CC BY
15
ПРОЦЕСС АССИМИЛЯЦИИ В ТЕКСТАХ РАССКАЗОВ-ОЧЕРКОВ В.М. ШУКШИНА
Г.В. Кукуева
Ключевые слова: текст, рассказ, композиционно-речевая структура.
Keywords: text, short story, compositional speech structure.
Процесс ассимиляции как уподобление одного явления другому, сопровождающееся стиранием специфических черт и особенностей первого, служит одной из важнейших примет, характеризующих видоизменения в жанровой системе художественных текстов XX-XXI веков. Способность жанровых форм к «трансформации», «непостоянству» (В.А. Кузьмук, Ю.Н. Тынянов, О.М. Фрейденберг) приводит к «атрофии и модифицированию жанровой формы» [Тынянов, 1977, с. 68].
Присутствие гибких, синкретичных жанровых форм в малой прозе В.М. Шукшина (рассказ-анекдот, рассказ-сценка, рассказ-очерк) свидетельствует о внутрижанровой дифференциации текстов, способных вступать в отношения частичного тождества. Установившиеся отношения можно интерпретировать как межтекстовые деривационные отношения, определяемые как «такие связи, которыми объединяются первичные и, основанные на них, вторичные языковые единицы и которые типичны для отношений между исходными и производными знаками языка. Подобные отношения обнаруживаются между единицами одного и того же уровня и между единицами разных уровней» [Кубрякова, Панкрац, 1982, с. 8-9].
В системе деривационных отношений, характеризующих тексты малой прозы писателя, ассимиляция проявляет себя как вспомогательный процесс, направленный в сторону «функционально-семантического (или субстанционального) преобразования исходной единицы, создания нового знака, либо выражения исходным знаком новой функции» [Мурзин, 1976, с. 10]. Под исходной единицей в статье понимается рассказ-очерк, «интегративная природа» которого выдвигает в качестве основополагающего признак деривационной валентности, то есть потенциальной способности к эвоцированию примет текстов с другой жанровой «этикеткой». Производный тип1 текстов характеризуется в качестве мотивированного, соотносящегося с действительностью через исходный тип.
Предлагаемое в рамках данной статьи описание процесса ассимиляции на уровне композиционно-речевой структуры и языковых средств как важнейших показателях жанра нацелено на установление производного характера рассказов-очерков, на выявление их возможного пересечения с текстами, принадлежащими другим жанровым «этикеткам».
Вслед за В.М. Шукшиным рассказы-очерки интерпретируются нами как «невыдуманные, правдивые рассказы», природа которых базируется на «стремлении к диффузии, трансформации публицистического начала с другими формами повествования [Шкляр, 1989, с. 24]. Свойственная данному типу произведений внутрижанровая или межжанровая «гибридность» [Беневоленская, 1983, Богданов, 1967] позволяет рассмотреть тексты с позиции деривационных отношений. Рассказы-очерки характеризуются органикой соединения, с одной стороны, жанровой «этикетки» рассказа с документальностью, правдивостью и детальностью художественно конструируемых событий, дающих социальный срез жизни той или иной среды, с другой - выдвижением признаков анекдотического и сценического повествования. Доминантой рассказа-очерка представляется «гибкость» эвоцирования первичных жанровых признаков. Лингвопоэтическая значимость рассматриваемых произведений заключается в «готовности» конструировать фрагмент художественной действительности с морально-этическим содержанием.
В анализируемом типе рассказов «ассимиляция служит одним из определяющих свойств очеркового повествования» [Ученова, Шамова, 2003, с. 312]. Данный процесс осуществляется в нескольких направлениях. С одной стороны, наблюдаются утрата различительной силы и дальнейшее погашение специфики жанровых примет рассказа и очерка; с другой - выдвижение в сильную позицию признаков анекдота и сценки; с третьей - обязательное функционально-семантическое преобразование «сильных» признаков. Результатом ассимиляции выступает сложное субстанциональное преобразование рассказов-очерков на всех уровнях организации.
Наиболее показательны в проявлении процесса ассимиляции на уровне композиционно-речевой структуры и языковых средств рассказы «Капроновая елочка», «Операция Ефима Пьяных», «Привет Сивому!». Выдвижение в центр повествования трагикомической ситуации, сопровождаемой потасовкой героев, явленных условными социальными масками («Капроновая елочка», «Привет Сивому!»), описание эпатажной выходки главного героя («Операция Ефима Пьяных») «ослабляют» проявление очерковых
1 Заметим, что рассмотрение тех или иных текстов под знаком производности возможно лишь в том случае, если, во-первых, имеет место факт взаимодействия текстов, во-вторых, взаимодействующие тексты находятся в отношениях частичного тождества, в-третьих, один из сопоставляемых текстов оказывается сложнее в функционально-семантическом отношении.
признаков достоверности, документальности, реалистичности, публицистической проблематики. Содержание рассказов обращено к конструированию обобщенных типовых образов и ситуаций. Функционально-семантическая трансформация парадоксальности, анекдотичности (признаки анекдота), ситуативности, сценичности (признаки сценки) заключается в том, что с помощью названных признаков автор выстраивает социально-психологические типы личностей: человека-деятеля («Капроновая елочка»), застенчивого героя-управленца («Операция Ефима Пьяных»), русского человека, противопоставленного западному антуражу театральных масок («Привет Сивому!»).
В анализируемых рассказах-очерках речевая композиция отличается равновесием речевых слоев автора и персонажа. Важную роль в характеристике их композиционно-речевой структуры и языковых средств играет сильная позиция жанровых признаков анекдота и сценки.
Доминантным признаком речевой партии повествователя («Капроновая елочка», «Привет Сивому!») служит динамическое проявление смысловой позиции автора, представленной монологическим «словом». Перемещение говорящего субъекта из одной плоскости в другую детерминируется парадоксальностью и анекдотичностью развития действия. Объективная манера повествования в зачине рассказов эксплицирует образ повествователя-наблюдателя, удаленного от героев и ситуации. В речи автора констатируются только факты. Описание героев лишено индивидуальных характеристик: «Двое стояли на тракте.<...> Двое, отвернувшись от ветра, топтались на месте, хлопали рукавицами. <... > Впереди, припадая на одну ногу, шагал тот, который предложил идти греться. <... > Оба были из одной деревни» («Капроновая елочка»).
Развитие действия меняет авторскую точку зрения. Повествователь перемещается в то же время-пространство, в котором пребывают герои, становится участником событий. Его позиция реализуется посредством введения в ремарку конкретизаторов глагольного действия: «устало и медленно сказала Кэт» («Привет Сивому!»); модальных слов, формирующих субъективную оценку: «у него, видно, было хорошее настроение» («Капроновая елочка»). Слияние смысловых позиций автора и персонажа происходит в момент неожиданного, парадоксального поворота повествования, служащего отправной точкой назревающего конфликта: «И как-то Мишель пришел опять к ней вечером. Пришел... и оторопел: на диване, где он вчера еще вольно полулежал, весьма тоже вольно полулежал здоровый бугай в немыслимой рубашке, сытый, даже какой-то светлый от сытости» («Привет Сивому!»).
В приведенном фрагменте авторская речь подается в оболочке субъективного восприятия персонажа. Реакция героя фиксируется с помощью ремарочного компонента - глагола «оторопел», далее описание увиденной картины («на диване <...> тоже вольно полулежал здоровый бугай») и номинация «нового гостя» («бугай», «сытый», «светлый от сытости») излагаются с точки зрения кандидата.
Актуализация парадоксальности, казусности, анекдотичности на уровне композиционно-речевой структуры приводит к нейтрализации бессобытийности (признак очерка). Типическое осмысление индивидуального образа замещается трагикомическим представлением персонажа. В речевой партии повествователя процесс ассимиляции проявляется в конструировании авторским «словом» сложного, многослойного конфликта, высвечивающегося в содержании рассказов лишь одной из своих сторон. Так, в рассказе «Капроновая елочка» социальная сторона конфликта, просматривающаяся в столкновении «снабженца» и «путешественников», сопровождается перемещением автора в плоскость стороннего наблюдателя. Смена авторской позиции проявляется в обезличивании персонажей: «двое», «снабженец», «путешественники». Уровнем языковых средств, оформляющих речь повествователя, создается картина сценического действа. Важную роль в ее воспроизведении играют конкретизаторы глагольного действия -наречия со значением образа действия или степени: «громко взыкала мерзлая дорога», «снабженец долго устраивал доху на вешалку», «кандидат катастрофически пьянел», глаголы с субъективной семантикой: «кандидат шарахнул всю рюмку и крякнул», лексемы, указывающие на точное время: «хозяин через три минуты захрапел», синтаксические конструкции, воспроизводящие в структуре авторского «слова» внутреннее состояние героя: «И теперь больно не стало, только стало солоновато во рту и тесно».
Нравственная сторона конфликта эксплицируется в несобственно-авторском повествовании. Например, в рассказе «Привет Сивому!» парадоксальная реакция главного героя звучит в самообличительной, отрезвляющей речи: «Странное у него было чувство: и горько было, и гадко, и в то же время он с облегчением думал, что теперь не надо сюда приходить. То, что оставалось там, за спиной, - ласки Кэт, сегодняшнее унижение - это как больница, было опасно, был бред, а теперь - скорей отсюда и не оглядываться». Бунт против свободы нравов, навязываемых западными стереотипами жизни, поражение в драке парадоксальным образом приводят к очищению и выздоровлению героя, к его духовной победе над ложной, неестественной жизнью.
В основе изображения внутреннего конфликта персонажа с самим собой (рассказ «Операция Ефима Пьяных») лежит признак парадоксальности, просматривающийся, во-первых, в нейтрализации приемов очеркового изображения личности, во-вторых, в переносе этого изображения на сферу речи повествователя, в-третьих, в репрезентации персонажа в «забавной», трагикомической ситуации. В речевой партии повествователя подробно излагается противоречие «тогдашнего» положения героя-солдата Ефима Пьяных и сегодняшнего Ефима - председателя колхоза: «В госпитале долго ржали. Но тогда - что! А сейчас ему, председателю преуспевающего колхоза, солидному человеку, придется снимать штаны перед молодыми бабенками». Естественность, зрелищность и театрализованность описания душевных и физических мучений
героя рассказа приводят к трансформации несобственно-авторского повествования. Рассмотрим текстовый фрагмент рассказа:
... Чем ближе подходил Ефим к больнице, тем больше беспокоился и трусил. <... >Ну, допустим, его пропустили без очереди. Врач, молодая, важная женщина.
- Что с вами?
- Осколок.
- Где?
- Там.
- Где «там»?
- Ну, там... - Может, здесь посмеяться надо для близира?
Трансформация анализируемого речевого шаблона заключается в том, что «гипотетический» диалог сначала формируется в рамках субъективного плана повествователя, о чем свидетельствует местоимение 3-го лица «его», затем содержание диалога полностью перемещается в область субъектно-речевой сферы героя. «Слово» персонажа принимает на себя функцию наррации.
В анализируемых рассказах-очерках речевая партия персонажа представлена диалогическими единствами, активность выдвижения которых говорит о нейтрализации описательной части - признака, свойственного очерковому повествованию. Процесс ассимиляции способствует функциональному «обогащению» диалогов. Диалогические единства конденсируют повествование, играют роль основного источника движения внутреннего сюжета, эксплицируют морально-этическую, нравственную проблематику произведений, скрытую в подтексте.
Высокая степень плотности парадоксальности, казусности и сценичности, связанная с конструированием типовых черт личности посредством изображения персонажа в «крайней» ситуации, позволяет выделить в композиционно-речевой структуре драматизированный диалог и диалог непонимания, обычно не свойственные очерку.
Первый тип диалога способствует самораскрытию героев, разоблачению их скоморошьего поведения. Посредством драматизированного диалога автор обращается к критике нравов, обсуждению фальши человеческих отношений. Рассмотрим фрагмент из рассказа «Капроновая елочка»:
- Я седня на заводе разговор слышал: в девятьсот восьмом году метеор в тайгу упал, а люди какие-то к нам прилетали. С другой планеты, - заговорил Павел, обращаясь к Федору.
- Ерунда все это, - авторитетно заявил ухажер. - Фантазия.
- Что-то у них испортилось, и произошел взрыв - малость не долетели, - продолжал Павел, не обращая внимания на замечание ухажера. - Как считаешь, Федор?
- А я откуда знаю? <... >
- Сказки, - уверенно сказал ухажер.
Диалог-спор строится на сочетании беседы Петра и Федора с приемом подхватывания их речи ухажером. Игнорирование высказываний третьего, «условного» собеседника ведет к развитию двух параллельных линий диалога. Умышленное разыгрывание персонажами подобного типа коммуникации направлено на выражение эмоционально-психологического состояния говорящих, на воспроизведение негативного отношения к ухажеру как к определенному социальному типу людей.
Диалог непонимания служит одним из ярких способов конструирования конфликтной ситуации в рассказах-очерках. На первое место в данном типе диалога выдвигаются признаки парадоксальности и игрового начала, реализующиеся благодаря тематическому разобщению реплик персонажей. Такой диалог является двуплановым, поскольку развивает автономные темы, например:
- В чем дело? - совсем зло спросил кандидат. - Кто это?
- Мой старый знакомый, я же сказала. Друг, если угодно. А что?
- Не понимаю... - Кандидат опять потерялся, и было очень больно. - У нас, кажется, были не те отношения...
- Тебе было плохо со мной?
- Но я считал, что... Не понимаю!
(«Привет Сивому!»)
В данном примере диалог не только сигнализирует о назревающем конфликте, спровоцированном казусной ситуацией и откровенной, умышленной игрой Кэт. Ее усталый и медлительный тон свидетельствует о явном равнодушии к кандидату. Утрата понимания между персонажами символична, так как за смысловым разобщением реплик скрывается социальный, морально-этический конфликт двух совершенно разных типов личности - «умного русского человека» и обывательницы, играющей роль «сверхсовременной львицы».
Парадоксальность образов персонажей, их поступков, казусное разрешение конфликтов, скоморошество, служащие условием для создания определенных личностей, наглядно демонстрируются языковыми средствами, оформляющими речевые партии повествователя и персонажей.
Конструирование обобщенных социально-психологических типов, стоящих за отдельными персонажами, реализуется в оппозиции единиц лексического уровня: «Базиль», «Анж», «наин» / «унижение», «сокровенный праздник души», «открою простую и вечную истину» («Привет Сивому!»); «голубушка», «уметь надо жить», «товарищи» / «всыпать разок», «люблю празднички,
грешная душа», «ухажер сучий» («Капроновая елочка»). Использование клишированных фраз указывает на импровизацию темы «западного человека»: «что вы предпочитаете», «не надо хамить», «было недурно», «погода несколько портила пейзаж» («Привет Сивому!») или на желание героя в игровой манере разрешить проблему: «устроим полевой госпиталь», «за милую душу операцию сварганим» («Операция Ефима Пьяных»).
Конструирование человеческих типов посредством ассимиляции очерковых приемов, выдвижение на смену им парадоксальности, анекдотичности и театральности проявляется и на лексическом уровне речевой партии повествователя. В авторской речи сочетаются контрастные характеристики героев, высвечивающие их типовые черты. Так, кладовщик (Павел) и кузнец (Федор) в рассказе-очерке «Капроновая елочка» получают номинации: «двое», «путники», «пришельцы». Образы персонажей диссонируют с описанием другого участника событий, именуемого лексемами: «посетитель», «представительный мужчина в козлиной дохе», «ухажер», «снабженец». Субъективная оценка автора в рассказе «Привет Сивому!» реализуется в столкновении портретных характеристик персонажей. С одной стороны, изображен «Михаил Александрович Егоров, кандидат наук, длинный, сосредоточенный, очкарик», «русский умный человек», с другой - «бугай в цветастой рубашке», «Серж», «наглый соперник».
Итак, процесс ассимиляции, рассмотренный на уровне речевой композиции и языковых средств рассказов-очерков В.М. Шукшина, свидетельствует об актуализации иноприродных жанровых признаков анекдота и сценки, уподобляющих себе жанровые признаки очеркового повествования. В текстовой ткани рассказов наблюдается активность выдвижения признака парадоксальности, роль вспомогательных признаков закрепляется за ситуативностью, сценичностью, игровым началом.
Активизация на фоне данного процесса комедийно-бытовых элементов в сопряжении с признаком парадоксальности заостряет проблемно-тематическую сторону, свойственную очерку. Типизация явлений действительности и образов персонажей осуществляется через функциональное преобразование иноприродных признаков, взаимодействие которых, с одной стороны, ведет к яркой образности, зримости повествования, за которой скрыты нравоописательные элементы, с другой - к уподоблению рассмотренных рассказов-очерков анекдоту или сценке-фарсу.
Таким образом, ассимиляция, отражая направление процесса деривации между текстами, дает возможность обозначить новый путь исследования литературно-художественного наследия писателя, заключенный в поисках возможного синтеза элементов поэтики кино и литературы, прозы и театра.
Литература
Беневоленская Т.А. Портрет современника: очерк в газете. М., 1983.
Богданов В.А. Проблемы очеркового жанра : автореф. дис. ... канд. филол. наук. М., 1967.
Кубрякова Е.С., Панкрац Ю.Г. О типологии процессов деривации // Теоретические аспекты деривации. Пермь, 1982.
Мурзин Л.Н. Синтаксическая деривация (на материале производных предложений русского языка) : автореф. ... д-ра филол. наук. Л., 1976.
Тынянов Ю.Н. Поэтика. История литературы. Кино. М., 1977.
Ученова В.В., Шамова С.А. Полифония текстов в культуре. М., 2003.
Шкляр В.И. Публицистика и художественная литература: продуктивно-творческая интеграция : автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Киев, 1989.
