CC BY
52
о
УДК 159.964.3 ББК 88.3
А.В. Воронцов, А.М. Прилуцкий, А,М. Богачев, Г.И. Теплых
ПСИХОСЕМИОТИКА ДЕСТРУКТИВНОГО ПОВЕДЕНИЯ: ОТ УБИЙСТВА СИМВОЛИЧЕСКОГО К УБИЙСТВУ РЕАЛЬНОМУ
Актуальность работы определяется высокой научной и общественной значимостью понимания причин как отдельных трагических событий, таких как убийства в Керчи и Казани, так и массовых разрушительных процессов психологического и социально-психологического характера. Предлагается анализ и выяснение деструктивных процессов в под -ростково-молодежной среде современной России. Применение метода системного анализа позволило воспроизвести психосемиотику деструктивного поведения подростково-молодежной среде. Авторы утверждают, что в вакууме смысла и при отсутствии созидательной идеологии, подростки на уровне коллективного бессознательного захватываются хаотическими, деструктивными процессами и соответствующими архетипами, проявляющимися, в том числе, при крайне распространенной сегодня в России «игры» в удушение («Усыпление»). Такого рода одержимость напрямую связана с формированием негативной идентичности и «культом антигероя», зачастую псевдосакрального характера («Я - бог!»). На «организационном» же уровне эта одержимость связана с манипуляциями сознанием в тех или иных интересах. Начиная с символического убийства, деструкция затем может принять форму убийства реального, как на групповом, так и на индивидуальном уровнях. Выдвигается тезис о существовании процессов противоположного характера: современные российские подростки находятся в состоянии несознаваемого духовного поиска и бессознательно стремятся к отождествлению с образом созидающего Героя. Они остро нуждаются в духовной и психологической поддержке со стороны представителей тех общественных институтов, которые должны транслировать подрастающим поколениям созидательные и, в том числе, сакральные смыслы. Подростковая молодежь нуждается в духовно-психологической парадигме, которая позволила бы удовлетворить потребность в высшем смысле и в созидательной идеологии. Необходима активная работа общественных институтов, которые должны транслировать подрастающим поколениям созидательные и, в том числе, сакральные смыслы. Также необходимо усилить службу практической психологии в системе образования и максимально активно содействовать воспитательной деятельности традиционных в России конфессий. Кроме того, следует поддерживать соответствующие программы воспитательной деятельности, психологической поддержки, культурного и духовного развития.
Ключевые слова:
смысл, идеология, сознание, бессознательное, деструкция, идентичность, подростки, молодежь, архетип, субкультура.
Воронцов А.В., Прилуцкий А.М., Богачев А,М., Теплых Г.И. Психосемиотика деструктивного поведения: от убийства символического к убийству реальному // Общество. Среда. Развитие. - 2022, № 1. - С. 86-96. - DOI 10.53115/19975996_2022_01_086-096
© Воронцов Алексей Васильевич - доктор философских наук, профессор, президент Института истории и социальных наук, Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: vorontsov@herzen.spb.ru © Прилуцкий Александр Михайлович - доктор философских наук, профессор, старший научный сотрудник, Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: alpril@mail.ru © Богачев Алексей Михайлович - научный сотрудник, Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail: amb1976@mail.ru
© Теплых Галина Ивановна - кандидат экономических наук, научный сотрудник, Российский государственный педагогический университет им. А.И. Герцена, Санкт-Петербург; e-mail:er232629@mail.ru.
Актуальность работы определяется айсберга" деструктивных социально-пси-
высокой научной и общественной значи- хологических процессов и, одновременно,
мостью понимания причин как отдельных сигналом коллективного бессознательно-
трагических событий, таких как убийства го социума к общественному сознанию,
в Керчи и Казани, так и массовых разру- который можно расшифровать так: мы
шительных процессов психологического не хотим жить в обществе „потребитель-
и социально-психологического характера. ской идеологии", „мультикультурализма"
В 2019 году была опубликована статья и разнообразных „обманок", но не видим
«Трагедия в Керчи: попытка социаль- ему альтернативы, не видим здоровых
но-психологического анализа», авторы ко- возможностей для инициации-индиви-
торый сделали, в частности, следующий дуации (которая осуществлялась и в цар-
вывод: «На наш взгляд, такие случаи, как ской России, и, при всех издержках в СССР
трагедия в Керчи, являются „вершиной (в виде пионерии и комсомола)), а, значит,
идем искаженным, омраченным „путем Героя", путем разрушения и ненависти, и это - диагноз нам всем» [4]. В истекшие два года ситуация, по сути дела, если и изменилась, то к худшему. Как известно, 11 мая 2021 года в казанской гимназии № 175 Ильназ Галявиев устроил массовое убийство своих сверстников и учителей.
Кроме того, с незавидной регулярностью в СМИ публикуются сообщения о том, что правоохранительные органы в очередной раз предотвратили новый «ко-лумбайн» в российской школе. Очень хорошо, что, как правило, спецслужбы успевают сработать на опережение, что, однако, не отменяет факта, что им приходится, что называется, «бить по хвостам».
И здесь возникает вопрос: а по каким именно «хвостам» они бьют? На наш взгляд, речь идет о таком опасных и негативных явлениях, как хаотические и при том архаичные деструкция и аутодеструк-ция с подростково-молодежной среде, а также формирование в России (да и в мире тоже) «культов антигероя». Данный феномен основывается на вполне определённых массовидных процессах, коренящихся глубоко в коллективном бессознательном российского социума.
В упомянутой выше статье с анализом трагедии в Керчи был процитирован пост 1е1е§гаш-канала «Майор и генерал». Приведем его снова: «Когда миром правит культ развлечений и удовольствия, в нем неизбежно появляются свои „проповедники зла", „мученики сатаны", типа ИГИЛ (запрещённой в РФ террористической организации) или нынешнего керченского убийцы. Это неизбежно. И это придется учитывать. И противостоять этому могут только готовые на самопожертвование люди, стоящие на стороне добра. Такие, как летчик Филипов - „Это вам за пацанов". Как полицейский Нурбагандов - „Работайте, братья". Как студенты, закидывающие камнями того, кто стрелял в керчин-ском колледже, чтобы дать возможность убежать девчонкам. <...> Надо помнить и чтить истинных героев, чтобы их место в общественном сознании не замещали ложные. В противном случае наше общество обречено»1.
Напомним, что любому подростку, да и молодому человеку (границы подросткового возраста и молодости в наше время и в нашем обществе весьма размыты [8]), требуется отождествиться с образом Героя и пережить чувство подлинной сопричастности, чтобы обрести здоровую личностную идентичность. Иначе, как писал
Э. Эриксон, возникает ситуация, при которой «Молодые люди предпочитают быть абсолютно никем, нежели представлять собой пучок абсолютно противоположных фрагментов идентичности» [20].
«Бытие никем» вполне закономерно начинает приобретать черты «ложной са-кральности», то есть негативной, «теневой» трансцеденции. Данный процесс, составляющий своеобразный «фундамент» деструктивных процессов в подростково-молодежной среде России наиболее ярко, на наш взгляд, выражается в распространённой среди подростков, но все еще малоизвестной для взрослых игре «Усыпление».
Предлагается гипотеза трех уровней деструктивных процессов:
1) массовые процессы, связанные с глубинными пластами коллективного бессознательного российского общества и проявляющееся, в том числе, в чрезвычайно распространенной среди подростков игре «Усыпление»;
2) процессы, протекающие в рамках различных подростково-молодежных субкультур;
3) процессы, относящиеся е личностям конкретных индивидуумов, совершающих деструктивные действия.
Материалы и методы
В рамках исследования использованы, в том числе, материалы, полученные авторами в ходе социально-психологического исследования в Санкт-Петербургских ОУ с использованием методов опроса, включенного наблюдения, беседы. Включенное наблюдение и беседы позволили нам определить, что степень вовлеченности подростков и молодежи в игру «Усыпление» значительно превышает даже те тревожные данные, которые приводятся в известным нам источниках. Также нами были проанализированы научные и учебно-методические публикации по данной проблеме, применялся дедуктивный и индуктивный методы, а так же метод научного и системного анализа на основе глубинной психологии и семиотики. Применение метода системного анализа позволило воспроизвести психосемиотику деструктивного поведения подростково-молодежной среде на различных ее «уровнях».
Результаты и обсуждение
Психологический анализ деструктивной подростковой игры «Усыпление» как симптома деструктивных процессов в подростково-молодежной среде российского социума. Псевдосакральное
о
«бытие» проявляется, в частности, в игре «Усыпление»2, которую активно практикуют современные российские подростки и которая представляет собой удушение одного подростка другим «почти до смерти». Рассмотрим ее подробнее. Вначале отметим, что данная игра весьма популярна в России, еще со времен СССР на протяжении многих десятилетий. О ней пишут федеральные СМИ, причем как 10 лет назад [11], так и совсем недавно [1]. О ее опасности предупреждают даже на сайтах ОУ3. Согласно проведенному одним из авторов данной работы в 2010 году исследованию, в котором прияли участие более 100 старшеклассников одного из ОУ Санкт-Петербурга, в эту «игру» хотя бы один раз в жизни «сыграли» до 70% российских подростков. Тем не менее, в мире «взрослых» о данной игре либо не знают, либо узнают впервые4. В опубликованной в 2016 год статье «Опасные игры подростков и студенческой молодежи» А.В. Урвин пишет: «В сети Интернет появились сотни сайтов, на которых подробно описывается технология удушения с целью вызвать кратковременный обморок и состояние эйфории. <...> На вопрос "а вы знаете, что такое «собачий» кайф?" - в 68% саранские школьники ответили положительно. <...> На вопрос "как вы относитесь к игре "собачий кайф"?": 42% респондентов затруднились ответить (т.к. "не играли"), 30% - "не играли", но планируют это сделать, 17% учащихся «играли» и считают ту "игру" лучшим способом "покайфовать", 11% -"играли", но им не понравилось» [18]. При этом О.Г. Иванько отмечает: «Первое официальное сообщение об асфиктических играх детей появилось в медицинской литературе в 2000 г., хотя история их существования насчитывает многие десятилетия» [7]. Заметим, что «игра» в удушение («choking game») среди подростков и молодежи наблюдается не только в России и в русскоязычном пространстве, но и весьма распространена на Западе [21; 22].
Опишем игру подробнее. Она состоит в том, что один из «игроков» пережимает другому горло (в районе сонной артерии) примерно на 7 секунд5. Затем усыпляемый теряет сознание и впадает в состояние, близкое к коме или к клинической смерти. Отметим, что усыпляемый сначала садится на корточки, глубоко и часто дышит, что является фактическим повторением описанного С. Гроффом холотропного дыхания [5]. Спустя определённое время он приходит в сознание. После возвращения в сознание усыпленные делятся с усыпля-
ющим и, как правило, с другими присутствующими, пережитым. Время от времени они рассказывают о ярких видениях, иногда же ничего не помнят6.
Все это обращает нас тому факту, что холотропное дыхание представляет собой, по сути дела, воспроизведение древних шаманских практик «выхода за пределы себя» [6]. При этом сравнительная краткосрочность гипервентиляции лёгких перенасыщения крови кислородом «компенсируется» удушением, то есть выходом на «границу между жизнью смертью», что также свойственно «шаманским трансам» [17]. Однако в данном случае, выход за эту границу является своего рода «теневым», «зловещим», что обращает к некоторым психическим фактам, описанным в психоанализе. Обратимся к ним, после чего вернемся к области трасперсонального и псевдосакрального.
Развитие сознания и самосознания в мире, где царит культ потребностей, и где отсутствует внятная созидательная идеология, для подростка, ум которого по природе является «умом идеологическим», зачастую означает восприятие жизни в качестве бессмысленного процесса, в котором на первый план выходят переплетенные между собой влечение к смерти и эротическое влечение (которые, как раз, и являются предметом исследования как в классическом психоанализе, так и в его дериватах). Как поет рок-группа «Агата Кристи», «От секса до смерти и наоборот». В коматозном состоянии исполняется, кажется, все страстно желаемое: «Фрейд сравнил потерю сознания при физической травме с мгновенной потерей сознания на пике оргазма» [19].
В случае игры в «усыпление» между усыпляющим и усыпляемым может осуществляться «игра идентификаций», связанная с «теневыми» желаниями и страхом перед ними (на язык психоанализа -«страхом кастрации»). Усыпляющий как бы «кастрирует» другого (речь идет и о мужских, и о женских фигурах), нарушая тем самым «табу» и выражая свои злокачественные желания. При этом усыпляющий действует по просьбе усыпляемого (по крайней мере, так предполагается), снимая с себя ответственность и действуя, так сказать, в архаической структуре активности, где, в том числе, проявляются побуждения к садомазохизму (в качестве болезненной формы контакта, взаимодействия) и осуществляется попытка «пройти сквозь смерть», «умереть и воскреснуть». В крайних формах такого рода поведение де-
монстрировал маньяк А. Сливко, который, как известно, сначала вешал своих жертв «на время», и, затем, «оживлял» их, хотя затем процесс стал неконтролируемым [2]. Отметим, что действия усыпляющего вполне могут быть своеобразным выражением детской «фантазии всемогущества» и «бытия богом», а усыпляемого - в качестве жертвы, которая, тем не менее, тоже обладает «всемогуществом», ибо «воскресает».
Можно, конечно, задать вопрос: а может быть, игра «Усыпление» - это просто проявление физиологического желания «удовольствия» у подростков, тем более, что сама игра зачастую называется «собачим кайфом»? На это следует ответить, что, во-первых, многие «усыпляемые» погружаются в сферу архетипических образов, а, во-вторых, речь идет именно об игре со смертью и балансировании на грани жизни и смерти, что, как минимум, н бессознательном уровне обращает к шаманским практикам и экзистенциальным данностям.
Интерпретируя роли «душителя» и «удушаемого», уместно вспомнить слова Меннингера о том, что в каждом самоубийстве есть убийство, собственно самоубийство и месть [14]. Усыпляемый как бы наказывает себя, получая «кару Эдипа», «слепоту», за свои собственные подавленные желания. Отметим, забегая вперед, что в данном контексте мы можем рассматривать игру «Усыпление» в качестве определённого ритуала, соответствующего искаженной и одновременно инфантильной религиозности. Так или иначе, отыгрывание (а не проработка) описанных в психоанализе теневых бессознательных побуждений в случае игры «Усыпление» явно сопровождается опасностями нарушения соответствующих техник безопасности и усиления этих побуждений, что с большой степенью вероятности влечет за собой различные психологические и духовные осложнения.
Фигуры «отца» и «матери», равно как и «инстинктов», «я» и «закона» переносятся на подростков, занимающих позиции «душителя» и «душимого». С позиции психоанализа осуществляется актуализация конфликта между «СверхЯ» и «Оно» (в обоих случаях «сомкнутыми» с «Я»), и идентификацией с обоими структурами, осуществляемой как «душителем», так и «душимым». Происходит (в массовом порядке!) попытка проработка «фантазийных страхов», связанных со «страхом кастрации» и в «режиме эдиповой ситуации», и регрессии к доэдиповым стадиям развития, т.е кон-
фликтам неразделимой диады «мать-ребенок». Можно предположить, что «душитель» в рамках игры «Усыпление» использует защитный механизм «идентификации с агрессором», как бы отождествляясь с ролью «убийцы» и получая символическую «защиту» в контексте собственных страхов перед смертью и (или) нападением. Здесь, на наш взгляд, помимо индивидуальной психики в дело вступают и архетипы коллективного бессознательного, причем архетипы зловещего характера (так сказать, архетипы деструкции, разрушения, «черной сакральности»).
Обратимся к религиозному (и трансперсональному) измерению проблемы. Степень распространённости игры «Усыпление» показывает, что, по сути дела, архе-типический путь психического развития в контексте формирования идентичности современных российских юношей и девушек включает в себя этап исполнения роли жертвы (и палача), падающей у ног Царицы плодородия (или кровожадного хтонического царька, убивающего и убиваемого у тех же ног).
Далее, конечно, следует подчеркнуть, что подростки, играя, встречаются с негативным аспектом Великой Матери - Ужасной Матерью, которая так и притягивает их, проявляюсь и визуально, и тактильно/ кинестетически. Первообраз Черной Ани-мы присутствует, вероятно во всех культурах, отображаясь в виде Дракона, гиблого болота, бабы-яги или Гекаты. Мать, лишающая жизни, отнимающая дыхание, кровь, персонифицируется, например, индийской богиней Кали. Этой богине, как известно, в XIX служила мощная секта душителей - «тхагов», ритуально убивающих во имя ее славы и убивших, по некоторым данным порядка миллиона человек [13].
Подростки проходят через похожие процессы, совершая безумные поступки, такие как взаимное удушение. Таким образом, они встречаются с темной стороной самого себя и с чуждыми себе, но мощными побуждениями. Сообщается, что в Индии секта душителей продолжает действовать до сих пор [13]. В каком-то смысле, отметим мы, и современны российские подростки находятся под воздействием «архетипа Кали».
Как мы уже отмечали, «Усыпление» практиковалось (нередко) среди подростков прежних десятилетий. Это показывает, что, говоря о бессознательных обуславливающих, мы можем ориентироваться на долговременный временной отрезок, а это означает укорененность в психиче-
о
ской ткани русско-советского сообщества соответствующих детерминант. При этом важно отметить, что опрошенные нами взрослые редко вспоминают об игре «Усыплении», отрицают как ее существование, так и собственное участие в ней. Можно предположить, что это обусловлено механизмом вытеснения, аналогичный инфантильной амнезии. Во всяком случае, один из авторов этой статьи, услышав от друга, что он сам, оказывается, подвергался в детстве подобной процедуре, решительно отверг подобную возможность и до сих пор не може припомнить такого эпизода. Травматичность, связанная с глубинным Ужасом, наверняка заставляет многих взрослых стремиться к вытеснению соответствующих мыслей.
О чем же могут говорить подростковые игры в плане современной массовой психологии?
Чтобы ответить на этот вопрос, нужно бросить взгляд на общую ситуацию в поле русскоязычной культуры.
Потеря после распада СССР невидимых поддерживающих структур массовой психики привела к тому, что современные российские подростки живут, так сказать, в психическом пространстве противоречия между закладываемыми в русской культуре ценностями сопричастности, трансценденции, веры в высшее начало, и культом потребностей, материализма, эгоизма.
Они находятся в тупике, когда с одной стороны - тревога ложного слияния и воображаемая структура иллюзорного присутствия Другого, подкрепленная искаженной символикой через отрицание, непереживание реальности (чувств), а с «другой» стороны - хаос чувств, которых «некому» переживать, логика которого ведет к пустоте, «концентрирующейся» в эго.
В результате спонтанным образом проявляются теневые процессы, выражаемые в ложной и, одновременно, омраченной сакральности, когда насыщенные символами разрушения и саморазрушения шаманские (и не только, как показывает пример с «архетипом богини Кали) ритуалы древности спонтанно и массово воспроизводятся в реальности (включая психическую) современных российских подростков. И это, так сказать, основание айсберга, верхушкой которого являются отдельные деструктивные действия, наподобие преступлений в Казани и Керчи.
Можно констатировать, что в вакууме смысла, отсутствии подлинной сакраль-ности и подлинного ощущения земной
телесности в истинных интеракциях с Другими российские подростки позволяют соблазнам самоубийства, убийства и оргиастичности как на уровне «личного», так и «коллективного» бессознательного прорваться наружу и подавлять их волю.
Можно предположить, что игра «Усыпление» является своего рода ложной инициацией, во время которой для обретения новой идентичности (и ассимиляции архе-типических переживаний) производится жертва, символическое обрезание. Происходит разрушение и кажущееся утверждение эго (в борьбе с предвечным ужасом), в борьбе бытия со смертью.
В целом массовую игру «Усыпление» имеет смысл рассмотреть в качестве отражения процессов саморазрушения российского общества, лишившегося на данный момент подлинных целей, да и временных иллюзорных прикрытий, до поры до времени позволявших избегать истинных переживаний (с позиции психоанализа речь идет о потере адаптивных каналов выражения деструктивности и об апатии общей сверхтревоги, «соскальзывающей» с депрессивной доминанты на тревогу преследования).
Также она отражают некую психическую реальность, когда традиционные «мировые» отцовские каноны рушатся и «бессознательное требует осознания» новых содержаний новой реальности новых символов. В результате, как мы уже отмечали, в массовой психике подростков происходит спонтанное и долговременное воспроизведение древних ритуалов, связанных с выходом в пространство са-кральности и транценденции, но в искаженном, ложном, теневом вариантах такого выхода. А ведь следует повторить, что в случае как религиозных ритуалов, так и собственно холотропного дыхания, проводимых без учета требований психологической и духовной экологии, очень велика опасность психических и духовных осложнений, связанных с деструктивной агрессией и аутоагрессией. Еще раз отметим, что такие осложнения с высокой степенью вероятности возникают у многих подростков, хотя бы один раз сыгравших в игру «Усыпление».
Семиотический анализ деструктивной подростковой игры «Усыпление».
Известно, что семиотика смерти лежит в основе различных обрядов инициации, в результате которых посвящаемый через символическое умирание, смерть и возрождение обретает новый статус. Се-миотизация в данном случае выступает в
качестве механизма адаптации, позволяющего преодолеть гнетущее воздействие мортальных страхов [16], включая как собственно смерть и умирание, так и убийство.
Победа над символической смертью становится основанием для надежды на победу над смертью реальной, а статус «символического убийцы» позволяет получить иллюзорную защиту. При этом для «жертвы» пространство мортальной се-миосферы достаточно широко: оно может включать в себя семиотически значимые элементы, категориальное значение которых связано как непосредственно с умиранием, так и подготовкой к нему (подготовка к смерти занимает важное место в культурах различных народов, в христианской традиции сюда можно отнести, например, т.н. соборование, исповедь и причащение умирающих и т.д.), обрядами погребального цикла, событиями посмертными, включая посмертный суд и др.
Ламинарный характер мортальной семиотики во многом обусловлен тем, что смерть во многих культурах, включая христианскую духовную культуру, представляется, прежде всего, как точка онтологического перехода, четко делящая жизнь на периоды «до» и «после». Мортальные страхи с этой точки зрения выступают скорее как страх неизвестного, а не страх перед небытием, онтологическим уничтожением, как это свойственно для мировоззрений секулярного и атеистического. Для архаического мировоззрения смерть как переход к иному онтологическому статусу не несет в себе угрозу бытия отдельно взятого человека, но сам по себе переход к существованию в новом качестве таит в себе различные угрозы. Семиотика смерти позволяет защитить и от них, но для этого требуется, чтобы она была наполнена особыми сакральными силами и смыслами. Почеркнем, что при игре «Усыпление» «власть над смертью» и, одновременно, «подчинение» ей (и для душащего, и для удушаемого - с непредсказуемыми для психологического здоровья последствиями) в данном контексте может являться главным «призом».
В этом отношении семиотика шаманского камлания может рассматриваться в качестве хорошего примера. Символические действия шамана формируют особый дискурс, причем присутствующие при камлании наблюдатели, не обладающие способностью и возможностью участвовать в его продуцировании, оказываются, тем не менее, в него погруженными. Наблюда-
тель символического действия становится его участником. Вопрос о том, насколько шаманский опыт отвечает критерию ну-минозного согласно пониманию Р. Отто -в данном случае не ставится, апофатизм невидимого мира преодолевается мощной перлокуцией комлания, подчиняющей и увлекающей наблюдателей. Победа, которую одерживает шаман над враждебными духами, осуществляется именно в дискурсивном пространстве семиосферы камлания, но ее символизм обладает исключительно мощной иллокутивной силой.
Соответственно, символика мистерии в широком смысле становится инструментом преодоления мортальных страхов, подобно тому, как осмеяние источника страха, его пародийное травестирование становится инструментом мощной психологической защиты.
Однако семиотизация может осуществляться по различным паттернам. Если семиотизация в качестве компонента ритуально-обрядового символического дискурса в качестве образца «высокой семиотики» в значительной степени сохраняет священный трепет перед объектом символизации, подчеркивая и заостряя его сакральный статус, то семиотизация по паттерну иронического травестирования этот статус разрушает: смерть в образе уставшей больной старухи, совершающей глупости, которую можно легко обмануть не внушает сакрального страха. Осмеяние смерти, ее карнавальное травестиро-вание, способствует не только символической победе над ее могуществом, но и десакрализации, причем второе является инструментом первого. Такая пародийная семиотика смерти, направленная на разрушение мортальных страхов, способна отчасти лишить смерть ареола пугающей таинственности, но она не в состоянии сделать мортальную семиотику привлекательной и притягательной. Апелляция к эстетическим категориям смешного в данном случае, разумеется, не привносит в процесс умирание элемента «веселости», но служит десакрализации предмета мор-тальных страхов, интерпретации его при помощи герменевтических средств, соотносимых с низкими регистрами эстетики.
Семиотизация смерти и убийства как «служения смерти» по паттерну игры занимает, как нам представляется, промежуточное значение. С одной стороны, игра не отрицает семантики и семиотики сакрального. С другой - в силу интертекстуальности игровое воспринимается как «несерьезное», а, соответственно и неопасное.
о
Не случайно игровой компонент присутствует, хотя часто и в завуалированном виде, во многих литургических традициях, в том числе и в христианской богослужебной культуре. Не случайно богослужение часто сравнивается с игрой детей перед лицом их Отца, под которым, естественно, понимается Бог. Причем последнее вовсе не свидетельствует о легкомысленном отношении - то, что Бог может воспринимать в виде детской игры для людей, в нее вовлеченных - является делом серьезным.
Одновременно с этим дискурсы игры в силу интертекстуальности обладают априорной виртуальностью, то, что происходит в игре, априорно признается вторичным по отношению к реальности. На этом основано противопоставление «игровой реальности» - «реальной реальности», игровое может обозначать несерьезное, именно потому, что предмет игры, а, возможно и субъекты игрового действия обладают заниженным онтологическим статусом. Требования «прекратить игры», «перестать играть» и т.д. представляют собой призывы к серьезному и ответственному поведению.
Если не брать в расчет спортивные, деловые, артистические и некоторые другие «серьезные» игры, онтологический статус игрока на гиперкатегориальном уровне семиотики - это статус «ребенка». Ребенку много прощается, поскольку взрослые не относятся к его игровому поведению как к чему-то в полном смысле онтологичному. Ребенок и не несет ответственности за последствия своих поступков, поскольку не достиг возраста совершеннолетия.
Семиотизация смерти и убийства по паттерну игры несет в себе известную опасность именно потому, что предмет семиотизации сохраняет отчасти свой изначальный сакральный статус, что делает его привлекательным, но при этом включенный в пространство игровой реальности он перестает интерпретироваться в качестве рубежа, прохождение которого не предполагает возможность возвращения в изначальное состояние. Лишенные ареола мортальных страхов, смерть и направленные на разрушение действия, семиотизи-рованные по паттерну игры, становится притягательной, как явление, соотносящееся с иной, сакральной реальностью, и при этом перестают быть пугающими, поскольку мортальные страхи и «работа суперэго» снимаются установками на виртуальность игрового пространства.
Таким образом, игра «Усыпление», как мы понимаем, как бы убирает для ее
участников (да и наблюдателей) границу между символическим и реальным характером убийства и смерти. Похожее воздействие, как мы полагаем, оказывают и иные «игры», например, компьютерные «стрелялки». В результате создается почва для массовидных процессов, проявляющихся в рамках деструктивных субкультур и отдельных случаев, таких, например, как ужасающие преступления Рослякова (Керчь) и Галявиева (Казань).
Образ антигероя и деструктивные субкультуры. Рассмотрим сущность образа «антигероя» и его проявления в современной российской действительности, не столь радикальные, как действия «керче-ского» и «казанского» стрелков Рослякова и Галявиева, но, на поверку, представляющие собой гораздо большую опасность.
По сути дела, образ «антигероя» предлагают подросткам такие субкультуры, как запрещенные в России «М.К.У» («Маньяки. Культ убийства») [12], «АУЕ», а также такие организации, как запрещенная в России «ИГИЛ», или политические движения экстремистского характера (типа определённого типа анархистов), или подзабытые уже «Группы смерти», которые, тем не менее, существуют до сих пор. Отметим, что та же «М.К.У» представляет собой организацию, члены которой впрямую придерживаются культа убийства и «очищения человечества». По сути дела, как и в случае в сектой душителей-»тхагов» речь идет о поколению архетипу разрушения («богине Кали»), при том, что соответствующие процессы могут использоваться и используются в своих целях манипуляторами сознанием. «Группы же смерти» - как известно, пропагандируют «культ самоубийства» и представляют собой, если описывать их в контексте игры «Усыпление» позицию «жертвы». Отметим так же, что и в случаях «идентификации с агрессором» (случай «М.К.У»), и в случаях «идентификации с жертвой» («Группы смерти») процесс начинает с «символической» фазы, когда семи-отизация происходящего снимает первые психологические барьеры, после чего действие переходит в область реального.
Суть образа «антигероя», на наш взгляд, состоит в противопоставлении его образу героя созидающего, но, при этом, в отзеркаливании этого образа. Например, члены «Арестантско-уголовного единства» (АУЕ) следуют определённым правилам, подчиняются определённой иерархии, отождествляются со своими лидерами-»ге-роями», но эти герои характеризуются жестокостью, ориентацией на эксплуатацию
слабых, нарушение закона и т.д. То же самое, но в еще большей степени относится к исповедующим культ убийства и (или) самоубийства подросткам. Деструктивные движения предлагают своим адептам определенную идеологию, которой подростки и молодые люди лишены в деиде-ологизированном российском обществе. А «свято место», как известно, пустым не бывает. По мнению ряда экспертов число деструктивных подростковых группировок в современной России в последние годы активно растет [15].
Представим себе следующую картину: находящиеся вне традиционных религиозных конфессий, позволяющих созидательно развиваться в духовном плане, но бессознательно стремящиеся к духовному поиску российские подростки погружаются в спонтанно возникшие и опасные для психики древние трансовые состояния с «теневым» - деструктивным и аутодеструк-тивным содержанием. Это - массовидное и массовое явление.
А затем эта «бесформенная» разрушительная и связанная с деструктивными побуждениями энергия находит себе выход в «теневых» подростково-молодёжных субкультурах (или) экстремистских организациях с разрушительной идеологией (скажем, в запрещённом в РФ ИГИЛ искажаются понятия справедливости и духовности, однако это искажение также «подается» в форме некоей идеологии, что на фоне полного отсутствия цельной духовной основы для развития притягивает ряд подростков).
В индивидуальных же случаях, соответствующая энергия и побуждения «заражают» склонных к подобной одержимости конкретных подростков, в результате чего появляются «росляковы» и «галявие-вы», большую часть которых успевают перехватить правоохранительные органы. Однако, за каждым, как говорится, не уследишь.
Характеристики личности массовых убийц - Рослякова и Галявиева. Попробуем описать «керченского» и «казанского стрелков» с психолого-семиотической точки зрения. Очевидно, и у того, и у другого можно усмотреть депривирование потребности в сопричастности и самоуважении, хотя у нас и нет достаточно полной информации об их семейной жизни. Однако при допросе после задержания «казанский стрелок» И. Галявиев кричал: «Осознал, что я бог, месяца два назад. Во мне начал пробуждаться монстр. Я начал всех ненавидеть. Я всегда всех ненавидел, а сейчас
стал больше ненавидеть. Я сказал об этом матери. Не приписывай мне свои психологические и экстрасенсорные фигни» [9].
При этом знакомые характеризуют И. Галявиева как достаточно тихого, скромного ребенка и подростка. Как известно, фантазии всемогущества (в частности, представление себя «богом») возникают как противовес чувству собственной ничтожности при дефицитарности «я». В этих случаях особенно возможна одержимость «архетипом зла» («темного бога», «богиней Кали» и т.д.)
Очевидно, что такая дефицитарность была и у В. Рослякова7, который, как и Галявиев проявлял обострённый и болезненный интерес к сфере сакрального, в частности, предав огню Библию незадолго до своего преступления [10].
Таким образом, можно сделать вывод, что и тот, и другой являлись подходящими фигурами для воплощения в себе «теневых архетипов» и для выражения деструктивных и аутодеструктивном импульсов, репрезентирующих себя в образе «антигероя».
Что же это за образ? По сути дела, как и в случае игры «Усыпление», он воплощает в себе стремление к убийству, самоубийству и мести одновременно, и выражает негативную идентичность, а также зачастую обладает элементами «перевернутой сакральности», что, как мы отмечали выше, тоже проявляется в «Усыплении».
Сформулируем тезис: если в случае игры «Усыпление» убийства являются в подавляющем числе случаев (и по замыслу) символическими, то в случае скажем, групп смерти и, тем более, таких трагедий, как в Керчи и Казани, они становятся реальными.
Другое дело, что для приведения в действия этих разрушительных сил потребовались определенные социальные условия: в том же СССР при всех социально-психологических особенностях советского общества «колумбайнов» не было, хотя в послевоенные годы в стране было огромное количество трофейного оружия.
Можно сказать, что Галявиев и Росляков являлись подходящими «сосудами» для одержимости патогенными психическими комплексами, однако эту одержимость питают глубинные процессы коллективной психики, выражаемые, еще раз отметим, в игре «Усыпление» и деструктивных субкультурах и организациях.
Рассматриваемая нами одержимость представляет собой и контаминирован-ность образом «антигероя», «черного героя», условием которой являются как
о
личностная предрасположенность, далеко не исчерпывающая психической травма-тизацией (даже пролонгированной), так и глубинные социально-психологические предпосылки.
Отметим, что игра «Усыпление» не является чисто российским «изобретением».
В этой ситуации появление новых «антигероев», вбирающих себя хаотическую деструктивную энергию и соответствующие «теневые смыслы» (как индивидуального, так и псевдосакрального планов) -лишь вопрос времени.
Но существует ли альтернативное «энергетически-смысловое поле», позволяющее надеться на лучшее?
Образ созидающего героя: новая надежда. На наш взгляд, в бессознательной психической реальности российских подростков идут и процессы, характеризующиеся стремлением к интеграции и созиданию, ведь «современная российская молодежь, будучи на уровне сознания и подсознания сравнительно индифферентной к религиозным темам, на глубинном уровне ведет духовно-религиозный поиск, ассоциируемый с этическими, а не формально религиозными ценностями» [3]. В негативном плане такой поиск ведет к участию в играх типа «Усыпление», вовлечению в деструктивные субкультуры и организации, одержимости «теневыми» комплексами, а в позитивном - обращению к созидательным подростково-молодежным субкультурам.
Так, например, противовесом «культу антигероя», с нашей точки зрения, является не просто зримое повышение интереса к творчеству «созидательного героя» -В. Цоя (такой интерес в молодежной среде всегда сохранялся), но и возрождение субкультуры «киноманов», о котором говорят беседы с подростками, проведённые авторами настоящей статьи. Эта субкультура на уровне массовидных процессов как бы защищает психику молодого человека от воздействия культуры разрушения, культа «антигероя», предлагая естественный для подросткового возраста образ Героя. Напомним, что тексты и образ В. Цоя (группа «Кино») в своей основе «заряжены» идеей преодоления свойственного подросткам депрессивного состояния с помощью активного, «героического» начала, причем во имя некоей высшей цели, а не жизни в состоянии «биоробота» (адепта культа потребления). При этом песни В. Цоя обращают нас и к таким образам сакрального характера, которые являются скорее жизнеутверждающими и релевантными основам русской религиозной культуры.
В этом, кстати, усматривается и отличие российского сценария распространения игры «Усыпление» от западного. В странах современной западной цивилизации, на наш взгляд, не хватает архетипического образа надежды, а это не позволяет возникнуть естественным механизмам сопротивления разрушительным тенденциям.
Отметим, что после, казалось бы, полной победы в среде российских подростков музыкальной субкультуры рэпа (истоки которой в оргиастической языческой афроамериканской культуре) над субкультурой «рока» (истоки которой в классической русской литературе и, соответственно, в христианской русской культуре), в последние годы мы фиксируем как ренессанс рока, так и наполнение «рэперских» песен свойственными «рок-музыке» экзистенциальными смыслами.
Безусловно, в этом же ряду стоят и акция «Бессмертный полк», особенно в первые годы ее проведения, и разнообразные волонтерские движения, в которых охотно принимают участие многие подростки и молодые люди.
Выводы
1. В области деструкции и псевдоса-кральности в молодежной среде современной России мы выделяем три уровня проявления соответствующих явлений:
а) Массовидные хаотические спонтанные процессы, застрагивающие большинство современных подростков, проявляющиеся в таких «играх», как «Усыпление» и имеющие под собой коллективную бессознательную основу, а также изначально здоровую и искаженную затем потребность в переживаниях трансцендентного характера;
б) Формирование деструктивных субкультур и (или) организаций типа, запрещённых в РФ «АУЕ», «ИГИЛ», «Групп смерти», «М.К.У» и т.д.;
в) Действия конкретных личностей-одиночек, предрасположенных к «вбиранию» в себя и выражению «теневых» архетипов.
Первому пункту при этом соответствуют убийства символического, а двум другим - реального характера;
2. Преодоление соответствующих явлений возможно за счет идентификации подростков и молодежи с образами созидательных героев;
3. Российское общество и, особенно, подростково-молодежный его сегмент, остро нуждается в такой духовно-психологической парадигме, которая позволила бы удовлетворить потребность в высшем смысле и в созидательной идеологии.
З аключение
Итак, в обстановке как духовно-нравственного, так и идеологического «вакуума» в среде современных российских подростков происходит борьба двух массовых тенденций: 1) деструктивной/аутодеструк-тивной, которая характеризуется также «теневой», ложной сакральностью и 2) обращением к созидательному (условно созидательному) образу «Героя», что может стать предпосылкой для обращения к подлинной сакральности, традиции которой хранят традиционные для России конфессии. Вышеописанные тенденции в своих истоках имеют, прежде всего, бессознательный характер и характеризуются усилением с течением времени. Скажем, после трагедии в Керчи в СМИ стали все чаще появляться сообщения о предотвращённых актах массового насилия в образовательных учреждениях, о быстром развитии деструктивных субкультур и организаций, включая «М.К.У» с лидерами-антигероями и все новых случаях игры «Усыпление». Начинаясь с символического убийства («игрового» удушения), в котором, как мы уже отмечали, принимают участие большинство российских подростков, деструктивные процессы, принятые как нечто «нормальное» через механизмы семиотизации, могут принять форму убийства реального, как на групповом, так и на индивидуальном уровнях. Защитные же механизмы «идентификации с агрессором» и «идентификации с жертвой» превращаются здесь в одержимость «архетипами зла».
С другой стороны, как мы констатировали выше, в подростково-молодежной среде России на фоне неосознаваемого духовного поиска идет и процесс обращения к образам созидательных Героев, выражением которого является возрождение субкультуры «киноманов» и не просто сохранение, н повышение популярности В. Цоя.
Конечно, и те, и другие тенденции указывают, на наш взгляд, на недостаточно активную работу тех общественных институтов, которые должны транслировать подрастающим поколениям созидательные и, в том числе, сакральные смыслы. В деидео-логизированном обществе, где господствует культ потребления, и которое, вместе с тем, на уровне этнокультурных констант укоренено в психологии нестяжательства, неиз-
Список литературы:
[1]
бежны сильнейшие внутренние противоречия, проявляющиеся как в массовидных деструктивных процессах типа игры «Усыпление», так и в единичных «вспышках», подобных трагедии в Казани, когда психологическая дефицитарость «я» сочетается с одержимостью и псевдосакральными действиями («Я - Бог!» или «Я сжигаю Библию, я - антибог!»). И если ситуация не изменится, то число «сосудов для одержимости», к несчастью, будет только возрастать.
Необходимо отменить запрет на государственную идеологию, но при этом избежать ее принудительного внедрения. Для этого следует сделать акцент на традиционных для российского общества ценностях, прежде всего, ценностях этических.
В этом случае государство может непрямым образом поддерживать соответствующие программы воспитательной деятельности, психологической поддержки, культурного и духовного развития и т.д. Крайне важно многократно усилить службу практической психологии, особенно в системе образования. Наконец, следует максимально активно содействовать воспитательной деятельности традиционных в России конфессий. В связи с этим, победа созидания над деструкцией и порядка над хаосом станет значительно более реальной.
Таким образом, выход России на траекторию устойчивого развития возможен лишь в случае познания теневых сторон коллективной психики российского общества, проявляющихся, в том числе, в переходе от символического «игрового» убийства к убийству реальному, и утверждения традиционных созидательных ценностей отечественной культуры.
Перспективы. В дальнейшем авторский коллектив предполагает чрезвычайно актуальным углубленное исследование динамики подростковых субкультур в современной России в контексте рисков деструктивного, включая экстремистское, поведения. Также предполагается важным провести, применяя как метод отдельных случаев, так и методы статистического характера, исследование связи деструктивного/аутодеструктивного поведения и игры «Усыпление» в контексте формирования и функционирования деструктивных субкультур и организаций.
Апарина Э. Уфимский врач рассказал о страшных последствиях игры «собачий кайф», во время которой погибла 8-летняя девочка // Комсомольская правда. - 2020, 25 августа. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://www.ufa.kp.ru/online/news/3990256/
Балагурова Н. Анатолий Сливко: биография, личная жизнь, преступления, жертвы, приговор и казнь. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://www.syl.ru/article/418497/anatoliy-slivko-biografiya-
lichnaya-jizn-prestupleniya-jertvyi-prigovor-i-kaznhttps://www.syl.ru/article/418497/anatoliy-slivko-biografiya-lichnaya-jizn-prestupleniya-jertvyi-prigovor-i-kazn
[3] Богачев А.М., Блинкова А.О., Прилуцкий А.М., Шурухт С.М., Гайдуков А.В. Религиозные, этические и бытовые категории в бессознательной области психической реальности современной российской молодежи: попытка сравнительного анализа // Философия и культура. - 2020, № 8. - С. 53-67. - DOI: 10.7256/2454-0757.2020.8.33359
[4] Воронцов А.В., Прилуцкий А.М., Богачев А.М. Трагедия в Керчи: опыт социально-психологического анализа предпосылок // Психопедагогика в правоохранительных органах. Т. 24. - 2019., № 2 (77). - С. 138-144. - DOI: 10. 24411/1999-6241-2019-12001
[5] Гроф С. Практика холотропного дыхания // Методические рекомендации для слушателей курса «Трансперсональная психотерапия». - М.: ПИК ВИНИТИ, 2000. - С. 5-84.
[6] Гроф С. Холотропное сознание: Три уровня человеческого сознания и как они формируют нашу жизнь. - М.: Изд-во Трансперсон. ин-та, 1996. - 245 с.
[7] Иванько О.Г. Асфиктические игры детей // Новости медицины и фармации. - 2014, № 4(488). - С. 10-11.
[8] Кемалова Л.И. К вопросу о границах молодости // Инновационная наука. - 2017, № 2-2. - С. 284-287.
[9] Крупский В. От «замкнутого мальчика» до психопата с автоматом: как Ильназ Галявиев превращался в убийцу детей // Комсомольская правда. - 2021, 13 мая. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://www.kp.rU/daily/24490.5/645732/https://www.kazan.kp.ru/daily/27277/4412386/https://www.kazan. kp.ru/daily/27277/4412386/
[10] Курдюкова А. Керченский стрелок перед бойней сжег Библию // Комсомольская правда. - 2018, 18 октября. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://www.crimea.kp.ru/daily/26893/3941516/https:// www.crimea.kp.ru/daily/26893/3941516/
[11] Кухарцева А. Подростки душат друг друга? Да это они так играют! // Комсомольская правда. - 2010, 17 мая. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://www.kp.ru/daily/24490.5Z645732/
[12] «Маньяки. Культ убийц»: как украинская радикальная группировка вербует сторонников в РФ // НТВ. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://www.ntv.ru/novosti/2560241/
[13] Матвейчев О. Сыны Смерти, слуги Кали: тайная секта тугов-душителей. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://matveychev-oleg.livejournal.com/6109219.html
[14] Меннингер К. Война с самим собой / Пер. с англ. Ю. Бондарева. - М.: ЭКСМО-Пресс, 2000. - 477, [2] с.
[15] Прибыловский М. Второе пришествие: в России вновь активизировались молодёжные группировки // New.ru. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://yandex.eu/turbo/news.ru/s/society/vtoroe-prishestvie-v-rossii-vnov-aktivizirovalis-molodezhnye-gruppirovki/?turbo_feed_type=full
[16] Резник О. Н., Прилуцкий А. М., Лебедев В. Ю., Михель Д. В. Неприятие обществом проблемы посмертного донорства органов: причины и структура мортальных страхов // Вестник трансплантологии и искусственных органов. Т. 21. - 2019, № 1. -С. 169-179.
[17] Тоpчинов Е. А. Религии миpа: Опыт запpедельного: Психотехника и тpанспеpсональные состояния. - СПб.: Цет^ «Петеpбypгское Востоковедение», 1998. - 384 с.
[18] Урвин А.В. Опасные игры подростков и студенческой молодежи. // Вестник научных конференций. - 2016, № 11-5 (15). - С. 168-169.
[19] Фенихель О. Психоаналитическая теория неврозов/ Пер. с англ., вступ. ст. А.Б. Хавина. - М.: Академический проект, 2004. - 848 с.
[20] Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис / Пер. с англ.; общ. ред. и предисл. А.В. Толстых. - М.: Прогресс, 1996. - 344 с.
[21] Andrew T.A., Fallon K.K. Asphyxial games in children and adolescents // Am. J. Forensic. Med. Pathol. -2007, № 28(4). - P. 303-307.
[22] Katz K.A., Toblin R.L. Language matters: unintentional strangulation, strangulation activity, and the «choking game» // Arch Pediatr Adolesc Med. - 2009, № 163. - P. 93-4. - DOI: 10.1001/archpediatrics.2008.517
О
1 Пост анонимного telegram-канала «Майор и генерал». [Размещен 19 октября 2018] // Telegtam : [кросс-платформенная система мгновенного обмена]. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://t.me/mig41/2270
2 Название - наше. Также она называется «собачим кайфом», «удушением» и т.д.
3 Внимание, родители! : [Объявление] // Сайт ОУ № 13 г. Жуковский Московской области, 5 мая 2016 года. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://zhuksch13.edumsko.ru/about/news/400278
4 Так, например, популярный telegram-канал «ОПЕРслил» пишет 14 июня 2021 года: «!Новые жестокие игры подростков. На смену "синим китам" пришла игра с асфикцией, так называемый "собачий кайф". Подписчики сообщают, что происходящее на видео снято в лагере "Строитель", что в пригороде Пензы. Родителям рекомендуется провести беседы с детьми на предмет опасности подобных затей, ведь грань между жизнью и смертью, как мы видим, очень тонкая. А силовикам провести мероприятия по установлению обстоятельств произошедшего, в том числе проведения процессуальной проверки на предмет оказания услуг не отвечающих требованиям безопасности» // Telegtam : [кроссплатформенная система мгновенного обмена]. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://t.me/SIL0VIKI/34910
5 В некоторых случаях удушение происходит помощью надавливания на грудь, а иногда посредством полотенца или давления пальцами н сонные артерии (чаще всего).
6 Все это практически повторяет по своей структуре сеанс холотропного дыхания в «сжатом виде».
7 Владислав Росляков - биография «Керченского стрелка // Крамлоа.инфо. - Интернет-ресурс. Режим доступа: https://www.kramola.info/vesti/novosti/vladislav-roslyakov-biografiya-kerchenskogo-strelka-foto-mamy
