CC BY
74
Вестник ПСТГУ. Серия II: История. История Русской Православной Церкви.
2016. Вып. 5 (72). С. 129-146
Лютько Евгений Игоревич, сотр. НЦ ИБиБО ПСТГУ.
Протоиерей Александр Васильевич Горский и становление научного богословия в России*
Е. И. Лютько
Генезис научного богословия в России является нерешенной историографической проблемой. В данной статье выдвигается предположение о ключевой роли А. В. Горского (с 1860 г. протоиерея) в становлении образа ученого-богослова второй половины XIX — начала XX в. Его жизнь протекала в период существенных сдвигов в процессе развития богословия в России. В рамках Духовно-образовательной системы 1808—1814 гг. впервые была создана высшая ступень богословского образования. В числе прочих целей она подразумевала исследовательскую деятельность и развитие научно-богословского дискурса в соответствии с вызовами эпохи. Вместе с тем ее существенным противоречием было отсутствие возможности полноценно сочетать церковное служение с духовно-академическим. Это заставляло некоторых профессоров духовных академий — представителей духовного сословия — воздерживаться как от вступления на монашеский путь, так и от брака, что не являлось нормативной поведенческой стратегией. Однако именно такой образ жизни способствовал институционализации богословской науки и, таким образом, достижению целей Духовно-академической реформы 1808—1814 гг. Именно А. В. Горский был первым представителем духовно-академической корпорации, целостно реализовавшим эту программу «научного богословия». В данной статье предпринята попытка выявить и структурировать элементы «научного богословия» в контексте Синодальной эпохи, которые впервые объединяет в себе А. В. Горский: 1) сословная идентичность, 2) положение за рамками церковной иерархии, 3) образ жизни исследователя, осмысленный как аспект церковного служения; 4) ориентация на установление научной реемственности. Все эти элементы были синтезированы Горским, который стал образцом для подражания последующим поколениям профессоров духовных академий.
Возникновение и развитие богословской науки в России — процесс сложный, многогранный и не может быть описан в рамках одной статьи, тем более в связи с отдельно взятой личностью. Однако в исследовательской традиции отсутствует ответ на вопрос: когда церковная мысль, наконец, обретает черты так называемого «научного богословия». В данной статье будет предпринята попытка оттенить изменения, происходившие в среде интеллектуальной элиты духовного сословия в России середины XIX в., которые привели к формированию сообщества
* Статья подготовлена в рамках проекта «Встреча богословия и истории в Русской духовно-академической традиции в XIX — начале ХХ в.» при поддержке Фонда развития ПСТГУ.
русских ученых богословов — тех, чьи имена ассоциируются с понятием «русская богословская наука» конца XIX — начала XX в. Почему для осуществления этого предприятия важен протоиерей А. В. Горский?1 Он явился первым профессором духовной академии, который сочетал в себе черты ученого богослова, присущие впоследствии многим представителям этого церковного служения во второй половине XIX — начале XX в.
Сословная идентичность
Реформа 1808—1814 гг. положила начало существованию в России высшего духовного образования. Она может рассматриваться как составная часть общей образовательной реформы, начатой еще в 1803 г. с учреждения в России университетской системы, которую теперь дополнила система духовно-академическая. Именно на духовные академии возлагалась теперь ответственность за развитие богословской науки — особой формы интеллектуальной деятельности, призванной артикулировать ответ Церкви на вызовы времени2. При этом богословская наука, как и в предыдущие эпохи, закономерно воспринималась как элемент церковного учительства, а следовательно, являлась прерогативой церковной иерархии3.
Реформа 1808—1814 гг. явилась заключительным звеном в процессе обособления духовного сословия от прочих сословий Российской империи, что, собственно, и имело выражение в создании «духовной» образовательной траектории (училище, семинария, академия), которая нигде не пересекалась с траекторией образования представителей иных сословий, прежде всего дворян: домашнее обучение, гимназия (лицей), университет4. Интеллектуальная элита духовного сословия, получавшая высшее образование в духовных академиях, должна была решать три ключевые задачи, стоящие перед духовно-учебной системой: деятельность (1) высшей, (2) и низших ступеней духовного образования и (3) развитие богос-
1 См. основная литература о прот. А. В. Горском: Постников П. Очерки жизни и деятельности Александра Васильевича Горского // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 254—341; Писа-нюк С. Ученая деятельность профессора протоиерея Александра Горского. Дипл. раб. Сергиев Посад: МДА, 1996; Воробьев М. Н. А. В. Горский и К. И. Невоструев (к вопросу о соавторстве) // Богословский сборник. М., 1997. № 1. Вып. 1. С. 277—295; Геннадий (Гоголев), архим. Великан учености: Жизнь и труды протоиерея А. В. Горского. М., 2004; Мельков А. С. Жизненный путь и научное наследие протоиерея А. В. Горского. М., 2006.
2 См. об этом: Сухова Н. Ю. Духовно-учебная реформа 1808—1814 гг. и становление высшей духовной школы в России // Вертоград наук духовный. М., 2007. С. 28.
3 В частности, это выражалось в принципе присвоения научных степеней: «докторская степень не только констатировала высокий научный уровень ее обладателя, но и его право быть "учителем христианским"». Хотя в уставе 1814 г. не указывается на обязанность священного сана для доктора богословия, на практике эта степень давалась лишь лицам священного сана, с учетом их деятельности на благо Церкви и духовного просвещения» (Сухова Н. Ю. Система научно-богословской аттестации в России в XIX — начале XX в. М., 2009. С. 81).
4 См.: Фриз Г. Л. Сословная парадигма и социальная история России // Американская русистика: вехи историографии последних лет. Императорский период: Антология. Самара, 2000. С. 133—135; Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002. С. 692-693.
ловской науки5. Вместе с тем был заметен значительный зазор между функциональной дифференциацией, предложенной в Уставе 1814 г., и реальной структурой церковной иерархии — того пути, который в реальной жизни ждал выпускника высшей духовной школы. Все три функционально различные задачи были встроены в единую традиционную церковно-иерархическую лестницу и не имели собственной институциональной базы. Таким образом, один и тот же выпускник духовной академии не был избавлен от необходимости решения всех трех задач, но делал это на разных этапах своего церковного служения. Он должен был написать кандидатское (предшествующее магистерскому) сочинение, поступить на служение в одно из низших духовных учебных заведений, принять постриг и проделать путь от инспектора провинциальной семинарии до епархиального архиерея Русской Церкви6. Из трех задач, сформулированных в Уставе, только первая — подготовка епископата — была снабжена институтом, который мог бы обеспечить преемственность и наладить процесс передачи опыта7.
Однако это вовсе не означало, что вторая и третья задачи духовной школы были проигнорированы. В частности, интеллектуальные вызовы времени делали совершенно необходимым наличие в недрах духовных академий полноценной инфраструктуры научно-богословских исследований, которая уже давно существовала в учебных заведениях западных конфессий и постепенно появлялась и в русских светских интеллектуальных сообществах. Одной из задач, которая была поставлена перед высшей духовной школой, было производство научно-богословских образовательных программ и текстов, с одной стороны соответствующих качественным характеристикам, заданным западноевропейскими стандартами, с другой — корректных с точки зрения православного вероучения и удобопонятных потенциальному читателю8.
5 «1. Образование духовного юношества к высшим должностям. 2. Распространение и поощрение учености духовенства. 3. Управление духовных училищ, Академии подчиненных» (Высочайше утвержденный 30 августа 1814 г. проект Устава православных духовных училищ (№ 25673) // 1 ПСЗ. Т. 32. СПб., 1830. С. 913).
6 В духовно-академической сфере такое положение вещей обуславливало проходной характер академических кафедр, которые рассматривались в качестве очагов развития и распространения богословской учености. Например, средняя продолжительность замещения на кафедрах исторических наук в Московской духовной академии составляла приблизительно 5,5 года (данные по: Голубцов С. А., протодиак. Московская духовная академия дореволюционного периода. Т. II: Кафедры и личный состав Академии. Ч. 2: Биобиблиографический словарь сотрудников Академии. М., 1987).
7 Понятие «духовная ученость», вводившееся Уставом 1814 г., подразумевало всестороннее развитие ее носителя — пастыря Церкви. Феноменальными примерами представителей такой чрезвычайной личной многоплановости — «духовной учености», — на которых и ориентировались составители Устава, были митр. Платон (Левшин), арх. Мефодий (Смирнов), митр. Евгений (Болховитинов), свт. Филарет (Дроздов), свт. Иннокентий (Смирнов), митр. Григорий (Постников) и др.
8 В XIX в. одной из первых работ такого рода была «Российская Церковная история» митр. Платона (Левшина), а затем церковно-исторические произведения святителей Филарета (Дроздова) и Иннокентия (Смирнова). Здесь сочетался запрос на историзм, который диктовала эпоха, выверенность суждения и следование за западными исследованиями по тем или иным вопросам.
На ниве духовного просвещения в первой половине XIX в. трудился ряд церковных писателей, получивших образование еще до реформы 1808—1814 гг., и стремившихся соответствовать этим высоким требованиям: святитель Филарет (Дроздов), митрополит Евгений (Болховитинов), архиепископ Мефодий (Смирнов). Вслед за ними шли выпускники новообразованных духовных академий: Петербургской — митрополит Григорий (Постников), протоиерей Герасим Павский, протоиерей Иоанн Скворцов и протоиерей Иоаким Кочетов, Киевской — святитель Иннокентий (Борисов), а затем митрополит Макарий (Булгаков), Московской — протоиерей Петр Делицын, протоиерей Феодор Голубинский, святитель Филарет (Гумилевский)9. Однако Горский выделяется из этого ряда богословов как первый исследователь par excellence. Чтобы лучше понять, о чем идет речь, стоит начать с краткого описания духовно-академического сообщества с точки зрения образа жизни профессоров и наметившихся после реформы 1808—1814 гг. тенденций к профессионализации духовно-академического служения. Весьма условно, но эффективно для настоящей проблематики профессоров духовных академий можно разделить на тех, кто в силу тех или иных обстоятельств не задерживался в академии дольше 5—15 лет, и тех, для кого вся жизнь была связана с академическим служением.
I. Что касается первой группы, здесь выделялись три типа судеб:
1. Если талантливый и склонный к научной деятельности выпускник академии принимал монашество, то его служение на духовно-академическом поприще, как правило, не было продолжительным. Так, митр. Григорий (Постников)
9 Филарет (Дроздов Василий Михайлович; 1782-1867) — святитель, митрополит Московский и Коломенский, академик русского языка и словесности, один из крупнейших русских православных богословов, выдающийся политический и религиозный деятель. Евгений (Болховитинов Евфимий Алексеевич; 1767-1837) — митрополит Киевский и Галицкий, выдающийся церковный библиограф и историк. Мефодий (Смирнов Михаил Алексеевич; 1761-1815) — архиепископ Псковский, Лифляндский и Курляндский, выдающийся филолог, переводчик и экзегет Священного Писания. Григорий (Постников Георгий Петрович; 1784-1860) — митрополит Санкт-Петербургский, Новгородский и Финляндский, первоприсутствующий член Святейшего Синода, выдающийся богослов и полемист. Павский Герасим Петрович (1787-1863) — протоиерей, профессор богословия, выдающийся филолог-языковед и переводчик, автор перевода Священного Писания. Скворцов Иван Михайлович (1795-1863) — протоиерей, доктор богословия, профессор Киевской духовной академии, выдающийся русский философ, математик и языковед. Кочетов Иоаким Семенович (17891854) — протоиерей, академик Императорской академии наук, известный филолог и церковный историк. Иннокентий (Борисов Иван Алексеевич; 1800-1857) — святитель, архиепископ Херсонский и Таврический, член Святейшего Синода, профессор богословия, выдающийся гомилет и филолог. Макарий (Булгаков Михаил Петрович; 1816-1882) — митрополит Московский и Коломенский, академик Академии наук, выдающийся историк церкви и богослов. Делицын Петр Спиридонович (1795-1863) — протоиерей, профессор МДА, известный математик, филолог, историк и богослов, переводчик и экзегет святоотеческого наследия. Голубинский Федор Александрович (1797-1854) — протоиерей, профессор Московской духовной академии, известный религиозный философ и богослов. Филарет (Гумилевский Дмитрий Григорьевич; 1805-1866) — святитель, архиепископ Черниговский и Нежинский, известный историк Церкви, патролог и библеист.
прошел путь от бакалавра (т. е. младшего преподавателя) академии до епископа Русской Церкви за 8 лет (1814—1822), святитель Иннокентий (Борисов) — за 12 лет (1824—1836), святитель Филарет (Гумилевский) — за 10 лет (1831—1841), митрополит Макарий (Булгаков) — за те же 10 лет (1841—1851). При этом период академического служения был сопряжен с постоянной сменой области научных занятий, ведь все академические дисциплины так же были выстроены в некую «табель о рангах», где статусу дисциплины соответствовал статус ее преподавателя (например, наиболее значимую кафедру догматического богословия, как правило, занимал ректор в сане архимандрита). Весомым дополнением к ученым трудам могло стать, например, настоятельство в каком-либо монастыре.
2. Другой тип, относящийся к этой группе, — профессор, который покинул академию в пользу приходского служения, практически несовместимого в контексте Синодального периода с академическим.
3. Наконец, третьи не принимали монашество, но и не вступали в брак. Часто они имели склонность к небогословским (или «гражданским») дисциплинам, и вскоре покидали духовное сословие для поступления на светскую службу10.
II. Вторая группа была не такой представительной количественно, но именно здесь фигурируют личности, с которыми по преимуществу ассоциируется история духовных академий институтов в России XIX в.
1. Первые из них — люди Александровской эпохи и талантливые выпускники академии — избирали путь брачной жизни и священнического служения, что не мешало им становиться профессорами академий в силу особых дарований. Так, протоиереи Иоаким Кочетов, Иоанн Скворцов, Феодор Голубин-ский и Петр Делицын почти всю жизнь оставались профессорами духовных академий. Исключением среди них был, пожалуй, лишь протоиерей Герасим Павский, покинувший академию, правда, в результате совершенно не типичного исторического сюжета11. Впрочем, протоиереев среди профессоров духовных академий ближе к середине века становилось меньше — в Николаевское царствование сказывалась строгая функциональная установка: белый священник, независимо от талантов, ассоциировался прежде всего с приходским служением.
2. Вторые — к ним относится и А. В. Горский — представляли тех, кто не оставлял академическую корпорацию ради светской службы, не принимал монашества и не вступал в брак, оставаясь, таким образом, представителем духовного сословия, не причастным тем не менее к церковно-иерархической лестнице. На протяжении всей академической карьеры такие профессора испытывали давление со стороны общества ввиду неопределенности своей социальной иден-
10 Такая судьба ждала, например, седьмого по успеваемости выпускника СПбДА Иродио-на Яковлевича Ветринского (1787—1849). С 1814 по 1826 г. он служил в академии, а затем перешел на гражданскую службу, став сотрудником Главного цензурного комитета.
11 См. подробнее о его личности: Сухова Н. Ю. «Дело протоиерея Герасима Павского»: проблема «историзма» в русской библеистике // Филаретовский альманах. 2014. № 10. С. 88— 107.
тичности12. Формально они считались представителями «духовного звания», но идея «духовной учености», господствовавшая в первой половине XIX в., предполагала священный сан ее носителей13. Таких профессоров в первой половине XIX в. было совсем не много, и сам факт их существования вызывал неоднозначную реакцию в контексте жестко структурированного сословного общества Российской империи того периода.
Таким образом, мир церковных интеллектуалов первой половины XIX в. был весьма пестрым, однако, через принадлежность к духовному сословию профессора были связаны друг с другом единой «коллективной идентичностью», во многом определявшей их самосознание.
Ученое служение мирянина в «духовном звании»
Возвращаясь к классификации профессоров, стоит отметить, что именно последний тип (П.2) был наименее приемлем в рамках системы координат, заданной церковно-государственными отношениями Синодальной эпохи. Выражалось это, в частности, в конфликте дефиниций понятия «духовное звание», который наблюдается в высказываниях церковных деятелей середины XIX в., а лучше всего просматривается на примере академического служения А. В. Горского. Священство, безусловно, не являлось обязанностью представителя духовного сословия — оно являлось своего рода его «энтелехией», подразумевающейся конечной формой его онтологического развития. Об этом можно судить по письму свт. Филарета (Дроздова) графу Н. А. Протасову14 от 14 апреля 1853 г., в котором он ходатайствовал о присуждении А. В. Горскому очередной награды: «Положение сего профессора особенное. Служит он при академии двадцать лет. Если бы он, при начале сего поприща, вступил в духовное звание: без сомнения,
12 В данном случае не идет речь о профессорах, привлекаемых в духовные учебные заведения из иных сословий или из-за границы, что имело место на раннем этапе истории Санкт-Петербургской духовной академии (см.: Родосский А. С. Биографический словарь студентов первых XXVIII курсов Санкт-Петербургской Духовной Академии: 1814-1869 гг. СПб., 1907).
13 «Даже те преподаватели академий, которые не имели священного сана, относились к "духовному званию" и лишь в случае перехода на гражданскую службу исключались из него. Это положение отражало изначальную концепцию духовной школы: предназначенность каждого ее питомца к духовному служению в священном сане либо на приходе, либо в духовной школе. Реальность оказалась несколько иной — далеко не все преподаватели академий и семинарий принимали священный сан. Но понятие "духовное звание" было отменено только в 1860-х гг., когда дети священно- и церковнослужителей уже не относились лично к духовному сословию» (Высочайше утвержденное 26 мая 1869 г. мнение Государственного Совета, объявленное Сенату Святейшим Синодом «Об устройстве детей лиц православного духовенства» // ПСЗ II. Т. XLIV. Отд. 1. СПб., 1872. № 47138. С. 521-522; Сухова Н. Ю. «Духовная ученость» в России в первой половине XIX в. // Филаретовский альманах. Вып. 8. М., 2012. С. 38-39).
14 Протасов Николай Александрович (1798-1855) — обер-прокурор Святейшего Синода, член Государственного Совета. Известен проведением «николаевских» реформ духовного образования.
он уже неоднократно был бы удостоен свойственного сему званию возвышения в сане и знаков отличия. Подобным образом и вступив в светское звание, он имел бы повышение в чинах, и, вероятно, был бы уже удостоен знака отличия. Но он не вступил в светское звание, потому что имеет более расположения к духовному. Не вступил и в духовное, в котором, по закону послушания, вероятно, был бы должен подчиниться перемене и места службы и рода занятий, а остался только наставником, дабы постоянно заниматься избранной им наукой, историей, в которой и достиг таких успехов и известности, что некоторые общества без его искания избрали его в свои члены»15.
Из приведенных слов святителя явствует, что он как бы исключает Горского из «духовного звания». Остается лишь гадать, было ли это сделано по причине личных убеждений митр. Филарета, либо с целью изъясняться на доступном адресату языке: граф Н. А. Протасов был носителем дискурса Синодальной эпохи, где господствовали четкие функциональные детерминанты, и понятия духовного или светского звания должны были ассоциироваться с совершенно конкретным образом деятельности — священнослужением или государственной службой.
Иной взгляд на свою социальную идентичность имел сам А. В. Горский. Так, делая очередную запись в дневнике 16 августа 1840 г., в день своего 28-летия, он пространно рассуждает по поводу своих перспектив: «Последних восьми лет было достаточно для того, чтобы естественные расположения к тому или другому званию могли определиться и обнаружить самих себя; чтобы узнать цену некоторым вещам, обыкновенно кажущимся блистательными или приятными, и другим, на которые привыкли смотреть сурово; чтобы научиться понимать, в чем истинная цель жизни. <...> Единственное звание, к которому располагают меня и рождение, и воспитание, и образование, и любовь, и достоинство, есть духовное звание». Далее следует классификация служений, находящихся в рамках «духовного звания»: «В нем три вида служения: ученое, белого духовенства и иноческое»16.
Этот отрывок много может сказать о мироощущении духовно-академических профессоров-мирян. Во-первых, на лицо существенный конфликт свободного и свободолюбивого человека, воспринявшего культуру романтизма, и строгой предопределенности жизни согласно утвердившейся сословной парадигме: с одной стороны, здесь поднимается вопрос «определения» (т. е. самоопределения), а с другой — «предопределения» (т. е. «расположения по рождению»). Во-вторых, здесь предложено совершенно не типичное, возможно даже новаторское осмысление «духовного звания». Это состояние, оказывается, на совершенно легитимном основании может и не подразумевать священнической хиротонии
15 Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений и отзывов. Том дополнительный. СПб., 1887. С. 330.
16 Горский А. В., прот. Дневник. М., 1885. С. 62. Еще один взгляд на эту проблему предлагал Н. П. Гиляров-Платонов: «Горский не имел священного сана, но и не переходил в светское звание. Он оставался, подобно многим, на степени амфибия, точнее, на степени эмбриона, зародыша, из которого одинаково может выйти и водное, и земное существо» (Гиляров-Платонов Н. П. Из пережитого: Автобиографические записки. Т. 1. М., 2009. С. 290).
или монашеского пострига: выделяется третье служение — ученое, стоящее с вышеперечисленными на одном категориальном уровне и независимое от них.
Безусловно, выработке такого категориального аппарата в случае с Горским способствовала специфическая жизненная ситуация: с одной стороны, к брачной жизни и последующему священническому служению его подталкивала семья, и напротив — духовно-академическая атмосфера и ключевая фигура московской церковной жизни, святитель Филарет (Дроздов), склоняли молодого профессора к монашеству17, чему категорически противились его родители18. Таким образом, жизнь Горского была своего рода компромиссом между этими двумя жизненными концепциями, а предложенное Горским осмысление, судя по всему, вызревало в разговорах о самоопределении, которые он вел с родителями, коллегами и святителем Филаретом.
Возможно, Горский наиболее четко сформулировал концепцию «ученого» служения «мирянина из духовного звания», но, был не первым, кто вел подобный образ жизни19. Внеиерархическое и как бы «внесословное» состояние Горского было лишь внешней оболочкой, необходимым условием исследовательской деятельности, которой он посвятил всего себя.
Уже в конце XIX — начале ХХ в. будущий митрополит Антоний (Храповицкий), в бытность свою архиепископом Волынским, укорял таких «внеиерархиче-ских» профессоров духовных академий в том, что они «бегут от Креста» — избе-
17 По данным С. И. Смирнова, свт. Филарет (Дроздов) настаивал на принятии А. В. Горским монашества и желал впоследствии видеть его своим викарием (см.: Смирнов С. И. Александр Васильевич Горский // Протоиерей Александр Васильевич Горский в воспоминаниях о нем Московской духовной академии. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1900. С. 28).
18 28 января 1830 г. отец А. В. Горского писал тогда еще студенту академии в связи с постригом его друга будущего свт. Филарета (Гумилевского): «Друг наш милый, любезный сын Александр Васильевич! Благоговейные твои чувства к равноангельскому иночеству поставили меня в такое недоумение, что я не знаю, чему оные приписать и как их назвать. Счастливый путь к небесам юному Филарету! Но неужели только на воскрылиях иноческих и влетают в горние области? И за нами и перед нами и вокруг нас тысячи, не сотни опытов доказали и будут доказывать, как скользка и как опасна стезя монастырская. Если бы не блеск митры и панагии обманывал своим сиянием пылкую и порывистую юность, то пустыми верно бы были пустыни. Прямое самоотвержение не в слове, следовательно, и не в повторении клятв и обетов, и мною и тобою данных и принятых. Сделай милость, если вперед случится тебе быть зрителем церемонии пострижения какого-либо сотрудника, то смотри на это без жару, гораздо равнодушнее, с совершенным хладнокровием, без всякой зависти. Вообще на все обворожительное и прелестное надо бы глядеть со стороны невыгодной; в противном случае мишуру примешь за золото, или пустую тень за тело. Торопливая, необдуманная поспешность в моих глазах ничего более не обещает, как минутный метеор, который блекнет и исчезнет. Мать твоя все это прослушала и говорит: хорошенько его!» (Попов С. Ректор Московской Духовной Академии протоиерей А. В. Горский // Богословский вестник. 1896. № 3. С. 409. Цит. по: Мельков А. С. Жизненный путь и научное наследие протоиерея А. В. Горского. М., 2006. С. 28).
19 Профессора, посвятившие всю жизнь духовно-академическому служению, были в поколении учителей А. В. Горского, см., например, профессор словесности КДА Я. К. Амфитеатров, учитель А. В. Горского по историческим дисциплинам И. М. Терновский-Платонов.
гают священства20. Справедливости ради следует заметить, что подобный упрек не может быть адресован А. В. Горскому, потому что в 1860 г. он все же принял сан, став едва ли не первым целибатным священником в истории Русской Церкви. Это было необходимо ввиду того, что Горский был наиболее подходящим кандидатом на должность ректора Московской духовной академии, а оказаться на этой позиции мог только человек в священном сане.
Становление исследовательской повседневности
Реформа 1808—1814 гг. не только поставила перед духовной школой новые и четко артикулированные цели, но и коренным образом изменила образ духовно-академической повседневности21. Выделение духовных академий в отдельную образовательную ступень предполагало радикальное изменение жизненного уклада духовно-образовательных учреждений. Если прежде семинария представляла собой весьма разнородное сообщество, состоящее подчас из представителей различных возрастных групп, то после реформы духовно-академическая корпорация, состоящая из преподавателей и выпускников семинарии, обладала принципиально иными характеристиками22. Дореформенная семинария, как правило, являлась образовательным учреждением для самого широкого круга детей духовенства, начинавших свое обучение в детском возрасте и проводивших в семинарии подчас более десяти лет. Это естественным образом отражалось как на образе семинарского преподавания, так и на характере повседневной жизни. Иными словами, духовная семинария или академия до реформы 1808—1814 гг. человеку XXI в. показалась бы чем-то вроде интерната, где в одном пространстве сосуществовали дети возраста начальной школы, подростки, студенты, молодые и уже сформировавшиеся профессора. Таким образом, совокупность образовательных учреждений, рекрутирующих учащихся по принципу общности происхождения и социального статуса (формирующегося духовного сословия), не могла быть эффективна с точки зрения создания качественного продукта интеллектуальной культуры — ключевые богословские сочинения XVIII в. принадлежат перу архиереев, а не профессоров семинарий и академий.
Принципиально отличной была жизнь внутри корпораций новообразованных академий. Однородность студенческого состава, чаще всего комплектующегося из выпускников духовных семинарий, позволяла преподавателям взаи-
20 Журналы Комиссии при Святейшем Синоде по выработке проекта нового Устава духовных академий 18 марта — 27 ноября 1909 г. СПб., 1909. С. 6—8, 10—12.
21 Проблема «научной повседневности», ее характер, причины возникновения и образ трансляции не раз привлекали внимание исследователей. См., например: Кефнер Н. В. Научная повседневность послевоенного поколения советских историков: Дис. ... канд. ист. наук. Омск, 2006; Агапова Н. Г. Повседневность и парадигмы научной деятельности // Человек в мире культуры: история и культура повседневности: Материалы VII международного философско-культурологического симпозиума. Рязань, 2011. С. 16—25.
22 Впрочем, идея «высшего» духовного образования была отчасти реализована еще в рамках Александро-Невской главной семинарии (1788—1797), а затем Александро-Невской академии (1797—1809). Петербургская духовная школа понималась как высшая и принимала перспективных выпускников семинарий для их дальнейшей подготовки к ответственным духовным и гражданским должностям.
модействовать с более подготовленной аудиторией. Время досуга в рамках академической корпорации также мыслилось иначе, нежели в рамках прежних семинарий и академий. Как уже было сказано выше, профессора были призваны к самостоятельной разработке академических дисциплин в свободное от учебной нагрузки время23.
Однако возникновение свободного времени было лишь условием интенсификации научной деятельности, но никак не влекло за собой автоматический рост «наукометрических показателей». 1810-1830-е гг. были периодом борьбы за богословскую и церковно-историческую науку, которую в данной статье нет возможности описать сколько-либо подробно. Важно лишь отметить личность будущего святителя Филарета (Гумилевского), любимого протеже московского святителя Филарета (Дроздова)24, друга и учителя А. В. Горского, кардинально изменившего образ академической повседневности за недолгий период своего служения в Московской академии. Подробно описать исследовательскую повседневность святителя Филарета (Гумилевского) в рамках данной статьи необходимо прежде всего потому, что последний оказывал решающее влияние на личность А. В. Горского.
Характерной чертой Филарета младшего был именно романтический интерес к истории. Источник этого интереса биограф будущего святителя находит в детстве — долгие зимние вечера проходили под увлекательное чтение отцом Четий Миней и Пролога25. Вместе с тем, несомненно, работы Карамзина и прочих романтических историографов волновали душу будущего исследователя. Впоследствии, рассуждая об описании рукописей Румянцевского музея26, он отмечал: «Востоков27 много, весьма много открыл нам нового <...> Новый мир открыт. И какой же мир? Мир отцов наших, отцов благочестивых, смышленых, иногда ошибавшихся, но любящих Господа Иисуса пламенной душой»28. Романтическое стремление к миру допетровской церковной старины и святости и, соответственно, глубокое неудовлетворение современностью впоследствии обусловили явственное интонационное различие между пятым (Синодальный
23 Необходимо отметить, что студенчество новообразованных академий также своеобразно использовало особенности вновь установившихся условий. Так, студенты первого курса МДА (1814-1818), для повышения эффективности интеллектуального общения (чему способствовала уже пройденная ими семинарская образовательная ступень) и обмена идеями, организовали философско-богословское общество «Ученые беседы» (см.: Голубинский Ф. А., прот. История общества, составившегося под названием «Ученых бесед» в Московской духовной академии 1816 года марта 1 дня / сообщил П. Каптерев // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 1-10).
24 Симпатия святителя была выражена более чем явственно: за 46 лет его служения на московской кафедре это был единственный случай наречения инока своим именем (см.: Ли-стовский И. С. Филарет, архиепископ Черниговский. Чернигов, 1894. С. 18).
25 См.: Листовский. Филарет. С. 23.
26 Востоков А. Х. Описание русских и словенских рукописей Румянцевского музеума. СПб., 1842.
27 Востоков Александр Христофорович (1781-1864) — русский филолог, издатель и поэт, исследователь коллекций славянских рукописей.
28 Филарет (Гумилевский), свт. Письма к А. В. Горскому // Прибавления к Творениям Святых Отцов. 1884. Ч. 33. С. 615.
период) и предыдущими томами его «Истории Русской Церкви»29. Нельзя усомниться в том, что Филарет старший также поддерживал этот юношеский интерес. С точки зрения святителя, в увлеченности историческими науками было значительное преимущество: она сулила печатные труды, а последние, естественно качественные и выверенные, влияли на мнение образованной публики «о достоинстве духовных училищ и образованного духовенства» в целом и на мнение Комиссии духовных училищ об успешности студентов и эффективности учебного процесса академии в частности30.
Досуг молодого ученого обретает формы совершенно несвойственные для его предшественников: «...он занимался сидя или полулежа на ковре. С двух сторон лежала бумага и стояли две чернильницы. Тут, делая справки и изыскания, набрасывал он их на бумагу. Углубленный в эту работу, он не обращал внимания на то, что руки его испачканы чернилами и что он, отирая пот со лба или протирая глаза, переносил чернильные пятна на лицо. Когда отвлекали его от занятий напоминанием, что студенты ждут его в аудитории, он бежал прямо туда с перепачканными руками и лицом»31. Похожим образом характеризовали эту специфическую «научную рассеянность» и отстраненность, присущую А. В. Горскому, его ученики32.
Библиотека стала местом творческого общения святителя Филарета Младшего с А. В. Горским. Оба они в разное время занимали должность академического библиотекаря, осознавая центральное место библиотеки в духовно-академической инфраструктуре33. Период с 1833 по 1841 г. — время совместной
29 См.: Солнцев Н. И. Историческая концепция архиепископа Черниговского Филарета (Гумилевского) в работе «История Русской Церкви» //Вестник Нижегородского государственного университета им. Н. И. Лобачевского. Сер. История. 2003. № 2. С. 159.
30 Отсутствие реальных (печатных) плодов — именно этим отчасти объясняется «нелюбовь» святителя к патриархальному устройству академии при архим. Поликарпе. См. замечания об усовершенствовании дел академических: Филарет (Дроздов), свт. Мнения, отзывы и письма. М., 1905. С. 13—14; Он же. Полное собрание резолюций. Т. 4. М., 1914. С. 73—74. Несмотря на оформившееся еще перед поступлением в академию желание принять монашество, Дмитрий Гумилевский не спешил совершить этот шаг — пострижение случилось лишь 19 августа 1829 г., перед последним годом обучения. Это связывают с надеждами, которые возлагал юный студент на возможную заграничную стажировку в отряде перспективных студентов, об осуществлении которой в 1828—1829 гг. хлопотал М. М. Сперанский. Однако, судя по всему, мнение московского митрополита оказалось весомее, и вскоре выпускник приступил к самостоятельной преподавательской деятельности на кафедре церковной истории (см.: Та-расенко А. Ф. Жизнеописание Филарета (Гумилевского Д. Г.) // Филарет (Гумилевский), свт. Историко-статистическое описание Харьковской епархии. Харьков, 2006. Т. 1. С. 21).
31 Листовский. Филарет. С. 36.
32 Соколов В. А. Годы студенчества (1870—1874) // Богословский вестник. 1916. Т. 1. № 3/4. С. 387.
33 Свт. Филарет (Гумилевский) активно участвовал в процессе развития академической библиотеки. Упоминания об этом во множестве присутствуют в переписке Горского и еп. Филарета, а также в письме Горского к брату в Китай: Горский А. В., прот. Из письма от 18 ноября 1842 года к брату Владимиру Владимировичу в Пекин // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 402—403; Смирнов. История Московской Духовной Академии. Т. 2. С. 285. Впоследствии, когда он в бытность ректором, получит доступ к академическим финансам, суммы, выделяемые на академическую библиотеку, а именно на закупку книг богословского и исторического содержания, значительно умножатся. В отношении роли свт. Филарета (Гумилевского) в фор-
работы святителя Филарета и А. В. Горского — увенчался возникновением своего рода научно-исследовательской лаборатории, где совместными усилиями двух историков осуществлялся анализ исторических источников и обсуждение полученных результатов: «Бывало Филарет придет к А[лександру] В[асильеви] чу и сидит у него за беседой; а то и просто лежит на стоявшей подле кровати А[лександра] В[асильеви]ча. Сам А[лександр] В[асильеви]ч в это время ходит взад и вперед по комнате, стремительно и быстро, особенно когда идет жаркий разговор. Темы больше научные, преимущественно из области, любимой обоими церковной истории. Часто брали из библиотеки старинные рукописи и читали их вместе, а потом тут же и разбирали их сообща <...> А то забирались оба в библиотеку: по-домашнему разденутся там и копаются в книгах чуть не до ночи»34. Горский практически полностью копирует модель поведения своего старшего товарища, следует за ним и в отношении занимаемых должностей: с 1833 г. на кафедре церковной истории, с 1844 г. на позиции академического би-
блиотекаря35.
Таким образом, А. В. Горский стал одним из первых ярко выраженных носителей «исследовательской повседневности», т. е. совокупности жизненных практик, в центре которых находилась систематическая исследовательская деятельность, в данном случае связанная с историческим исследованием — изучением источников и научной литературы. Однако и здесь Горский не был первым — образцом для него стал будущий святитель Филарет (Гумилевский).
мировании академической библиотеки в некоторое заблуждение может ввести статья игум. Феофилакта, сливающего двух святителей Филаретов в единую личность (см.: Феофилакт, игумен. Библиотека Московской Духовной Академии // БТ. Юбилейный сборник. Московская Духовная Академия: 300 лет (1685-1985). М., 1986. С. 250). Впрочем, ценность статьи этого автора заключается в описании истории библиотеки в последующий период. Уже в условиях нового Устава 1869 г. было определено центральное место библиотеки в академической жизни: в 1873 г. библиотека стала выдавать книги не три раза в неделю, как прежде, а каждый день (см.: Смирнов. История Московской Духовной Академии. Т. 2. С. 253), в том же году был заложен новый библиотечный корпус (завершенный в 1877 г.) (см.: Голубцов С. А., протодиак. Московская Духовная Академия. Т. 1. Ч. 1. С. 47-48).
34 Попов. Ректор. // Богословский вестник. 1896. Т. 3. № 9. С. 345.
35 Впрочем, помимо зависимости от свт. Филарета (Гумилевского), зафиксированы и иные прототипы, на которые ориентировался Горский, формируя свою поведенческую модель: будучи человеком по природе подверженным внешнему влиянию, он был восприимчив к харизматическим личностям и особенностям их поведения. Его ученик Е. Е. Голубинский видел двухэтапное становление идентичности учителя: «Одевался он с намеренной небрежностью, подражая, как говорили, знаменитому в свое время Погодину. Носил сюртук, жилет и брюки истасканные, а его картуз и вороны на гнездо не взяли бы. Такой же был у него и цилиндр. Когда же Горский сделался священником, отрастил бороду, которая у него была густая и хорошая, он совсем изменился. И одеваться начал безукоризненно, говорили, подражая митрополиту Филарету» (Голубинский. Воспоминания. С. 182). В свою очередь Н. П. Гиляров-Платонов, хорошо знавший Горского как на протяжении своего академического периода (1844-1856), так и впоследствии, отмечал: «А. В. Горскому предшествовал первообраз его — Ф. А. Голубинский, с тою же бездною эрудиции, с глубоким мыслительным умом и не только с отсутствием тщеславия, но со смирением, о котором трудно составить даже понятие» (Гиляров-Платонов Н. П. А. В. Горский // Сборник сочинений. Т. 2 / Ред. К. П. Победоносцев. М., 1899. С. 464-465).
Духовно-научная преемственность
Специфический характер духовно-академической повседневности, в центре которой стояли ученые занятия, обуславливал возможность научной коммуникации, которая в свою очередь приготовляла почву для преемственности. Возможно, понятие «научной школы» применять в данном случае допустимо не по всем параметрам, однако, безусловно, налицо была трансляция характерных черт идентичности и «повседневности», исследовательской методологии. Так, одним из первых учеников А. В. Горского был еще один историк — П. С. Казанский36. Выпускник 1842 г., по замкнутому и чувствительному характеру и области увлечений чрезвычайно походил на своих старших коллег, прежде всего на Горского. Вот как об этом вспоминал их общий друг арх. Алексей (Лавров-Платонов)37: «Младший друг во всем берет пример со старшего, все делает с его совета. У них даже общие ученые вкусы: что любит один, то же любит и другой, одинаковый труд, сродные и часто одни и те же предметы занятий, даже количество времени, отдаваемое ими на преподавание, — у обоих друзей равное и большее сравнительно с другими»38. Вслед за Горским Казанский не принимает монашество, несмотря на безбрачие и религиозность39.
Со временем число молодых профессоров, попадавших в зависимость от А. В. Горского, увеличивается. Так, удивительно созвучны воспоминания о Горском его учеников и младших коллег — Е. Е. Голубинского и Н. П. Гилярова-Платонова40:
36 Казанский Петр Симонович (1819—1878) — русский историк монашества и богослов.
37 Алексий (Лавров-Платонов Александр Федорович; 1829—1890) — архиепископ Литовский и Виленский, профессор МДА, выдающийся канонист и законовед.
38Алексей (Лавров-Платонов), арх. Слово пред отпеванием заслуженного профессора Московской духовной академии Петра Симоновича Казанского 16 февраля 1878 года // Православное обозрение. 1878. Т. 1. № 3. С. 489.
39 Вместе с тем его мотив был немного иным. Если Горский следовал просьбе матери, а затем желанию безотлучно осуществлять научно-академическое служение, то Казанский, помимо вышеназванного, видел проблему в размежевании между дворянским и духовным сословиями, а себя, человека «из духовных» но «светского» по состоянию, рассматривал в качестве связующего звена между ними: защищая духовенство от нападок внешних, он видел недостатки последнего по части образованности и соответствия современным культурным требованиям. Такая позиция отчасти была обусловлена кафедрой, которую волею судеб занял П. С. Казанский: гражданская история в духовной академии действительно находилась как бы на пересечении «гражданского» и «духовного». Свою позицию относительно соотношения духовного и гражданского сословий в пореформенной России Казанский излагает в письме от 19 февраля 1868 г. (см.: Казанский П. С. Переписка с Александрой Николаевной Бахметьевой / Сообщил прот. А. Беляев // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 527—531; См. также: Он же. В защиту русского духовенства // Прибавления к Творениям Святых Отцов. 1881. Ч. 28. Кн. 4. С. 520-564; 1882. Ч. 30. Кн. 2. С. 564-638).
40 Гиляров-Платонов Никита Петрович (1824-1887) — известный русский литературный критик и писатель, бакалавр богословия и публицист. Голубинский Евгений Евсигнеевич (1834-1912) — выдающийся историк Церкви, знаток церковной архитектуры, академик Императорской академии наук.
Н. П. Гиляров-Платонов Е. Е. Голубинский
«Ночной порой, когда, бывало, выйдешь в сад разогнуть спину и видишь далеко за полночь светящийся огонь в квартире Александра Васильевича — знаешь, что и там совершается священнодействие ученого труда»41 «Утомишься, бывало, над составлением лекций <...> выйдешь в сад прогуляться. Смотришь иногда: в бакалаврском корпусе все огни потушены, только у А. В. Горского светился огонек, так что огонек этот даже одушевлял бывало»42
Этот очаровательный образ был зафиксирован прибывшим в Московскую академию из Петербурга в 1864 г. бакалавром А. Л. Катанским43. Последний был весьма удивлен, а затем и вдохновлен нестандартным, по столичным меркам, поведением ученого протоиерея-ректора: «Встречая меня сначала с некоторой напускной, не свойственной ему ректорской важностью, затем, когда заходила речь о книгах, совершенно преображался, видимо забывал, что он ректор, а перед ним — младший из бакалавров, лазил под диваны и кресла, доставая оттуда нужные книги, и нагружал меня ими, обыкновенно в большом количестве»44.
Горский имел множество учеников. Не все из них проявили себя как ученые, но те, кто сумел это сделать, заимствовали в том числе и характерные особенности образа жизни своего учителя. А. П. Лебедев45, заместивший в 1870 г. родную для Горского кафедру церковной истории, в 1905 г. по состоянию здоровья (болезнь глаз) и совету врача, запретившего ему работать более трех часов в день, был вынужден покинуть академию и перейти в Университет46: «Всего три часа в сутки, о, доктор Крюков!47 Но не насмешка ли это над человеком, привыкшим посвящать чтению и письму по пятнадцать часов?»48. В свою очередь ученик Ле-
41 Гиляров-Платонов. Из пережитого. Т. 1. С. 94-95.
42 Голубинский Е. Е. Воспоминания // Полунов А. Ю., Соловьев И. В. Жизнь и труды академика Е. Е. Голубинского. М., 1998. С. 182. Можно соотнести это свидетельство с воспоминаниями П. С. Казанского: «Он вставал в 5 часов, после чая тотчас садился за работу, после обеда немного отдыхал на том же диване, на котором занимался, и потом сидел до глубокой ночи» (Казанский П. С. Воспоминания об А. В. Горском // Богословский вестник. 1900. Т. 3. № 11. С. 553).
43 Катанский Александр Львович (1836-1919) — профессор СПб. духовной семинарии, доктор богословия, известный литургист, историк гомилетики и церковный археолог.
44 Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора. С 1847 по 1913 год. Н. Новгород, 2010. С. 189.
45 Лебедев Алексей Петрович (1845-1908) — профессор МДА, известный историк Церкви и византолог.
46 Церковная история в Московском университете, в отличие от академии, являлась второстепенным предметом: «Я счел, что три часа занятий в сутки совершенно достаточно для Университета — и, кажется, не ошибся в расчете. Милейшие студенты Университета, на мое счастье, увлекаются церковной историей так же, как способны были бы увлечься и вы очаровательным сновидением» (Лебедев А. П. К моей учено-литературной автобиографии и материалы для характеристики беспринципной критики // Он же. К моей учено-литературной автобиографии и материалы для характеристики беспринципной критики: Сб. памяти А. П. Лебедева. СПб., 2005. С. 39-40).
47 Крюков Адриан Александрович (1849-1908) — русский врач-окулист, профессор Московского университета.
48 Лебедев А. П. К моей учено-литературной автобиографии... С. 39.
бедева, Н. Н. Глубоковский, со свойственным ему пафосом емко охарактеризовал образ жизни современных ему богословов и церковных историков, прототипом которого была повседневность Горского: «Из ученого кабинета у них есть только три дороги — в храм, аудиторию и библиотеку»49.
Заостренность на научной жизни, общность практик и представлений об «ученом делании» создавали внутри академии особое сообщество, не противопоставленное остальной корпорации, но выделяющееся из нее. Лучше всего эта «обособленность» выражена в коммеморативном аспекте: П. С. Казанский, прот. С. К. Смирнов, а затем Е. Е. Голубинский были похоронены рядом со своим другом и наставником прот. А. В. Горским на академическом кладбище.
Заключение
Протоиерей А. В. Горский оказался уникальной личностью в истории Русской духовной школы: в нем впервые соединились категории, впоследствии оказавшиеся в основе ценностных ориентиров целого сообщества русских ученых богословов: 1) осмысление себя как части духовного сословия — «сословная идентичность»; 2) духовно-академическая деятельность за рамками церковной иерархии; 3) исследовательская повседневность, осмысленная как образ церковного служения и аскетической практики; 4) ориентация на установление научно-исследовательской преемственности. Все эти элементы были синтезированы в практике А. В. Горского и во многом, определили образ идеального профессора духовной академии, каким он понимался в духовно-академическом сообществе второй половины XIX — начала ХХ в.
Ключевые слова: протоиерей Александр Васильевич Горский, русская богословская наука, духовное сословие, коллективные идентичности, институализа-ция науки, духовно-академическая система.
Archpriest Alexander Gorsky and the Beginning of the Scholarly Theology in Russia
E. Lut'ko
The emergence of the scholarly theology in Russia is a problem which is not solved yet in the modern historiography. The author offers a suggestion about the key role of A. V. Gorsky (since 1860 — archpriest) in the development of the image of the scholar-
49 Глубоковский Н. Н. За тридцать лет (1884—1914 гг.) // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 743—744. Это высказывание — прямой парафраз опубликованных 14 годами прежде слов П. С. Казанского: «Его [А. В. Горского] редко можно видеть в обществе вне монастыря: церковь, аудитория и библиотека — между ними делил он свое время, оставшееся от кабинетных занятий» (Казанский П. С. Воспоминания об А. В. Горском // Богословский вестник. 1900. Т. 3. № 11. С. 553).
theologian of the second half of 19th — early 20th. He lived during the epoch of the significant shift in the development of theology in Russia. It was in that epoch emerged a higher ecclesiastical education in Russia. There had to be carried the research activity and the development of the theological discourse relevant with the challenges of the era. However, there were some essential contradictions. For example, the lack of opportunity to fully combine the ecclesiastical office with the academic vocation. Thus, some professors of the ecclesiastical academies, coming from the clergy, refrained from both monasticism and from marriage. Naturally, it was not a normative behavioral strategy in the context of the Synodal period and caused distrust of the contemporaries. However, this lifestyle promoted the institutionalization of the theology and thus contributed to the realization of the 1808—1814 system's mission. Gorsky was the first who integrally fulfill this program of the scholarly theology. There is also an attempt to structure the elements of «scholarly theology» in the context of the Synodal period. It is possible to distinguish the following elements: 1. The estate (soslovie) identity; 2. Being outside of the church hierarchy; 3. The academic everyday life as a meaningful aspect of church ministry. The image of the scholar-theologian in Russia was strongly influenced by A. V. Gorsky and next generations of theologians combined those elements of Gorsky's academic practice.
Keywords: Archpriest Alexander Gorsky, Russian theological scholarship, clergy estate, collective identities, the institutionalization of the scholarship, the system of the higher ecclesiastical education in Russia.
Список литературы
1. Агапова Н. Г. Повседневность и парадигмы научной деятельности // Человек в мире культуры: история и культура повседневности: Материалы VII международного философско-культурологического симпозиума. Рязань, 2011. С. 16—25.
2. Алексей (Лавров-Платонов), арх. Слово пред отпеванием заслуженного профессора Московской духовной академии Петра Симоновича Казанского 16 февраля 1878 года // Православное обозрение. 1878. Т. 1. № 3. С. 487-494.
3. ВоробьевМ. Н. А. В. Горский и К. И. Невоструев (к вопросу о соавторстве) // Богословский сборник. М., 1997. № 1. С. 277-295.
4. Востоков А. Х. Описание русских и словенских рукописей Румянцевского музеума. СПб., 1842.
5. Высочайше утвержденное 26 мая 1869 г. мнение Государственного Совета, объявленное Сенату Святейшим Синодом «Об устройстве детей лиц православного духовенства» // Полное собрание законов Российской Империи II. Т. 44. Отд. 1. СПб., 1872. № 47138.
6. Высочайше утвержденный 30 августа 1814 г. проект Устава православных духовных училищ // Полное собрание законов Российской Империи I. Т. 32. СПб., 1830. № 25673.
7. Геннадий (Гоголев), архим. Великан учености: Жизнь и труды протоиерея А. В. Горского. М., 2004.
8. Гиляров-ПлатоновН. П. А. В. Горский // Сборник сочинений. Т. 2 / Ред. К. П. Победоносцев. М., 1899. С. 464-465.
9. Гиляров-Платонов Н. П. Из пережитого: Автобиографические записки. Т. 1, 2. М., 2009.
10. Глубоковский Н. Н. За тридцать лет (1884-1914 гг.) // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 737-757.
11. Голубинский Е. Е. Воспоминания // Полунов А. Ю., Соловьев И. В. Жизнь и труды академика Е. Е. Голубинского. М., 1998. С. 143-230.
12. Голубинский Ф. А., прот. История общества составившегося под названием «Ученых бесед» в Московской духовной академии 1816 года марта 1 дня // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 1-10.
13. Голубцов С. А., протодиак. Московская духовная академия дореволюционного периода. Т. II: Кафедры и личный состав Академии. Ч. 2: Биобиблиографический словарь сотрудников Академии. М., 1987.
14. Горский А. В., прот. Из письма от 18 ноября 1842 года к брату Владимиру Владимировичу в Пекин // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 402-403.
15. Горский А. В., прот. Дневник. М., 1885.
16. Живов В. М. Разыскания в области истории и предыстории русской культуры. М., 2002.
17. Журналы Комиссии при Святейшем Синоде по выработке проекта нового Устава духовных академий 18 марта — 27 ноября 1909 г. СПб., 1909.
18. Казанский П. С. В защиту русского духовенства // Прибавления к Творениям Святых Отцов. 1881. Ч. 28. Кн. 4. С. 520-564; 1882. Ч. 30. Кн. 2. С. 564-638.
19. Казанский П. С. Воспоминания об А. В. Горском // Богословский вестник. 1900. Т. 3. № 11. С. 544-560.
20. Казанский П. С. Переписка с Александрой Николаевной Бахметьевой // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 510-589.
21. Катанский А. Л. Воспоминания старого профессора. С 1847 по 1913 год. Н. Новгород, 2010.
22. Кефнер Н. В. Научная повседневность послевоенного поколения советских историков: Дис. ... канд. ист. наук. Омск, 2006.
23. Лебедев А. П. К моей учено-литературной автобиографии и материалы для характеристики беспринципной критики // Он же. К моей учено-литературной автобиографии и материалы для характеристики беспринципной критики: Сб. памяти А. П. Лебедева. СПб., 2005. С. 17-43.
24. Листовский И. С. Филарет, архиепископ Черниговский. Чернигов, 1894.
25. Мельков А. С. Жизненный путь и научное наследие протоиерея А. В. Горского. М., 2006.
26. Писанюк С. Ученая деятельность профессора протоиерея Александра Горского. Дипл. раб. Сергиев Посад: МДА, 1996.
27. Попов С. Ректор Московской Духовной Академии протоиерей А. В. Горский // Богословский вестник. 1896. № 1-12.
28. Постников П. Очерки жизни и деятельности Александра Васильевича Горского // У Троицы в Академии. М., 1914. С. 254-341.
29. Родосский А. С. Биографический словарь студентов первых XXVIII курсов Санкт-Петербургской Духовной Академии: 1814-1869 гг. СПб., 1907.
30. Смирнов С. И. Александр Васильевич Горский // Протоиерей Александр Васильевич Горский в воспоминаниях о нем Московской духовной академии. Свято-Троицкая Сергиева лавра, 1900.
31. Соколов В. А. Годы студенчества (1870-1874) // Богословский вестник. 1916. Т. 1. № 3/4. С. 385-420.
32. Солнцев Н. И. Историческая концепция архиепископа Черниговского Филарета (Гу-милевского) в работе «История Русской Церкви» // Вестник Нижегородского государственного университета имени Н. И. Лобачевского. Сер. История. 2003. № 2. С. 154-161.
33. Сухова Н. Ю. «Дело протоиерея Герасима Павского»: проблема «историзма» в русской библеистике // Филаретовский альманах. № 10. М., 2014. С. 88-107.
34. Сухова Н. Ю. «Духовная ученость» в России в первой половине XIX в. // Филаретов-ский альманах. 2012. № 8. С. 31-54.
35. СуховаН. Ю. Духовно-учебная реформа 1808-1814 гг. и становление высшей духовной школы в России // Вертоград наук духовный. М., 2007. С. 15-52.
36. Сухова Н. Ю. Система научно-богословской аттестации в России в XIX — начале XX в. М., 2009.
37. Тарасенко А. Ф. Жизнеописание Филарета (Гумилевского Д. Г.) // Филарет (Гумилев-ский), свт. Историко-статистическое описание Харьковской епархии. Т. 1. Харьков, 2006. С. 9-46.
38. Феофилакт, игумен. Библиотека Московской Духовной Академии // Богословские труды. Юбилейный сборник. Московская Духовная Академия: 300 лет (1685-1985). М., 1986. С. 247-263.
39. Филарет (Гумилевский), свт. Письма к А. В. Горскому // Прибавления к Творениям Святых Отцов. 1884. Ч. 33.
40. Филарет (Дроздов), свт. Мнения, отзывы и письма. М., 1905.
41. Филарет (Дроздов), свт. Собрание мнений и отзывов. Том дополнительный. СПб., 1887.
42. Фриз Г. Л. Сословная парадигма и социальная история России // Американская русистика: вехи историографии последних лет. Императорский период: Антология. Самара, 2000. С. 121-162.
