, связанную с заурядными требованиями к «качеству» научной литературы, логике построения текста, ясности и экономности в изложении и т.п. Наш опыт изложения основных идей аттрактив-анализа, показывает, что необходимо особо обозначить и иной вид привлекательности, а именно привлекательность, связанную с Диспреа. Рациональная привлекательность отныне будет обозначаться нами термином аллективность (от аИейо - лат. приманивать, привлекать). Семантические поля у терминов «аттрактивность» и «аллективность» близки друг другу, однако мы вводим важное для понимания сущности аттрактив-анализа различение.
Если аттрактивность связана с гедонистической ориентацией, то аллектив-ность сформирована совсем иным, в значительной степени противоположным режимом.
Этот режим, как уже было сказано, определяемый напряжением, достижениями, рефлективностью, легитимностью создает свои преимущества. Это соображения утилитаристского порядка, соображения «пользы», «валидности», «надежности» и проч.
Наша стратегия концептуализации разводит, таким образом, два канала привлекательности. Мы однако подчеркиваем наш интерес именно к аттрактивно-сти. Аллективность связана с соображениями само собой разумеющимися в том, что касается текстов, проходящих по ведомству научного дискурса. Аттрактивность открывает перед нами концептуальные обстоятельства несравненно более интересные (о сущности интересного см. ниже). Речь идет о том, что у текстов, созданных в режиме принципа реальности существует скрытый пласт, связанный с принципом удовольствия.
Эти соображения станут более понятными ниже когда речь пойдет о привлекательности психотерапии.
Аттрактивистские аллюзии.
Итак, обозначим те каналы, которые связывают два мира, находящихся «по
ту и по эту сторону принципа удовольствия». Назвав их аттрактивистскими аллюзиями (далее - аттралюзии), мы подчеркиваем их определенную дистанцию по отношению к их коррелятам. Они репрезентируют определенные концептуальные связи внутри философского или иного гуманитарного текста (психологического, культурологического филологического и т.д.) текста с теми или иными локусами Диспрудо.
Среди описанных нами ранее аттраллюзий мы выделяли собственно гедонистические, омнипотентные, трансовые, эмоционально-энергетические, некоторые другие. Отталкиваясь от них, мы выделили некоторые дискурсивные стратегии привлекательности. Среди них «антиванитатизм» - стратегия противосуетности, «при-маризм» - ориентация на «сверхпервичность», дилятационизм - ориентация дискурса на расширение экзистенциального пространства, и некоторые другие [5].
Отдельно нами рассматривается привлекательность феноменов новизны, игры и проч. Аттрактив-анализ этих феноменов позволяет их встроить в нашу концептуальную конструкцию в качестве новых аттрактивистских аллюзий. Здесь можно вести речь об аттраллюзиях «второго порядка». Такого рода стратегия обозначена нами, как цепная апроприация. Дело обстоит здесь приблизительно так же, как в сюжетах о вампирах: некий вампир пьет кровь из героя, после чего тот, в свою очередь, становится в вампиром и начинает охотиться за другими людьми.
Аттрактив-анализ как система концептов строится как на производстве новых концептов, так и на последовательном присвоении уже известных. Вводя их в наш контекст, мы наделяем их новой референцией, одновременно расширяя структуру нашего проекта.
Привлекательность и востребованность.
Наш замысел - создание некоего аттрактивистского фокуса, чтобы мы с достаточной ясностью могли прослеживать путь от аттрактивистского объекта до гедонистически ориентированных нарративов. Правильно понимаемая аттрактивность, собственно, заключается только в этой связи. Ясно, что эта связь в культурном пространстве опосредована многочисленными промежуточными связями.
На востребованность того или иного аттрактивистского объекта оказывают влияние культурные, исторические, географические, классовые, групповые, индивидуальные факторы. Все эти факторы в сумме есть контекстуальная коррекция аттрактивности. Контекст, собственно складывается из всех этих факторов. Реальность аттрактивности - востребованность определяется суммой этих факторов. Аттрактивность не есть востребованность.
Привлекательность и образ метода.
Образ метода и его конфигурация - безусловно, разные вещи. Если образ связан с впечатлением, которое метод производит то конфигурация - со структурой метода, с тем, как в нем представлены описанные выше элементы. Конфигурация школьной теории, ее конструктивное «богатство» - все это служит основным средством привлечения пациентов и возможных последователей. Образ метода в свою очередь являет собой единство образов школьной теории и акции, которые сами по себе могут рассматриваться по отдельности. Он, этот образ, может быть магически-мощным, как это предполагалось в случае классического гипноза, глубинно -кропотливым, как в случае аналитических терапий, прозаически-рациональным, как в когнитивно-поведенческой терапии, виртуозно-фокусническим, как в нейролингвистическом программировании.
Удовольствие от терапии.
На одном из моментов, существенно определяющих успех любой психотерапии, следует остановиться особо. Мы имеем ввиду гедонистический фактор, по -нимаемый нами, как соответствие принципу удовольствия в самом широком смысле
слова. Это соответствие имеет отношение как к школьной технике, так и к теории. Со времени появления и развития первых крупных школ - классического гипноза и психоанализа так повелось, что теория и практика в той или иной степени противостоят репрессивно-производительному миру житейской повседневности, где доминируют рутина и принуждение, обыденно - регламентированный характер существования. Психотерапевтический процесс неизбежно сопровождается как бы «бегством» в него (вспоминаем здесь известное «бегство в болезнь»).
«Удовольствие» от терапии (ср. «удовольствие от текста» [5]) - это зачастую погружение в особый мир, расслабляюще-карнавальный, выхватывающий из надоевшей повседневности. «Параллельная реальность», создаваемая в процессе психотерапии не может не быть гедонистической в своей основе. В частности, внушаемая в гипнозе виртуальная реальность соотносится зачастую с известными видами пассивного отдыха. Конечно «гедонистическими» элементами никоим образом не исчерпывается психотерапевтическое действие, но именно они, без сомнения, являются существенными в формировании привлекательности образа метода в любой психотерапии.
Разные терапии - разный гедонизм.
Если говорить более предметно об «удовольствиях» в разных психотерапиях, то в первую очередь следует упомянуть психоанализ. Он, проходящий в свое -образной обстановке «райской ситуации», обостряющий трансфером чувства и чувственность, привлекателен еще и тем, что снимает с желаний пациента множество запретов. В анализе речь идет о многом из того, о чем в другой ситуации говорить было бы немыслимо. В гипнозе вообще ничего негедонистического нет, и то же самое можно сказать о значительной части психотерапий, основанных на форсированном изменении состояния сознания, взять хотя бы трансперсональную пневмо-катартическую терапию.
В групповых терапиях происходит своеобразное изменение сознания в некоем карнавальном духе. Различные виды арттерапии привлекают приобщением к миру катартических радостей без тяжкой необходимости добиваться художественного совершенства и принимать участие в напряженном состязании поэтов и артистов, без чего немыслима никакая реальная художественная практика. Психодрама в этом смысле особенно показательна, равно как и имеющие широкое хождение психодраматические вкрапления в иные групповые техники. Не вызывает сомнений, что эта же (широко понимаемая) гедонистическая тенденция привела к повальному увлечению «телом» в современной психотерапии - не только телесно ориентированной.
Быть может, далеко не всегда путь от терапевтической техники к конкретному удовольствию прямой и ясный. Однако не вызывает сомнения, что так или иначе с этим связаны даже самые гротескно-агрессивные или даже жестконадрывные терапии. При более внимательном отношении к этой проблеме можно было бы без большого труда расклассифицировать методы на процессуальногедонистические, т.е. такие, когда сама процедура напрямую связана с получением удовольствия и результативно-гедонистические, когда процедура приносит ощутимое облегчение до того момента, как пациент покинет пространство кабинета в духе какого-нибудь катарсиса. Нет сомнения, что такого рода ощущения сами по себе воспринимаются как терапевтический результат как клиентами, так и терапевтами.
В сущности, дело обстоит так, что разные направления в психотерапии, помимо всего прочего, есть разные способы пользования удовольствиями.
Аллективное в психотерапии.
Психотерапии, построенные на принципах «этики собственного усилия», скажем, аутотренинг, а также различные виды саморегуляции, относится к иному
виду привлекательности, аллективному (см. выше). То же самое можно сказать о методах, построенных на рационалистически-педагогических принципах. Рациональное убеждение, предписание определенного поведения (сюда не относятся парадоксальные предписания), а то и какое-нибудь «воспитание воли» - все это явно противопоставлено основным принципам известных психотерапевтических школ -попустительству, катартически ориентированному процессу работы и проч.
Власть в психотерапии.
Очень важно понимать, что психотерапия сама по себе, как уникальная терапевтическая практика представляет собой большое и своеобразное искушение. Ясно, что здесь, наряду с возможностью реализации возможностей идеологического воздействия, как это имеет место в философии, академической психологии и т.д., существует еще один соблазн - осуществления своеобразной власти над личностью клиента, будь то в индивидуальной терапии или в группе. Возможность осуществлять прицельную психологическую ортопедию, проникнутая особой магически-трансцендентальной привлекательностью, аналогичная, к примеру, религиозным и политическим властным практикам (в основе которых тоже лежит некое «психологическое» воздействие), - вот в чем коренная сущность привлекательности психотерапии, как рода деятельности.
Потребность пациента в реальной помощи, с одной стороны, легитимирует такое положение дел, с другой, что еще более важно, заставляет пациента принимать очень многое из того, что происходит в процессе такой работы. Очень многое из того, что происходит в процессе психотерапии с позволения и согласия клиента, совершенно немыслимо ни в какой другой ситуации. Упоминавшиеся «удовольствия от терапии» также примиряют его со всем этим. Таким образом, «генеалогия власти» в психотерапии имеет два источника и носит двоякий характер. Получается так, что терапевт реализует через школьную технику свое влияние на клиента и через школьную теорию - на профессиональное сообщество, стремясь при этом выйти за его пределы.
Понимание природы любой идеологии как орудия влияния является вполне закономерным делом.
Антисуперэгойная аттраллюзия.
В качестве примера, иллюстрирующего наш концепт аттрактивные аллюзии, мы приведем одну, имеющую очень важное значение для психотерапии.
История психотерапевтического дискурса, начиная с психоанализа может быть представлена как история «борьбы с Суперэго». В самом деле, влияние этой инстанции на развитие невротических расстройств стало основной темой не только психоаналитических теорий. В той или иной редакции «антисуперэгойные» дискурсивные коды присутствуют во многих теориях других направлений.
Нам представляется очевидным, что любой концепт, помимо своего содержательного наполнения, обладает еще и неким образом. Собственно, аттрактив-ность любого дискурса определяют образы концептов, его наполняющих. Существует образ метода, о чем говорилось выше, есть и образы концептов.
Ясно, что образ «суперэго» отличается весьма существенной непривлекательностью. Суперэго как инстанция «заставляет» человека трудиться, мешает наслаждаться, многое хорошее, как например, инцест вообще сурово воспрещает. Лишенное серьезной поддержки во внутреннем пространстве личности, оно, супер -эго, легитимировано преимущественно интерперсональными отношениями. Для нормального функционирования оно должно интенсивно поддерживаться извне. Эта поддержка осуществляется в значительной степени средствами принуждения. Понятно, что само по себе существование Суперэго обеспечено возможностью наказания за отклонение от соблюдения неких правил и норм. Помимо всего прочего
сюда относится и пенитенциарная система. Супер-Эго получает свое самое полное воплощение в пенитенциарных проектах. Вне этих факторов суперэго является, на самом деле, весьма хрупкой конструкцией.
Для европейского «антисуперэгойного» движения в качестве точки отсчета может служить провозглашение Ф. Ницше «Смерти Бога». Вообще же идеологических оснований для разрушения европейского Супер-Эго достаточно много. Всеобщая атеизация плюс секуляризация вкупе с сексуальной революцией, левым движением в культуре и политике - все эти процессы имеют в качестве «врага» одну общую мишень.
С другой стороны в ХХ-м оказались скомпрометированы и «факторы поддержки» Суперэго. Коренная сущность праворадикального политического движения в Европе (германского нацизма, например) - это жесткая поддержка европейского Суперэго. Леворадикальное (первоначально анти-суперэгойное) политическое движение (в Советской России, например) после начального освобождающего угара первых лет революции, впоследствии (при Сталине) переродилось в «просуперэ-гойное».
Крах обоих «просуперэгойных» проектов дал мощное толчок к дальнейшему ослаблению «суперэгойной» составляющей Европейской культуры. При этом важно отметить, что «Г иперсупер-эгойные» проекты - ГУЛАГ, Освенцим, а также их восточные аналоги (кампучийский, например) поставили под сомнение старую пенитенциарную систему.
Ослабление Супер-Эго изгнало из клиник и врачебных кабинетов большую истерию, как это предсказывали психоаналитики. Супер-Эго европейского генеза «добили» левые авторы в 60-70-х годах и позднее. Маркузе и Фуко - радикальные враги Суперэго. Деконструкция Деррида в известном смысле «венчает» развитие левого дискурса.
Феномен «деидеологизации общества» тоже встроен во все эти процессы. Идеология - типичный «суперэгойный» продукт. С другой стороны то, что Лиотар обозначал как «крушение метанарративов» на самом деле есть крушение суперэго.
Очень важно отметить в этой связи, что этика в ХХ веке потеряла свою привлекательность для философов. Этический дискурс является нормативно-пред-писывающим и, следовательно, по природе своей - «суперэгойным».
Интенсивное развитие психотерапии в ХХ веке связано с разрушением этического дискурса, иначе говоря, психология пришла на смену этике. Вместо того, чтобы исполнять этические предписания, стали заниматься негативными последствиями их нудительного исполнения.
В режиме исключительно интенсивного противо-суперэгойного дискурса писал в свое время Г. Маркузе. Любая репрессивная тенденция отслеживалась им и обретала статус мишени для уничтожения.
Более того, в то время как любая форма принципа реальности требует значительного репрессивного контроля над инстинктами, специфически исторические институты принципа реальности и специфические интересы господства вводят над ними дополнительный контроль, неизбежный в цивилизованном человече-ском сообществе. Этот дополнительный контроль, необходимость которого проистекает из самой специфики институтов господства, мы и обозначаем как прибавочное подавление [6].
История культуры для Маркузе есть в первую очередь история репрессии сексуальности. История культуры не имеет для него никакого позитивного значения, а только негативное:
Основное и прибавочное подавление неразделимо переплелись в истории цивилизации; при этом нормальный прогресс к генитальности был организован та-
ким образом, что частичные влечения и их «зоны» были десексуализированы для того, чтобы удовлетворить специфическим требованиям социальной организации человеческого существования (там же).
Для другого «супер-эго-борца», М. Фуко, невыносима сама идея негации сексуальности. Он рассматривает как преступление любое проявление репрессии секса, впадая при этом в праведный пафос:
По какой спирали мы пришли к такому вот утверждению, что секс отрицается, к тому, чтобы демонстративно показывать, что мы его прячем, чтобы говорить, что мы его замалчиваем, и все это - формулируя его в самых откровенных словах, пытаясь показать его в его самой обнаженной реальности, утверждая его в позитивности его власти и его эффектов? Конечно же, есть все основания спросить себя, почему так долго секс ассоциировался с грехом,- нужно было бы еще посмотреть, каким образом образовалась эта ассоциация, и воздержаться от того, чтобы глобально и поспешно говорить, что секс был «осужден»,- но точно так же следовало бы спросить себя, почему мы так сильно казним себя сегодня из-за того, что когда-то сделали его грехом. Какими путями пришли мы к тому, чтобы чувствовать «вину» перед своим сексом? И быть цивилизацией настолько уникальной, чтобы говорить себе о самой себе, что она долгое время «грешила», и «грешит» еще и сегодня против секса - злоупотреблением властью [7].
М. Фуко высказывается по этому поводу крайне радикальном тоне. Он готов не просто к теоретизированию, но к длительной борьбе, и жертвам. Он вовсе не преуменьшает размеры опасности, подчеркивает трудности неизбежной борьбы и бесстрашно демонстрирует свою героическую позицию. Не даром - ведь его экзистенциальный враг - это вся система власти современного общества, многолетняя традиция.
И что если они говорят о нем так много и так долго, то это потому, что подавление это глубоко укоренилось, что у него крепкие корни и причины, что оно оказывает на секс столь сильное давление, что одно лишь обличение никоим образом не сможет нас от него избавить; эта работа может быть только длительной. Без сомнения, тем более длительной, что власти свойственно - и в особенности власти, подобной той, которая действует в нашем обществе,- быть репрессивной и с особой бдительностью подавлять всяческую бесполезную энергию, интенсивность удовольствий и всякого рода неупорядоченное поведение. Нужно, значит, быть готовым к тому, что последствия освобождения от этой репрессивной власти дадут себя знать очень не скоро: попытка говорить о сексе свободно и принимать секс в его реальности столь чужда основной линии всей, теперь уже тысячелетней, истории и к тому же столь враждебна присущим власти механизмам, что затея эта, прежде чем достичь успеха в своем деле, обречена на долгое топтание на месте [7].
Промежуточный итог.
Мы рассмотрели в нашем тексте только отдельные аспекты аттрактиви-стики применительно к психотерапии. Ясно, что в целом сфера этого подхода в психотерапии весьма объемна. Здесь мы затронули преимущественно общие соображения. Что касается привлекательности отдельных методов психотерапии или же различных структурных частей психотерапевтического знания, то это предмет для других исследований.
Кроме того, вводя в употребление обозначение этого подхода, мы имеем ввиду лишь часть того, что может быть им обозначено. На самом деле, название метода порой суживает исследовательское пространство, которое он мог бы репрезентировать. К примеру, термин «психоанализ», собственно - «анализ психики» подходит к любому психологическому научному дискурсу. Но на самом деле по разряду психоанализа проходит вполне специфическая теория и столь же специфическая
терапевтическая и исследовательская практика. И то, и другое существенно уже заявленного названия. Приблизительно так же обстоит дело и с нашим подходом.
Мы исходим из того, что понимание истоков и каналов аттрактивности является очень важным делом для ориентации в мире научного дискурса. Именно образ книги, теории, концепта вызывает интерес к нему в профессиональном сообществе и за его пределами. Соображения привлекательности играют очень серьезную роль в том, какие дискурсы захватывают пространство семиосферы, а какие - нет. Аттрактивность влияет на ориентацию в текстовом разнообразии, предопределяет выбор. Эти аспекты аттрактив-анализа станут предметом отдельны исследований.
БИБЛИОГРАФИЧЕСКИЙ СПИСОК
1. Сосланд А.И. Способы обеспечения привлекательности философского и психологического дискурса // Культурно-исторический подход и проблемы творчества. Материалы третьих чтений, посвященных памяти Л.С. Выготского. М.: РГГУ, 2003, с.309-317.
2. Сосланд А.И. Ключ к Хайдеггеру // Московский психотерапевтический журнал, №2 (37), 2003б, с.64-88.
3. Сосланд А.И. Бытие и пространство // 2-я Всероссийская научно-практи-ческая конференция по экзистенциальной психологии (Звенигород, 2-5 мая 2004 г.), М.: 2004, с.120-125.
4. Сосланд А.И. Глубокое и высокое // Экзистенциальная традиция, № 1 (4), 2004б, с.128-143.
5. Барт Р. Избранные работы: Пер. с франц. - М.: Прогресс, 1994.
6. Маркузе Г. Эрос и цивилизация. - К.: «ИСА», 1995.
7. Фуко М. Воля к истине. Пер. с франц. - М.: Касталь, 1996.
Стрелков Ю.К. (Москва)
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЙ СМЫСЛ ДЛИТЕЛЬНОСТИ
Понятие длительности - центральное среди терминов, характеризующих временную форму. Время становится мощной опорой психологических разработок в теории и практике. Быть может оно позволит иначе взглянуть на психологию? По крайней мере, акценты изменились, «феноменологическая психология» открывает новые горизонты видения каждого из этих ключевых психологических понятий (сознание, деятельность, личность, действие, ситуация, образ мира, отношение к другому человеку), формирует линии прикладных работ.
Длительность - это не просто число - мера движения. Качественное рассмотрение длительности показывает, что она объединяет в себе целый ряд процессов - переживание, действие субъекта, совершаемое посредством движений, процессы в окружающем мире и в организме человека.
Длительность и временной синтез. Определение чистой длительности по А. Бергсону указывает на взаимопроникновение наличного и предшествующих со -стояний сознаний, на их общность, без различения.
«Чистая длительность есть форма, которую принимает последовательность наших состояний сознания, когда наше «я» просто живет, когда оно не устанавливает различия между наличными состояниями сознания и теми, что им предшествовали. Для этого оно не должно всецело погружаться в испытываемое ощущение или идею, ибо тогда оно перестало бы длиться. Но оно также не должно забывать предшествовавших состояний: достаточно, чтобы, вспоминая эти состояния, оно не по-
