CC BY
151
УДК 94 (470+571)
О. Е. Шевнина
ПРОВИНЦИАЛЬНОЕ ДВОРЯНСТВО: СТЕРЕОТИПЫ МЫШЛЕНИЯ И ОБРАЗ ДЕЙСТВИЙ (НА ПРИМЕРЕ ВЫСШЕГО СОСЛОВИЯ СРЕДНЕГО ПОВОЛЖЬЯ КОНЦА 1850-х - 1870-х гг.)
Аннотация. В статье рассматривается облик провинциального дворянства Пензенской, Самарской и Симбирской губерний конца 1850-х - 1870 х гг., эволюция его экономического, правового, политического статуса, влияние данных характеристик на менталитет высшего сословия, пути его адаптации в рамках российской модернизации.
Ключевые слова: дворянство, модернизация, экономическое положение, правовой статус, корпоративная организация, менталитет, эволюция.
Abstract. There is a look to the provincial nobility of Penza, Samara and Simbirsk provinces of the end of 1850th - 1870th in the article, it includes its evolution of economic, legal, political statuses, influence of these descriptions on mentality of the nobility, ways of his adaptations within the framework of Russian modernization.
Keywords: nobility, modernization, economic position, legal status, corporate organization, mentality evolution.
Современные социально-гуманитарные исследования ориентированы на рассмотрение психики и личности человека в макро- и микровремени. Предметом исторической психологии является изучение психологического склада отдельных исторических эпох. При этом психология выступает как теоретический фундамент всех знаний о человеке и обществе, а история располагает эмпирическим материалом для анализа. Опыт подобного сотрудничества полезен для изучения эволюции социального мировоззрения в кризисные периоды и периоды масштабных модернизаций - их потенциальных способов воздействия и последствий влияния на общество. Таким образом, социокультурный анализ основан на признании психологического фактора как равноценного в исторической системе.
В основе данного исследования - психологический облик провинциального дворянства в контексте меняющейся конкретно-исторической ситуации конца 50-х - 70-х гг. XIX в. Первичный этап адаптации дворянства в новой пореформенной реальности определял весь спектр последующих изменений его социального статуса: механизмы эволюции менталитета, образ жизни, корпоративное сознание, гендерные отношения.
Применение методов двух смежных дисциплин осуществляется в ходе сравнительного анализа вертикальных (дореформенная и пореформенная эпоха) и горизонтальных (центр - регион - губерния) исторических связей.
Анализ соотношения новых и старых стереотипов мышления и поведения провинциального дворянства, его социального самочувствия в условиях реформирования деревни, степени готовности к организации собственного хозяйства существенно обогащает привлечение новых источников. К их числу относятся воспоминания, мемуары, записки дворян, частная и служебная переписка, представляющие собой богатейшее мемуарно-эпистолярное на-
следие. Разработка данного материала позволяет полнее представить положение дворянства на переходном этапе развития России, рассмотреть его отношение к реформам, царю и службе, определить социально-психологический облик русского помещика, выяснить, какое влияние оказали западные идеи на изменение представлений и взглядов русской деревни.
Рассмотрим данную проблематику на примере трех губерний Среднего Поволжья - Самарской, Симбирской и Пензенской.
К наиболее «дворянским территориям империи» принадлежали Симбирская и Пензенская губернии. Здесь дворянство и в пореформенный период сохранило прочные позиции, имело сильную корпоративную организацию, оказывало влияние на внутриполитический курс России [1, с. 158; 2, с. 16].
Особняком стояла Самарская губерния, которая в силу незавершенности процесса колонизации и общей малочисленности дворянского сословия «не могла назваться вполне дворянскою». Поэтому местное дворянство не имело там сильного влияния [3; 4, с. 552].
Общими для дворянства данных губерний стали проблемы, которые поставил XIX век - проблемы психологической адаптации в условиях проведения Великих реформ.
Главным событием, к которому в своих воспоминаниях возвращалось большинство дворян, являлась отмена крепостного права. Поэтому важно рассмотреть настроения в дворянской среде накануне преобразований, изучить, насколько осознавалась необходимость самой реформы и какие проблемы волновали помещиков в связи с изменениями.
В пореформенный период провинциальное дворянство пребывало в тревожном состоянии духа. Наиболее последовательно смена настроений отражена в мемуарах П. П. Семенова-Тян-Шанского. По его наблюдениям, в провинции дворянство было в это время сильно возбуждено, «и большинство его не только не сочувствовало вопросу об освобождении крестьян, но даже прямо относилось враждебно» [5, с. 3].
В Самарской губернии в 1858 г. после рескрипта об организации комиссий по подготовке реформы в «Самарских губернских ведомостях» появился циркуляр губернатора «О случаях, когда дворяне-помещики пожелают принять участие в собраниях дворян как для обсуждения об устройстве быта помещичьих крестьян, так и для выбора членов в комитеты» [6, с. 134].
Эти документы заставили местное дворянство загудеть как пчелиный улей. За несколько дней до открытия дворянского собрания начались частные вечера и обеды, которые проходили с прениями о предстоящих выборах, о предстоящей перемене отношений между помещиками и крестьянами. Далее последовало открытие дворянского собрания.
Поволжское дворянство изъявило готовность «... исполнить волю Государя относительно устройства и улучшения быта помещичьих крестьян». Таким образом, «мысль о выражении перед государем желания освободить крестьян от крепостной зависимости высказали все и никто. Все - как подданные самодержца и никто - по убеждению» [7, с. 103, 105-106].
Симбирское дворянство в основном выступало против реформ. Здесь «Комитет по устройству и улучшению быта помещичьих крестьян», состоящих из 19 самых крупных помещиков, получил название «Комитет по улучшению быта помещиков» [1, с. 159].
В мемуарах дается подробное описание опасений дворян. Из заметок И. В. Пушечникова узнаем, что «. дворяне, проживающие в своих имениях, трепещут от страха сделаться жертвами буйства крестьян»; другие помещики боялись, «чтобы у них всей земли не отобрали»; третьим «уничтожение крепостного права казалось шагом к республике, само имя которой внушало ужас» [8, с. 585; 9, с. 36; 10, с. 78].
Важные дополнения к воссозданию общей картины вносят письма, которые передают мысли и чувства автора непосредственно в момент написания. Многие письма свидетельствуют о том, что реформа явилась полной неожиданностью. Н. А. Милютин из Петербурга сообщал графу Киселеву: «Здесь все мысли, все заботы поглощены великим вопросом, который так неожиданно возбужден в России» [11, с. 271].
Носившиеся в народе слухи о «черном переделе», о «золотой грамоте», о «сокрытии настоящей воли» захватили и помещиков. «Сделайте милость, -писал Ю. Ф. Самарин из Самары Н. А. Милютину, - внушите Вашему министру, чтобы он хоть конфиденциально сообщил нашему губернскому предводителю дворянства копию с речи, произнесенной Государем в Москве. Они считают ее возможною, верят всяким вздорным слухам и не хотят убедиться в твердом намерении правительства» [11, с. 270]. Таким образом, незнание, подпитанное слухами, порождало лишние опасения, внося «сумятицу и напряженность в умы» [12, с. 46].
Один из современников заметил, что помещики как бы даже радовались слухам о надвигающемся взрыве народного возмущения. «По-
видимому, на этот взрыв возлагались немалые надежды в радужном для помещиков смысле регрессивного движения в деле совершившейся воочию реформы». Один из помещиков Чембарского уезда Пензенской губернии сделал замечательное по наивности суждение относительно освобождения крестьян: «Эмансипация эта только на время дана мужикам в наказание русскому дворянству за то, что оно во время крымской войны мало делало пожертвований» [13, с. 321; 14, с. 306].
С реформой 1861 г. раздались голоса о близящейся гибели сословия из-за мобилизации земли. Правительство и просвещенная публика запугивались перспективой исчезновения опоры российской государственности. Первые два пореформенных десятилетия для дворян были особенно тяжелыми. «Объявление Положений 19 февраля, одинаково близко коснувшихся материального и нравственного быта всех помещиков вообще, произвело на них впечатление чрезвычайно разнообразное, и в своих поисках за лучшее устройство будущего они разошлись по разным дорогам», но «. вскоре очень многие стали убеждаться, что жить все-таки можно, если примириться с тем, что отныне мужиков нельзя наказывать. и все может уладиться, если завести новое «рациональное хозяйство» [15, с. 29].
Существенной особенностью психологии поместного дворянства в пореформенный период продолжало оставаться сознание своей сословной исключительности. «Настоящее состояние помещичьего хозяйства есть переходное и сопряжено с довольно ощутительной потерей в доходах от имений. В таком положении. помещик должен был изыскивать временные средства для установления такой системы хозяйства, которая по возможности уравновесила бы прежние доходы или, по крайней мере, сделала бы ущерб в доходах менее ощутительным», - писал в 1868 г. автор военно-статистического
обследования Симбирской губернии [16, с. 521]. В сознании многих помещиков в первые десятилетия после реформы повышение доходности усадебного хозяйства связывалось с ростом его производительности через сохранение дохода от эксплуатации крестьян, причем умение получить как можно больший доход таким образом считалось среди помещиков основой «искусства» хозяйствования.
Многие дворяне ждали, когда у них появятся «выкупные деньги» с крестьян. Но эти денежные средства были использованы ими крайне непроизводительно. Помещики сами признавали: «Лишь малейшие крохи этой массы денег коснулись земли, большая же часть была обращена на псевдокоммерче-ские предприятия, сулившие большие барыши, и на поддержку завещанного предками образа жизни». «Выкупные. были приняты многими как временное пособие, которое тотчас же было пропито... проиграно в карты. или проедено за границей», а впоследствии они продолжали жить за счет Общества поземельного кредита, которое «все более и более затягивало их в кабалу» [17, с. 16; 18, с. 782].
На многих висели путы дореформенных долгов. В дворянской среде существовало представление о том, что в самом долге нет ничего предосудительного. Слово «долг» связывалось не с бедностью, а, как ни парадоксально, с богатством помещика. Продажа по долгам, перезалог были уделом отнюдь не беднейших. Мелкие и средние провинциальные хозяева усадеб входили в долги и прибегали к разорительным финансовым операциям реже, чем богатые помещики, привыкшие «швырять деньгами». Последнее вошло в «плоть и кровь» так называемых «истинных дворян», привыкших тратить не по средствам [19, с. 219, 491].
Традиционное желание провинциальных помещиков жить в атмосфере, далекой от забот о материальном состоянии, в первые десятилетия после реформы было довольно распространенным явлением. Как и ранее, на последние средства приглашались гости, время «убивалось» в прогулках, на охоте и в других барских забавах.
Подобными действиями отличались многие симбирские дворяне. Некоторые из них после пожара в 1864 г. в Симбирске поселились в Казани и «. продолжали там ту же роскошную и веселую жизнь, которую вели в Симбирске, чем вызвали в Казани немалое оживление. Казанские дворяне, считавшие себя почему-то выше симбирских, не желали отставать, - и вот явилась... любопытная «бальная конкуренция». Более всего соперничали туалетами и обстановкою. Конкуренция эта, как и следовало ожидать, окончилась полнейшим оскудением и тех, и других. в течение трех зимних сезонов (1864-1867), наступила реакция: как симбирские, так и казанские помещики поспешили уменьшить расходы.» [20, с. 17, 18].
Такая праздная жизнь, не подкрепленная экономической деятельностью самого хозяина, сурово наказывала. Первопричину своих бед многие дворяне видели в реформе 1861 г., которая вынудила их «бросить свои земли, бежать от них, сдав в аренду или вовсе продав в чужие руки» [21, с. 238, 239]. Дворяне были сильно обеспокоены начавшимся обезземеливанием, оскудение представлялось многим безостановочным процессом. Эти опасения были справедливы лишь отчасти, поскольку «дворянство, хотя и являлось главным продавцом на русском земельном рынке... оно же являлось и главным покупщиком на том же рынке» [22]. Таким образом, в жалобах дворян того времени
очень много преувеличений; мобилизационный процесс в первые пореформенные годы в основном шел внутри сословия.
Художественная литература с беспощадной правдой описывала бездеятельность помещиков, не вписавшихся в новую российскую действительность пореформенной эпохи и потому давших себя охватить «душевной пустоте». Они считали идеальным периодом русской истории «конец царствования императора Николая I», когда «.дворянство представляло собой резко очерченное земледельческое сословие». Прогнозы на будущее, когда «. обезземелевшее дворянство будет рассеяно по земле русской», были неутешительны [23, с. 56].
В пореформенный период возникали различные планы «спасения» дворянского сословия, которые подчас сводились к «маниловским» мечтаниям изъять часть дворянского землевладения из сферы рыночных отношений. Иногда доходило до курьезов. Так, в журнале «Дневник провинциала в Петербурге» был опубликован проект отставного корнета П. Толстолобова: «На каждых пяти верстах поставить особого дистанционного начальника из знающих обстоятельства местных землевладельцев. Дистанционному начальнику поставить в обязанность быть праздным, дабы он, ничем не стесняясь, всегда был готов принимать нужные меры» [23, с. 60, 61].
Многих помещиков новая эпоха заставила взглянуть на имение глазами рационального хозяина. Но не все из них, даже имея желание, знали, с чего начать.
Многие лишились имений не по лени, а из-за неспособности ориентироваться в новой обстановке, из-за отсутствия практических и научных знаний. Нередко проведение сельскохозяйственных экспериментов по «рациональным рецептам» вело к разорению. «При неимении запасных капиталов часто один неурожайный год или пожар в имении до того расстраивали дела помещика, что не было другой возможности извернуться, как заложить имение.». Новое время породило «новый тип людей», для которых наряду с «большой деловой энергией» была характерна доверчивость, шедшая от общей неподготовленности (особенно это касается военных) [24, с. 515].
Если ранее большинство помещиков считали, что панацеей от всех бед является «хороший управляющий», то вскоре мнение об этом стало круто меняться. Многие дворяне говорили об управляющих как о «весьма пестрой толпе людей всех возможных сословий и степени образованности», которые «не заслуживали ни уважения, ни значения» и дали немало примеров «невежества и безнравственности». Вольные управляющие немилосердно крали, поэтому в сознании помещиков укоренялась мысль самостоятельно вести хозяйство [18, с. 790; 25, с. 40].
Некоторые дворяне, жившие до этого в столице и приезжавшие в имение лишь на лето, по разным причинам вынуждены были теперь жить в деревне и непосредственно заниматься своим хозяйством. «Я теперь постоянно с 1864 года нахожусь в имении своем Пензенской губернии Саранского уезда. и вдался в агрономию», - писал Дмитрий Дурново В. И. Чарыкову в 1866 г. Причиной вынужденного проживания в поместье часто служило «запутанное состояние имений» [26].
Представители высшего сословия вынуждены были учиться экономить. Самарский помещик Д. А. Путилов на страницах своих мемуаров по этому
поводу рассуждал так: «Хотя бы весьма любопытно было посмотреть на небывалый фейерверк, на обед в 300 тысяч гостей и на бал и освещение в такое же количество огней, но, во-первых, все это было бы слишком дорого, а, во-вторых, воображение может нарисовать картины не менее великолепные. Каждогодно шестимесячная зима наша в деревне мне крепко наскучила, а ездить в зимнее время в город: Москву или Самару. те же морозы, только страшный расход, дефицит каждодневный, а время и жизнь без жизни бегут!» [27]. Таким образом, как точно подметил Н. Ф. Дубровин, «многие из них [помещиков - О. Ш.] ни за какие блага в мире не решились покинуть хотя бы на время своих имений, где жилось так сытно и тепло, что они не любопытствовали знать, что делается вокруг.» [28, с. 30-31].
В пореформенный период изменилось отношение дворян к службе. Если в начале XIX в. провинциальное дворянство вожделело обрести статус московского дворянина, то к середине века оно предпочитало заниматься внутренними корпоративными делами. М. Н. Покровский писал: «Да, дворянина не интересовал состав Сената и его права, но не всегда он был равнодушен к тому, кто будет назначен губернатором в его губернию или кого выберут предводителем» [29, с. 59]. Губернатор часто был единственной нитью, связующей правительство, столичное дворянство с провинциальным. По отношению к императору сохранялись патриархальные отношения. В пореформенный период в многочисленных адресах и петициях дворянство Поволжья многократно выражало верноподданнические чувства, подчеркивая свою преданность самодержцу [30-32].
Изменяется отношение к военной службе - постепенно для дворян она теряет былую привлекательность в силу появившихся новых источников получения дохода. Таким образом, «статский чиновник начал в определенной мере претендовать на общественное уважение рядом с офицером» [33, с. 25].
Продав большую часть земли, дворяне стремились поступить на государственную службу, тем более что созданные в результате реформ новые земские и другие учреждения нуждались в грамотных людях. Государственная служба обеспечивала дворян минимальными средствами для жизни, а иной раз давала возможность улучшить свое положение. В непривычной обстановке города они зачастую тяготились новым социальным положением чиновника, мечтали о возвращении в родное гнездо. Разница в материальной обстановке, а главное - сословные предрассудки проводили резкую границу между дворянами-землевладельцами и чиновниками-непомещиками и делали из этих людей, имеющих одинаковый уровень образования и пользовавшихся одинаковыми привилегиями, «две враждебные корпорации» [24, с. 259].
Если была возможность, провинциальное дворянство предпочитало заниматься своими личными вопросами, а не службой. «А по-настоящему хорошо было бы, если бы ты, друг мой Валерий, бросив бесполезную, ничего доброго русскому дворянину не представляющую службу, уехал ко мне в деревню и жил, утешаясь воспоминаниями», - писал Д. А. Путилов своему зятю В. И. Чарыкову в Москву [34].
Крестьянская реформа усилила стремление помещиков к консолидации, созданию сельскохозяйственных ассоциаций, например, Петербургского собрания сельских хозяев, именовавшегося первоначально Сельскохозяйственным клубом. Свидетельством того, что помещики действительно задумы-
вались над переустройством своего хозяйства, служат их письма в редакции сельскохозяйственных журналов, в которых они не только высказывали местные нужды, но и делились практическим опытом применения вольнонаемного труда и новых машин.
Иной характер приобрел интерес дворян к аграрной революции на Западе: они размышляли об аграрном строе Европы и Америки, пытались приложить западный опыт к российской ситуации, всерьез говорили о возможности ведения нового хозяйства по типу фермерского. От вопросов технологии сельского хозяйства они переходили к открытому обсуждению социальноэкономических и, наконец, философских проблем хозяйства [13, с. 321].
В зеркалах внутренних интерьеров усадебный мир отражался иначе, чем он представлялся по закладным, копиям счетов и т.д. Дворянские усадьбы и в пореформенный период представляли центры образования и культуры провинции. Даже при продаже земли помещики предпочитали сохранять усадьбы за собой - здесь находились могилы предков, символизируя приобщение к роду. При полном разорении и прощании с домом прежде всего забирались портреты родственников - они хранились как драгоценные реликвии.
Во многих усадьбах были библиотеки. В них имелись подборки «толстых» журналов - «Собрание романов», «Русский вестник», «Отечественные записки», «Модный магазин», которые владельцы получали по почте. Предпочтение отдавалось литературе духовного содержания, книгам по различным отраслям наук, а также журналам мод. Подписная цена на издания была высокой: газета стоила пять рублей экземпляр, журнал - семь. Из газет выписывали «Московские ведомости», «Русский вестник», «Сын отечества», «Воскресный досуг» [35, с. 218, 341; 36, с. 218]. О местных событиях, произошедших в губерниях, указах и постановлениях администрации дворяне узнавали из изданий местных «Губернских ведомостей».
Таким образом, глобальные перемены, происходящие в стране, подвергли серьезной перестройке человеческое сознание. Во второй половине XIX в. под прямым воздействием государства посредством проведения реформ 1860-1870 гг. происходит смена стереотипов мышления и поведения у дворян. Высшее сословие в пореформенный период находилось в переходном состоянии, что отразилось на его сознании, для которого была характерна апелляция как к старым ценностям, так и к новым веяниям времени. Дворяне не могли сразу расстаться с традиционными устоями жизни, которые формировались в течение столетий. Приспособление к новой экономической реальности зависело не только от удачной конъюнктуры рынка, но и от гибкости, умения лавировать и, в конечном счете, от желания дворян. Данный процесс был значительно усложнен, многообразен вследствие социальной дифференциации внутри самого Высшего сословия. Различные социальные группы дворян в новых условиях ставили разные цели, строили разные прогнозы на будущее и обладали разной степенью психологической готовности к изменениям, проводимым «сверху».
Провинциальные помещики, как наиболее консервативная часть дворянского сословия, болезненно переживали все потрясения в ходе и после реформ. Традиционализм провинциального дворянства, с одной стороны, препятствовал легкой адаптации к новым условиям, а с другой - таким образом сохранялись нравственные нормы, устои, система ценностей, которые веками определяли не только лицо дворянства, но и облик нации.
Список литературы
1. Ульяновская-Симбирская энциклопедия : в 2 т. - Ульяновск, 2000. - Т. 1.
2. Пазухин, А. Д. Современное состояние России и сословный вопрос / А. Д. Па-зухин. - М., 1886.
3. Государственный архив Самарской области (далее - ГАСО ). Ф. 3. Оп. 74. Л. 10.
4. Алабин, П. В. Двадцатипятилетие Самары как губернского города. (Историкостатистический очерк) / П. В. Алабин. - Самара, 1877.
5. Семенов-Тян-Шанский, П. П. Начало освобождения крестьян от крепостной зависимости / П. П. Семенов-Тян-Шанский // Вестник Европы. - 1911. - № 2.
6. Самарские губернские ведомости. - 1858. - № 6.
7. Селиверстова, Н. М. Провинциальное дворянство и эпоха Великих реформ. (На примере Самарской губернии) / Н. М. Селиверстова // Краеведческие записки. -1995. - Вып. XII.
8. Пушечников, И. В. Заметки старожила Елецкого уезда / И. В. Пушечников // Российский архив. - 1905. - № 4.
9. Демерт. Новая Воля / Демерт // Отечественные записки. - 1869. - № 9.
10. Кареев, Н. И. Прожитое и пережитое / Н. И. Кареев. - Л., 1990.
11. Из записок Н. А. Милютиной // Русская старина. - 1899. - № 2.
12. Дневник А. В. Никитенко // Русская старина. - 1891. - № 1.
13. Савельев, П. И. Пути аграрного капитализма в России. XIX век. (По материалам Поволжья) / П. И. Савельев. - Самара, 1994.
14. Якунин, И. Два эпизода: из эпохи освобождения крестьян / И. Якунин // Древняя и новая Россия. - 1877. - № 3.
15. Терпигорев, С. Н. Оскудение. Очерки помещичьего разорения / С. Н. Терпи-горев. - СПб., 1881.
16. Материалы для географии и статистики России, собранные офицерами генерального штаба. - СПб., 1868. - Т. 20: Симбирская губерния. - Ч. 2.
17. Савельев, П. И. Поместное дворянство Самарской губернии накануне первой русской революции 1905-1907 гг. / П. И. Савельев // Крестьянское движение в трех русских революциях. - Куйбышев, 1982.
18. Ватаци, М. Быль минувшего / М. Ватаци // Исторический вестник. - 1913. - № 6.
19. Лотман, Ю. М. Пушкин / Ю. М. Лотман. - СПб., 1995.
20. Юшков, Н. Ф. Путевые очерки и картины / Н. Ф. Юшков. - Пенза, 1878.
21. Мартынов, П. Город Симбирск за 250 лет его существования / П. Мартынов. -
Симбирск, 1898.
22. ГАСО. Ф. 430. Оп. 1. Д. 1070. Л. 43.
23. Письма из провинции. Банкротство хозяев. (Письмо из Симбирской губернии) // Образование. - 1905. - № 1.
24. Липинский, А. Материалы для географии и статистики в России. Симбирская губерния / А. Липинский. - СПб., 1868. - Ч. 1.
25. Вацати, М. Быль минувшего / М. Вацати // Исторический вестник. - 1913. - № 7.
26. ГАСО. Ф. 143. Оп. 1. Д. 30. Л. 204.
27. ГАСО. Ф. 430. Оп. 1. Д. 27. Л. 57, 64-66.
28. Дубровин, Н. Ф. Записки Н. Ф. Дубровина / Н. Ф. Дубровин // Русская старина. - 1899. - № 1.
29. Дементьева, Е. Ю. Менталитет провинциального дворянства Самарского края в первой половине XIX в. / Е. Ю. Дементьева // Всероссийские Платоновские чтения. - Самара, 1998.
30. Государственный архив Пензенской области. Ф. 196. Оп. 1. Д. 1659. Л. 1-2; Д. 1895. Л. 13; Д. 1952. Л. 40-41; Д. 2018. Л. 4-6.
31. Государственный архив Ульяновской области. Ф. 447. Оп. 3. Д. 54. Л. 1А; Ф. 76. Оп. 6. Д. 11. Л. 59.
32. ГАСО. Ф. 430. Оп. 1. Д. б9б. Л. 30; Д. б98. Л. 17-20; Д. 708. Л. 10-12.
33. Лотман, Ю. М. Беседы о русской культуре I Ю. М. Лотман. - СПб., 1994.
34. ГАСО. Ф. 430. Оп. 1. Д. 27. Л. 9б-98.
35. Памятная книжка Симбирской губернии за 18б8 г. - Симбирск, 18б8.
36. Памятная книжка Самарской губернии за 1872 г. - Самара, 1872.
Шевнина Ольга Евгеньевна кандидат исторических наук, доцент, кафедра истории Отечества, государства и права, Пензенский государственный университет
E-mail: [email protected]
Shevnina Olga Evgenyevna Candidate of historical sciences, associate professor, sub-department of history of fatherland, state and law, Penza State University
УДК 94 (470+571)
Шевнина, О. Е.
Провинциальное дворянство: стереотипы мышления и образ действий (на примере высшего сословия Среднего Поволжья конца 1850-х -1870 -х гг.) / О. Е. Шевнина // Известия высших учебных заведений. Поволжский регион. Гуманитарные науки. - 2010. - № 4 (16). - С. 17-25.
