CC BY
93
УДК 821.161.1. 09 «1992/...»
ББК 83.3 (2=Рус) 6
Ю 85
Юрьев Д. Ю.
Аспирант кафедры зарубежной литературы и сравнительного кулътуроведе-ния Кубанского государственного университета, e-mail: medeevist@gmail.com
Псевдодокументальное начало в сборнике рассказов Михаила Елизарова «Кубики»
(Рецензирована)
Аннотация:
Рассмотрена специфика произведений Михаила Елизарова, вошедших в сборник «Кубики», с целью выявления художественных приемов, актуальных как для понимания идейного уровня конкретных текстов, так и для творчества писателя в целом. Применяется комплексная методика, включающая различные подходы к филологическому анализу. В рамках системного подхода используются структурный, историко-литературный методы, приемы литературно-критической интерпретации текстов. Стремление к фактографичное™, максимальной достоверности в изображении действительности формируют особую структуру рассказов Елизарова, имитирующих человеческий документ - протокол допроса, криминальную хронику, репортаж, автобиографию, отчет, свидетельские показания. Отмечается, что псевдодокументальное начало этих произведений необходимо для реализации авторской стратегии: отказ от прямого дидактизма как попытка «разбудить» сознание современника. Доказано, что формированию читательской оценки способствует «офтальмологический код» книги, определяющий философский подтекст произведений. С ним напрямую связана значимость заголовочного комплекса: неприятие автором идеи игры, манипуляции человеческим сознанием не только на бытовом, но и на идеологическом, государственном уровнях. Научная значимость и актуальность проделанной работы определены ее новаторским характером, так как проза Михаила Елизарова еще не получила объективной оценки в современном литературоведении. Проведена самостоятельная работа по анализу художественного материала, суммированы его критические оценки. Практическая значимость исследования заключается в возможности использования его результатов в составлении учебных курсов, посвященных истории современной русской литературы, и при дальнейшем изучении творчества Михаила Елизарова.
Ключевые слова:
Рассказ, заголовочный комплекс, псевдодокументальное начало, мораль, философский подтекст.
Yuryev D.Yu.
Post-graduate Student of Department of Foreign Literature and Comparative Cultural Studies, Kuban State University, e-mail: medeevist@gmail.com
The pseudo-documentary aspect in the collection of stories «Box of Bricks» by Mikhail Elizarov
Abstract:
Specificity of the works of Mikhail Elizarov in the collection «Box of Bricks» is examined for the purpose of identifying the artistic techniques which are relevant for understanding of ideological level of concrete texts and creativity of the writer in general. Various approaches to the philological analysis are applied. Within system approach we used structural, historical and literary methods and techniques of literary and critical interpretation of texts. Aspiration to a factual account and the maximum reliability in showing reality shapes special structure of Elizarov's stories imitating the human document: the protocol of interrogation, the criminal chronicle, the reporting, the autobiography, the report or testimony. The pseudo-documentary principle of these works is needed to implement the author's strategy: refusal of direct didacticism as attempt «to wake» contemporary's consciousness. It is proved that formation of a reader's assessment is promoted by the «ophthalmologic code» of the book defining philosophical implication of works. The importance of a heading complex is directly connected with this: the author rejects the idea of game and manipulation with human consciousness not only at household, but also at the ideological and state levels. The scientific importance and relevance of the present work are defined by its innovative character since Mikhail Elizarov's prose has not received an objective assessment in modern literary criticism yet. Independent work on the analysis of art material is carried out and its critical evaluations are summarized. The practical importance of research lies in possibility of using its results in drawing up the training courses dedicated to history of Russian modern literature and further studying creativity of Mikhail Elizarov.
Keywords:
Story, heading complex, pseudo-documentary aspect, morals, philosophical implication.
По мнению Михаила Елизарова, рассказ - оптимальная единица, позволяющая составить представление об истинном таланте писателя. В постмодернистской литературе под влиянием культурных и социальных дискурсов эта жанровая форма обретает новые художественные особенности. Клиповое сознание, активность социальных сетей, графическая фиксация жизни через Инстаграм (фотодневник) отражают особенность познания и восприятия жизни современным человеком через небольшие по объему тексто-визуальные ряды. Хэштег-кар-тинка-комментарий - стандартная композиция онлайн-разговора, привычная для пользователя сети Интернет. Это стало своеобразным «знаком эволюции» читающей публики, которая демонстрирует факт, что «способна, каков бы ни был ее интеллектуальный уровень, воспринимать иные формы рассказа, отличные от линейного» [1:318].
Актуальность блога, онлайн-дневника (ЖЖ) свидетельствует, что массовый читатель проводит большую часть свободного времени в виртуальном пространстве и отдает предпочтение литературе нон-фикшн. Художественная словесность, как и во все времена, чутко прислушивается к голосу современности, оставаясь при этом литературой-фикшн. Следуя логике Бахтина, писатель должен уяснить главный принцип творчества: «Искусство и жизнь не одно, но должны стать во мне единым, в единстве моей ответственности» [2: 8]. Фактографичность прозы, ее исповедальность и очерковый характер, документализм, техника verbatim, авто- и псевдобиографизм - важные черты многих современных эпических текстов, различающихся по объему и жанровому регистру. Не являются исключением и рассказы Елизарова, в частности, вошедшие в сборник под названием «Кубики».
Смысловая значимость заголовоч-
ного комплекса - одна из концептуальных особенностей произведений Михаила Елизарова. Мотив игры (кубики), развивающей пространственное воображение, порождает идею конструирования, лежащую в основе циклизации книги - построение фабул из однотипных ситуаций: одержимость навязчивыми идеями, убийство кухонным ножом, насилие, смерть. «У меня в детстве было увлечение, - признается автор, - я брал бумагу, рисовал какие-то каракули, а потом крутил лист до тех пор, пока в этих характерах не проступало какое-то лицо, фигура, зверь. И потом его дорисовывал. Из хаоса сам собой рождался смысл. Так и с книгой. Я не всегда анализирую, что получается, - просто делаю, и поразительным образом возникает какая-то прочная конструкция, так что паз в паз попадает» [3]. С другой стороны, детские кубики с буквами обучают чтению, поэтому авторский посыл человечеству - «самому прочитать» текст, дать возможность самостоятельно оценить сюжетную коллизию, сформулировать собственную точку зрения. «В "Кубиках" я старался выдержать ту нейтральную ноту, взятую с первого рассказа, - только картинка события без авторской оценки. Мне было важно, чтобы человек сам решал, как ему относиться к изображенному событию. Одним словом, я не хотел закладывать в книгу свою мораль» [3]. Развитию этой понятийной «оптики», личной точки зрения у читателя способствует «офтальмологический код» книги. Герой рассказа «Естествоиспытатель» Шеврыгин, страдающий паталогической ревностью, лишает жену зрения, чтобы над ней «не посмеивались за глаза». Осужденный на пять лет, он пишет супруге нежные письма, «настаивая, что не он, а «слепая ревность» оставила ее без глаз» [4: 28]. Герой просит забыть все, что было, и со смехом добавляет: «Кто старое помянет» [4: 28]. Подразумеваемое продолжение пословицы свидетельствует об отсутствии чувства рас-
каяния и сострадания не только в вымышленном мире персонажей «Кубиков», но и в реальной жизни их прототипов. Это «особая раса», замечает Елизаров, городская цивилизация - «люди метро, окраин, подвалов, рынков» [3]. Жителем такой окраины является водитель грузовика Андрей Малышев, «третий муж у своей жены» (рассказ «Украденные глаза»). Лишение собственного голоса и права на личное мнение в семье тещи и тестя происходит через колдовское действо - «поедание холодца». «Когда холодец мои глаза выдавил, я перестал видеть, - рассказывает Малышеву второй муж Агеев. - С того момента пустой сделался и слепой. И вроде как души у меня нет <.. .> Эхо прежней личности» [4: 143-144].
Манипуляция сознанием на бытовом, идеологическом, государственном уровнях и страшные ее последствия - одна из магистральных тем творчества Михаила Елизарова. Своеобразную интерпретацию она получает в рассказе «Ясные, светлые». Агент по снабжению Григорий Сафронов возвращается домой из командировки, «а до того он провел мучительную ночь в окраинной дешевой гостинице с рыжей капающей из крана водой, раздирающей слух на части» [4: 183]. Разговор в купе рождает в нем смутное чувство тревоги, а монолог попутчика предваряет трагические события сюжета: «Хочу думать и не могу <...> А раньше любил мысли, раз уж пришла в голову - милости просим, так и быть, побуду философом. А мысль - хлоп в кисель, и радости нет, только скупое понимание бытия... Хочу ответить и не могу, кто-то другой за меня ответил. Душа заболит или сердце - это не мои чувства, не моя боль. Ведь я сам пустой, будто ящик: что в меня положишь, то я и есть. Чьи-то слова залетели, отразились от пустой головы и вылетели. Не могу вспоминать, за меня помнят. Умею лишь подражать» [4: 184].
Галлюцинации, погружение в сон, украденные метафорические «глаза» ли-
шают героя способности к самоидентификации: «Это просто зрение! - ворчит старик. - А глаза - умственная оптика! Без них ты видишь безмозгло и что попало!» [4: 192]. Чтобы существовать физически, являясь при этом духовным инвалидом, Сафронову, как гоголевскому Хоме Бруту из повести «Вий», до конца жизни придется крутить головой, чтобы «не зацепиться зрением» за точку. Когда эта страшная метафизическая эмблема обретает реальное воплощение (нарисована углем на стене гаража), герой «намертво прилипает к ней взглядом» [4: 200]. Обреченный на «бездумное» существование, зачарованный чужой «точкой зрения», герой рассказа утрачивает навсегда «ясность» мысли, а вместе с ней, и самого себя.
Удивительно, что критики зачастую игнорируют глубину философского подтекста книг Елизарова, концентрируя внимание только на сценах насилия и убийства. «После "Кубиков" сильно хочется помыть руки <...> Путеводитель по злу», - констатирует Лев Пирогов [5]. Героям вынесен однозначный диагноз
- «уроды», социопаты, «ущербные существа», инфернальный мир, в котором есть только «сумасшествие, маниакальность, изнасилование, пьянство, колдовство, черная магия, смерть» [5]. «Они думают,
- рассуждает Елизаров, - что я не ужасаюсь, не осуждаю, стало быть, смакую все эти мерзости» [3]. Физиологическая достоверность боли, страдания, жестокости достигается через необычную форму рассказов - псевдодокумент: протокол с места происшествия («Нерж»), свидетельские показания («Дзон»), чистосердечное признание («Импотенция»), Прорисовывая ситуацию через ее восприятие разными людьми, писатель оттеняет свойства человеческого характера, непостижимым образом сочетающиеся в одной личности: психическая неполноценность и способность к философской аналитике, любовь к чистоте и склонность к насилию, уме-
ние дружить и потребность убивать, алчность и жертвенность, нежность к ребенку и потакание его зверствам.
Речь каждого персонажа настолько индивидуализирована, что в каждой фразе можно «прочувствовать» даже ее интонацию. «Заговоривший сам по себе» [6: 71] герой получил право использовать ненормативную лексику, прерывать, когда вздумается, свой рассказ, предаваться воспоминаниям или рассуждениям на отвлеченную тему. Иногда повествование начинает напоминать криминальную хронику, газетную публикацию, информативный блок, телерепортаж. Создается впечатление, что в этом фактографичном тексте автор «отсутствует» априори, он - монтажер, «нарезающий» и «склеивающий» картинки жизни, фрагменты судеб, кровавые кадры человеческих трагедий. Однако Елизаров неоднократно подчеркивал погруженность в исследуемый материал, понимание фактуры: «Я знаю, что это происходит и как это выглядит. Можно сказать, что я это видел, при этом не присутствуя» [3].
Детство и юность автора, совпавшие со сломом советской государственной системы, трудный путь через «лихие» девяностые годы, материальное и духовное обнищание нашли своеобразное художественное преломление во всех произведениях прозаика, обретая биографические черты. Решение сложной писательской задачи лежит на грани вымысла и реальности, а в текстах зачастую незримо присутствует «фрагментарная автобиография автора, которая находится на периферии сюжета, в то время как сам автор выступает в качестве главного нарратора и второстепенного персонажа» [7: 192]. Отказываясь от прямой морализации, Елизаров создает биографию целого поколения - отвергнутого, потерянного в новых экономических и политических реалиях, отчаявшегося, утратившего веру и человечность. Не отделяя от него свою собственную судьбу, писатель готов разделить с
современником ответственность за моно- зом, «документально зафиксированные»
полию бездуховности и зла. Автор «Куби- сцены быта в рассказах Елизарова - это
ков» - словно беспристрастный летопи- еще и индивидуальная попытка осмысле-
сец эпохи, дать оценку которой предсто- ния бытия и мира, каким мы его «сотворя-
ит следующим поколениям. Таким обра- ем» изо дня в день.
Примечания:
1. Jeanne-Marie Clerc. Ou en est le parallèle entere cinéma et littérature? // Klincksieck: Revue de littérature comparée. 2001/2. N 298. P. 317-326.
2. Бахтин M.M. Эстетика словесного творчества. M., 1986. 423 с.
3. Елизаров M. Ущербные существа - это особая раса. URL: http://www.ng.ru/ person/2009-05-21/2_elizarov.html
4. Елизаров М. Кубики: рассказы. М.: Ад Маргинем Пресс, 2008. 224 с.
5. Пирогов JI. Из-под круч // Литературная газета. 2008. 15 окт.
6. Местергази Е.Г. Литература нон-фикшн/non-fiction: экспериментальная энциклопедия. Русская версия. М.: Совпадение, 2007. 327 с.
7. Черкашина Т.Ю. Мемуарная литература: синтез мемуарного и автобиографического начал // Вестник Адыгейского государственного университета. Сер. Филология и искусствоведение. Майкоп, 2014. Вып. 1 (134). С. 190- 194.
References:
1. Jeanne-Marie Clerc. Ou en est le parallèle entere cinéma et littérature? // Klincksieck: Revue de littérature comparée. 2001/2. N 298. P. 317-326.
2. Bakhtin M.M. Aesthetics of verbal art. M., 1986. 423 pp.
3. ElizarovM.Flawedbeingsisaspecialrace.URL:http://www.ng.ru/person/2009-05-21/2_ elizarov.html
4. Elizarov M. Small cubes: stories. M.: Ad Marginem Press, 2008. 224 pp.
5. Pirogov L. From under the steeps // Literaturnaya gazeta. October, 15. 2008.
6. Mestergazi E.G. Non-fiction literature: an experimental Encyclopedia. The Russian version. M.: Sovpadenie, 2007. 327 pp.
7. Cherkashina T.Yu. The memoirs literature: synthesis of memoirs and autobiographical constituents // Bulletin of Adyghe State University. Ser. Philology and the Arts. Maikop, 2014. Issue 1 (134). 240 pp.
