CC BY
83УДК 616.89
doi: 10.24412М-36976-2022-1-Ш-167
Психоаналитический подход к проблемам фертильности: бессознательные корреляты вспомогательных репродуктивных технологий
В. А. Агарков
Институт психологии РАН, Москва, Россия, agargor@yandex.ru
Аннотация. Статья посвящена исследованию проблем субъектности (восприятия темпоральности), внутренней динамики внутрисемейных отношений людей, испытывающих проблемы фертильности. Влияние современных технологий, в том числе биотехнологий, на психическую жизнь людей требует особого внимания, так как в силу инертности психика человека не успевает за быстрым развитием медицины и технической сферы, на что обращал внимание еще З. Фрейд в первой половине XX в. Психоанализ как «субъект-субъектная» наука, метод исследования бессознательного и, шире, психики как метод психотерапии может предложить целостный взгляд на сложные процессы, разворачивающиеся во внутреннем мире субъекта, в отношениях между людьми и отношении между индивидом и обществом. Рассмотрены темы психоаналитического понимания материнства, бесплодия, влияния включенности в процедуры вспомогательных репродуктивных технологий (ВРТ) на восприятие темпоральности, на внутрисемейные отношения. Психоаналитическое исследование внутренней динамики, связанной с включенностью в процедуры ВРТ, сфокусировано на таких аспектах, как регрессивные тенденции, приводящие к активации архаичных фантазий всемогущества, возникновению риска ухода в психотическое функционирование, изменение схемы тела при некоторых процедурах ВРТ, активация конфликтов и дефицитов ранних отношений с матерью. Отмечается, что современные психоаналитические объяснения так называемого психогенного бесплодия далеко ушли от наивной психоаналитической психосоматики середины XX в., включив ряд внутренних факторов, характерных для женщин с бесплодием, в более широкий теоретический контекст. В статье также уделено внимание особенностям развития детей, рожденных благодаря новым репродуктивным технологиям, а также основным подходам в психоаналитической работе с пациентками, страдающими от бесплодия и решившими прибегнуть к ВРТ.
Ключевые слова: психоанализ, прокреация, нормогенез, вспомогательные репродуктивные технологии, темпоральность, бесплодие.
© Агарков В. А., 2022.
Благодарности: работа выполнена при финансовой поддержке РФФИ, грант № 20011-00609 А «Прокреация: фундаментальные и прикладные аспекты социокультурных норм - язык междисциплинарного дискурса».
Psychoanalytic Approach to Fertility Problems: Unconscious Correlates of Assisted Reproductive Technologies
V. A. Agarkov
Institute of Psychology of Russian Academy of Sciences, Moscow, Russia agargor@yandex.ru
Abstract. The article is devoted to the problems of subjectivity (perception of temporality), internal dynamics, intra-family relationships of people suffering from fertility problems. It is important to pay attention to the influence of modern technologies, including biotechnologies, on the mental life of people, since due to the inertia of psychic life, the human psyche does not keep up with the rapid development of medicine and the technologies. As far back as in the first half of the last century Freud drew attention to that fact. Psychoanalysis, as a "subject-subject" science, a method of exploring the unconscious, and more broadly, the psyche, as a method of psychotherapy, can offer a holistic view of the complex processes unfolding in the inner world of the subject, in relations between people and the relationship between the individual and society. The article discusses the topics of psychoanalytic understanding of motherhood, infertility, the impact of involvement in assisted reproductive technologies (ART) procedures on the perception of temporality, on intra-family relations. The psychoanalytic study of the inner dynamics associated with involvement in ART procedures focuses on regressive tendencies leading to the activation of archaic fantasies of omnipotence, the risk of withdrawal into psychotic functioning, changes in the body schema which might be provoked by some ART procedures, activation of conflicts and deficits of early relationships with the mother. It is noted that modern psychoanalytic explanations of the so-called "psychogenic infertility" have gone far from the naive psychoanalytic psychosomatics of the middle of the last century. Now it includes a number of internal factors which are common in women with infertility in a broader theoretical context. The article also pays attention to the peculiarities of the development of children who could be born with the help of the new reproductive technologies, as well as to the main approaches in psychoanalytic work with patients suffering from infertility and who decided to resort to ART.
Keywords: psychoanalysis, procreation, nomogenesis, assisted reproductive technologies, temporality, infertility
Acknowledgments: the work was carried out with the financial support of the Russian Foundation for Basic Research No. 20-011-00609 A "Procreation: fundamental and applied aspects of sociocultural norms - the language of interdisciplinary discourse".
Введение
Внедрение новых технологий не только приносит удивительные плоды, раздвигая рубежи человеческого познания, творчества, возможностей, но и создает острые проблемные ситуации, несет негативные последствия, о которых не следует забывать. Так, еще З. Фрейд в работе «Неудовлетворенность культурой» отмечал, что наша психика не успевает за техническим прогрессом: мы не успеваем психически перерабатывать то, что новые технологии привносят в нашу жизнь [2007б]. Во времена З. Фрейда это были телефон, железные дороги и трансокеанские путешествия. Использование донорских яйцеклеток и имплантация «готовых» эмбрионов предполагают последовательное применение ряда чрезвычайно сложных фармако-медицинских технологий, которые должны иммунологически защитить желающую забеременеть женщину от «донорского материала», чуждого ей генетически, и подготовить ее матку к принятию оплодотворенных яйцеклеток. Другие лекарства должны обеспечить продолжение беременности после успешной имплантации. Все это необходимо для фармакологически выверенной синхронизации менструальных циклов женщины-донора и пациентки: ситуация, которая позволила бы оплодотворенным яйцеклеткам переходить из одного тела в другое, «не замечая» этого, вследствие своего рода гомогенизации двух тел. У психоаналитика, естественно, может возникнуть вопрос: каковы будут последствия для внутренней концепции тела и его границ у этих двух женщин? Однако это еще не все. Обычно имплантируются несколько эмбрионов, несколько из них выживают и продолжают внутриутробное развитие, поэтому часто применяется процедура так называемой редукции эмбрионов. Мать должна решить, какие эмбрионы сохранить: она может видеть их и указывать на них с помощью специального устройства. Эта ситуация напоминает мультиплицированную фабулу романа У Стайрона «Выбор Софи».
Таким образом, новые технологии, которые позволяют нам видеть, измерять, контролировать, быстро успокаивать, не так уж и безобидны, поскольку подавляют психотелесный опыт. Они делают это, отдавая предпочтение видимой данности, и в некотором смысле закрывают внутреннее пространство, которое воспринимается как чрезмерно хаотичное, угрожающее или, возможно, слишком безмолвное. Вслед за З. Фрейдом современный психоаналитик Дж. Регаццони констатирует, что технологии развиваются значительно быстрее, чем наша способность психически перерабатывать и усваивать их использование и его последствия [p. 1160].
К началу XXI в. медицина могла предложить почти 40 способов зачатия ребенка, не связанных с половым актом. Стало возможным вынашивание и рождение ребенка после наступления менопаузы [Edwards, Franklin, Hirsch, et al., p. 12]. Теперь женщина может стать суррогатной матерью собственных внуков. Удовлетворение иска Европейским судом по правам человека вдовы, пожелавшей с помощью специальной технологии подвергнуться оплодотворению спермой, взятой у ее умирающего мужа, находящегося в состоянии комы, кажется, привносит в повседневную реальность древний миф о посмертном оплодотворении Исиды мертвым Осирисом. Благодаря новым технологиям «зачатие» стало возможным для одиноких мужчин и женщин,
гомосексуальных пар и даже для уже умерших людей [Konrad, p. 95], партнерши в лесбийских парах могут обменяться яйцеклетками [Haynes, p. 108]. Известны случаи, когда некоторые жизненные функции тел женщин искусственно поддерживались после наступления клинической смерти ради спасения ранее имплантированных эмбрионов. В России проводится порядка 1000 циклов процедур вспомогательных репродуктивных технологий (ВРТ) на 1 млн человек [Исупова, Белянин, Гусарева]. По оценкам, с тех пор как первый ЭКО-ребенок (девочка) появился на свет в 1978 г., с помощью репродуктивных технологий в мире родилось более 5 млн детей.
Тема ВРТ в значительной степени политизирована, поскольку развитие и внедрение подобных технологий существенно зависят от финансовых интересов крупных инвесторов, медицинских и фармакологических концернов. Она также затрагивает глубинные аспекты культурного, политического и социального «я» человека, поэтому ее обсуждение способно вызвать шквал аффектов, что, в свою очередь, может затруднить анализ проблем, связанных с ВРТ, и формирование взвешенного подхода к их решению.
Сегодня, как и во все времена, воспроизведение потомства является одним из способов решения или псевдорешения экзистенциальной проблемы ограниченности жизненного срока, неизбежности смерти. Передача своих генов следующему поколению до сих пор не утратила значения паллиатива бессмертия [Pawson, p. 46-47]. Главной особенностью современной биотехнологии является то, что она позволяет «проектировать» и конструировать в лаборатории многие жизненные процессы. Благодаря новым биотехнологиям открывается возможность «капитализации» организма и производства того, что определяется как «биологическая ценность». Перевод биологической ценности в денежную стоимость осуществляется не только за счет развития новых лабораторных методов, но и благодаря новым социальным технологиям, основанным на обещаниях и внушении надежды, способным порождать комплексные тех-ноутопические концепции, имеющие потенциально деструктивное цивилизационное значение, как, например, стратегии улучшения человека, так или иначе задействующие масштабируемые практики селекции.
Несмотря на то что в профанном представлении психоанализ представляет собой нечто вроде практики эскапизма, культивирование крайнего индивидуализма через концентрацию на собственных так называемых комплексах, многие выдающиеся психоаналитики прошлого и современности указывали и указывают на необходимость учета социального контекста в аналитической работе с пациентами. Игнорирование роли социального аспекта может стать основой «перверсного» пакта между аналитиком и пациентом, направленного на искажение или сокрытие событий в жизни пациента, имевших важные, иногда катастрофические последствия. Под перверсностью здесь понимается искажение, извращение положения вещей, в основе которого лежит описанный З. Фрейдом в работе, посвященной фетишизму, механизм Verleugnung (отвержение или отклонение), также лежащий в основе структуры психозов [2006в, с. 410].
С данным мнением согласна современный американский психоаналитик Л. Лейтон, подчеркивая важность понимания и учета роли социально-экономического
контекста при рассмотрении проблемы ВРТ в целом и при психоаналитической работе с пациентами, во внутренней динамике которых доминируют темы нарушения фертильности, принятия решения прибегнуть к процедурам ВРТ или участия в них. Л. Лейтон отмечает, что, упуская из виду фактор навязывания индивиду модели поведения и системы ценностей неолиберализма, определяющего социально-экономические процессы в современных развитых странах, мы вступаем в сговор с индивидуалистической ложью о том, что психическое и социальное отделены друг от друга, и, следовательно, с перверсностью неолиберального этоса [Layton, p. 310]. Таким образом, за рамки аналитической работы выносится важный фактор, оказывающий влияние на развитие патологии пациента. В структуре ценностей неолиберального этоса центральные позиции занимает потребление. Трансформация «я», идентичности и социальной жизни осуществляется через потребление, т. е. благодаря активности, вектор которой направлен вовне: я и мой успех - это то, что я потребляю. В рамках глобальной экономики неолиберализма созданы условия для коммодифи-цикации и фрагментации женского и мужского репродуктивного тела. И. Тайлер считает, что культурный климат современности, который она обозначила как «дисциплинарный неолиберализм», создает условия «капитализации» самых интимных аспектов телесности. Репродуктивные органы превращены в средства производства с продаваемыми частями [Tyler, p. 21-36].
Однако, несмотря на доминирование товарной модели в донорской передаче человеческих тканей, они не являются ни безличными, ни аффективно нейтральными. Они сохраняют некоторые личностные смыслы для многих, если не для большинства участвующих в обмене доноров и реципиентов. Следовательно, схемы тканевого обмена не сводятся только лишь к их техническим и сугубо медицинским аспектам, но с ними связаны реляционные и социальные смыслы [Leve, p. 284-285]. Например, психоаналитическое исследование указывает на то, что на неосознаваемом (предсозна-тельном или бессознательном) уровне донорство может быть связано с фантазией о приглашении третьего на супружеское ложе, о незаконном браке на троих "ménage à trois". Подтверждением этого может служить следующий исторический факт: в 1954 г. суд штата Иллинойс (США) постановил, что искусственное оплодотворение донорской спермой является прелюбодеянием, а ребенок, зачатый с помощью этой медицинской процедуры, - незаконнорожденным. По-видимому, даже у индивидов в зрелом возрасте эти фантазии могут быть активны и вызывать глубокое беспокойство по поводу решения прибегнуть к процедурам ВРТ притом, что донорское оплодотворение получает все более широкое социальное принятие, а наши социальные конструкции воспроизводства и родительства претерпели и претерпевают радикальные изменения. Это беспокойство, в свою очередь, может потребовать активации защитных механизмов, таких как отрицание, изоляция или избегание [Ehrensaft, 2000, p. 379].
Благодаря достижениям современной медицинской науки и биотехнологий, используемых в методах ВРТ, стало возможным полное отделение репродукции от сексуальных отношений. Однако такое разделение затрагивает лишь верхние слои «социальной личности», не проникая в более глубокие слои пред- и бессознательного. Как
отмечает американский аналитик Д. Эренсафт, на сознательном уровне манипулирования биотехнологическими процедурами возможно изъятие репродукции из сексуальных отношений, но нельзя изъять секс из репродукции на уровне бессознательных фантазий [2000, р. 380; 2018, р. 25].
Цена за пребывание в иллюзорном царстве всемогущего репродуктивного контроля порой оказывается довольно высока. Парадоксально, но новаторские процедуры ВРТ обладают высоким потенциалом активации очень ранних архаичных фантазий. Возможны не только искажение и повреждение ментальных схем зачатия и рождения детей, смены поколений, но и высвобождение психосексуальных отклонений; открывается возможность реализации самых смелых фантазий, обрушивающих ограничения и табу реальности [Тайсон, Тайсон, с. 63; ШеШоп, 2018, р. 56-67]. Как считают Дж. Грир [р. 156] и Ф. Бланк-Серейдо [р. 118], это открывает шлюзы для психотического функционирования психики. Таким образом, коррелятом процедур ВРТ во внутренней динамике может стать мнимый триумф упразднения эдиповой динамики и преодоление казавшихся незыблемыми представлений о зачатии и рождении детей, смене поколений, иллюзия реализации фантазии о зарождении новой жизни без участия другого.
Темпоральность ВРТ. «Репро-футуризм»
Основой нормогенеза временного аспекта репродуктивности является логика «репродуктивной темпоральности». Технологии ВРТ приобретают особое влияние благодаря имплицитному присутствию в них «репро-футуризма». К. Джентайл использует метафору «репро-футуризм» для описания трансформации темпоральности, к которой приводят репродуктивные ожидания, в том числе в культуре ВРТ [р. 258]. Фиксированное в своем спрямлении время «репро-футуризма» входит в сцепление с естественным пространством социального бытия и признания, в котором беременность выступает репрезентатом фантазии о счастье в неповрежденной семье, тогда как бездетность отождествляется с аннигиляцией. Дети в каком-то смысле являются эмблемой абсолютного приоритета будущего. Идея или фантазия о возможности иметь ребенка, о его потенциальном присутствии задает ритм, задает основу плетения ткани переживания хода времени. Будущее, в котором есть дети, придает ритму больших жизненных периодов вектор прогресса и чувство оптимизма. Отсутствие же ребенка не просто равно отсутствию того или иного варианта будущего, отсутствие детей означает уничтожение фантазии о будущем вообще, надежды на будущее как компенсации за страдания в настоящем. Утрата возможности иметь ребенка часто переживается как утрата цели и смысла жизни. Заложенный в «репро-футуризме» конструкт «надежды на счастье» делает его пригодным для использования в механизмах контроля аффективности [Фуко, с. 374-376]. Современная конструкция счастья с акцентом на прогресс и обретение «позитивных чувств» располагает переживание этих чувств в будущем. Как пишет А. Бергсон, «идея будущего, чреватого бесконечными возможностями, богаче самого будущего» [Бергсон, с. 54].
Влияние ВРТ на восприятие темпоральности
Вокруг конструктов «плод» и «ребенок», обретающих статус бытия в настоящем через их проекцию в будущее как «готового продукта», выстраивается идеализированный проект, требующий не только серьезных финансовых, временных инвестиций, но и подчинения тела строгой размеренности процедур ВРТ. Однако сосредоточение всех чаяний и усилий на надежде получить желаемый «продукт» в будущем, согласие претерпеть любую боль и готовность идти на все большие лишения ради того, чтобы обрести своего ребенка, - все это грозит обрушением пространства смыслообразова-ния и рефлексии, затрудняет поиск иных вариантов и принятие прекращения лечения как допустимой альтернативы.
Две модели времени - линейная и цикличная - представлены в темпоральности ВРТ. С одной стороны, в культуре «репро-футуризма» ВРТ присутствует линейность, определяемая только одним возможным вариантом будущего [Gentile, p. 257], в котором центральное место занимает объективированное женское тело, с каждым циклом ВРТ все более диссоциирующее от психики [Goldberg, p. 770-771]. С другой стороны, женщины, проходящие лечение бесплодия с применением новых технологий ВРТ, находятся в переходном состоянии «еще не беременная», оказываясь в пространстве неопределенности планирования смутного будущего. Время структурируется циклами процедур, которые нагромождают неопределенность на неопределенность в культуре с редуцированной способностью генерировать смыслы и со сниженной способностью выносить фрустрацию. Все, что попадает в пространство, утратившее генеративный потенциал, в котором на замену «открытому горизонту» пришли циклы повторяемости линейных временных отрезков, превращается в нечто застывшее, омертвевшее.
Подобно азартной игре в рулетку, надежда на успех и ожидание успеха при включении в циклы ВРТ не исчезают, но только растут с неудачей, усиливая желание женщины забеременеть. Прохождение очередного цикла процедур закрепляет привязанность человека к эксклюзивному будущему, а завершение цикла без ожидаемого результата означает только подготовку к повторному прохождению того же технологического цикла. Таким образом, сочетание этих аспектов искаженной темпорально-сти «репро-футуризма» ВРТ приводит к тому, что пациентка ВРТ, сосредоточенная на подготовке к единственно возможному будущему, разрешенному в пространстве дискурса искусственной фертильности, как бы погружается в темпоральность безостановочного движения феноменального мира, аннигилирующего бытие.
Азарт казино ВРТ чреват не только уничтожением многомерности пространства потенциального будущего, в котором возможна жизнь без лечения, без детей, без фиксации линейных нарративов на одной целевой теме, но и ослаблением привязанности к прошлому и настоящему. Вместо вариативности приходит монотония стереотипной временной последовательности: есть только одно прошлое (вы всегда хотели ребенка), одно настоящее (вы полны желания иметь ребенка и сделаете для этого все), одно будущее (у меня есть ребенок).
Темпоральность генеалогической преемственности в ВРТ имеет особый характер. Практика новых репродуктивных технологий в некотором смысле диссонирует со схемой выстраивания родства, генеалогической преемственности, акцентируя симбиотическую связь мать - плод при частичной или полной утрате субъектности «агента зачатия». Использование технологий ВРТ еще не является повсеместной нормой, по крайней мере, в российском обществе. Поэтому субъектность агента зачатия может иметь зигзагообразный, волнообразный характер. Так, получение доступа к ограниченному ресурсу новых репродуктивных технологий и их использование могут способствовать «усилению» сначала субъектности за счет использования доступа к новым репродуктивным технологиям, который есть не у всех, после чего происходит «делегирование» естественной функции технологиям. С точки зрения теорий управления сам факт делегирования не означает автоматически пропорционального снижения субъектности - субъектность начинает утрачиваться только в случае, если информационные асимметрии используются в ущерб субъекту, осуществляющему делегирование, при этом субъект ничего не предпринимает, чтобы исправить ситуацию, развивающуюся не в его пользу.
В мире искаженного «репро-футуризма» технологий ВРТ генеалогическое время перестает служить базисом для представления о преемственности поколений. Новые репродуктивные технологии могут играть роль фактора, изменяющего или разрушающего тот аспект темпоральности, который находит воплощение в хронологии генеалогической преемственности. ВРТ меняет последовательность единиц репродуктивного времени (внешнее оплодотворение и рост), замедляет или ускоряет их (месячные циклы контролируются с помощью инъекций) или приостанавливает их течение (замораживание эмбрионов). Технически стало возможно вынашивание эмбриона, зачатого много лет назад и находившегося длительное время, иногда годы, в морозильной камере. Если суррогатное материнство создает разрыв между генетической и гестационной (вынашивающей плод) матерью, то замораживание эмбрионов разводит во времени зачатие и беременность. Таким образом, современные технологии вносят изменения в модель продолжения рода, остававшуюся неизменной в течение многих тысячелетий среди всех народов и племен нашей планеты [Levaque, р. 526-527].
«Ментальность» ВРТ несет в себе идею замены традиционной генеалогической схемы, сформированной западной культурой, на схему, в чем-то напоминающую архаичные представления о жизни и смерти, которые можно встретить в культурах так называемых примитивных народов. Так, М. Конрад отмечает, что «ментальные репрезентации» практик трансплантации эмбриональных тканей и генетического донорства современной западной медицины перекликаются с мотивами «разборки» и «повторного зачатия» человека после смерти в культурах Меланезии [р. 101]. Согласно этнографическим данным схемы продолжения рода в меланезийских культурах представлены как циклы обмена, регулируемые циклами смерти ^гаШегп, р. 175-204]. Центральное место в этих схемах занимает идея регенеративного воспроизводства людей, лежащая в основе института погребальной сделки. Предметом погребальной сделки является «разбор» умершего и его воссоздание в новой форме,
перераспределение аспектов умершего среди живых соплеменников. С этим связаны верования, что смерть приносит с собой высвобождение и распределение ценных ресурсов, которые могут быть использованы в новых (ре)продуктивных контекстах.
Желание иметь ребенка и проблема бесплодия. Мифологические сюжеты в динамике проблем репродукции
Во второй половине XIX в. в работах представителей динамической психиатрии, а позднее - психоанализа появляются представления о мифопоэтической функции бессознательного [Элленбергер, с. 386]. Психическое развитие является одной из центральных тем в теоретических построениях У. Р. Биона. Он отводил важное место мифам, отмечая их роль в обучении через опыт: «миф является объектом исследования, выступая в качестве одного из примитивных аппаратов индивидуального арсенала средств научения» [Бион, 2009, с. 75].
Отражение бессознательных конфликтов современных женщин, психоаналитических пациенток, по поводу деторождения можно встретить в произведениях литературы, начиная с древних мифов и библейских сказаний и заканчивая современными сочинениями. В этих сюжетах мы встречаем упоминание о конфликтах между матерями и дочерьми, следствием которых является замораживание материнского потенциала дочери; о сознательной, а также неосознаваемой амбивалентности в отношении деторождения из-за проецируемой зависти, ярости конкуренции и страха возмездия со стороны материнской фигуры или фигуры сестры; о презрении к бесплодной женщине и ее унижении со стороны фертильной женщины; о задержке развития у молодых женщин с сопутствующими нарушениями образа тела, такими как аменорея, страх поглощения и уничтожения вынашиваемым плодом, воспринимаемым как злокачественное новообразование; об анально-садистских фантазиях о сексе и рождении; о злоупотреблении фертильностью в попытке разрешить конфликт в отношениях посредством разыгрывания (например, сохранить брак или сохранить семейный статус и права наследования); о бездетности как нарциссической ране и ее последствиях для жизненного пути [Mann, p. 2].
Императив воспроизводства потомства приходит к нам из древних времен и утверждается библейским призывом «плодиться и размножаться». Использование чужой способности к зачатию ребенка при невозможности реализовать желание иметь детей из-за нарушения собственной фертильности имеет долгую историю [Levaque, p. 525]. Уже в Книге Бытия этому посвящен рассказ о Рахили и Валле. Этот мотив обыгран и в фабуле антиутопического романа канадской писательницы М. Этвуд «Рассказ служанки» [2021], которая построена на том, что сегодня мы назвали бы вспомогательной репродукцией и суррогатным материнством.
Повествование ведется от лица женщины, Служанки Фредовой (Offred - букв. «принадлежащая Фреду»). Она принадлежит кругу тех женщин, которых правящая элита держит в качестве наложниц (суррогатных матерей). Главная героиня воспринимает себя как матку на двух ногах. Она должна зачать от командора. Сцена акта
зачатия суррогатной матерью, изображенная в романе, напоминает сюжет из Книги Бытия: во время попытки зачатия ребенка Служанка Фредова и жена командора располагаются на ложе так, как будто бы они являют собой одной тело. Эта сцена как бы отражает фантазию супруги командора о включении в образ ее тела плода, который станет вынашивать суррогатная мать. Обе женщины чувствуют унижение: жена командора - из-за своего бесплодия, а Служанка Фредова - из-за того, что ее используют как бездушный объект. В этой сцене очень ярко переданы асексуальность механистического акта суррогатного зачатия и разрыв между сексуальностью и репродуктивной функцией, что, как правило, характерно и для современной практики ВРТ.
Антиутопия М. Этвуд ставит перед читателем важные вопросы [Levaque, p. 527], которые мы можем включить и в контекст обсуждения проблемных зон в индивидуальной психике, создаваемых вовлеченностью в технологические циклы ВРТ: что значит материнство, вынашивание ребенка, беременность в современном мире, каковы последствия суррогатного материнства? Какую ценность люди придают беременности как аспекту материнства? Что означает для общественного и индивидуального сознания коммерциализация женского тела, плода, ребенка? Какими последствиями чревата диссоциация субъектности и тела - своего или чужого, что означает отношение к телу как к частичному объекту?
Примат сексуальности в человеческой жизни для З. Фрейда, в частности, отражен в его убеждении, что желание ребенка в женщине представляет собой символическую замену отсутствующего пениса; желание возмещения и завершения. (Следует отметить, что в современных психоаналитических теориях психического аппарата и человеческих отношений сексуальность не занимает того главенствующего места, возведенного почти в степень абсолюта, которое было характерно для теоретических построений З. Фрейда.) Х. Дойч поставила под сомнение репаративную функцию репродуктивной жизни женщины. Она ясно дала понять, что стремление женщины забеременеть и родить ребенка представляет собой, по существу, женское качество восприимчивости, биофизиологическую концепцию, основу женственности, а не своего рода попытку компенсации отсутствующих атрибутов мужественности [Mann, p. 2]. Наверное, самые сложные отношения у взрослого индивида выстраиваются с его или ее потомством. Для индивида, рожденного и воспитанного в «нуклеарной» семье, источником одного из аспектов эмоционального содержания репродуктивного акта является тайна того, что происходит за дверью родительской спальни [Raphael-Leff, p. 27].
Если З. Фрейд рассматривал желание женщины иметь ребенка в качестве замены вожделенного пениса, то М. Клейн считала, что желание женщины обладать пенисом играет вспомогательную роль для достижения конечной цели рождения ребенка. Современный психоаналитик С. Форе-Прагир отмечает, что ребенок может быть желанен не только как таковой, но и как носитель того или иного фаллического качества. Впрочем, С. Форе-Прагир также далека от слепого воспроизведения давнего тезиса З. Фрейда о том, что женское желание иметь ребенка имеет отношение к зависти к пенису, что ребенок в структуре этого желания играет роль заменителя пениса. Она
предполагает, что это положение, по-видимому, нельзя отнести к тем женщинам, для которых маскулинность или отцовский образ не несут в себе заряд зависти особой силы. Напротив, желание зачать ребенка, беременности, связано для них с завершенным образом матери, с образом собственной матери. Для них большее значение, чем мужской пенис как физический орган, имеет материнский «фаллицизм» [Баиге-Рга§1ег, р. 139].
Однако клинический опыт показывает, что бессознательная мотивация к деторождению значительно более сложна и многогранна, в ней можно выделить следующие составляющие, причем приведенный ниже список не является исчерпывающим:
— передача своих генов потомству как основа иллюзии обмана смерти;
— подражание «прародителям»;
— доказательство собственной неповрежденной фертильности;
— продолжение линии преемственности поколений;
— репаративный мотив погашения старых долгов, благодарность за ранее проявленную щедрость, например, от родительских фигур;
— давление интернализованных родительских предписаний: их удовлетворение или, наоборот, восстание против них;
— желание стать «настоящим взрослым»;
— возвращение к незавершенным задачам собственного развития и попытка их решения;
— переход на новый этап развития, зрелости;
— переписывание истории, смена установки пассивности на активность;
— восстановление утраченной связи с некоторыми (часто ранними) аспектами своего «Я» через коммуникацию с плодом и ребенком;
— высвобождение прокреационных способностей в трансформационных процессах физической, телесной сферы;
— воплощение ранних инфантильных бессознательных фантазий;
— завершение незаконченного раннего горевания, прерванного по каким-либо причинам [ЯарЬае1-ЬеА', р. 28].
Мотивация к деторождению сложна и всегда полна амбивалентности, и эта амбивалентность проявляется на трех различных уровнях. Так, на уровне, наиболее приближенном к сознанию, мы хотим ребенка для того, чтобы соответствовать принятым в нашем обществе моделям поведения, эталону взрослого человека, потому что мы желаем быть похожими на других людей или соответствовать ожиданиям других. Так, женщина часто испытывает давление со стороны семьи и общества, транслирующих ей ожидания того, что она должна забеременеть и родить ребенка. Между тем имеются также веские причины не заводить ребенка. Ребенок будет ограничивать нашу свободу, будет требовать затрат: времени, сил и денег. Ребенок будет причиной многих тревог, он может стать сдерживающим фактором карьерного роста для многих современных женщин, принадлежащих культуре западного мира.
В своей концепции «предвосхищающей амбивалентности», амбивалентности по отношению к беременности, присутствующей в каждом из нас, Л. Федер, может быть,
несколько сгущая краски, пишет о, как правило, неосознаваемой фантазии детоубийства, предотвращения рождения ребенка, существующей вместе с желанием его иметь. Эта амбивалентность присутствует не только до зачатия, но и во время беременности, и после рождения ребенка. Разумеется, враждебный по отношению к ребенку компонент этой амбивалентности становится объектом защитных маневров, например вытеснения. По мнению Л. Федера, это оказывает влияние и на последующее развитие самого ребенка [p. 161-178]. Л. Федер полагает, что эта динамика имеет большое значение для генезиса эдипова комплекса. Он считает, допуская, может быть, чрезмерное обобщение, что неспособность супругов преодолеть эту двойственность является главным фактором возникновения ненависти и насилия в обществе вообще [Christie, Morgan, p. 67].
К возможным проявлениям амбивалентности на более глубоком уровне относятся следующие: неразрешенное горе, например в связи с выкидышем или прерыванием беременности; неудача в достижении того, что Э. Эриксон назвал «ге-неративностью» [generativity], которая противостоит застою на седьмой стадии психосоциального развития, стадии зрелости. Для реализации генеративности существуют разные пути: помимо зачатия и рождения ребенка это могут быть и работа специалистом в области ВРТ, и собственное творческое влияние на жизнь тех, с кем индивид вступает в каждодневное общение. Взрослый человек нуждается в том, чтобы быть нужным, быть ценным для кого-то другого. Интроспективный, поглощенный одной только своей персоной индивид, скорее всего, рискует оказаться в зоне застоя, и его эмоциональный мир ожидает опустошение. По Э. Эриксону, мы должны не только создать психическое пространство для ребенка, но и продолжать наше развитие как личности, чтобы достойно принять смерть. Может показаться парадоксальным, но и для «хорошего» продолжения рода, и «хорошей» смерти нам требуются сходные качества [Pawson, p. 52].
При достижении женщиной данной стадии, при достижении определенного уровня зрелости готовность родить ребенка начинает преобладать над всеми другими чувствами. На этом уровне психосоциального развития появляется не только способность брать на себя ответственность за собственную жизнь через разделение, индивидуализацию и обретение здорового чувства собственного «я», но и способность к глубокой близости с другим [Эриксон, с. 146-151]. Ф. Р. Лакс пишет, что материнство означает любящую надежность, сохранение доверия и веры ребенка, чуткое предвосхищение его потребностей, доступность для ребенка и, если необходимо, пренебрежение своими потребностями. Для этого необходимо осознание своих амбивалентных чувств и способность терпеть их и сдерживать. Кроме того, необходимо сочетание Эго-идеала хорошей материнской заботы с выполнением других своих потребностей и целей Эго [Lax, p. 2].
Однако у многих женщин (и мужчин), развитие идентичности которых размещено в «домене» профессиональной карьеры, появление чувства готовности к рождению и воспитанию собственного ребенка может существенно запаздывать вплоть до появления серьезного риска физиологических проблем во время беременности и родов.
Психоаналитическая концепция бесплодия
В эпоху «наивной» психоаналитической психосоматики 1940-1950-х гг. предпринимались попытки концептуализации простых «линейных» связей между соматическими синдромами и теми или иными аспектами психической динамики. Так, в рамках теории «психогенного бесплодия» в разное время разные авторы к причинам бесплодия относили бессознательные конфликты вокруг гендерной (глубинной и ролевой) идентичности, беременности, отвержение женской идентичности (идентификации с матерью), соперничество с членами семьи мужского пола, враждебность по отношению к инва-лидизированному/умершему брату, а также паттерны ненадежной, в том числе дезорганизованной, привязанности. Нельзя отрицать роли этих факторов в формировании амбивалентного отношения к материнству и в удерживании женщины от попыток деторождения, в проблеме бесплодия. Однако со временем диагноз психогенного бесплодия стал вызывать все больше и больше сомнений, так как все вышеперечисленные «психологические причины» бесплодия могут встречаться и в психической жизни женщин без проблем с зачатием. Многие женщины с серьезными психологическими и психиатрическими проблемами (например, женщины с диагнозом тяжелого расстройства личности) не имеют проблем с фертильностью, или эти проблемы связаны с приемом медицинских препаратов с побочным эффектом негативного влияния на функционирование репродуктивной системы. Р. Апфель и Р. Кейлор показали, что медико-психологические исследования не выявляют значимых различий по показателям эмоциональных и когнитивных нарушений между группами женщин с проблемами фертильности и без таковых [р. 89]. Проблема состоит в том, что данные, полученные в психоаналитической работе, раскрывают эмоциональную истину о конкретном пациенте и вряд ли могут быть переведены в плоскость статистически обоснованных выводов об этиологии того или иного расстройства, валидных для всех пациентов или, по крайней мере, для какой-либо диагностической группы. Таким образом, концепция «психогенного бесплодия» в настоящее время либо принимается с большими оговорками, либо признается своего рода эвфемизмом для «необъяснимого» или «загадочного бесплодия», т. е. бесплодия без понятной физической причины (которое в настоящее время все еще составляет значительную долю всех случаев бесплодия), и отвергается.
Тем не менее данная концепция все еще сохраняет свою притягательность, так как позволяет восполнить отсутствие достоверных знаний об этиологии многих форм бесплодия псевдонаучным знанием. Тенденция «психологической редукции» телесных феноменов (язва от невыраженной, проглоченной обиды, астма оттого что пациент не прокричал свой гнев, и т. д.) к гиперобобщению аналитических данных ставит под сомнение научную природу и практическую ценность аналитических форм знания. Это приводит к печальным последствиям. Так, многие люди, которые могли бы извлечь пользу, начав личный анализ, отказываются от этого проекта, став жертвами информационных кампаний, построенных на спекулятивных манипуляциях общественным мнением, в которых психоанализ представлен как нечто устаревшее и/или якобы опровергнутое современной наукой, не совместимое с научным знанием.
Участие в процедурах лечения бесплодия, казалось бы, является доказательством того, что желание иметь ребенка действительно существует. Однако ключевым моментом мотивации здесь может быть даже не страдание, и, возможно, даже не желание иметь ребенка, а потребность в действии. По согласованию со своим гинекологом женщина, страдающая от бесплодия, в наши дни может настаивать на соблюдении ее «права иметь ребенка», что ставит преграды на пути попыток понять динамические факторы ее выбора.
Бесплодие причиняет нарциссическую рану и порождает страстную потребность, которая должна быть удовлетворена любой ценой ради исцеления этой раны. Таким образом, это не столько желание иметь ребенка, которое должно быть удовлетворено, сколько решительное желание быть матерью, соответствовать идеальному образу матери, у которой нет недостатка ни в чем, матерью, сформировавшей общность мать - дитя, частью которой когда-то была женщина с бесплодием. Ее одолевают амбивалентные желания: она нуждается и в том, чтобы вырваться из этой общности, и в том, чтобы вновь обрести ее, самой став фаллической матерью, какой когда-то была ее мать.
В таких случаях в психическом мире пациентки превалирует отрицание, точнее, опровержение любого аффекта, страха или желания, которые не были экранированы идеалом Эго, и эта тенденция усиливается, когда бесплодие несет в себе смысл кастрации, дефицита или патологии, другими словами, когда оно усугубляет и без того невыносимую нарциссическую рану. Тогда преобладает не депрессивное страдание, а гнев, зависть, чувство несправедливости и бесправия, по крайней мере, на начальных этапах психотерапии или психоанализа.
Часто психический репрезентат своего ребенка - это не эдипальный ребенок, данный отцовской фигурой, ибо отец не справился с задачей разделения матери и дочери, поэтому играет лишь второстепенную роль. Связь с матерью преобладает и часто лежит в основе «сговора отрицания» матери и дочери. Единственно возможной матерью может быть только мать пациентки. Дочь пытается стать матерью, чтобы вырваться из этого сценария, но любой ребенок, которого она рожает, на психологическом уровне будет рожден материнской фигурой.
Вовлечение в терапевтический или аналитический процесс помогает им избавиться от депрессивного коллапса и отвращения к себе, вызванного их неспособностью зачать ребенка. Бесплодие - постыдное и скрываемое - часто воспринимается как недостаток, который они с огромным мужеством пытаются преодолеть. Эти пациентки подчиняются болезненным процедурам лечения с помощью ВРТ, которые являются длительными и изматывающими; вовлечение в спираль изощренных технологических манипуляций вряд ли принесет им понимание истинной природы желания иметь ребенка.
Психоаналитическая работа с пациентками с проблемами фертильности
В современном психоаналитическом подходе к проблемам прокреации преобладает, с одной стороны, признание того, что психоанализ может быть полезен в решении проблемы бесплодия и проблем, связанных с прохождением процедур вспомогатель-
ной прокреации, а с другой - отказ от идеи исключительности психодинамических факторов в этиологии бесплодия. Проблема бесплодия может вызвать у индивида психическое состояние, сравнимое с состоянием человека, страдающего смертельным заболеванием, таким как рак, тяжелая кардиопатия, аутоиммунный синдром, СПИД и т. д. Что может предложить психоанализ в таких случаях? Психоанализ (при его благоприятном течении) способствует улучшению функционирования психического аппарата, раскрывая доступ к фантазмам и фантазиям, к сновидческому мышлению [Ferro], что позволяет индивиду, проходящему анализ, постепенно отказаться от использования, или снизить степень вовлечения своего тела и поведенческих актов в механизмы «сброса» непереработанных психическим аппаратом протопсихических элементов или бета-элементов, согласно теории Биона [2008]. В некоторых случаях такие позитивные изменения психического функционирования предшествуют зачатию.
Среди психоаналитиков отсутствует единое мнение относительно пользы психоанализа для женщин с бесплодием, которые воспринимают и принимают психологический аспект этой проблемы и пытаются найти его разрешение через психологическую работу. Так, некоторые аналитики считают, что основным фактором так называемого психогенного бесплодия выступает психически не переработанный опыт ранней и резкой сепарации и/или утраты. Они убеждены, что работа в психодинамическом ключе с такой пациенткой и/или парой может стать важным фактором успеха применения ВРТ и психологической подготовкой к материнству.
Д. Пайнз отмечает, что большинство бесплодных женщин, с которыми она работала как психотерапевт и аналитик, имели трудные, конфликтные и разочаровывающие отношения со своими матерями [p. 562]. Многие из них сознательно или бессознательно презирали своих матерей и одновременно завидовали им, так как их матери, в отличие от них, как правило, легко и естественно зачинали и рожали детей. По мнению Д. Пайнз, для этих пациенток характерны глубокая нарциссическая травма и регрессия, при этом они испытывают неудовлетворенность своими сексуальными партнерами, подобно тому как когда-то чувствовали себя неудовлетворенными своими матерями. Бессознательно они, по-видимому, фиксированы на более ранней стадии своего женского развития, когда доминирует фантазия, что мать еще не разрешила им рожать собственных детей. Бессознательные отчаяние и зависть к своим матерям служит центральным мотивом все новых и новых попыток оплодотворения, несмотря на предыдущие неудачи. При этом другие сферы жизни этих женщин могут быть обеднены, так как все инвестиции, в том числе на уровне психики, направлены на исполнение желания забеременеть. Д. Пайнз высказывает довольно пессимистичный прогноз: признание своей неспособности к зачатию, которое позволило бы этим пациенткам оплакивать свои надежды и возобновлять жизнь, может оказаться для них трудновыполнимой задачей, требующей много времени, с риском того, что менопауза неизбежно положит конец этим надеждам.
Э. Велдон также пишет о рисках долгосрочной психоаналитической или психотерапевтической работы с такими пациентками. Психотерапевт, работающий в парадигме долгосрочной психодинамической психотерапии или психоанализа, часто, не отдавая
себе в этом отчет, может быть втянут в тайный сговор [2018, р. 62] на стороне негативной установки в отношении рождения ребенка, выступив в качестве «оппонента» подлинному желанию и здоровой мотивации иметь ребенка. Психодинамическая терапия и тем более психоанализ обычно требуют довольно продолжительного периода времени, за который в силу естественных биологических процессов, протекающих в женском организме, задача рождения ребенка станет крайне трудной, если не невозможной.
Специфика, обусловленная самими ВРТ, прохождением анализа или психоаналитической психотерапии женщиной, решившей прибегнуть к помощи ВРТ, состоит также в том, что врачи-репродуктологи становятся важными фигурами в интимных аспектах жизни пары, так как регулируют ее сексуальную жизнь, разрешая половой акт или отказывая в этом. Таким образом, в неосознаваемую картину супружеского ложа включены фигуры врача, медицинского персонала, участвующего в процедурах ВРТ. Таким образом, эмоциональная жизнь пары, чувству зрелости которой наносится урон, становится еще более сложной из-за осознаваемого или бессознательного регрессивного переноса не только на аналитика, но и на врача-репродуктолога (или врачей), как если бы он или они были могущественными родителями прошлого.
Дж. Регаццони отмечает влияние, которое оказывают на внутренний мир фантазии и чувств современные технологии [И^а/гош, р. 1158-1159]. Это влияние уже прослеживается при использовании тестов на беременность, когда «сжимается» внутреннее пространство, в котором могли бы произойти важные для эмоциональной жизни процессы в период неопределенности, прислушивания к телесным изменениям. Ультразвуковое сканирование предлагает объективный и объективирующий взгляд на «внутреннее пространство», которое когда-то было закрытым. Возможности, предоставляемые новыми технологиями, сокращают время для мечтаний (или ревери) о ребенке, заменяя сновидческое мышление о нем, доступное для женщин на протяжении веков, изображением реального ребенка на экране аппарата УЗИ. Важные для эмоциональной жизни, психического развития, а также участия в психическом развитии будущего ребенка фантазии, инфантильные сексуальные теории, области незнания уступают место объективирующему, якобы бессубъектному, взгляду, медицинской мысли, в которых доминируют категории внешней реальности, в том числе ее временные и пространственные аспекты. Дж. Регаццони не отрицает того, что встреча с ультразвуковым изображением эмбриона часто становится для супругов глубоким эмоциональным переживанием и облегчает раннее включение участия отца в ожидание ребенка и подготовку к его рождению. Впрочем, остается вопрос, обусловлено ли это раннее участие реальными потребностями в отношениях пары и отношениях с ребенком или же отражает некоторые процессы в современном социуме, направленные на нивелирование гендерных различий, различий между отцом и матерью? Так, одна из пациенток Дж. Регаццони как-то сказала на сеансе: «мы совершенно взаимозаменяемы», имея в виду себя и ее супруга. Но возможна ли в принципе и насколько необходима взаимозаменяемость матери и отца? Разве не евнухи были теми, кому в древние времена разрешалось сокращение дистанции и участие в интимной телесной жизни женщин, с тем чтобы контролировать их?
Другая пациентка Дж. Регаццони, забеременев, обратилась к Интернету в поисках информации о беременности, для того чтобы «сжать» пространство тревожного ожидания. Она нашла подробное медико-биологическое описание (она обладала научной степенью по биологии) того, что произойдет с ее телом в ближайшие несколько месяцев вынашивания ребенка. Это были подробные описания геморроя и выпадений, эзофагита и болезненной одышки, варикозного расширения вен и недержания мочи. Все это походило на описание своеобразного Via Crucis [Крестного Пути]. Во время аналитической сессии пациентка изложила все это с отстраненным выражением докладчика, выступающего на научной конференции. Аналитик была поражена отстраненностью и отсутствием какого-либо признака чувства в интонациях пациентки и сказала, что все это, наверное, могло напугать пациентку, после чего пациентка разрыдалась. Согласно постбионианскому взгляду на психику даже кошмар может предоставить представление, образы, которые помогают справиться с мучительным страхом -внутренней пустотой, отсутствием роста внутреннего знания.
Как и к другим проблемам пациентов, к проблеме бесплодия и ее решению с помощью процедур ВРТ в психоанализе принят нейтральный подход. Основная установка в психоанализе пациента с проблемами репродуктивной функции - исследование внутреннего мира без стремления добиться изменений в том или ином направлении.
Психоанализ не должен придавать «чудовищным жертвам», на которые готова пойти женщина ради зачатия и рождения ребенка, и самому акту «дарования жизни» статус некой абсолютной ценности. Психоанализ внутри своей теории и практики не должен формировать нормативное измерение, которого у него не было и не должно быть. Уже на начальном этапе развития психоанализа в фокусе его внимания находятся желания, фантазии и поступки человека, находящегося в процессе анализа, в том числе и те желания, которые превращаются в довлеющую и подавляющую другие устремления страсть. Эта установка должна быть сохранена и в отношении желания иметь ребенка. Если женщина готова принести столько жертв ради ребенка, то почему бы ей не разобраться с тем, чем этот ребенок (или идея собственного ребенка) стал для нее? Может быть, желаемый ребенок онтологически отличается от ребенка, которого пара желает произвести на свет. Может быть, он ближе к «высшему объекту» У Р. Биона? Зачатие и рождение может быть внутренне санкционировано, только если ожидаемому ребенку присвоен статус «высшего объекта», и в этом случае сама идея деторождения становится «высшей функцией» дарования жизни. Высший объект «навязывает "действие"; он во всех отношениях превосходит все прочие объекты, является самодостаточным и независимым от них» [Бион, 2020, с. 166]. «Высший объект» изменяет восприятие внутренней и внешней реальности, подобно тому как это происходит у женщин с анорексией с их «высшим объектом» - идеальной грудью.
У современных психоаналитиков возникают сложные вопросы при работе с пациентками (и пациентами), которые столкнулись с проблемой зачатия и вынашивания ребенка. Почему аналитики должны в каком-то смысле «предавать» пациентку, «поддерживать» ее на пути, способном привести к осложнениям, последствий которых мы полностью не знаем? Почему бы не помочь пациентам принять это очень болезненное
ограничение, это неустранимое нарушение, которое тем не менее является потенциальным источником плодотворного внутреннего развития? Почему бы не помочь им пройти через процесс горевания?
Какой матерью в переносе пациентки может стать аналитик, если он или она утрачивает позицию нейтральности и, пусть и молчаливо, поддерживает ее терпеливое следование сложной и рискованной процедуре и подчинение врачу, который в конечном счете будет руководить сексуальной жизнью пациентки (и часто - пары), подвергать ее часто унизительным процедурам обследования, обладая почти абсолютным контролем над ее телом и жизнью пары? Учитывая, что многие вспомогательные методы зачатия обладают глубоким сексуальным смыслом, о чем, в частности, свидетельствуют сновидения пациенток, не превратится ли аналитик в мать, закрывающую глаза на «внимание» отца к дочери, мать, которая недостаточно защищает дочь?
Особенности развития детей, рожденных с помощью ВРТ
З. Фрейд отмечает, что в препубертатный период дети создают самые разнообразные теории о зачатии и рождении. Инфантильное сексуальное исследование «...всегда проводится в одиночестве; оно означает первый шаг к самостоятельной ориентировке в мире.» [Фрейд, 2006б, с. 102]. Под влиянием психоаналитической теории в западной культуре утвердилось мнение, что детское любопытство, помимо прочего, направлено на то, что происходит за дверью родительской спальни. Дети возбуждены и обеспокоены появлением третьего лица на этой сцене, будь то они сами или кто-то другой. Постепенно в дополнение к эротическому аспекту у ребенка формируется представление о детородной функции родительского сексуального союза. Беспокойство, связанное с первичной сценой, со временем рассеивается, но никогда не исчезает и переносится во взрослую жизнь как в воспоминаниях о собственных родителях, так и в положении родителя своего ребенка.
Начиная с описания случая Вольфсманна-Панкеева [Фрейд, 2007а, с. 263-370] концепции первичной сцены в психоаналитической литературе отведено одно из центральных мест. З. Фрейд относит первичную сцену к первичным фантазиям, проводя параллель между ними и категориями философии, служащими переработке реального опыта. Ж. Лапланш считает первичную сцену сложным образованием, в котором присутствуют и фантазии, и переживание некоего реального события [с. 119-179]. Фантазия же, по Ж. Лапланшу, не произвольна, но является результатом культурной среды ребенка, которая предоставляет ему для расшифровки «загадочного послания» [Литвински, с. 42-55] первичной сцены некоторые «общекультурные... повествовательные схемы», такие, как миф об Эдипе. Они служат «связыванию и символизированию загадочных сообщений». В последние десятилетия растет понимание того, что способность ребенка к вербальному формированию символов структурируется и развивается путем разработки первичной сцены. Этот структурообразующий аспект фантазии о первичной сцене был разработан английским аналитиком Р. Бриттоном [р. 83-101]. Аналитик Д. Нидекен показала, что благодаря
позиции исключения в первичной сцене формируется не только внутренняя позиция «Я думаю», но и грамматические категории «субъект» и «объект», которым соответствуют главные персонажи первичной сцены [р. 665-683].
Факт участия донора в зачатии ребенка неизбежно станет действующим фактором бессознательной динамики, затрагивающей темы сексуальности, первичной сцены. У ребенка, рожденного с помощью ВРТ, в первичную сцену включена еще одна фигура - донор гамет. Одним из способов нивелировать это присутствие является попытка свести третьего или даже четвертого игрока на поле ВРТ к яйцеклетке и безликой доброй женщине, жертвующей свои яйцеклетки, или к сперме и к хорошим мужчинам, которые раздают свою сперму бездетным. Сюжет первичной сцены в бессознательном таких детей может включать мужчину и женщину, которые занимаются любовью, но не могут зачать ребенка; бесплодного мужчину с нарушенной генеративной потенцией. Это также могут быть истории о женщинах любящих, но не занимающихся сексом с мужчинами, о мужчинах, которые не занимаются сексом с женщинами, причем и те и другие желают иметь своих детей. Или история женщины, у которой нет мужчины, чтобы вместе с ним зачать ребенка.
Другим важным аспектом психосексуального развития является так называемый семейный роман. В работе 1909 г. «Семейный роман невротиков» З. Фрейд пишет: «Слишком часто возникают ситуации, когда ребенком пренебрегают или, по меньшей мере, когда он чувствует себя обойденным, когда видит, что любовь родителей не принадлежит ему полностью, но особенно когда сожалеет, что должен делить эту любовь с другими братьями и сестрами. Тогда ощущение того, что собственные симпатии не находят полного отклика, находит себе выход в идее, ...что ты - пасынок, падчерица или приемный ребенок. .Это только кажущиеся вероломство и неблагодарность; ибо при подробном изучении. этих фантазий - замены обоих родителей или только отца более величественными людьми - совершаешь открытие, что эти новые знатные родители ... наделены чертами, проистекающими из реальных воспоминаний о настоящих простых родителях, так что, собственно говоря, ребенок не устраняет, а возвеличивает отца. Более того, все стремление заменить настоящего отца более знатным - это лишь выражение тоски ребенка по утраченному счастливому времени, когда его отец казался ему самым благородным и самым сильным мужчиной, а мать - самой очаровательной и самой красивой женщиной» [2006а, с. 240-241].
Психоаналитик Д. Эренсафт считает, что в отличие от детей, зачатых через половой акт, дети, рожденные с помощью искусственного зачатия, сталкиваются с тремя специфическими для их развития задачами, связанными с особой историей их рождения: психологическая переработка факта уникальности происхождения, проблема принадлежности и формирование идентичности [2008, р. 3-23].
Первая задача развития ребенка, связанная с осознанием уникальности его происхождения, требует деликатного объяснения родителями этой истории. Традиционная история рождения к ним не относится. Они были зачаты не от сексуального союза между матерью и отцом, а в результате технологического процесса, сконструированного в соответствии с научно обоснованными рекомендациями. По определению секс
не был фактором их зачатия. Альтернативная формула зачатия с помощью ВРТ может гласить: «Ребенок зачат по желанию одного или двух человек и при содействии одного или нескольких людей, которые участвовали в зачатии или беременности матери не из сексуального желания, а исходя из коммерческого интереса или альтруистического мотива жертвования в использовании матки или гамет».
Вторая задача. Дети, рожденные с помощью ВРТ, должны сформировать свое чувство принадлежности. Их семейная матрица включает «постороннего», донора. Наконец, к семье принадлежат не только братья и сестры своей ближайшей семьи, но и те, кто рожден при участии тех же доноров, так сказать, сиблинги «дальней» семьи. Кто в этой матрице является их «настоящей» матерью или «настоящим» отцом? Как они связаны с братьями и сестрами в их «ближней» семье, которые также могли родиться от доноров или суррогатных матерей, или были усыновлены, или могут быть полноценными генетическими потомками обоих родителей? Как они связаны с другими отпрысками их доноров? Если речь идет о семье с двумя родителями, у детей может возникнуть генетическая асимметрия: оба родителя хотели их рождения, но только один из родителей генетически связан с ними. Если донор или суррогатная мать остаются анонимными, дети могут страдать от «генеалогической путаницы», заблокированного доступа к половине своего генетического наследия, что может повлиять не только на их чувство уникальности, но и на их чувство принадлежности.
Третья задача развития связана с формированием идентичности, в ходе которого должны быть учтены факты, связанные с рождением ребенка. По Э. Эриксону, четвертая стадия развития, стадия формирования идентичности и преодоления спутанности приходится на подростковый возраст, однако работа по формированию идентичности начинается задолго до полового созревания. В западной культуре считается, что знание своих генетических корней является неотъемлемой частью формирования идентичности и дети, у которых есть проблемы с установлением связи со своим генетическим наследием, могут столкнуться с серьезными трудностями на этом пути.
Однако необходимо отметить, что отсутствуют эмпирические данные, свидетельствующие о большей степени спутанности идентичности у детей, которые были рождены с помощью ВРТ по сравнению с детьми, зачатыми без применения ВРТ. Между тем в описанных случаях пациентов, рожденных с помощью ВРТ, часто встречаются свидетельства о чувстве «недостающего фрагмента», которого не хватает для построения целостного образа самого себя, под которым понимается открытая целостность, с точки зрения недостаточности и перцептивной «дефектности». Дети могут не только ощущать себя лишенными индивидуальности, но их может одолевать, подобно приемным детям, мысль: «Меня бросили». Эти детские теории не всегда легко скорректировать. Бессознательные следы таких теорий можно обнаружить в более поздних подростковых битвах за идентичность.
Подростки, страстно отделяясь от своих родителей, одновременно используют их как зеркало, исследуя то, что в них есть от родителей, что сделало их такими, какие они есть. Эта работа совершается на психическом и телесном уровне. Подростки формируют более сложное понимание генетического вклада в развитие своей личности.
Если у родителя отсутствует генетическая связь с ребенком, он не может или может, но с существенными ограничениями выполнять эту функцию зеркального отражения. Тогда ребенку придется искать отражения у кого-то еще. Стремление установить свое взрослое «Я» может привести подростков к поиску своего донора или суррогатной матери.
Важным аспектом третьей задачи развития - формирования идентичности -является так называемый семейный роман, который должен быть отделен от семейных фантазий. Семейные фантазии - это групповой опыт, «семейный роман» - это сольное исполнение. В сюжете традиционного «семейного романа» ребенок латентного возраста начинает фантазировать о другой семье, к которой он якобы принадлежал. В случае детей, рожденных с помощью ВРТ, идее воображаемого родителя может соответствовать некая реальность, тогда как у детей, зачатых без помощи ВРТ, фигура воображаемого родителя всецело принадлежит области фантазии. Аналогично тому как усыновленный ребенок часто отводит биологическим родителям ключевую роль в семейном романе, ребенок в семье с искусственным зачатием может создать в своем воображении замечательного донора или суррогатную мать, которая подарила ему жизнь и половину ее генетического состава и может когда-нибудь появиться на сцене, чтобы потребовать своего давно потерянного ребенка. Приятный мужчина (милая женщина), которые так щедро отдали сперму (яйцеклетку), в фантазии ребенка могут легко превратиться в богатого могущественного (и плодовитого) «короля» («королеву») или, ближе к отечественным реалиям настоящего времени, олигархическую пару, которые принесут ребенку богатство и славу.
Заключение
Наша психика не успевает за техническим прогрессом: мы не успеваем психически перерабатывать то, что в нашу жизнь привносят технологии. Конечно, это справедливо и по отношению к новым медицинским технологиям, с помощью которых становится возможным преодоление естественных возрастных ограничений и патологии репродуктивной системы человека. С одной стороны, репродуктивные технологии, достигшие в наши дни небывалых успехов, позволяют многим бездетным супружеским парам решить острую проблему бесплодия. Однако, как говорят, медаль имеет и обратную сторону. Согласно данным аналитического наблюдения пациенток, вовлеченных в процедуры ВРТ, практики трансплантации эмбриональных тканей и генетического донорства нагружены реляционными смыслами и могут активировать или реактивировать бессознательные фантазии, например: 1) фантазии о браке на троих, на четверых и т. д.; 2) глубокие бессознательные архаичные фантазии всемогущества, отвергающего ограничения, налагаемые опытом прохождения эди-пальной фазы, открывающего шлюзы психотическому функционированию психики; 3) нарушение схемы генеалогической преемственности: их «ментальные репрезентации» перекликаются с мотивами «разборки» и «повторным зачатием» человека после смерти в «примитивных» культурах. Далее, практики ВРТ могут создавать почву
для высвобождения психосексуальных отклонений, объектом которых у женщин, по Е. Велдон, служит собственное тело [1988/2004, р. 5-6], вносить искажения в схему генеалогической преемственности, а «ментальные репрезентации» этих практик перекликаются с мотивами «разборки» и «повторного зачатия» человека после смерти, например, в культурах Меланезии.
Неудача применения ВРТ может причинить невыносимую боль, переживание утраты и ретравматизацию, но она также содержит потенциал для трансформирующего и преодолевающего барьеры смыслообразования, появления чего-то нового. Телесной сфере присуща субъектность, в ней возникают желания, она содержит особые знания, поэтому преодоление диссоциации тела может способствовать осознанному, рефлексивному принятию решений, основанных на множественных, гетерогенных моделях будущего.
Важным аспектом психоаналитической позиции является сохранение нейтральности. Основная установка в психоанализе пациента с проблемами репродуктивной функции - исследовать внутренний мир, не поддаваясь furor curandi - чрезмерному терапевтическому рвению, стремлению добиться «исцеления» любой ценой.
Психоанализ не должен придавать самому акту «дарования жизни» статус некой абсолютной ценности, оправдывающей «чудовищные жертвы», на которые готова пойти женщина ради зачатия и рождения ребенка. Психоанализ внутри своей теории и практики не должен формировать нормативное измерение, которого у него не было и не должно быть.
Пространство психоанализа открывает возможность для деконструкции «ре-про-футуризма» биомедицины с его удушающей монотонной темпоральностью через переработку и трансформацию представлений о здоровье и счастье, работу скорби и переосмысление утраты. Благодаря этому становится возможным возвращение образа вариативного будущего, который отличается от сверхдетерминированного образа будущего «репро-футуризма» ВРТ.
При психоаналитической работе с пациентками с бесплодием, с теми из них, кто решил прибегнуть к помощи процедур ВРТ, должны учитываться не только специфика внутренней динамики пациентки с проблемами фертильности, но и контексты ее взаимодействия с медицинским персоналом при диагностике ее состояния и прохождении процедур ВРТ, а также более общий социально-экономический контекст современного общества, для того чтобы избежать заключения с бессознательным пациентки своего рода перверсного пакта.
Задачи, которые дети, рожденные благодаря ВРТ, будут решать на пути своего психосексуального и психосоциального развития, отличаются от таковых у детей, рожденных в сексуальном союзе родителей в «нуклеарной» семье. Знания об этих особенностях развития и стратегиях поведения родителей необходимо передавать родителям этих детей в психообразовательных интервенциях. О них необходимо помнить при психотерапевтической работе с такими детьми и с семейными парами, которые обязаны ВРТ появлением у них ребенка.
Список литературы
Бергсон А. Опыт о непосредственных данных сознания. Материя и память / Собр. соч. в 4-х т. Т. 1. М.: Московский клуб. 1992. 336 с.
Бион У. Р. Научение через опыт переживания / Пер. с англ. А. Шуткова. М.: Коги-то-Центр, 2008. 128 с.
Бион У. Р. Трансформации / Пер. с англ. А. Шуткова. М.: Гелсина Станкевич, 2020. 232 с. Бион У Р. Элементы психоанализа / Пер. с англ. А. Шуткова. М.: Когито-Центр, 2009. 127 с.
Исупова О., Белянин А., Гусарева А. ВРТ - современность в помощь традициям // Демоскоп Weekly. 2014. № 615/616. URL: http://www.demoscope.ru/weekly/2014/0615/ demoscope615.pdf (дата обращения: 24.03.2022).
Лапланш Ж. Жизнь и смерть в психоанализе / Пер. с фр. Ю. В. Быстрова. СПб.: Владимир Даль, 2011. 376 с.
Литвински В. М. На пороге новой антропологии // Лапланш Ж. Жизнь и смерть в психоанализе. СПб.: Владимир Даль, 2011. С. 5-56.
Тайсон Ф. Психоаналитические теории развития / Ф. Тайсон, Р. Л. Тайсон. Пер. с англ. А. М. Боковикова. М.: Когито-Центр, 2006. 407 с.
Фрейд З. Семейный роман невротиков // Фрейд З. Психологические сочинения. М.: Фирма СТД, 2006а. С. 237-242.
Фрейд З. Три очерка по теории сексуальности // Фрейд З. Сексуальная жизнь / Пер. с нем. А. М. Боковикова, М.: Фирма СТД, 2006б. С. 37-146.
Фрейд З. Фетишизм // Фрейд З. Психология бессознательного / Пер. с нем. А. М. Боко-викова, М.: Фирма СТД, 2006в. С. 405-414.
Фрейд З. Из истории одного инфантильного невроза. Вольфсманн // Фрейд З. Знаменитые случаи из практики / Пер. с нем. А. М. Боковикова. М.: СТД, 2007а. С. 263-370. Фрейд З. Неудовлетворенность культурой // Фрейд З. Вопросы общества. Происхождение религии / Пер. с нем. А. М. Боковикова. М.: Фирма СТД, 2007б. С. 191-270. Фуко М. Политическая технология индивидов // Фуко М. Интеллектуалы и власть: избранные политические статьи, выступления и интервью. Ч. 1. М.: Праксис, 2002. С. 360-382.
Элленбергер Г. Ф. Открытие бессознательного Т. 1. История и эволюция динамической психиатрии. От первобытных времен до психологического анализа / Пер. с англ. под ред. В. В. Зеленского. М.: Акад. проект, 2018. 550 с.
Эриксон Э. Идентичность: юность и кризис / Пер. с англ. М.: Издат. группа «Прогресс», 1996. 344 с.
Этвуд М. Рассказ Служанки. / Пер. с англ. А. Грызуновой. М.: ЭКСМО, 2021. 352 с. Apfel R. J., Keylo R. G. Psychoanalysis and infertility: Myths and realities international // J. of Psycho-Anal. 2002. V. 83. № 1. P. 85-104. DOI: http://doi.org/10.1516/4089-JBCW-YNT8-QTCM.
Blanck-Cereijido F. The parents, the baby, and the high-tech stork // Motherhood in the twenty-first century / Ed. by A. M. Alizade N. Y.: Routledge, 2018. P. 109-118.
Britton R. The missing link: Parental sexuality in the Oedipus complex // Britton R., Feldman M., O'Shaughnessy E. (Eds.) The Oedipus Complex Today: Clinical Implications. London: Karnac Books. 1989. P. 83-101.
Christie G., Morgan A. Love, hate and the generative couple // Inconceivable conceptions: Psychological aspects of infertility and reproductive technology / Ed. by J. Haynes, J. Miller. Hove; N. Y.: Brunner-Routledge. 2003. P. 65-76.
Edwards J. Technologies of procreation: Kinship in the age of assisted conception. 2nd ed. / J. Edwards, S. Franklin, E. Hirsch, F. Price, M. Strathern. L.: Routledge, 1999. 252 p. Ehrensaft D. Alternatives to the Stork fatherhood fantasies in donor insemination families // Studies Gender Sexuality. 2000. V. 1, № 4. P. 371-397. DOI: 10.1080/15240650109349165. Ehrensaft D. When baby makes three or four or more: Attachment, individuation, and identity in assisted-conception families // Psychoanal. Study Child. 2008. V. 63. P. 3-23. Ehrensaft D. Motherhood in a fertile new world // Motherhood in the twenty-first century / Ed by A. M. Alizade. N. Y.: Routledge, 2018. P. 24-34.
Faure-Pragier S. New methods of conception and the practice of psychoanalysis // Motherhood in the twenty-first century / Ed by A. M. Alizade. N. Y.: Routledge, 2018. P. 172-186. Feder L. Preconceptive ambivalence and external reality // Intern. J. Psychoanal. 1980. V. 61. P. 161-178.
Ferro A. Torments of the soul: Psychoanalytic transformations in dreaming and narration. L.; N. Y.: Routledge, 2015. 225 p.
Gentile K. The business of being made - exploring the production of temporalities in assisted reproductive technologies // Studies Gender Sexuality. 2013. V. 14. № 4. P. 255-276. DOI: 10.1080/15240657.2013.848318.
Goldberg P. Body-mind dissociation, altered states, and alter worlds // J. Amer. Psychoanal. Assoc. 2020. V. 68. № 5. P. 769-806. https://doi.org/10.1177/0003065120968422 (дата обращения 20.03.2022).
Greer G. Afterword // Inconceivable conceptions: Psychological aspects of infertility and reproductive technology / Ed. by J. Haynes, J. Miller. Hove; N. Y: Brunner-Routledge. 2003. P. 156-163.
Haynes J. Women's work // Inconceivable conceptions: Psychological aspects of infertility and reproductive technology / J. Haynes, J. Miller. Hove; N. Y: Brunner-Routledge. 2003. P. 108-
Konrad M. Gifts of life in absentia: Regenerative fertility and the puzzle of the «missing genetrix» // Inconceivable conceptions: Psychological aspects of infertility and reproductive technology / J. Haynes, J. Miller. Hove; N. Y: Brunner-Routledge, 2003. P. 90-107. Lax F. R. Motherhood is unending // Motherhood in the twenty-first century / Ed by A. M. Alizade. N. Y: Routledge, 2018. P. 1-10.
Layton L. Irrational exuberance: Neoliberal subjectivity and the perversion of truth // Subjectivity. 2010. V. 3. P. 303-322. http://doi.org/10.1057/sub.2010.14 (дата обращения 20.03.2022).
Levaque C. Margaret Atwood and assisted reproduction: From fantasy to reality // Psychoanal. Inquiry. 2017. V. 37. №. 8. P. 525-529. DOI: 10.1080/07351690.2017.1373565.
Leve M. Reproductive bodies and bits: Exploring dilemmas of egg donation under neoliberalism // Studies Gender Sexuality. 2013. V. 14. № 4. P. 277-288. http://doi.org/10.108 0/15240657.2013.848319 (дата обращения 20.03.2022).
Mann M. Psychoanalytic understanding of repeated in-vitro fertilization trials, failures, and repetition compulsion // Reproductive System Sexual Disorders: Current Res. 2014. V. 3. № 3. 1000140. DOI: 10.4172/2161-038X.1000140.
Niedecken D. The primal scene and symbol formation // Intern. J. Psychoanal. 2016. V. 97. №. 3. P. 665-683. https://doi.org/10.1111/1745-8315.12342 (дата обращения 13.03.2022). Pawson M. The battle with mortality and the urge to procreate // Inconceivable conceptions: Psychological aspects of infertility and reproductive technology / J. Haynes, J. Miller. Hove; N. Y: Brunner-Routledge. 2003. P. 46-55.
Pines D. Emotional Aspects of infertility and its remedies // Intern. J. Psycho-Analysis. 1990. V. 71. P. 561-568.
Raphael-Leff J. Eros and ART // Inconceivable conceptions: Psychological aspects of infertility and reproductive technology / J. Haynes, J. Miller. Hove; N. Y: Brunner-Routledge, 2003. P. 25-35.
Regazzoni G. G. On procreating today // Intern. J. of Psycho-Analysis. 2012. V. 93. № 5. P. 11531173. http://doi.org/10.1111/j.1745-8315.2012.00640.x (дата обращения 20.03.2022). Strathern A. Death as exchange: Two Melanesian cases // Mortality and immortality: The anthropology and archaeology of death / Ed. by S. C. Humphreys, H. King. L.: Academic Press, 1981. P. 175-204.
Tyler I. Pregnant beauty: Maternal femininities under neoliberalism // New femininities: Postfeminism, neoliberalism and subjectivity / Ed by R. Gill, C. Scharff. L.: Palgrave Macmillan. 2011. P. 21-36.
Welldon E. V. Mother, Madonna, whore: The idealization and denigration of motherhood. L.: Karnac Books. 1988/2004. 179 p.
Welldon E. V. Why do you want to have a child? // Motherhood in the twenty-first century / Ed by A. M. Alizade. N. Y: Routledge, 2018. P. 56-67.
Всеволод Александрович Агарков - кандидат психологических наук, ORCID http://orcid.org/0000-0002-6405-744X, web: http://www.ipras.ru/cntnt/rus/dop_dokume/minisajty_/ agarkov-vsevolod-aleksandrovich.html
Vsevolod A. Agarkov - PhD psychological sciences, ORCID http://orcid.org/0000-0002-6405-744X, web: http://www.ipras.ru/cntnt/rus/dop_dokume/minisajty_/ agarkov-vsevolod-aleksandrovich.html
