CC BY
95
УДК 82-312.4:821.161.1Чиж
Процессы игрореализации в современной массовой литературе (на материале романов Антона Чижа)
Е. Н. Брызгалова
В статье рассматриваются процессы, связанные с воплощением игрового начала в тексте. Они чрезвычайно актуальны для современной массовой литературы и - шире
- культуры, которым свойственна интертекстуальность. На примере романов современного писателя Антона Чижа, в которых ярко проявляется интертекстуальность, исследуются особенности использования «чужого слова» для вовлечения читателя в диалог с автором.
Ключевые слова: современная массовая литература; игрореализация; коммуникация; интертекстуальность; роман; автор; читатель; Антон Чиж.
Атмосфера игры чрезвычайно актуальна для современной массовой культуры, при этом игровое начало способно выступать в роли фактора, активизирующего процессы объединения, взаимопроникновения разных ее видов либо направлений. Например, разработки в области индустрии компьютерных игр и развитие развлекательного кинематографа сегодня идут параллельно друг другу и, все теснее переплетаясь, образуют едва ли не единый процесс. В искусстве кино нередко используются идеи, принципы построения действия, особенности интриги, персонажи, сюжеты из наиболее популярных игр. Снимаются фильмы по известным компьютерным играм, и наоборот, создаются игры по мотивам популярных фильмов.
Игра как философское понятие [1; 16] сегодня становится предметом научных исследований в культурологии [3], социологии [7] и других областях гуманитарного знания [11]. Игровое начало приобретает все большую значимость в массовой культуре, захватывая не только журналистику «omnibus press» (чтение для всех), но и массовую литературу, которая активно «включилась в игру», заключающуюся в использовании доступных средств для создания уникального игрового пространства. В качестве примера можно вспомнить ряд романов Б. Акунина, стилизованных то под квест (квест — пришедший из компьютерной игры термин, определяющий тематическую и жанровую специфику произведения), то под «фильму», то под определенное направление в искусстве, то под индивидуальный стиль писателя-клас-сика — то есть под нечто, никак не соответствующее привычному жанровому определению романа. Что это, как не включение в игру?
В последние годы в журналистике активно используется понятие игрореализации [14], изучается специфика коммуникативных процессов, предполагающих вовлечение в игровое пространство читателей [13] и зрителей, если речь идет о телевидении. На наш взгляд, процессы игрореализации можно наблюдать в массовой литературе, имеющей сегодня огромную читательскую аудиторию. Конечно, не существует единых правил создания текста, у каждого писателя свои представления об игре и игровом пространстве, каждый разрабатывает собственную систему принципов его организации в произведении.
В данной статье мы обратимся к творчеству Антона Чижа и попытаемся проанализировать основные процессы игрореализации, свойственные его прозе. Пять его детективных романов [17; 18; 19; 20; 21] объединены одним действующим лицом — образом петербургского сыщика Родиона Ванзарова. В каждом произведении распутывается клубок загадочного преступления, а попутно читатель узнает что-то новое о главном герое. Создание «сериального» героя, переходящего
из романа в роман, — один из самых популярных приемов в массовой литературе (детективной в том числе). Примеров тому множество, начиная от классических западноевропейских образцов (произведений Конана Дойла, Агаты Кристи и др.) и заканчивая многочисленными романами, наводнившими сегодня книжный рынок. К чести господина Чижа заметим, что им придуман собственный ход, способствовавший тому, что его произведения не только не затерялись в море других, но и стали заметны на общем фоне открытой ироничностью, сложностью взаимоотношений, связывающих автора и читателя, и выраженной ориентацией на игру.
В романах А. Чижа действие происходит в дореволюционной России.
С одной стороны, автор детально воссоздает атмосферу той эпохи, вводит в повествование упоминания о реалиях того времени. Так, в романе «Смерть мужьям» читатель вместе с обитателями Невского проспекта наблюдает за «наимоднейшим чудом техники, последним писком городской моды» [21, с. 10] — двухколесным велосипедом, который играет важную роль в развитии сюжета. Сюжет романа «Аромат крови» [17] разворачивается вокруг описания первого конкурса красоты, который проводился в Петербурге (известно, что в европейских странах интерес к подобным мероприятиям возник в конце XIX века). В романе «Смерть мужьям» [21] подробно описываются модные тенденции в одежде и особенности дамского костюма тех лет.
С другой стороны, изображение подчеркнуто условно: тексты романов насыщены авторскими комментариями, апеллирующими к реалиям и предметам, которые никак не могут относиться к исторической эпохе 1900-х годов: «Красота женщины действовала на Родиона как столбняк. Словно помещали его в микроволновую печь (подумаешь — не было, а ощущение было) и прожаривали изнутри» [17, с. 31]; «Лидия Карловна была прирожденным оратором. Ей бы на баррикады
или на трибуну Государственной Думы (которой еще и в помине не было)...» [17, с. 287]; «Афанасий деловито кивнул, словно прокрутил в голове магнитную пленку (подумаешь, про нее еще никто не знал, а в голове филера она была, не приставайте), нашел нужное место и доложил.» [20, с. 215], а через несколько строк: «Наверняка мозг филера, автоматически включив запись (отстаньте же!), вдруг уловил нечто важное» [20, с. 215—216]. Замечания в скобках (автор отстаивает право на подобный взгляд, соединяющий разные эпохи) обнажают механизм «активации игры». Еще пример: в тексте романа «Аромат крови» можно увидеть известный сегодня каждому школьнику значок @, который полиция обнаружила в виде татуировки на теле жертвы. При таком типе повествования пространственно-временная организация текста неожиданно теряет определенность очертаний, и читатель оказывается в положении то ли игрока, принимающего новые правила, то ли обманутого простака.
Границы создаваемой художественной реальности размываются, и за счет этого произведение кажется «многослойным» и уже не так крепко привязанным к канонам жанра, в данном случае, детективного. Не случайно сам автор не относит свои романы к историческим детективам. Вполне возможно, что он противопоставляет свою модель организации пространства художественного текста классической модели построения исторического детектива, представленной, например, у Б. Акунина. В этом случае игра оправдана тем, что автор вступает в сложные диалогические отношения не только с читателем, которому предложено участвовать в ней, но и с целым пластом литературы, рассчитанной на этого читателя.
Исследование игрового начала в художественном тексте невозможно без разговора об интертекстуальности как одной из важнейших характеристик современной культуры. Понятие интертекстуальности соотносят с самыми разнообразными типами практик и форм, напри-
мер, как интертекстовые явления могут рассматриваться аллюзии, плагиат, перезапись, пародия, стилизация, коллаж [15, с. 45]. Существование ассоциативных связей «объясняется самой природой текста как факта культуры и как способа освоения, познания и преобразования действительности <...>. В связи с этим в процессе порождения текста автор программирует разного рода ассоциации: образно-метафорические, культурологические, социальные и пр.» [2, с. 297].
«Чужое слово» используется в произведениях для массового чтения (будь то художественная литература или бульварные газеты) чрезвычайно широко. Интертекстуальность как свойство текста является результатом обращения автора к так называемым прецедентным текстам — «значимым для той или иной личности в познавательном и эмоциональном отношениях <...>, хорошо известным и широкому окружению данной личности, включая ее предшественников и современников» [8, с. 216—217]. В роли прецедентных текстов могут выступать кинофильмы, телевизионные программы, реклама, песни, анекдоты, литературные произведения, живописные полотна, современный фольклор, скульптура, памятники архитектуры, музыкальные произведения и т. п. [9].
В романах А. Чижа прецедентные высказывания представлены цитатами из популярных песен. Например, об убитой девушке, претендентке на участие в конкурсе красоты, герой говорит: «Убили потому, что нельзя быть красивой такой» (Здесь и далее выделено мной. — Е. Б.) [17, с. 93]. Здесь почти дословно приведена фраза из песни, имевшей некоторое время назад большую популярность. Далее находим строчку из песни советской эпохи: «Тут,, как в сказке, скрипнула дверь, и приемное отделение пересек высокий цилиндр, из-под которого торчали тараканьи усы и угадывался их владелец» [17, с. 234]. Встречаем фразу из мультфильма: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает опрометчиво» [17, с. 251]. В том же ро-
мане обыгрывается слоган известной рекламы напитка: «“Праздник к нам приходит!” — читалось по физиономии дворника, чистящего подъезд от снега. “Праздник к нам приходит!" — подмигивала кухарка корзине с провизией. “Праздник к нам приходит!” — вторили перины, взбиваемые горничной» [17, с. 175]. И в завершение иронического развития темы радости фраза видоизменяется: «"Праздник к нам пришел и попался!” — пропела золотая цепочка на купеческом пузе» [17, с. 179].
В тексте романа можно встретить и прецедентные высказывания другого рода: запоминающиеся бренды, устойчивые выражения из сферы телевещания. Например, в произведении использованы названия телевизионных сериалов: «закон и порядок» [17, с. 192], «.ваша прекрасная няня слишком много читала пьес» [20, с. 395]. Вот фраза, аллюзивно отсылающая читателя к телевизионному фильму «Место встречи изменить нельзя»: «Да вам, господин Ванза-ров, на эстраде выступать... Фокусы почище моих показываете» [17, с. 431]. Подобное обращение вполне оправданно: сегодня трудно представить себе жизнь без телевидения, поэтому расчет на то, что читателю знакомы эти фильмы, верен. Апелляция к зрительскому опыту «вписывает» литературное произведение в еще более широкий круг культурных реалий. Можно сказать, что обращением к подобному материалу автор, по выражению В. В. Маяковского, «делает красиво» читателю (В. В. Маяковский, «Баня», 1929). Но в использовании этого приема есть, наверное, и более глубокий смысл: дистанция между художественной реальностью и той действительностью, в которой существует читатель, стремительно сокращается, события, описанные в романе, становятся для него почти фактом обыденности, так как перекликаются с другими сферами жизни современного человека, а сам он из «получателя» продукта творчества превращается в сотворца.
Ассоциативный материал, взятый А. Чижом за основу, очень разнообразен, но всегда служит цели активизации коммуникативных процессов, возникающих в связке «автор — читатель». В кругу аллюзив-ного соотнесения оказывается тот опыт, который читатель получает в повседневной жизни. В романной реальности вдруг проступают приметы действительности начала XXI века. Например, плохое качество медицинских услуг, одна из важнейших проблем нашего времени, делает предсказуемой реакцию читателя на фразу «лечили здесь плохо, но бесплатно, что иногда спасало жизнь» [21, с. 21]. Другая «массовая» проблема, касающаяся сегодня всех и каждого, — «дорожные пробки» — тоже против ожиданий оказывается упомянутой в романе, повествующем о другом времени — эпохе начала XX века: «Редкие прохожие притормаживали, чтобы поглазеть. Уличной пробкой их не удивишь (тоже невидаль для столицы!), а вот узнать, что за публика такая собралась, — любопытно» [17, с. 411]. Чрезвычайно знакомой читателю оказывается и фамилия певца, чей голос неизменно восхищает окружающих: Баскув. Комизм заключен в том, что романный певец — негр, изгнанный из собственного коллектива, с которым приехал на гастроли, и оставшийся совсем без средств: «— Точно! Назовем его как-нибудь звучно: Громский ... Или Шумский ... Нет. Может, Звон-ский?.. Не то.— Может, Баскув? — сказал Родион. <.> Гениально! Баскув! Черный голос России!» [17, с. 409].
Все приведенные примеры подтверждают тезис о том, что использование прецедентных текстов активизирует читательское восприятие. Таким образом, интертекстуальность в массовой литературе служит прежде всего коммуникативной цели — установлению диалогических отношений между автором и читателем. В этом заключается сходство художественной литературы с журналистикой.
Апелляция к прецедентным текстам может служить самым разнообразным целям. В исследовании Л. Г. Бабенко выделяется не-
сколько типичных «задач» прецедентных текстов: характеристика художественного образа, выявление психологической доминанты героя, передача эмоционального состояния персонажа и т. д. [2, с. 68—74]. Однако думается, что основной следует считать функцию социализации изображения. Автор, сознательно или нет, создает текст, содержащий отсылки к хорошо известным читателю явлениям определенного культурного ряда.
Ю. М. Лотман писал: «Изучение “массовой культуры” становится одной из наиболее острых проблем современной социологии. Она непосредственно влияет на теоретические построения исследователей современного искусства, в особенности тех его видов, которые прямо связаны с техническими достижениями в области массовых коммуникаций» [11, с. 818]. Социологи рассматривают массовую литературу как источник представлений о современном человеке [6], поскольку она подчеркнуто социальна [10]. В этом плане романы А. Чижа могут служить иллюстрацией к исследованиям ученых.
Можно обратиться и к другому авторитету. Интертекстуальность, по наблюдениям Р Барта, не только не отрывает художественный (публицистический) текст от социального контекста, но и предусматривает определенный «социальный объем» [4, с. 516]. Литературное произведение, уподобляясь фильму, шоу и другим культурным продуктам, сближается с реальностью, в которой живет массовый читатель, становится явлением иного порядка, нежели высокое искусство.
Процессы игрореализации, характерные для массовой литературы, вовлекают произведение в сложные связи с другими. Например, романы А. Чижа историческим антуражем напоминают произведения Б. Акунина. Высказывалось мнение, что Антон Чиж — это еще один псевдоним Г. Ш. Чхартишвили: настолько мастерски в его романах выстроена детективная интрига, а герои «выписаны» как живые люди, наделенные запоминающимися характерами, индивидуальными черта-
ми. Хороший авторский стиль служит дополнительным аргументом в пользу предположения об очередной мистификации господина Чхар-тишвили (как это уже было, когда он писал под другими псевдонимами: «Анатолий Брусникин» и «Анна Борисова»). Не случайно в романе «Смерть мужьям» герой вспоминает, что в самом начале карьеры написал знаменитому сыщику Эрасту Петровичу Фандорину письмо, но так и не получил ответа. Так, «сериальный» герой акунинских романов становится частью реальности, созданной А. Чижом. Этот прием нельзя считать авторским изобретением, он давно известен в литературе, часто встречается, и у Акунина (в его многочисленных стилизациях) в том числе.
А. Чиж также не чужд мистификации, которую, на наш взгляд, было бы правомерно рассматривать как один из механизмов игрореа-лизации. В первых публикациях его фамилия писалась в традициях дореволюционной русской орфографии с «ер» на конце слова: Чижъ (на некоторых сайтах такое написание сохранено). На обороте обложки помещалась фотография автора, стилизованная под старинный дагерротип. Вопрос о реальности имени автора так до сих пор и не прояснен, хотя на литературных сайтах в Интернете он представляется как реальное лицо, наделенное биографией. В текстах автор часто позиционирует себя как часть романной реальности (он тоже вовлечен в процесс игры!), например, обыгрывается его имя. Так, в романе «Аромат крови» Ванзаров в интересах следствия представляется людям не своим настоящим именем, а в качестве Антона Чижа:
«— Какой вы, оказывается, милый, господин Чиж.
— Называйте меня Ванзаров Родион Георгиевич.
На удивленный взгляд барышни было дано разъяснение:
— Мой творческий псевдоним. Иногда романчики пописываю криминальные. Под своей фамилией нельзя, сами понимаете — полиция» [17, с. 308].
Интересно, что, когда собеседница просит его назвать свои произведения, он называет подлинные романы Чижа: « — Ну, хоть названия скажите, жутко любопытно встретить живого автора! — “Мертвый шар” и “Смерть мужьям”, — Выпалил Родион первое, что пришло на ум» [17, с. 308]. В романе «Божественный яд» [18] обыгрывается похожая ситуация.
Таким образом, автор включается в круг героев, но не как участник событий, а как лицо, принадлежащее «слою игры», т. е. игровому миру, воссозданному в романе.
Все, о чем шла речь выше, усиливает ощущение условности, идущее вразрез со стремлением к достоверности, поддерживаемым многочисленными историческими реалиями, стилем речи героев, логикой их поведения и многим другим. В результате создается провокационная реальность, сбивающая с толку читателя и вовлекающая его в игру.
Интертекстуальность как одно из свойств культуры проявляется в игрореализации, которая характерна как для беллетристики (мы уделяли этому внимание в своих работах [5]), так и для прессы (см. диссертацию К. Ю. Мосесовой [13]). Сравнение разных вариантов игрореализации, представленных в этих двух сферах, позволяет прийти к пониманию того, какова цель создания атмосферы игры в романах
А. Чижа. Наверное, следует взять за основу тезис о том, что массовой культуре (к ней можно отнести и литературу, и журналистику, поскольку они рассчитаны на массового читателя, «обывателя») свойственно использование технологий, имеющих своей целью привлечь внимание читателя, заинтересовать и увлечь его.Художе-ственный текст располагает богатейшим арсеналом средств для достижения этой цели.
В художественном тексте важная роль отводится аллюзивности. Вновь обратившись к романам Антона Чижа, выясним, к каким аллюзиям прибегает автор. Пожалуй, излюбленным материалом являются
для него тексты Н. В. Гоголя: «Храмом уединенных размышлений было выбрано людное кафе» [21, с. 186] и др. Чиновники полиции буквально «списаны» с гоголевских образов: «Сам Савелий Игнатьевич был мужчиной удобным, то есть умевшим вовремя нагнуться, приложиться или выслужиться» [21, с. 66]. Автор приводит широко известные и потому узнаваемые цитаты. Ср. включение в текст фразы из «Евгения Онегина» А. С. Пушкина: «...Ванзаров, добрый мой приятель, родился на брегах Невы... Позвольте, где-то это уже было?.. Ну и ладно. Вернемся к Родиону» [21, с. 16]. Трансформируя смысл высказываний, автор вводит их в игровую реальность, усложняя «изображение» для читателя, придавая повествованию иронический смысл.
В романах А. Чижа можно наблюдать использование известного массовой литературе принципа «десакрализации» высоких литературных образцов: аллюзивное соотнесение с классикой усиливает комический эффект: «Люблю тебя, Петра варенье.» [20, с. 9].
Таким образом, прецедентные высказывания, восходящие к русской классической литературе, позволяют автору осуществить экспликацию новых смыслов путем их соотнесения с уже известными, облеченными в слово смыслами без опасения быть непонятым. Кроме того, прецедентные вставки такого рода оставляют у читателя особое впечатление от текста, вызывая ощущение весьма определенной национальной принадлежности произведений. Они как бы вписываются в известную читателю традицию, освященную временем. Конечно, это лишь внешнее соотнесение, не затрагивающее глубинных смысловых и эмоциональных пластов классического наследия. Но даже столь поверхностное обращение к классике погружает читателя в игровую реальность, обеспечивая ее «усложнение» и активность читательской позиции.
Опираясь на известную теорию М. Маклюэна, который предсказал глобальную театральность коммуникации [12], можно говорить
о стремлении массовой литературы к моделированию «естественной коммуникации» (терминологическое определение М. Маклюэна), которая предполагает, что автор и читатель находятся в «едином процессе демонстрации смыслов, их интерпретации» [12, с. 38].
Й. Хейзинга утверждал, что игра позволяет человеку переместиться в инобытие, в котором нет сословных, меркантильных и прочих ограничений: «Игра снимает то жестокое напряжение, в котором человек пребывает в реальности» [16, с. 47]. Массовая литература, с одной стороны, видит свою задачу в развлечении публики, а с другой стороны, немаловажными для нее являются такие задачи, как действенное манипулирование аудиторией, проецирование определенных стереотипов и способов мировосприятия, вовлечение коммуникантов в коммерческие отношения.
Процессы игрореализации в массовой литературе — явление разнородное и интересное. Их изучение позволит глубже понять механизм воздействия художественного текста на читателя, прояснить отношения автора и читателя как равноправных коммуникантов, а также выявить скрытые взаимосвязи в пространстве современной культуры.
Литература
1. Апинян Т. А. Игра в пространстве серьезного. Игра, миф, ритуал, сон, искусство и другие / Т. А. Апинян. — Санкт-Петербург : СПбГУ, 2003. - 400 с.
2. Бабенко Л. Г. Филологический анализ текста. Основы теории, принципы и аспекты анализа / Л. Г. Бабенко. — Москва : Академический проект; Екатеринбург : Деловая книга, 2004. — 464 с.
3. Баннов К. Ю. Игровая культура в пространстве современности : опыт культурологического анализа : диссертация, кандидата культурологии / К. Ю. Баннов. — Челябинск, 2007. — 184 с.
4. Барт Р. Избранные произведения : Семиотика. Поэтика / Р. Барт. — Москва : Прогресс, 1989. — 518 с.
5. Брызгалова Е. Н. Коммуникативные технологии в современной массовой литературе (на материале романов А. А. Бушкова) / Е. Н. Брыз-
галова // Вестник Тверского государственного университета. — Сер. Филология. — 2011. — № 3. — Вып 1. — С. 105—112.
6. Гудков Л. Д. Литература и общество : Введение в социологию литературы / Л. Д. Гудков, Б. В. Дубин, В. Страда; Ин-т европейск. культур. — Москва : Изд-во РГГУ, 1998. — 78 с.
7. Кайуа Р. Игры и люди. Статьи и эссе по социологии культуры / Р. Кайуа. — Москва : Изд-во ОГИ, 2007. — 304 с.
8. Караулов Ю. Н. Русский язык и языковая личность / Ю. Н. Караулов. — Москва : Наука, 1987. — 298 с.
9. Красных В. В. Основы психолингвистики и теории коммуникации /
В. В. Красных. — Москва : ИТДГК «Гносис», 2001. — 270 с.
10. Лозгачева Е. Литература как предмет социологии [Электронный ресурс] / Е. Лозгачева. — Режим доступа : sociologist.nm.ru/study/ seminar_54b.htm.
11. Лотман Ю. М. Массовая литература как историко-культурная проблема // Лотман Ю. М. О русской литературе : Статьи и исследования (1958—1993) / Ю. М. Лотман. — Санкт-Петербург : Искусство-СПб, 1997. - С. 817-826.
12. Маклюэн М. Понимание медиа : Внешние расширения человека / М. Маклюэн; пер. с англ. В. Г. Николаева; закл. ст. М. Вавилова. — Москва : Канон-пресс-Ц : Кучково поле, 2003. — 464 с.
13. Мосесова К. Ю. Бульварная пресса : процессы интертекстуальности и игрореализации : диссертация, кандидата филологических наук / К. Ю. Мосесова. — Тверь, 2008. — 150 с.
14. Олешко В. Ф. Журналистика как творчество : учебное пособие /
В. Ф. Олешко. — Москва : Рип-холдинг, 2004. — 222 с.
15. Пьеге-Гро Н. Введение в теорию интертекстуальности / Н. Пьеге-Гро. —Москва : Изд-во ЛКИ, 2008. — 240 с.
16. Хёйзенга Й. Ното Ludens : Опыт определения игрового элемента культуры [Электронный ресурс] / Й. Хёйзинга. — Санкт-Петербург : Изд-во Ивана Либмана, 2001. — 416 с. — Режим доступа : http://platonanet. org.ua/load/knigi_po_filosofii/kulturologija/ кЬ^^а_^ото_Ме^_ chelovek_igrajushhij/l6-1-0-2383.
17. Чиж А. Аромат крови / А. Чиж. — Москва : Эксмо, 2011. — 448 с.
18. Чиж А. Божественный яд [Электронный ресурс] / А. Чиж. — Режим доступа : http://www.gramotey.com/?open_file=40119477536449.
19. Чиж А. Камуфлет [Электронный ресурс] / А. Чиж. — Режим доступа : http://www.likebook.ru/books/view/98330/.
20. Чиж А. Мертвый шар / А. Чиж. — Москва : Эксмо, 2011. — 416 с.
21. Чиж А. Смерть мужьям / А. Чиж. — Москва : Эксмо, 2011. — 416 с.
© Брызгалова Е. Н., 2012
Semantic Games Processes
in Modern Mass Literature
(by Examples from Novels by Anton Chizh)
E. Bryzgalova
The article addresses semantic games processes connected with realization of game principles in the text. These processes are extremely relevant to the modern mass literature as well as to the culture as a whole characterized by intertextuality. Peculiarities of the non-author words used to involve the reader in a dialogue with the author are analyzed by examples from the modern writer Anton Chizh's novels in which intertextuality is most pronounced.
Key words: modern mass literature; semantic games; communication; intertextuality; novel; author; reader; Anton Chizh.
Елена Николаевна Брызгалова, доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой журналистики и новейшей русской литературы, Тверской государственный университет (Тверь), bryzgalovaelena@ gmail.com.
Bryzgalova, E., Doctor of Philology, professor, head of Department of Journalism and Contemporary Russian Literature, Tver State University (Tver), bryzgalovaelena@gmail.com.
