CC BY
45
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
УДК 291.1
UDC 291.1
КРИВОЛАПОВА Е.М.
кафедра литературы, Курский государственный университет
E-mail: [email protected]
KRIVOLAPOVA E.M.
Department of Literature, Kursk State University E-mail: [email protected]
ПРОТИВОРЕЧИЯ И ПАРАДОКСЫ ЗИНАИДЫ ГИППИУС: К ПРОБЛЕМЕ ЛИЧНОСТНОЙ САМОИДЕНТИФИКАЦИИ CONTRADICTIONS AND PARADOXES OF ZINAIDA GIPPIUS: ON THE PROBLEM OF PERSONAL SELF-IDENTIFICATION
В статье рассматриваются основные «парадоксы» З.Н. Гиппиус, касающиеся ее религиозно-философских взглядов, эстетических предпочтений, поведенческих установок. Анализ произведений писательницы, документального и автодокументального материала позволил выявить наиболее аутентичный жанр в плане личностной самоидентификации З.Н. Гиппиус, а также объяснить причины мистификации и мифологизации ее личности.
Ключевые слова: религиозно-философские взгляды, эстетические предпочтения, документальный и автодокументальный материал, аутентичный жанр, самоидентификация.
The article examines the main «paradoxes» of Z.N. Gippius, which concern her religious and philosophical views, aesthetic preferences, behavioral attitudes. Analysis of writer's works, documentary and auto-documentary material made it possible to identify the most authentic genre in terms ofpersonal self-identification of Z.N. Gippius and to explain reasons for the mystification and mythologization of her personality.
Keyword: religious and philosophical views, aesthetic preferences, documentary and auto-documentary material, authentic genre, self-identification.
До настоящего времени З.Н. Гиппиус остается одной из самых сложных, противоречивых и неразгаданных фигур Серебряного века. Она вошла в историю русской литературы не только как поэт, прозаик, публицист, литературный критик, общественный деятель, но и как незаурядная личность. З.Н. Гиппиус оставила после себя ценнейшее литературное наследие, которое явилось источником крайне противоречивых суждений о самой поэтессе, совмещавшей в себе диаметрально противоположные «личины»: Сильфиды, «боттичел-левской Мадонны», «сатанессы», «Белой Дьяволицы», «андрогины», «чертовой куклы».
О парадоксах Зинаиды Гиппиус писали и пишут по сей день. Но в то же время возникает вопрос: а где же настоящая Зинаида Николаевна? Какой из всех оставленных ею источников - художественных, документальных и автодокументальных - является аутентичным?
Логичнее всего предположить, что таковыми будут эгодокументы, относящиеся к литературе non-fiction, поскольку, согласно законам этого жанра, предполагают отсутствие всякого вымысла, откровенность, предельную искренность. Например, дневник.
Известно, что З.Н. Гиппиус вела дневники на протяжении всей жизни, причем идея «дневниковости» манифестировалась ею в собственном творчестве с упорным постоянством. Приведем мнение одного из современников писательницы, человека, который знал ее, пожалуй, лучше других - ее секретаря В. Злобина: «Да, между той Зинаидой Николаевной, какую мы знаем, и той, какой она была на самом деле, - пропасть.
Она оставила после себя записные книжки, дневники, письма. Но главное - стихи. Вот ее настоящая автобиография. В них - вся ее жизнь, без прикрас, со всеми срывами и взлётами» [4, с. 288].
Таким образом, чтобы постичь настоящую Зинаиду Николаевну, ее секретарь предлагает обратиться не к дневникам, которые априори предполагают доминирование исповедального начала, а к стихам... То есть художественное, с его точки зрения, оказывается достовернее документального, вымысел - правдивее реальности.
Тем не менее, обратимся сначала к дневникам.
Наибольший интерес у литературоведов вызывает первый из них - «Contes d'amour», или «Дневник любовных историй» (1893 - 1904). Зинаида Гиппиус начала вести дневник 19 февраля 1893 года, в возрасте двадцати трех лет. С самого начала, с первых слов, она сразу же обозначает цель - для чего собирается писать этот «специальный дневник»: «Так я запуталась и так беспомощна, что меня тянет к перу, хочется оправдать себя или хоть объяснить себе, что это такое?» [2, с. 35]. Налицо состояние, которые «изобличает» в Гиппиус человека, воспринимающего мир «сквозь призму эмоциональной рефлексии»: прочитывается установка на самоанализ, с помощью которого возможно объяснить и оправдать свои поступки и мысли. Создается впечатление, что посредством дневника раскроется настоящая Гиппиус. Обращает на себя внимание одна из первых фраз дневника: «Я не говорю, что в этой черной тетради, вот здесь, я буду писать правду абсолютную, - я ее
© Криволапова Е.М. © Krivolapova E.M.
не знаю» [2, с. 35]. Возможно это и так, но и то, что автору хорошо известно, часто тоже будет замалчиваться - преднамеренно или непреднамеренно - но таким образом, что в любом случае будут возникать поводы для всякого рода интерпретаций.
Интересно и другое заявление Гиппиус, в котором она декларирует свое стремление основываться на фактах как несомненном залоге абсолютной правды: «Факты - и какая я в них. Больше ничего» [2, с. 35]. Но как раз фактов в ее дневнике и не хватает: в большинстве случаев их вовсе нет, а если и есть, то ситуации они не проясняют. Фактическую сторону повествования заменяют размышления, рассуждения по поводу уже происшедшего, стенания, желания, выражение разнообразных чувств, несколько сюжетных сцен, достаточно выразительных в художественном отношении. Например, два объяснения с Червинским или сцена разрыва с Флексером.
Если восстановить события, происходившие в жизни З. Гиппиус в это время, то открывается любопытная закономерность: намеренно или непреднамеренно она пропускает как раз то, что было для неё особенно значимо (встреча с «маленькой старообразной англича-ночкой» Елизаветой Овербек, начальный этап взаимоотношений с Философовым и явная к нему симпатия). Подобные «недоговоренности» позволяют предположить, что дневник для нее был не только инструментом самопостижения. Исследователи обратили внимание, что текст «Contes d'amour» «структурируется как художественный, здесь есть свои сюжеты, герои, тайны, пафос, композиционные антитезы, смыслообразующие заглавия, эпиграф» [5, с. 114]. Следовательно, дневник создавался в расчете на то, что будет прочитан не только автором. И Гиппиус сознательно стремилась к тому, чтобы заинтриговать будущего читателя, насытив текст всякого рода «неясностями». Дневниковые записи практически бессюжетны, в основном это намеки, многозначительные рассуждения.
В дневнике обращает на себя внимание боязнь автора стать такой, «как все»: «...признать себя обыкновенной женщиной, сделать себя навсегда в любви, как все» [2, с. 60]. Самое страшное и неприемлемое для Гиппиус - быть «для других только одной из многих самоотверженных женщин» [2, с. 42]. С упорным постоянством Гиппиус подчеркивает свою «инакость», «другость», сознательно акцентируя на этом внимание: «Нет ли во мне просто физической ненормальности?» [2, с. 40].
Эти признания и стали одним из оснований для расхожего мнения о ее физической ущербности, «андрогинности».
Однако в дневнике с первых страниц возникает именно женский образ: нервной, «беспредельно слабой», одинокой женщины, но в то же время - покорительницы мужских сердец. Желание покорять у неё, на первый взгляд, - тоже чисто женское, природное, по собственным словам героини, «тщеславное», «примитивное», которое она даже пытается маскировать перед собою, «называя "желанием власти над
людьми"». Действительно, на его страницах возникает образ роковой женщины, которая играет чувствами мужчин, наслаждаясь своими победами над ними: Минский, Червинский, Волынский, молодые профессора Духовной Академии Карташёв и Успенский...
Проблема самореализации - как личности и как художника - в период ведения «Дневника любовных историй» была для Гиппиус особенно актуальна. Оказавшись еще совсем юной в эпицентре русской культуры Серебряного века (в 1889 году Зинаида Гиппиус выходит замуж за Дмитрия Мережковского), Зинаида Николаевна недолго оставалась всего лишь женой известного поэта и его «протеже». Она усвоила, что неписаный закон эпохи требовал от художника отнюдь не обыкновенной биографии, а «творимой легенды». В соответствии с запросами времени Гиппиус определила для себя поведенческую стратегию и строго следовала ей на протяжении всей жизни. Причём, артистическая, игровая природа ее души так естественно «наложилась» на «потребности» времени, что за достаточно непродолжительный период она превратилась из провинциальной девочки-«ломаки», покорительницы сердец тифлисских гимназистов, в самую необыкновенную женщину Петербурга. Первоначальная интимность дневника З. Гиппиус, претензия на предельную откровенность в дальнейшем выливаются в игру, мифологизацию, когда автор в процессе ведения дневника «творит» собственную «легенду», в результате чего дневник утрачивают свою изначальную функцию «специального», «исповедального» дневника. Для молодой писательницы он являлся незаменимым инструментом самоконтроля и саморегуляции, фиксирующий процесс превращения в «настоящую декадентку». Характерно, что в одной из своих записей Гиппиус использует слово «самоучительство». Таким образом, в раннем дневнике сама личность автора не получает адекватного отражения и предстает в крайне мистифицированном виде.
Обратимся к другому жанру автодокументальной литературы - письмам. «Я никогда не лгу в письмах!» -заявит Гиппиус 20 сентября 1893 года [2, с. 47]. И еще одно признание: «.Могу писать письма только к человеку, с которым чувствую телесную нить, мою. Говорю о хороших письмах, о тех моих "детях", в которых верю» [2, с. 53]. Доказательством этих слов могут служить письма З. Гиппиус к А. Волынскому, в которых, в отличие от дневника, показано, каким болезненным и даже драматичным был для Гиппиус разрыв с Флексером-Волынским [7].
Интересна функция писем З. Гиппиус к секретарю Петербургского Религиозно-философского общества С.П. Каблукову. Несмотря на то, что Сергей Платонович собирал их в отдельную папку, он счел необходимым некоторые их них переписать в дневник вместе со своими ответами Зинаиде Николаевне. Это был своеобразный способ рассказать читателю о своем личном общении с этой незаурядной личностью.
Именно в письмах (не в дневнике!) Каблуков делится с Гиппиус своими сокровенными мыслями и позво-
10.01.01 - РУССКАЯ ЛИТЕРАТУРА (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ), 10.01.03 - ЛИТЕРАТУРА НАРОДОВ СТРАН ЗАРУБЕЖЬЯ (С УКАЗАНИЕМ КОНКРЕТНОЙ ЛИТЕРАТУРЫ) (ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ НАУКИ) 10.01.01 - RUSSIAN LITERATURE (PHILOLOGICAL SCIENCES), 10.01.03 - LITERATURE OF THE PEOPLES OF FOREIGN COUNTRIES (WITH INDICATION OF SPECIFIC LITERATURE) (PHILOLOGICAL SCIENCES)
ляет себе выражать чувства и эмоции, которых в целом лишен дневник. Содержание писем Гиппиус свидетельствует о том, что она не только проявляет интерес к своему корреспонденту, ей близко и понятно все то, чем делится с ней Каблуков. Более того, в своих письмах Гиппиус поднимает такие проблемы, которые являлись для нее самой болезненными и неразрешимыми: о смерти, вере, о загробной участи. «Отчего это умер ваш друг? - спрашивает она в письме. - <...> Вполне понимаю вашу печаль. Все в жизни переносимо и побе-димо, вот только смерть одна. Только она» [3, с. 265]. Поэтому Гиппиус так живо заинтересовали строки из письма Каблукова: «Скажите вот еще что: <...> отчего вам кажется, что вы скоро умрёте? Отчего?» [3, с. 268].
Отвечая ему, Гиппиус старается, с одной стороны, поддержать его, а с другой, высказать и свои сокровенные мысли: «Милый Сергей Платонович. <...> Ваши ощущения вполне близки мне и понятны. Я завидую вашей крепкой вере. Если бы я, как вы, всегда могла быть уверена, что не исчезну со смертью в небытие, то смерть, моя, не пугала бы меня. Никакие вечные муки (тем более, что они не вяжутся с понятием Бога-Любви) не страшны так, как небытие. Между тем, мысль: "а вдруг за гранью агонии - ничего?" не может порою не приходить к человеку, не обладающему совершенством веры. Впрочем, если даже вы и верите, нужно желать жить как можно дольше. Как, веря, не верить, что мы здесь должны заслужить себе тамошнюю лучшую обитель» [3, с. 272]. Эти письма подтверждают мнение, сложившееся у Г. Адамовича, что Гиппиус была человеком «ни в чем, в сущности, неуверенным» [1, с. 570].
О подлинности чувств З.Н. Гиппиус, о ее настоящей натуре свидетельствуют и письма к Д.В. Философову, которые широко известны в исследовательских кругах. «Я люблю тебя неистребимо, с постоянной болью - даже когда сон и тупость одолевают меня, даже когда я зову их нарочно, - пишет она в 1912 году. - Я люблю тебя напрасно и ненужно, - теперь, - но не могу не любить, не знаю, что и делать» [6, с. 681].
В 2016 году в научный оборот вошли ранее неизвестные письма З.Н. Гиппиус к поэтессе Е.Л. Таубер, представительнице младшего поколения литераторов-эмигрантов русского зарубежья. В семнадцатилетнем возрасте она вместе с родителями навсегда покинула Россию, эмигрировав в Белград. Там, в 1927 году, состоялся ее литературный дебют: в сборниках «Ступени» и «Зодчий» были опубликованы тринадцать ее стихотворений. Через год, 20 сентября 1928 г. в Белград приезжают Мережковские, чтобы принять участие в Первом зарубежном съезде русских писателей-эмигрантов и журналистов. Молодая поэтесса, пользуясь случаем, посылает свои стихи З.Н. Гиппиус с просьбой высказать мнение о них. Это обстоятельство нисколько не удивляет: по словам И.Н. Голенищева-Кутузова, «в дни белградских русских событий <.> все ходили на поклон к Мережковским» [8, с. 151]. Но Е.Л. Таубер не могла не знать, что у З.Н. Гиппиус всегда была репутация беспощадного критика, особенно по отношению к начина-
ющим поэтам, что она отличалась резкостью суждений и ее «приговоры» нередко бывали излишне суровы. Тем не менее юная поэтесса посылает свои первые стихотворные опыты З.Н. Гиппиус.
В письмах к Екатерине Таубер Зинаида Николаевна раскрывается, с одной стороны, как литературный наставник, хорошо помнящий о своей «роли общероссийской классной дамы», как проницательный критик, с другой же, как человек с достаточно сложным характером. Тональность писем в сущности подтверждает отзывы современников о том, что в Зинаиде Николаевне действительно было что-то «осиное», «жалящее». Если воспользоваться ее собственной характеристикой, то наиболее уместным в этом случае будет эпитет «ласковая кобра». В отзыве на стихи Таубер ее слова, как всегда, по-гиппиусовски точны, как всегда резки и даже обидны: «Теперь я могу сказать вам нечто, весьма важное, или могущее стать важным; в том случае, если вы поймете, что тут нет ничего для вас ни обидного, ни обескураживающего. А именно - мне кажется, что вы ещё не умеете писать» [8, с. 148]. Разумеется, для начинающего поэта подобное мнение было далеко не лестным и отнюдь не вдохновляющим, более того, оно могло и вовсе отбить желание писать стихи. Но в письме были и другие строки: «Я стараюсь говорить всё с возможной точностью, ни больше - ни меньше. И так и говорю это: не умеете ещё. Другое тоже: почти в каждом стихотворении у вас есть хорошие строчки, но нет ни одного цельно-хорошего. Чувствуется, как ваша мысль и состояние духа (я не люблю слова «настроение») пробиваются сквозь толщу слов, - и справиться с ней ещё не могут.
Думаю, что могут справиться; это зависит от вашей любви и настойчивого бесстрашия перед трудом» [8, с. 148].
Зинаида Николаевна прекрасно знала о том, что ее мнение может обидеть человека, поэтому заканчивает письмо в таком тоне: «Не сердитесь. Впрочем, не в сердце, конечно, дело. А вот если вы этим письмом не огорчитесь и не обескуражитесь, это будет хорошо, и мне приятно» [8, с. 149].
Но при всем этом далеко не лестном отзыве, язвительном тоне, характеристика, данная З.Н. Гиппиус стихам Е. Таубер, удивительно точная и емкая. Зинаида Николаевна уловила своеобразие поэтического стиля начинающей поэтессы, ее художественную индивидуальность. Впоследствии исследователи будут писать обо всем том, что было отмечено острым критическим глазом Гиппиус: о сдержанной манере и бесстрастности интонации Е. Таубер, которую З.Н. Гиппиус именовала «сухостью», о свойственной ее стихам «предметности», восходящей к «метафизике», наличии иерархии «бытовое - бытийное», отсутствии в произведениях Таубер «поэтических небрежностей» [9].
Несмотря на беспощадную критику Гиппиус стихов начинающей поэтессы, между ними завязывается дружеская переписка, которая лишний раз подтверждает, что наставником Гиппиус действительно была хорошим. Она исправно читает и перечитывает при-
сылаемые ей стихи, не устает делать замечания, давать советы, предлагает примеры стихотворений тех поэтов, у которых можно поучиться: «Вы, конечно, думаете, Екатерина Леонидовна, что не такая уж я «добрая», как вам показалось, и довольно забывчивая. В первом вы, пожалуй, правы, насчёт забывчивости - не вполне. Но вы меня прощайте, если я не всегда скоро отвечу, продолжайте мне писать (всё, что захочется), присылайте стихи, в конце концов я отвечу» [8, с. 151]; «Всё, что вы мне прислали <...>, я исправно получила. Вы, конечно, исправили к лучшему, но прочтя и перепрочтя стихи ваши внимательно - опять мне хочется сказать то же: в каждом есть хорошие строчки, иногда 2, иногда больше, но ни одно меня не удовлетворяет вполне. <...> В общем - ваши стихи очень ещё молодые. Вы ещё не чувствуете, как важно иметь в стихах только необходимые слова, какая нужна беспощадность к лишним. Поэтому и у вас я люблю строчку: «Мне просто хорошо. Мне ничего не надо.» [8, с. 151-152].
Письма З.Н. Гиппиус, дошедшие до нас, представляют интерес в нескольких аспектах: они информативны и искренни, в них нет искусственности, рисовки, игры, поскольку автор не преследует никакой «специальной» цели. В письмах виден неподдельный интерес Гиппиус не только к молодым поэтам, но и к литературному процессу в Белграде, издававшимся там сборникам, к жизни русских эмигрантов, оказавшихся в этой стране: «Право, вы совершенствуетесь в стихах. Продолжайте, и продол-
жайте писать мне, - решительно всё, что вам захочется сказать. И о себе, - я вашу жизнь не совсем себе представляю. Напишите мне, что делается в Белграде, о чём вы думаете и о чём мечтаете» [8, с. 152].
Более того, Е. Таубер посылает З.Н. Гиппиус и стихи И.Н. Голенищева-Кутузова, друга студенческих лет, будущего знаменитого дантолога, к которым Зинаида Николаевна тоже не осталась безучастной.
В письмах проявился подлинный, живой интерес к людям, лишний раз подтверждающий установку З.Н. Гиппиус - «чужое сердце видеть, как свое».
Таким образом, в плане личностной самоидентификации З.Н. Гиппиус ее письма (разумеется, не считая те, которые она писала своему мужу под псевдонимом Снежной королевы), в отличие от дневников, - наиболее аутентичны, поскольку в них отсутствует мифологизация, игра, которыми наполнены дневники. Возможно, письма отразили в себе и некоторые коммуникативные особенности Гиппиус: известно, что она была превосходным собеседником, способным напряженно слушать, делать существенные замечания, давать ценные советы.
Что касается ее литературного творчества, особенно стихов, здесь так или иначе, надо учитывать «законы» лирического жанра, связанные с художественным вымыслом. Возможно, у В.А. Злобина были определенные основания полагать, что настоящая Зинаида Николаевна Гиппиус «в своих стихах». Но это предмет отдельного исследования
Библиографический список
1. Адамович Г.В. Зинаида Гиппиус // Гиппиус З.Н. Златоцвет. Избранное. Воронеж: Из-во им. Е.А. Болховитинова, 2001. С. 569-575.
2. Гиппиус З.Н. Дневник любовных историй // Гиппиус З.Н. Дневники: В 2 кн. / Под общей ред. А.Н. Николюкина. М.: НПК «Интелвак», 1999. Кн. 1. С. 35-88.
3. Дневник Сергея Платоновича Каблукова. Год 1909-й / Вступит. статья, публикация и комментарии Е.М. Криволаповой // Литературоведческий журнал. 2012. № 31. С. 178-342.
4. Злобин В.А. Тяжелая душа // Злобин В.А. Тяжелая душа. Литературный дневник. Воспоминания. Статьи. Стихотворения. М.: НПО «Интелвак», 2004. С. 285-438.
5. Lucewicz L. Тайна «специального дневника» Зинаиды Гиппиус // Dzienniki, notatniki, listy pisarzy rosyjskich // Studia Rossica XIX. Warszawa. 2007. S. 113-126.
6. Переписка З.Н. Гиппиус с Д.В. Философовым // Эпистолярное наследие З.Н. Гиппиус. Кн. 1. Литературное наследство. Т. 106 / Сост. Н.А. Богомолов, М.М. Павлова. М.: ИМЛИ РАН, 2018. С. 586-857.
7. Письма З.Н. Гиппиус к А.Л. Волынскому // Минувшее. Исторический альманах. Вып. 12. М.: СПб., 1993. С. 274-341.
8. Письма к Екатерине Таубер. Зинаида Гиппиус, Борис Зайцев, Галина Кузнецова, Нина Берберова / Примечания Елены Криволаповой // Русский мiр. Альманах. 2016. №. 10. СПб.: Русская культура. С. 148-174.
9. Струве Г.П. Русская литература в изгнании. Опыт исторического обзора зарубежной литературы. Paris: YMCA-Press. 1984. 428 с.
References
1. Adamovich G.V. Zinaida Gippius // Gippius Z.N. Goldflower. Favorites. Voronezh: Because of them. E.A. Bolkhovitinova, 2001. Pp. 569-575.
2. Gippius Z.N. Diary of love stories // Gippius Z.N. Diaries: In 2 vols. / Ed. A.N. Nikolyukin. M.: NPK "Intelvac", 1999. Book. 1. Pp. 35-88.
3. Diary of Sergei Platonovich Kablukov. Year 1909 / Enters. article, publication and comments by E.M. Krivolapova // Literary journal. 2012. No. 31. Pp. 178-342.
4. Zlobin V.A. Heavy soul // Zlobin V.A. Heavy soul. Literary diary. Memories. Articles. Poems. M.: NPO "Intelvac", 2004. P. 285-438.
5. Lucewicz L. The secret of the "special diary" of Zinaida Gippius // Dzienniki, notatniki, listy pisarzy rosyjskich // Studia Rossica XIX. Warszawa. 2007. Pp. 113-126.
6. Correspondence of Z.N. Gippius with D.V. Filosofov // Epistolary heritage of Z.N. Gippius. Book. 1. Literary heritage. T. 106 / Comp. by N.A. Bogomolov, M.M. Pavlova. M.: IMLI RAN, 2018. Pp. 586-857.
7. Letters from Z.N. Gippius to A.L. Volynsky // Past. Historical almanac. Issue 12. M.: SPb., 1993. Pp. 274-341.
8. Letters to Ekaterina Tauber. Zinaida Gippius, Boris Zaitsev, Galina Kuznetsova, Nina Berberova / Notes by Elena Krivolapova // Russian world. Almanac. 2016. No.10. SPb.: Russian culture. Pp. 148-174.
9. Struve G.P. Russian literature in exile. Experience of a historical review of foreign literature. Paris: YMCA-Press. 1984. 428 p.
