CC BY
51
На основе проведенного исследования представляется возможным сделать следующие заключения.
Парижский текст романов Золя представляет собой целостное надтекстовое образование, характеризующееся тематическим, идеологическим, стилистическим единством и общей континуальностью.
Структура этого надтекстового образования в романе «Западня» включает в себя парижский дискурс и парижский текст, возникающий как результат первого.
Отношения между парижским дискурсом и парижским текстом программируются авторскими интенциями и оказывают влияние на характер читательской рецепции произведения.
Взаимодействие парижского дискурса и парижского текста в художественной континуальности романа «Западня» служит фактором углубления исторической и культурологической перспективы романного сюжета, сообщает ему композиционную и семантическую многослойность, становится важным способом характеристики персонажей романа.
1. Лотман Ю.М. Символика Петербурга и проблемы семиотики города // Труды по знаковым системам. Тарту, 1984. Вып. 18.
2. Топоров В.Н. Петербургский текст русской литературы. СПб., 2003.
3. Меднис Н.Е. Венеция в русской литературе. Новосибирск, 1999.
4. Италия в русской литературе / под ред.
Н.Е. Меднис. Новосибирск, 2007.
5. Бахтин М.М. Эстетика словесного творчества. М., 1979.
6. Кристева Ю. Избр. тр.: Разрушение поэтики. М., 2004.
7. Барт Р. Избр. работы. Семиотика. Поэтика. М., 1989.
8. Вайль П. Гений места / послесл. Л. Лосева. М., 2000.
9. AckroydP. London: The Biography. L., 2000.
10. Moscow and Petersburg. The city in Russian culture / еd. by Ian K. Lilly. Nottingham, 2002.
11. Арутюнова Н.Д. Дискурс // Лингвистический энциклопедический словарь. М., 1990. С. 136137.
12. Кубрякова Е.С. Язык и знание: на пути получения знаний о языке. М., 2004. С. 516.
13. Золя Э. Западня / пер. О. Моисеенко, Е. Шиш-маревой // Жерминаль. Западня. Нальчик, 1988. С. 383.
Поступила в редакцию 10.09.2008 г.
Gololobov M.A. Parisian discourse and Parisian text in E. Zola’s novel “The Trap”. The article looks at some principles of the aesthetic relations between the discourse and the text that are linked with the toponym of a high cultural significance. The author describes the results of interaction between the Parisian discourse and the Parisian text in the literary space of the novel “The Trap”.
Key words: discourse, text, urban text, Parisian text, intertextuality, supra-textual formations, precedent text.
«ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ЭТЮДЫ» ИВАНА ПЕТРОВИЧА ТУРГЕНЕВА В КОНТЕКСТЕ ЭСТЕТИЧЕСКИХ ПРОБЛЕМ ЭПОХИ
Е.К. Рыкова
В статье прослеживаются истоки формирования психологического направления в отечественной литературе, которые следует искать в творчестве русских писателей, испытавших влияние масонства. В их дневниковых записях можно обнаружить своеобразный жанр «психологического этюда», отразившего состояние человека, погруженного в самоанализ. Основное внимание уделено дневникам Ивана Петровича Тургенева (1752-1807), ставшего наставником молодого Н.М. Карамзина. Таким образом, делается вывод, что психологизм Карамзина связан с уроками, полученными им от писателей-масонов.
Ключевые слова: русская литература XVIII в., психологизм, Н.М. Карамзин, дневники писате-лей-масонов.
Последние десятилетия XVIII в. - особый период в истории отечественной литературы. Именно в это время появляется много
«нового» в литературе, в т. ч. начинают формироваться приемы, с помощью которых описывалось изменчивое сознание человека,
внутренняя борьба человека. В произведениях появляется психологическая мотивировка поступков героя, что, прежде всего, ученые связывают с творческими исканиями Н.М. Карамзина [1-5].
Однако следует отметить, что карамзин-ский психологизм опирался на открытия не только европейских писателей, но и отечественных. Как известно, свои первые шаги в творческих исканиях Карамзин сделал в Переводческой семинарии в Москве, куда он попал по рекомендации Ивана Петровича Тургенева (1752-1807), своего земляка-сим-бирянина, и при его непосредственном содействии. Переводческая семинария была организована Н.И. Новиковым и И.Г. Шварцем при Московском университете и просуществовала несколько лет (1779-1784). Она стала питательной средой для молодого Карамзина, определившей его как писателя. Одним из его наставников, а впоследствии и другом стал И.П. Тургенев.
Тургенева можно считать писателем-дилетантом и профессиональным переводчиком. Однако его дилетантизм был высокого уровня, можно сказать, что он оставил особый след в истории русской литературы. Обратимся к его дневниковым записям, которые, по мнению Н.Д. Кочетковой, являются «психологическими этюдами» [5, с. 224], решающими эстетические задачи, которые стояли перед отечественной словесностью.
В архиве Ивана Петровича Тургенева, писателя, связанного с масонством, небольшое, но важное место занимают дневниковые записи. До нас дошло немного страниц дневникового характера, и все они имеют необычайную ценность. Эти документы разнообразны по содержанию и по форме, но среди них особо выделяются записи-размышления, которые воспринимаются как своеобразные литературные упражнения, имеющие тенденцию к законченности: «Мой характер», «Совесть! сей врожденный судия и свидетель...», «О Кресте» и др. Само название этих «этюдов» говорит за себя - в них писатель обращается к «жизни души».
Смеем утверждать, что в этих и подобных им записях русских масонов следует искать истоки психологизма, точнее, первый опыт психологического анализа. В масонской антропологии «внутренний человек» является объектом самого пристального изу-
чения, о чем свидетельствует эпистолярное и дневниковое творчество тех писателей, которые прошли школу масонства.
Дворяне, оказавшись в масонских ложах, проходили ученические степени, именно в это время им необходимо было вести серьезное наблюдение за своим внутренним миром, анализировать свои чувства, желания, тревоги. Подобная рефлексия становилась привычным делом масона, этому учились они у немецких мистиков, в т. ч. у Дузетана: «...вхождение в свое собственное сердце и в нем пребывание, изучение и познание самого себя и испытание самого себя, чего еще не достает - гораздо лучше, нежели взирание на других людей и их примеры» [6].
Приступая к самоанализу, писатели-масоны опирались на идеи Якоба Беме, труды которого были необычайно популярны в их среде. Один из основных постулатов немецкого философа-мистика заключался в том, что добро и зло одновременно присутствуют в каждом явлении и теле, это противостояние - признак жизни, в борьбе добра со злом происходит эволюция мира. Согласно его антропологии дух человека таит в себе не только искру Бога, но и природную стихию, а через нее человек «вверг себя в природную ярость, так что душа его ежедневно и ежечасно оскверняется грехами» [7]. Задача человека, по мнению Беме, - разделить в себе добро и зло и обратить зло в добро, т. к. эти два «качества» взаимообратимы, у человека есть выбор, испытывая постоянную «муку», стремиться к свету, а не к гневу.
Русские писатели-масоны восприняли мысли немецкого мистика и приступили к изучению своего «малого мира» - души. Такой самоанализ часто превращался на бумаге во внутренний монолог человека, заглянувшего внутрь своей души и испытавшего потрясение от увиденного. Достаточно обратиться к записи, сделанной Тургеневым 7 марта 1785 г. «ввечеру»: «Темную бездну глубоко чувствую в себе», - и далее, -«... доброе, как говорится, только в возможности; а злое действует в силе. Добро и зло во мне еще не отделилось, а смешано и поэтому мои добрые дела, слова и мысли не чисты, а запачканы гордостию, сластолюбием, корыстолюбием, и всеми пороками от их происходящими» [РО ИРЛИ. Ф. 309. № 99. С. 44].
Эта «бездна» являла собой хаос, в котором писатель-масон обнаружил столкновение «внешнего» (телесного) человека и «внутреннего» (духовного), они видятся ему «двойниками», балансирующими над «темной бездной». Исход битвы ему не известен, т. к. «зло» не сдает свои позиции: «О, как бунтовал мой телесный <... > человек! О, как зиял он мучениями и злобою.» [РО ИРЛИ. Ф. 309. № 99. С. 61]. Тургенев понимал, что перерождение от ярости к любви требует от него огромной воли.
«Духовный» человек ассоциировался в понимании Тургенева с совестью, которая персонифицировалась в «двойника» «телесного человека», и между ними происходили поединки, во время которых совесть «напоминала», «укоряла», «осуждала» и «довольно мучила» его в те моменты, когда он забывал о ней и поступал «противно» ей [РО ИРЛИ. Ф. 309. № 99. С. 37]. Таким образом, писатель осознавал драматизм положения человека, расколотого внутри. Он понимал, что путь к гармонии и целостности сложный, но единственный способ встать на него - начать жить по-совести.
Вместе с дневниковыми записями в архиве писателя сохранилась рукопись неизданного перевода сочинения «Deutsche Theologia», в котором сказано, что в каждом человеке есть «. два духовных ока, правое око есть возможность смотреть в вечность, левое око есть возможность смотреть во временность... Но сии два ока. не могут в одно и то же время отправлять свой долг; но когда душа правым оком взирает в вечность, тогда левое око должно упраздниться во всех делах своих, то есть не смотреть на тварей. как бы оно мертво» [РО ИРЛИ. Ф. 309. № 95. Гл. VII]. Совесть, живущая в человеке, по мнению Тургенева, призывает его смотреть на мир «правым оком».
С этой целью писатель пристально анализировал свой внутренний мир, порой заглядывал в сокровенные тайники души, чтобы найти источник «зла», в результате пришел к выводу, что им является «гордость»: «Что касается до духовных моих страстей, то, кажется мне, главная в них есть гордость, являющая себя в приятности слушать похвалу людскую, а паче тех людей, коих я высоко почитаю. В виде заслужения хвалы сей не
знаю, чего бы не предпринял и не исполнил я?» [РО ИРЛИ. Ф. 309. № 99. С. 45].
Итак, пребывание в масонской ложе требовало от адепта непрестанного самосовершенствования, которое возможно было после того, как человек, оставаясь один на один со своей совестью, откровенно признавался в своих слабостях. В результате такой работы и появлялся поток мыслей и чувств, исторгающийся из глубин души.
Сохранившиеся немногие страницы дневниковых записей Тургенева требуют скрупулезного анализа, т. к. они вместе с дневниками и литературными «пробами» писателей-дилетантов XVIII в. стали своеобразным литературным «сырьем» для русской литературы. Традиция работы русских писателей в дневниковом жанре также начиналась в екатерининскую эпоху, и больше всего такого «материала» осталось в дневниках писателей-масонов. Не случайно исследователи, стремясь найти истоки психологического направления в отечественной литературе, обращаются к дневникам писателей XVIII в., т. к. в них отражен процесс накопления необходимой информации и художественных средств для создания литературы нового времени. В них мы можем увидеть, как вырабатывалась поэтика русского предроман-тизма со сложной гаммой чувств, заполнивших внутренний мир человека постпетров-ской эпохи. Вина, сомнение, отчаяние, страх, надежда на спасение - это и многое другое содержат в себе порой отрывочные записи писателей-масонов, открывших в себе «темную бездну» души и оставивших ее последователям для дальнейшего исследования.
1. Макогоненко Г.П. Письма русских писателей XVIII в. и литературный процесс // Письма русских писателей XVIII века. Л., 1980. С. 3-41.
2. Лотман Ю.М. Сотворение Карамзина. М., 1987.
3. Кочеткова Н.Д. Карамзин и литература сентиментализма // Русская литература и фольклор (XI-XVIII вв.). Л., 1970. С. 351-389.
4. Кочеткова Н.Д. Сентиментализм: Карамзин // История русской литературы: в 4 т. Л., 1980. Т. 1. С. 726-764.
5. Кочеткова Н.Д. Литература русского сентиментализма (эстетические и художественные искания). СПб., 1994.
6. Тарасов Е.И. Московское общество розенкрейцеров. (Второстепенные деятели масон-
ства) // История масонства. Великие цели. Мистические искания. Таинство обрядов. М., 2002. С. 380.
7. Беме Я. Аврора, или Утренняя заря в восхождении / пер. с нем. А. Петровского. М., 2001. С. 124.
Поступила в редакцию 16.05.2008 г.
Rykova E.K. “Psychological Sketches” of Ivan Petrovich Turgenev in the context of aesthetic strivings of the
epoch. This article is devoted to tracing of formation sources of a psychological direction in the domestic literature which it is necessary to search in creativity of the Russian writers who have been influenced by Freemasonry. In their diaries one can find an original genre of “a psychological sketch”, that has reflected condition of a person absorbed in introspection. The basic attention is given to diaries of Ivan Petrovich Turgenev (1752-1807) who had become young N.M. Karamzin’s preceptor. Thus, it is concluded that Karamzin’s psychologism is connected with the lessons he received from writers-masons.
Key words: Russian literature of XVIII century, psychologism, N.M. Karamzin, writers-masons’ diaries.
МОТИВЫ «СУДЬБЫ» И «ВОЛИ» В РОМАНЕ М.Ю. ЛЕРМОНТОВА «ГЕРОЙ НАШЕГО ВРЕМЕНИ»
Г.Е. Горланов
В статье рассматриваются философские взгляды М.Ю. Лермонтова по вопросу предопределения судьбы. Играет ли какую-либо роль воля в жизни отдельно взятой личности? Этот вопрос решает в своем дневнике Печорин, вырабатывающий волевой характер, к сожалению, направленный не во благо окружающих его людей. В «Фаталисте», по мнению автора статьи, выдвигается тезис о кажущемся единстве «судьбы» и «воли», неразрывно существующих в результате сложной, зачастую противоречивой диалектики. Автор подтверждает свой тезис, опираясь на роман М.Ю. Лермонтова.
Ключевые слова: судьба, воля, предопределение, разум, детерминизм.
Русская ширь, многоверстовые дороги способствовали развитию раздумий. Русский неспешный народ склонен был к размышлениям. Не составляет здесь исключений Печорин. «И много других подобных дум проходило в уме моем; я их не удерживал, потому что не люблю останавливаться на какой-нибудь отвлеченной мысли. И к чему это ведет?.. В первой молодости моей я был мечтателем; я любил ласкать попеременно то мрачные, то радужные образы, которые рисовало мне беспокойное и жадное воображение. Но что от этого мне осталось? одна усталость, как после ночной битвы с приведением, и смутное воспоминание, исполненное сожалений. В этой напрасной борьбе я истощил и жар души, и постоянство воли, необходимое для действительной жизни; я вступил в эту жизнь, пережив ее уже мысленно, и мне стало скучно и гадко, как тому, кто читает дурное подражание давно ему известной книге» [1].
По сути дела, выдвигается тезис о первенстве воли и практического разума, получаемого путем сложной диалектики, обосно-
ванной в немецком идеализме (особенно у Фихте-старшего). У Лермонтова он выступает как органический устой его поэтического мировоззрения. «Возможно, что тезис этот вошел в сознание Лермонтова не без посредства Гете, который сам разделял положение Фихте о примате действования («в начале было дело»). «Идеи - создания органические... их рождение дает уже им форму, и эта форма есть действие; тот, в чьей голове родилось больше идей, тот больше других действует; от этого гений, прикованный к чиновническому столу, должен умереть или сойти с ума, точно так же, как человек с могучим телосложением, при сидячей жизни и скромном поведении, умирает от апоплексического удара» (т. 4, с. 87).
Лермонтов сетовал, что в современной ему России слишком мало обществ, где царит ум, «таких обществ у нас в России мало, в Петербурге еще меньше, вопреки тому, что его называют совершенно европейским городом и владыкой хорошего тона» (т. 4, с. 117). «Надо полагать, - жаловался он М.А. Лопухиной, -что люди вовсе не созданы мыслить, потому
