CC BY
103
Ведущую роль в формировании когнитивного механизма актуализации понятий права имеет уровень умственного развития, при этом становление и реализацию ценностно-смыслового механизма обеспечивают устойчивость и содержательность правовой направленности личности, уровень развития ее моральных суждений.
Особенности взаимосвязи психологических механизмов актуализации понятий права определяются уровнем развития их системообразующих показателей и спецификой образовательнопрофессиональной среды, к которой принадлежит индивид.
Литература
1. Бойко Е.И. Механизмы умственной деятельности. — М.: Педагогика, 1976.
2. Выготский Л.С. Мышление и речь // Собр. соч.: в 6 т. Т. 2. — М.: Педагогика, 1984.
3. Гальярди Ф. Научно-техническая подготовка для традиционных общин // Перспективы. 1996. — Т. XXV. — № 1. — С. 63-86.
4. Давыдов В.В. Виды обобщения в обучении. — М.: Педагогика, 1972.
5. Жордан А. Новые модели процесса обучения: прогресс по сравнению с конструктивизмом? // Перспективы. — 1996. — Т. XXV. — № 1. — С. 111130.
6. Новак Дж. Схема формирования понятий и ее роль в учебном процессе // Перспективы. — 1996. — Т. XXV. — № 1. — С. 87-95.
7. ЧуприковаН.И.Умственное развитие: принцип дифференциации. — СПб.: Питер, 2007.
ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ УБИЙСТВА ПО МОТИВУ КРОВНОЙ МЕСТИ
Аннотация: статья посвящена психологическому анализу мотивации убийств, совершенных на почве кровной мести, и оценке с учетом полученных данных степени их общественной опасности. Особое внимание уделено влиянию обычая на формирование противоправного поведения и роли группового воздействия на принятие субъектом решения о совершении преступления. Сделан вывод о целесообразности проведения судебно-психологической экспертизы в отношении лиц, совершивших убийства по мотиву кровной мести.
Ключевые слова: кровная месть, обычай, мотив преступления, убийство, судебно-психологическая экспертиза.
Summary: the article is devoted to the psychological analysis of motivation
Н. В. Бутырева
of the murders made of blood feud, and an assessment taking into account the received data of degree of their public danger. The special attention is given to influence of custom on formation of illegal behavior and to the role of group impact on acceptance by the subject of the decision on commission of crime. The conclusion is drawn on expediency of carrying out of judicial-psychological expertise concerning persons who have committed murders on motive of blood feud.
Keywords: blood feud, custom, motive of crime, murder, judicial-psychological expertise.
В качестве одного из квалифицирующих признаков убийства Уголовный кодекс Российской Федерации (УК РФ] называет мотив кровной мести, который
предусмотрен п. «е.1» (ранее — п. «л») ч. 2 ст. 105.
В отличие от простой мести, возникающей на почве межличностных отношений, кровная месть рассматривается специалистами в области права не только как желание осуществить возмездие за причиненное зло, но прежде всего как стремление исполнить соответствующий обычай, предписывающий отомстить убийством за нанесение тяжкого оскорбления («кровную обиду»). Именно в том, что такая месть не столько носит личный характер, сколько представляет собой обязанность совершить убийство представителя враждебного рода [11, с. 74; 16, с. 765], ряд авторов и усматривают повышенную общественную опасность подобных преступлений. Ужесточение ответственности обосновывается и тем, что потерпевшим при определенных условиях может стать не сам обидчик, а его близкие родственники; что каждое убийство, совершенное на почве кровной мести, может явиться поводом к новому убийству и породить кровную вражду [16, с. 765]; что субъект, осуществляющий кровную месть, принимает на себя функции суда и правоохранительных органов [13].
Однако изучение оснований возникновения, порядка и форм осуществления кровной мести, а также психологический анализ мотивации соответствующих преступлений позволяют предположить, что изложенная позиция несостоятельна.
Как уже отмечалось, основанием для объявления кровной мести является не любая обида, а только такая, которая признается тяжким оскорблением в соответствии с местным адатом (источником обычного права): умышленное или
неосторожное причинение смерти, нанесение ран, изнасилование, похищение девушки и др. [1, с. 4; 3, с. 49]. Иными словами налицо всегда противоправное или аморальное поведение обидчика, которое неизбежно вызывает ненависть и враждебное отношение к нему у пострадавшей стороны, поскольку причиненный вред, безусловно, сопровождается субъективным переживанием горя, отчаяния, негодования, гнева и т. д.
Представляется, что допущение причинения смерти обидчику, обусловленное отраженным в правосознании обычаем, не может повлиять на само появление и интенсивность соответствующих эмоций и чувств. Обычай как норма поведения в стереотипной ситуации может лишь оказать влияние на выбор конкретного способа поведения из возможных. Иными словами, обычай предопределяет не возникновение желания отомстить, а форму реализации уже сформированного под воздействием негативных чувств к обидчику намерения.
Вместе с тем такое намерение может и вовсе не сформироваться, поскольку «сердцевину обычая кровной мести составляет все же не установка на возмездие, а, напротив, комплекс прав и обязанностей примирения кровников» [9]. В литературе отмечается, что «попытки к примирению кровники предпринимают, как только узнают о трагедии, и так продолжается до тех пор, пока не будет получен положительный результат—месяцы, годы и даже десятилетия» [1, с. 7]. Нередко примирение «происходит по решению представителей старших поколений, которые принимают его во избежание кровопролития, даже если некоторые члены семьи с ним не согласны» [1,
с. 17]. Кроме того, религия не одобряет кровную месть, поэтому примирение и прощение обидчика считаются богоугодным делом и могут осуществляться как с выплатой пострадавшей стороне компенсации, так и без нее. Примечательно, что «есть категория людей, которые никогда не простят кровь, хотя и не будут мстить: их цель—заставить объект мести жить в вечном страхе. Это тоже своего рода возмездие, так как до официального примирения люди считаются кровниками» [1, с. 8].
Таким образом, утверждение, что совершение убийства по мотиву кровной мести носит императивный характер, необоснованно, поскольку даже в рамках обычного права у потенциальных мстителей всегда остается выбор между местью и примирением, а отказ от примирения далеко не всегда означает, что кровная месть будет реализована.
В то же время традиционно кровная месть «предполагала подключение к исполнению обычая всего рода, и только он определял время, форму и пределы возмездия» [12, с. 45]. Иными словами, решение об объявлении кровной мести, как правило, принимается не единолично лицом, имеющим в соответствии с адатом право на кровомщение, а коллективно членами пострадавшей семьи.
И здесь важен следующий аспект, до настоящего времени не получивший должного освещения в специальной литературе. Осуществление кровной мести в значительной мере связано с групповым влиянием и идентификацией лица со своим родом (тейпом), являющимся для него референтной группой, усвоением его мотивации и ценностнонормативной ориентации. Это, в свою очередь, обусловлено этнической пси-
хологией, менталитетом, моделью внутрисемейных и внутритейповых отношений. Побудительной причиной поведения в подобных ситуациях могут являться преимущественно внешние факторы в виде решения наиболее авторитетных членов группы или ее лидеров, а исполнение обычая — частично или полностью утратить личностный смысл.
В ситуациях, когда отказ конкретного субъекта от мести противоречит решению рода об объявлении кровной мести, последний может подвергнуться остракизму со стороны своих родственников и другого окружения (однако отнюдь не в любом случае отказа от кровной мести, как это часто указывается в литературе [5, с. 58; 11, с. 74]).
Ввиду этого, а также в силу традиционного подчинения решениям авторитетных членов рода субъект вынужден мстить даже вопреки своему желанию, хотя лично он может быть заинтересован в примирении — как из материальных соображений, так и в силу страха перед возможными ответными действиями другой стороны.
Надо заметить, что нередко за рамками уголовного судопроизводства остаются и не получают правовой оценки действия членов мстящей семьи, не только принявших решение об объявлении кровной мести и фактически выступивших в роли подстрекателей (что связано, прежде всего, со сложностью доказательства их вины), но и являвшихся пособниками исполнителя убийства. Среди таких соучастников преступления встречаются субъекты, изначально не имеющие личностного смысла в осуществлении кровной мести: например, это родственники не самой близкой степени родства, на которых родом
возложена обязанность предоставить исполнителю кровной мести оружие или транспорт, оказать содействие в сокрытии следов преступления, а также самого виновного от представителей враждующей стороны или сотрудников правоохранительных органов, обеспечить виновному алиби и т. д. В силу сложившихся внутритейповых отношений такие лица не могут отказаться от участия в совершении преступления, и оно порой становится вынужденным.
Именно для рассмотренных случаев верно утверждение Ю.М. Антоняна и В.Е. Эминова, которые пишут: «... по внешним признакам это все-таки месть, но она не может оцениваться в качестве мотива соответствующих действий. Им выступает стремление утвердиться на социально-психологическом уровне, т.е. «сохраниться» в глазах группы. Здесь мотив как бы защищает личность, и он отражает, прежде всего, отношения не с жертвой мести, а со своей средой и с самим собой» [2, с. 98].
В психологических исследованиях отмечается, что в подобных ситуациях ответственность за выбор противоправного поведения может не формироваться, поскольку субъективно она полностью перекладывается на лидера. Контроль за действиями субъекта также осуществляется не с его личностной позиции, а с позиции авторитета. «Это обусловливает и сниженную способность к изменению действия или полному отказу от него. Изменение действия или его прекращение возможно практически только под влиянием указаний лидера» [10, с. 423].
Таким образом, воздействие авторитетных представителей тейпа и групповое воздействие в целом существен-
ным образом могут ограничивать свободу выбора субъекта, в связи с чем допустимо рассматривать этот фактор в качестве своего рода зависимости («иной зависимости» по терминологии уголовного законодательства), существенно снижающей способность лица к саморегуляции поведения, а в иных случаях, в сочетании с определенными индивидуально-психологическими особенностями, и полностью лишающей его таковой.
В результате складывается парадоксальная ситуация. С одной стороны, мотив кровной мести признается законодателем квалифицирующим признаком. С другой стороны, такие убийства, особенно в случаях, когда возмездие обращено непосредственно на причинителя обиды, априори совершаются при наличии хотя бы одного из обстоятельств, предусмотренных Уголовным кодексом РФ в качестве смягчающих наказание: это «противоправность или аморальность поведения потерпевшего, явившегося поводом для преступления» (п. «з» ч. 1 ст. 61) и «совершение преступления в результате физического или психического принуждения либо в силу материальной, служебной или иной зависимости» (п. «е» ч. 1 ст. 61).
В связи с этим недопустимо говорить о повышенной общественной опасности как субъекта преступления, так и совершенного по мотиву кровной мести деяния, поскольку она не выше, а в ряде случаев и ниже, чем при совершении убийств, квалифицируемых по ч. 1 ст. 105 УК РФ.
Так, судебная практика знает немало примеров, когда по ч. 1 ст. 105 УК РФ квалифицировались убийства, совершаемые из мести за обиды гораздо менее
значимые, чем те, что признаются кровными в соответствии с адатами, а иногда и мнимые. Нередки и случаи, когда из простой мести совершаются убийства близких лица, нанесшего обиду, а не его самого. И при отсутствии прочих отягчающих обстоятельств такие убийства тоже квалифицируются по ч. 1 ст. 105 УК РФ. Хотя именно в возможности причинения смерти ни в чем не повинным лицам, как уже упоминалось ранее, ряд исследователей и усматривают повышенную общественную опасность убийств на почве кровной мести.
Другой аргумент в пользу ужесточения наказания за данное преступление — развязывание в его результате кровной вражды — тоже вызывает нарекания, поскольку убийство по мотиву кровной мести может повлечь за собой ответное убийство с той или иной степенью вероятности, но не предопределяет его как неизбежное. Так, представители семьи или рода, в отношении которых был реализован акт кровомщения, могут признать его справедливым или по иным соображениям примириться с противоборствующей стороной, поэтому месть не породит кровной вражды. И лицо, осуществляющее кровную месть в форме и пределах, установленных адатом, вправе на это рассчитывать. А вменение в вину субъекту последствий, наступление которых не является неотвратимым результатом его действий и опосредовано свободной волей третьих лиц, недопустимо ни с позиций уголовного права, ни с точки зрения психологии вины.
Кроме того, обычаи, подобные кровной мести, существуют, например, в криминальной среде, где «жестко предписывается, что определенные действия, в том числе словесные оскорбления,
обязательно должны вызывать ответное насилие» [2, с. 97-98]. Однако такие убийства (равно как и в случаях, когда отмщение осуществляется так называемыми кровными братьями—лицами, совместно служившими в горячих точках или вместе отбывавшими наказание) квалификации по п. «е.1» ч. 2 ст. 105 УК РФ не подлежат.
Ввиду изложенного вызывает сомнения обоснованность отнесения мотива кровной мести к квалифицирующим обстоятельствам преступления. Такой подход законодателя неоднократно подвергался критике в специальной литературе, вызывая возражения, прежде всего, с формально-юридической точки зрения, в связи с чем все чаще высказываются предложения квалифицировать убийство по мотиву кровной мести по ч. 1 ст. 105 УК РФ [6; 8, с. 109-110; 15, с. 36-42].
Справедливость этой позиции подтверждает и психологический анализ мотивации соответствующих преступлений, который показывает, что совершение убийства по названному мотиву может отвечать совершенно разным потребностям индивида и иметь различный личностный смысл. Так, виновный может руководствоваться ненавистью к обидчику, желанием восстановить справедливость и получить соответствующее удовлетворение; стремлением к психологической компенсации утраты, снижению остроты негативных чувств и переживаний; потребностью в защите чести и достоинства своих близких; в поддержании своего авторитета в глазах значимых для него лиц или референтной группы; стремлением к самоутверждению и повышению самооценки; желанием выполнить волю близкого лица из чувства
любви и привязанности; стремлением избежать неприятные последствия отказа от осуществления кровной мести, если решение об объявлении таковой принято референтной группой; установкой на беспрекословное исполнение указаний авторитетных лиц и т. д.
При совершении преступления субъект может руководствоваться одновременно несколькими из перечисленных побуждений в зависимости от своих индивидуально-психологических особенностей и характера конкретной ситуации. Нельзя исключать, что какие-то мотивы поведения при этом остаются неосознанными.
В качестве примера рассмотрим следующий случай. Потерпевший А. не возвращал долг брату Б., и однажды в ходе возникшей на этой почве драки убил последнего. После этого А. не уехал из деревни, как требовал обычай, но смеялся в лицо тогда еще несовершеннолетнему Б. и говорил, что тот не мужчина, раз не может отомстить за брата. Совет старейшин пытался примирить кровников, но против этого категорически возражала мать Б., которая, как и некоторые односельчане, внушала сыну, что он должен убить А. В результате Б. купил оружие и приехал к кровнику. Тот, как обычно, начал над ним издеваться, и Б. произвел в А. четыре выстрела, убив его. Б. не считает преступлением то, что сделал: он выполнил желание матери, отомстил за брата. Суд учел, что на момент убийства Б. еще не достиг совершеннолетия, а также принял во внимание доказанный факт подстрекательства к убийству со стороны матери и односельчан. В совокупности это квалифицировано как стечение тяжелых жизненных обстоятельств. Б. осужден за убийство
по мотиву кровной мести и приговорен к пяти годам лишения свободы в колонии общего режима [7].
Анализ изложенного случая позволяет сделать вывод, что ведущими психологическими мотивами действий Б. были как ненависть к А. (очевидно, что не только за убийство брата, но и за насмешки в свой адрес) и желание исполнить просьбу матери в силу эмоциональной зависимости от нее, так и стремление к самоутверждению, повышению самооценки и оценки себя окружающими.
Заслуживает внимания и пример, приведенный М. Албогачиевой. Пятеро мужчин, имея недобрый умысел, вызвали из дома гражданина Б. и стали его избивать. В результате драки один из нападавших — гражданин С.—умер. Б. был осужден на два года лишения свободы за превышение пределов необходимой самообороны. Старейшины и авторитетные люди — члены примирительной комиссии селения — пытались примирить стороны, однако пострадавшая сторона объявила семье виновного о кровной мести. Каждый раз, когда члены примирительной комиссии приходили в дом покойного, их встречала только мать, которая объявляла следующее: «Женщины эти вопросы не вправе решать без мужчин, но если даже они простят, то я сама отомщу». В результате убийство брата Б. было совершено братьями С. через 16 лет [1, с. 6; 4].
Можно ли в данном случае говорить о том, что мать С., подстрекая своих сыновей к убийству Б., руководствовалась мотивом кровной мести в том смысле, который вкладывают в него законодатель и теоретики уголовного права? Против этого свидетельствует, во-первых, ее
готовность лично отомстить обидчику (в то время как субъектом кровной мести является мужчина), причем независимо от того, согласятся ли другие члены семьи на примирение (а убийство кровника после примирения само по себе карается кровомщением). Во-вторых, убийство С. было спровоцировано его же противоправными действиями, а подобные ситуации обычно разрешаются примирением. Безусловно, матерью С. двигали ненависть к убийце сына и именно личное желание покарать его во что бы то ни стало, а отнюдь не слепое стремление исполнить обычай. Конечно, она признавала и разделяла этот обычай, но в сложившейся ситуации он лишь предопределил конкретный порядок и форму возмездия, но отнюдь не возникновение намерения отомстить. Несмотря на это, с высокой долей вероятности можно утверждать, что в случае привлечения женщины к уголовной ответственности ей был бы вменен мотив кровной мести. То же касается и братьев С., осуществивших кровную месть. Очевидно, что решающую роль для них играли уговоры матери, от которой они находились в эмоциональной зависимости, а не требования обычая, предписывающего в данной ситуации скорее примирение, нежели убийство.
Специалисты единодушно сходятся во мнении, что для квалификации убийства как совершенного по мотиву кровной мести необходимо установить не только то обстоятельство, что виновный является представителем народа, признающего обычай кровной мести, но и что он сам признавал этот обычай и руководствовался при совершении преступления именно им, а не другими мотивами, например, личной неприязнью
[11, с. 75; 14, с. 271]. Однако вопрос о том, каким образом следует устанавливать истинный мотив преступления, или так называемый доминирующий мотив, если налицо полимотивация деятельности, и как определять степень влияния каждого из мотивов на формирование преступного образа действия, в литературе не рассматривается.
Что же касается правоприменительной практики, то в ней доминирует формалистский подход к решению этого вопроса. Заключение о том, что обвиняемый признавал и разделял обычай кровной мести, часто делается исходя из его этнической принадлежности, а вывод о том, что обвиняемый руководствовался этим обычаем при совершении преступления, — на основании данных о наличии повода для объявления кровной мести и соответствия поведения обвиняемого (в том числе до- и посткрими-нального) нормам адата.
Иными словами, мотив преступления фактически приписывается субъекту исходя из объективных обстоятельств преступления, тогда как индивидуально-личностные особенности виновного, включая его потребностно-мотивационную сферу, должным образом не исследуются и не учитываются при правовой оценке содеянного. А такой подход чреват объективным вменением.
Рассмотренные примеры показывают, что даже если субъект признавал и разделял обычай кровной мести, это еще не означает, что конкретное убийство было совершено исключительно из стремления его соблюсти. И даже в случае, когда действия виновного лица формально укладываются в рамки обычая, данный обычай, как уже неоднократно
отмечалось, может лишь оказать влияние на выбор способа поведения, а не на возникновение желания отомстить.
Таким образом, и с точки зрения психологии основания для ужесточения ответственности за убийство по мотиву кровной мести фактически отсутствуют. Однако с учетом того, что действующий закон все же признает мотив кровной мести квалифицирующим признаком убийства, предусматривая за соответствующее преступление наказание вплоть до максимальной меры, выявление подлинной психологической мотивации виновного, которая в значительной степени определяет степень его общественной опасности, приобретает особое значение.
Представляется, что по таким уголовным делам целесообразно проведение судебно-психологической экспертизы в отношении обвиняемого, поскольку именно психолог обладает достаточными специальными познаниями и арсеналом необходимых средств для выявления особенностей мотивации обвиняемого, оценки роли каждого из мотивов в формировании противоправного поведения, а также степени группового воздействия на личность при принятии решения о совершении преступления и его реализации.
Литература
1. Албогачиева М. Из истории борьбы с кровной местью в Ингушетии // Антропологический форум. — 2011. — № 14. — С. 3-22.
2. Антонян Ю.М, Эминов В.Е. Личность преступника. Криминолого-психологическое исследование. — М.: НОРМА-ИНФРА-М, 2010. — 368 с.
3. Арсанукаева М.С. Кровная месть по адатам чеченцев и ингушей (XIX — начало ХХ века) // Вестн. Акад. Генеральной прокуратуры Рос. Федерации. — 2009. — № 9. — С. 46-51.
4. Бабич ИЛ, Албогачиева М.С.-Г. Правовая культура ингушей: история и современность [Электронный ресурс] // История государства и права. — 2009.—№ 20. Доступ из справ.-правовой системы
«КонсультантПлюс».
5. Волков Б.С. Мотивы преступлений: уголовноправовое и социально-психологическое исследование. — Казань: Изд-во Казан. ун-та, 1982. — 152 с.
6. Задворнов М.В., Даурбеков А.А. Кровная месть как мотив убийства [Электронный ресурс] // Российский судья. — 2011. — № 6. Доступ из справ.-правовой системы «КонсультантПлюс».
7. Их нравы: брат за брата — кровная месть [Электронный ресурс] // RUSICHI-CENTER: Социальноправовой портал РООИВС «Русичи» [сайт]. ияи http://www.rusicЫ-center.ru/e/1222M8-ih-nravyi-brat-za-
brata-krovnaya-mest (дата обращения 26.05.2012).
8. Корсаков С.В. Убийство, совершенное по мотиву кровной мести, в ракурсе теории уголовного права и криминологии // Рос. юрид. журн. — 2006. — № 2. — С. 105-110.
9. Кузьмина Н.В. Этническая преступность как предмет криминологического и уголовно-правового изучения: вопросы становления теории [Электронный ресурс] // Рос. следователь. — 2010. — № 5. Доступ из справ.-правовой системы «Консультант-Плюс».
10. Медицинская и судебная психология. Курс
лекций: учеб. пособие / под ред. Т.Б. Дмитриевой, Ф.С. Сафуанова. — М.: Генезис, 2004. — 608 с.
11. Музюкин А.П. Мотив преступления и его уголовно-правовое значение. — М.: ЮНИТИ-ДАНА; Закон и право, 2012. — 128 с.
12. Нанаева Б.Б., Умаров У.М. Кровная месть как институт социально-правового регулирования родовых отношений // Теория и практика общественного развития. — 2011. — № 7. С. 43-46.
13. Семернева Н.К. Квалификация преступлений (части Общая и Особенная): науч.-практ. пособие [Электронный ресурс]. — Екатеринбург: Проспект; Урал. гос. юрид. акад., 2010. Доступ из системы ГАРАНТ ЭКСПЕРТ: ГАРАНТ-Максимум. Вся Россия.
14. Скляров С.В. Вина и мотивы преступного поведения. СПб.: Юрид. центр Пресс, 2004. — 326 с.
1 5. Шолько М.А. Особенности предварительного расследования убийств, совершенных по мотиву кровной мести и кровной вражды. — М.: Юрлитин-форм, 2009. — 176 с.
16. Энциклопедия уголовного права. Т. 4: Состав преступления. - СПб., 2005. - 798 с.
