CC BY
40
УДК 070.1 ББК 76.000
Ершов Юрий Михайлович
кандидат филологических наук, декан факультета журналистики, заведующий кафедрой теле- и радиожурналистики,
Томский национально-исследовательский университет, 634050, г. Томск, пр. Ленина, 66, e-mail: [email protected]
Ershov Yuriy Mikhailovich
PhD in Philology, Dean of the faculty of journalism,
Head of the department of Tele- and Radiojournalistics,
National Research Tomsk University,
634050, Tomsk, Lenina street, 66, e-mail: [email protected]
ПРОВИНЦИАЛИЗМ В ОБРАЗЕ МЫСЛЕй И В ЖУРНАЛИСТИКЕ
На основе анализа концептов «провинция», «провинциальность», «провинциализм» в российском медиадискурсе показано, что проблема территориальной идентичности не имеет удовлетворительного решения в современной журналистике. В статье утверждается желательность позиционирования локалитетов как самобытных и самодостаточных по отношению к соседям и Центру. Региональные интересы должны быть осознаны и артикулированы с усилением в СМИ, которые создают собственную повестку дня, включая в нее и локальные миры.
Ключевые слова: провинция, идентичность, журналистика, локальность, территория.
provincialism in the way of thinking and journalism
Based on the analysis of concepts «province», «provincial», «provincialism» in the Russian media discourse author shows that the problem of territorial identity has no satisfactory solutions in modern journalism. The article emphasizes the desirability of positioning localities as distinct and self-sufficient with respect to its neighbors and to the Centre. Regional interests must be recognized and articulated with amplification in the media that creates its own agenda, including in and local worlds.
Keywords: province, identity, journalism, locality, territory.
Никто не скажет, где кончается Урал и начинается Сибирь. Житель Тюмени может отнести себя к уральцам или к сибирякам, а может и не к тем, ни к другим, а к россиянам, допустим, или кряшенам. В 2002 г. поморами в переписи населения себя назвали 6 571 человек, что дало им возможность получить права корен-
ного народа. Тогда же 67 239 человек указали себя как алтайцы, что и спасло, наверное, Республику Алтай от насильственного присоединения к Алтайскому краю. Все идентификационные метки сегодня представляются весьма зыбкими и зависимыми от социально-политической ситуации, а также от медийного дискурса.
Коммуникации — и межличностные, и массовые — бывают затруднены непониманием того, с кем имеешь дело. Так же, как у нас в языковом обиходе случаются конфузы в обращениях к собеседникам (сударь? товарищ? господин? гражданин начальник?), связанные с проблемой идентификации, существуют сложности в определении типов прессы, которые обусловлены так же слабостью или полным отсутствием идентификационных механизмов. Монолит партийно-советской прессы распался, а осколки его никак не найдут для себя нового имени. Провинциальная пресса в нашей стране себя таковой не считает и предпочитает более туманное самоназвание «региональная» или несколько более ясное и необидное прозвище «местная».
Так уж складывалось веками, что у слова «провинциальный» усматривается уничижительный оттенок, и оно вроде бы указывает на ограниченность интересов и узость кругозора. Когда какого-то понятия начинают стыдиться и избегают его называть, само обозначаемое явление от этого, конечно, никуда не исчезает. Надо разобраться, чем провинция отличается от региона и есть ли у провинциальной прессы конкурентные отличия перед журналистикой местной? Дает ли феноменологический анализ провинциальности сколь-нибудь глубокое понимание локальной журналистики в ее разных типах?
Научная проблема, которую мы ставим применительно к пространственной характеристике медиасферы, это проблема территориальной идентичности, журналистских способов территориальной идентификации и маркеров локализации в медиаконтенте. Кто мы, живущие вдали от Москвы: регионалы, провинциалы, чалдоны, сибиряки, томичи, иркутяне? Как нас обозначают в журналистских
текстах и как мы сами воспринимаем себя в привязке к локусу? Проблематика эта связана и с особенностями национальной идентичности российской журналистики, которые исследовались автором в последние годы [2, с. 120—129]. Объем данной статьи позволяет только наметить основные направления анализа для продолжающихся исследований медиапространств, и сам материал может рассматриваться как заявка на изучение провинциальности профессионального сознания журналистов.
В нашем понимании провинция — территориальные подразделения центральной власти в государстве, образованные вследствие господствующей модели пространственного расселения людей. Заметим, что модель расселения в метрополии и провинциях утвердилась с эпохи Римской империи и несет на себе отпечаток имперского сознания. Провинцию можно определить как любое пространство, отходящее (отдаленное) от административного, политического, экономического и культурного центров. Административно-политическому центру важно ощущать циклическую смену центробежных сил в провинциях на центростремительные, поскольку на территориях разнонаправленные процессы всегда идут одновременно. В экономическом плане Центр должен обеспечить многополярность (центров должно быть несколько) и рассредоточить ресурсы на всех территориях. Экономически невыгодно все возить через столицу. Для легитимности центральной власти важно сглаживать неравенство провинций.
Для феноменологического анализа особое значение имеет культурное измерение провинции. Культурные образцы и новшества доходят до провинции долго и через множество
посредников. В столице государства ловят общемировые тренды и адаптируют моду к национальным особенностям. Затем артефакты поступают в региональные центры, где их приспосабливают к местной специфике, а социокультурная структура провинции весьма устойчива. На следующей ступени социально-статусной вертикали культурные ценности транслируются городам областного или краевого подчинения. И уж потом идут по всем городам и весям... Динамические заряды рассеиваются на пути из Центра в локальные миры, а сам артефакт, оставаясь внешне похож на культурный образец, закономерно теряет нечто от своей инновационной сути. Феномен провинциальности в некотором отношении является способом запоздалого и дозированного восприятия культурных ценностей. В провинции люди неизбежно отстают от мировых и столичных веяний, удерживая только те значения и смыслы, которые лишены элементов оригинальности и потому в этой среде могут быть со временем приняты.
Национальная медиасистема строится по образцу системы политической и принимает форму иерар-хичной вертикали, если власть в государстве жестко централизована. Как периодическая печать, так и радио, и ТВ в нашей стране строились поэтапно из Центра до окраин как система социального регулирования и мобилизации масс. Хотя со временем появились нетипичные феномены в медиасфере (негосударственная печать, например, или региональные телесети), порождающая модель или матрица журналистики остается прежней уже на протяжении многих десятилетий. Это централизованная система массовых коммуникаций, управляемая из Москвы и подотчетная столичным учреждениям власти.
И даже появление телевизионных сетей СТС, ТНТ и других, чей бизнес строится по американской модели, не выбивается из названной матрицы. Сетевые партнеры в провинциях полностью зависимы от московских бизнес-структур, как ГТРК подчинены ВГТРК. Коммерческая модель журналистики с первой половины 1990-х стала укореняться в государственной матрице, не меняя дизайна отношений между экспансорами и аффилиатами, не меняя и саму медиасистему страны.
Итак, в профессиональном сознании журналистов укоренилась ментальная дихотомия «Центр» — «Провинция», которая влияет на образ мыслей и стиль журналистской деятельности. Ты или столичный, или провинциальный журналист — третьего не дано. Столичность в профессиональной сфере уважается и оплачивается выше, но лучшие из провинциалов, если будут стараться, имеют шанс попасть в столичную редакцию. Провинциальность и столич-ность — разные типы сознания. Сто-личность — это нормотворчество, законодательство моды, установление стандартов. Если Москва не помнит никакой периферии и провинция ей неинтересна, не нужна, пугает ее своей тьмой, то окраины о столице ни на минуту не могут забыть и все время сравнивают свои произведения с этими «столичными штучками». Отсюда и самоназвания «Северная Пальмира», «Сибирские Афины», «Культурная столица России». Но стать второй или третьей или хотя бы какой-нибудь столицей провинции не суждено, отчего в сознании провинциалов образуется комплекс второ-сортности или провинциализм.
Провинциализму свойственны поведенческие девиации: территориальная ксенофобия или агрессивность по отношению чужакам. Если про-
винциальность — это чудаковатость и старомодность вполне простительная, поправимая и даже, может быть, симпатичная, то провинциализм — осознанное стремление жителя глубинки возместить недостатки своего местожительства завышенными амбициями и задиристостью. Агрессия и другие поведенческие реакции провинциализма исследованы в художественной литературе, и в русской литературе в особенности1. Для нас важно подчеркнуть, что в провинции распространен противоположный столичному тип сознания, который поддерживается региональной культурой и местной медиасредой. Это постоянные апелляции к столице и непрестанный спор с соседями о близости (в каком-то отношении) к Центру. Именно близость к Центру становится главным конкурентным отличием той или иной территории в провинции.
Наиболее очевидным признаком провинциального является подчиненное по иерархии положение по отношению к столице, которая по праву Центра и власти контролирует положение дел на местах. Для провинции характерна суженность и географического, и культурного, и информационного пространства; известная обделенность в выборе благ цивилизации. Положив информационную шкалу на карту страны, заметим, что провинция скудно информирована. В провинции всегда чего-то не хватает. Появился, к примеру, цирк, но нет театра оперы и балета, начали выпускать «Вечерку», но не про-
1 Глеб Капустин, герой рассказа В.М. Шукшина «Срезал» специализируется на обличении московских псевдоинтеллектуалов, доказывая, что провинциалы, над ущербностью которых кандидат наук Журавлев с женой готовы посмеяться, ни в чем не уступят по части интеллекта, хоть и не отмечены учеными степенями.
вели и не собирались пускать метро. Ограниченность выбора и в особенности бедность информационного меню — это родовое свойство провинциальных миров. Это замечается некоторыми региональными лидерами. В Томске в 2012 г. появился новый губернатор, который достаточно долгое время прожил в Краснодаре, и имеет свое представление о шкале «столичности—провинциаль-ности». На встрече с журналистами С.А. Жвачкин заявил: «Измениться Томск должен не только внутренне, но и внешне. необходимо запретить застройку исторического центра Томска и больше думать о благоустройстве. Если мы не хотим скатиться к провинциальному городу, то этим надо заниматься.» [5].
Действительно, для любого патриота Томска наш университетский город в чем-то столичный, бывший почти два века центром огромной губернии и не замечающий за собой провинциальности. Но если попросить столичного жителя, заехавшего в провинцию, охарактеризовать местную прессу и, к примеру, региональное телевидение, то мы услышим весьма нелестные характеристики, с которыми и спорить порой не приходится. Газеты в массе своей остались на уровне советской полиграфии и старорежимного дизайна, так же восхваляют местное начальство и остерегаются критики правящей партии. Телепередачи многословны и скучны. Новости малоинформативны. Заметно отсутствие динамики в смене планов, бедный видеоряд, редкое использование архивных кадров и видеографики, отсутствие режиссуры. Ведущие телепередач неважно одеты, плохо причесаны и тускло освещены, декорации в студии примитивны. У вас там в местных редакциях совсем что ли денег нет? Почему так все непрофессионально
и убого?» Названные проблемы отмечает известный тележурналист из Нижнего Новгорода Нина Зверева [3, с. 46-49], подчеркивая, что большая их часть обусловлена недостаточной квалификацией сотрудников, отсутствием мотивации к учебе или переподготовке, неадекватной заработной платой и устарелыми технологиями, включая и отсталые управленческие технологии.
Столичное сознание сравнивает московский уровень с провинциальным, ужасаясь катастрофическому разрыву. В столице столько конкурирующих между собой операторов платного кабельного и спутникового ТВ, что эфирное вещание уже мало кого из москвичей интересует. Об этом, в частности, говорит президент Ассоциации кабельного телевидения России Юрий Припачкин: «Я обычно каждый год, когда проходят «круглые столы», спрашиваю: «Ну что, сколько людей в зале осталось, которые принимают эфирный сигнал?». В прошлый раз осталось, наверное, человек пять» [4]. То есть вестернизированная Москва в своем медийном развитии ушла на десятилетие вперед, а российская провинция ломает голову, как ей обустроить хотя бы один региональный телеканал и обеспечить доступ к цифровому контенту большинству своих земляков.
Действительно, качество жизни, платежеспособный спрос и благосостояние граждан определяет «про-двинутость» или отсталость территории по отношению к тем или иным центрам. Но кроме экономических основ для сравнения есть основы культурные, исторические и житейские. Флоренция никогда наверное не чувствовала себя ущемленной в сравнении с Римом, а Барселона по многим статьям превосходит Мадрид. Жизнь в нестоличном городе имеет свои преимущества, которые
так очевидны, что не стоит даже их перечислять. Здесь все идет неспешно и размеренно, люди часто встречаются друг с другом и могут побеседовать за рюмочкой домашнего вина. В культурном ландшафте выделяется образ места, в котором природная среда сочетается с рукотворными памятниками и ментальностью местных жителей. Провинциальная пресса как раз и призвана сломать стереотипы социальной идентификации и показать, что нам тут в регионах есть что ценить, и есть чем гордиться. Провинциализм прорывается тогда, когда нет гордости за родной край, но есть неуверенность в себе. Речь, разумеется, идет не о квасном патриотизме, а о позиционировании своей территории по отношению к соседям и Центру. Кто мы есть, в чем наша самобытность?
Территориальная идентичность долгое время оставалась вне поля зрения исследователей журналистики, которые подходили к местной прессе статично, вне диалектической связи с центральными изданиями и федеральными телеканалами. Между тем местный, провинциальный и региональный — это все подвижные шкалы оценочных суждений в связи со сравниваемыми объектами. Как считает немецкий ученый И. Нойманн: «...идентичность —
это не данность, а отношение, постоянно формируемое и реформируемое в рамках определенного дискурса» [1, р. 349]. Работая в Москве на федеральном телеканале или в редакции общероссийской газеты, можно быть глубоко провинциальным в журналистском отображении действительности. В последние годы у многих людей возникает ощущение, что наша страна отказалась от модернизации, идет вспять — к прошлым идеалам, к забытым образцам, к дремучей
архаике. Из мировой державы мы превратились в государство регионального значения, а провинциализм стал у нас чуть ли не официальной доктриной в политике.
Применительно к прессе регионов надо осознавать на научном уровне формируемые территориальные и социальные идентичности, анализировать типы медийного сознания. Провинциальное не является ярлыком или ругательством, если воспринимать провинцию не как подчиненное, ущербное или второстепенное пространство, а как самостоятельное и развивающееся в русле региональных интересов. Системный изъян нашей провинции: она может быть бедной или богатой, но никак не научится быть самодостаточной. Из несамостоятельности политической исходит и несамостоятельность информационного пространства провинции. Оно порождено информационными потоками центра и живет «региональными окнами» в федеральном эфире.
В информационную повестку страны регионы попадают тогда, когда у них случается катастрофа. Регионы не порождают собственной повестки дня даже в своем информационном пространстве. Глядя из Москвы, трудно себе представить, что, скажем, в Чувашии или в Иркутской области тоже что-то постоянно происходит: пока регион средствами телевидения не «высвечен», его вроде бы и не существует. Из столицы многие города неотличимы. Омск и Томск расходятся одной только буковкой, но в сознании многих министерских чиновников, наверное, и не отличаются вовсе. Являясь периферией для Москвы, Томск и Омск выступают центрами для больших территорий, которые тяготеют экономически и культурно к своим региональным столицам.
Региональные столицы могут относиться к подчиненным пространствам как колонизаторы, но могут, как старшие братья. Главное, чтобы Центр — федеральный или региональный — позаботился о качественной отдаче культурных ценностей. Лучшее из локальных миров должно поступать в Центр и превращаться из провинциальных произведений в общенациональные. Только так можно затормозить поток сериалов и шоу, который через телевизионные сети поступает в провинцию, не обогащая массы интеллектом. Заметим, что этот поток имеет односторонний характер и выглядит как насаждение Центром суррогатных образцов культуры в провинции. Если самобытная и осознающая себя провинция еще существует, она должна преодолеть свою разобщенность и противостоять опустошительной централизации медиасферы и культурного пространства.
В осознании населением провинции своего места в меняющихся условиях жизни важно избегать крайностей. Одной крайностью является понимание провинции как темной фронды для блестящей, инновационной и модернизаторской столицы. Другая крайность — представление о провинции как об истинной самобытной России в противовес космополитичной и беспочвенной Москве. Не надо ни демонизировать, ни идеализировать провинцию. Сегодня под вопросом само ее существование как социального, а не географического пространства. Социальное пространство провинции распадается на локалитеты, утрачивая лучшую часть населения и надежду.
Для провинции не привыкать терять молодые таланты, и по большому счету разницы нет — уезжает он искать счастья в Лондоне, в Москве или в Краснодаре. Но обезлюдение
есть самая большая проблема периферийных пространств. Молодежь в любой части России должна чувствовать, что живет в открытой стране, где есть возможности для самовыражения и самореализации1. Решить проблемы качества жизни, общей атмосферы в обществе, чтобы предотвратить отток молодежи и связанную более всего с этим деградацию российских окраин — это стратеги-
1 Как показал недавний опрос, проведенный специалистами портала для молодых специалистов Career.ru, 20% российских студентов (по сути, каждый пятый) после окончания учебы собираются искать себе работу за границей.
СПИСОК ИСПОЛЬЗОВАННОМ ЛИТЕРАТУРЫ
1. Neumann I.B. Russia as Central Europe's Constituting Other // East European Politics and Societies. 1993. Vol. 7, N 2.30. P. 349
2. Ершов Ю.М. Особенности национальной идентичности телевидения в России // Вестник Томского государственного университета. 2012. № 2(18). С. 120-129.
3. Зверева Н.В. Специфика профессиональной деятельности регионального тележурналиста. М., 2002.
4. Припачкин Ю. Законодательство должно опережать формирование рынка // Broadcasting. Телевидение и радиовещание. 2010. № 6.
5. Сто дней прошло. Сергей Жвачкин встретился с журналистами. 1 июля 2012 г. URL: http://www.vesti.tvtomsk.ru/news_week-20107.html.
ческая задача политиков, ученых и журналистов.
В этой долговременной национальной стратегии можно усмотреть и посильную для университетов задачу, связанную с научными исследованиями прессы регионов, территориальной идентичностью и способами сознания, включая и профессиональное журналистское осмысление себя и своих героев. Эти исследования чрезвычайно нужны провинциальной журналистике в качестве признания ее существования и значимости. Сегодня она страдает больше всего от того, что никому не нужна и не признана нигде, дальше околицы.
