CC BY
36
УДК 321.013
ПРОТИВОРЕЧИВОСТЬ ЭТНИЧЕСКОГО СТАТУСА КАК ФАКТОР ТЕРРИТОРИАЛЬНОЙ ДЕЗИНТЕГРАЦИИ*
Д. В. Маковская
Институт философии и социально-политических наук ФГАОУ ВО «Южный федеральный университет», ул. Пушкинская, 160, Ростов-на-Дону, 344006, Россия
Статья посвящена анализу роли этностатусной противоречивости в детерминации процессов территориальной дезинтеграции. Фиксируются базовые движущие силы этнического сепаратизма в аспекте этностатусной проблематики. В качестве основных факторов формирования и развития этнического сепаратизма выделяются недовольство большей частью этногруппы ее коллективным статусом и деятельность этнической элиты или контрэлиты, направленная на стимулирование этномобилизационной активности групп с сепаратистскими целями. Констатируется невозможность исключения из комплекса детерминант этнического сепаратизма как субъективных, так и объективных этно-статусных показателей, образующих сложную систему взаимодействий. Обосновывается определение этнополитической конфликтности в качестве свойства этностратифициро-ванных социальных систем. С опорой на ресурсный подход к социальной стратификации в трактовке П. Бурдье, в качестве доминирующих маркеров, определяющих этностатус-ное положение этнических общностей, выделяются экономический и политический статусы. Рассматриваются примеры этнического сепаратизма в Сардинии, штате Трипура, на Фарерских островах, в Косово. На основе проявлений территориальной дезинтеграции в зарубежных странах анализируется влияние этностатусной противоречивости на сепаратистские движения в условиях трансформации стратификационных систем, прослеживается взаимосвязь статусных претензий субъективного характера и объективных этностатусных показателей в указанных процессах, определяются степень и формы воздействия этностатусных несоответствий на возникновение и развитие этнического сепаратизма. С опорой на анализ проявлений этнического сепаратизма доказывается, что противоречивость этнического статуса может выступать как в качестве источника этно-сепатратизма, так и в качестве движущей силы, влияющей на конфликт. Противоречия между субъективным и объективным политическим статусом активно формируются в ситуациях трансформации социально-политических основ многоэтнических обществ. Наибольшим конфликтным потенциалом, способствующим территориальной дезинтеграции, обладает несоответствие объективного политического статуса этнических общностей и его субъективного восприятия.
Ключевые слова: территория государства, территориальная дезинтеграция, этнический сепаратизм, этностатусная противоречивость, Сардиния, штат Трипура, Фарерские острова, Косово.
Многие современные государства сталкиваются с проблемой территориальной дезинтеграции, зачастую принимающей форму этнического сепара-
* Статья подготовлена в рамках НИР по проектной части государственного задания Министерства образования и науки Российской Федерации в сфере научной деятельности № 30.1577.2014/К.
© Санкт-Петербургский государственный университет, 2016
тизма. Данная тенденция с разной степенью интенсивности прослеживается в Российской Федерации, и необходимость ее преодоления актуализирует исследования в области этнического сепаратизма, в том числе анализ опыта зарубежных государств.
В современной литературе не выработан единообразный подход к такому социально-политическому феномену, как сепаратизм, не определены и его однозначные характеристики. Проявления сепаратизма присутствуют как в экономически развитых, так и в менее успешных в данном аспекте регионах, которые могут отличаться по своим этническим характеристикам.
В большинстве случаев сепаратизм реализуется через политически инсти-туализированное стремление к выходу части территории государства из его состава и проявляется как «требование суверенитета и независимости для этнически обозначенной территории, направленное против государственной власти страны» (Тишков, http://www.valerytishkov.ru).
Разнообразны и составляющие детерминации сепаратистских движений. Говоря об этностатусной проблематике, можно выделить основные движущие силы этносепаратизма, необходимые для обеспечения эффективной этномоби-лизации и максимально полного участия представителей этнических общностей в этом процессе: недовольство большей частью этногруппы ее коллективным статусом; деятельность этнической элиты или контрэлиты, направленная на стимулирование этномобилизационной активности групп с сепаратистскими целями. Субъективный статус, объективный статус и деятельность элиты представляют собой сложную систему взаимодействий, где ни один из составляющих элементов не может быть исключен. Роль элиты заключается в основном в формировании субъективного статуса этногруппы и осознании необходимости поддержки сепаратизма как единственно возможного обеспечения статусной безопасности. Но манипулирует элита статусом объективным, преподнося его этногруппе как дискриминируемый или неустойчивый.
Анализируя роль противоречивости этнического статуса в этносепаратист-ских движениях, следует обратить внимание на взаимосвязь двух форм противоречивости этнического статуса: рассогласованности между объективными статусными показателями и несоответствия объективного статуса его субъективному восприятию. Опираясь на ресурсный подход к социальной стратификации в трактовке П. Бурдье, в качестве объективных этностатусных маркеров целесообразно рассматривать в первую очередь экономический и политический статусы как наиболее значимые в формировании этнического статуса, хотя это и не охватывает всей палитры возможных этностатусных маркеров, таких как престиж профессии, уровень образования и др.
Этнополитическая конфликтность, реализуемая через этносепаратистские движения, является свойством этностратифицированных социальных систем. Этническое неравенство в принципе может рассматриваться в качестве фактора этнополитического конфликта только применительно к ранжированным полиэтническим системам, поскольку перекрестно-сетчатым этностратификацион-ным системам присущи перепредставленность/недопредставленность членов этнических общностей внутри экономических и политических кластеров; кроме
того, невозможно полное их исключение из участия в политической жизни на местном и центральном уровнях.
Рассматривая общество как систему, можно выделить в ней множество подсистем, в том числе политическую подсистему, обладающую свойствами открытой системы и активно взаимодействующую с другими подсистемами в обществе. К ним можно отнести и стратифицированные внутри себя этнические общности. В социальных системах, где взаимодействуют различные виды подсистем, в той или иной степени присутствует проблема этнополитической конфликтности, в большинстве случаев связанная с неравномерным распределением дефицитных ресурсов. Конфликтность как свойство социальных систем с высокой степенью противоречивости этнического статуса будет проявляться в несовпадении интересов и целей этнических групп, для которых характерны статусная иерархия, готовность поддерживать конфликтную ситуацию в связи с необходимостью изменить социальный статус своей этнической группы, что будет характеризовать конфликтность как свойство взаимоотношений между этническими группами.
Используя понятие конфликтность по отношению к социальным системам в целом и опираясь на такие свойства сложных социальных систем, как консум-маторность (наличие в системе собственных свойств, не сводимых к свойствам ее составляющих) и эмерджентность (идентичность и целостность системы, не присущие никакой из ее составляющих, не выводимые из свойств частей, а возникающих от их соединения), можно говорить о конфликтности как о свойстве отдельных составляющих системы в состоянии их взаимодействия с другой (другими) составляющими.
Выявление структурно-функциональной взаимосвязи элементов внутри этно-стратифицированной социальной системы должно опираться на выделение структурных элементов такой системы и описание их специфических функций. В качестве базовых элементов здесь можно рассматривать представителей этноса и их этностатусные позиции, которые формируют этностратификацион-ную модель. В связи с этим этнополитическая (т. е. проявляющаяся в поле этнополитики) конфликтность как свойство стратифицированных этнических общностей (подсистемы социальной системы) присутствует при их взаимодействии между собой и с политической подсистемой, являясь одним из свойств системы более широкого уровня обобщения, но не определяя ее.
Наглядно факторное влияние этностатусной противоречивости прослеживается на примере проявлений сепаратизма в одной из автономий Италии — Сардинии. Италия по Конституции 1948 г. является децентрализованным унитарным государством с широкой областной автономией. Статуты, регламентирующие правовой статус областей, принимаются областным советом и утверждаются в парламенте Италии. Области обладают собственной системой управления (совет и джунта), финансовой автономией в пределах поступлений и затрат областного характера, законодательствуют по своему кругу вопросов, проводят областные референдумы. На национальном уровне области участвуют в выборах президента республики, обладают инициативой при проведении голосований в форме народного вето и конституционных референдумов, правом законодательной инициативы.
Области со специальным статусом (Сицилия, Сардиния, Трентино-Альто-Адидже, Фриули-Венеция-Джулия и Валле д'Аоста), выделяемые на основании проживания в них национальных меньшинств либо островного положения, обладают особыми формами и условиями автономии согласно специальным статутам, установленным конституционными законами. Специальные автономии обладают более широкими компетенциями, у них есть полномочия, превышающие компетенцию обычных областей в сфере специфической для каждой автономии, в том числе законодательные. Политико-правовой статус специальных автономий обеспечивает национальным меньшинствам Италии все условия для сохранения и развития культуры и достаточную экономическую независимость.
Тем не менее в Италии остро стоит проблема этнополитической конфликтности, проявляющаяся в сепаратистских движениях областей со специальным статусом. Одно из самых радикальных сепаратистских движений существует на Сардинии, автономный статус которой связан с проживанием на острове самого крупного по численности этнического меньшинства страны. Основная нацио-нально-регионалистическая партия на острове — Сардинская партия действия, образованная в 1921 г. С 1970-х гг. популярностью пользуются ультрарадикальные нелегальные партии и группировки, выступающие за полную государственную независимость Сардинии.
Высокий уровень политического статуса жителей Сардинии сочетается с их низким экономическим статусом. Сардиния — одна из самых депрессивных в Италии автономий, где был один из наиболее низких уровней экономического развития не только в Италии, но и в масштабах всей Европы. Традиционно здесь господствовало аграрно-пастушеское хозяйство, которое до сих пор является доминирующим в экономике острова. В начале 1950-х гг. правительство Италии навязало сардинцам «План Возрождения», основанный на развитии нефтехимического производства и требовавший огромных капиталовложений. План оказался нерентабельным, и от него на острове остались мертвые индустриальные комплексы, начался тяжелый экологический кризис. В период своего функционирования индустриальные комплексы переводились на автоматический режим, что вызвало массовые увольнения бывших крестьян и пастухов, которые уже успели продать свои стада и земли и в результате превратились в деклассированные элементы, вынужденные прибегать и к незаконным источникам доходов, чтобы выжить.
Заметим, что значительное усиление активности сепаратистского движения в Сардинии прослеживается в период, связанный с крахом «Плана Возрождения». В этот период, когда провал планов экономической модернизации привел к массовой безработице и падению уровня жизни населения, популярностью стали пользоваться ультрарадикальные нелегальные партии и группировки, которые начали проповедовать полную государственную независимость Сардинии. Только радикализация позиций Сардинской партии действия, начавшей требовать официального признания билингвизма, изгнания с острова американских военных баз, сохранения экологической чистоты острова и защиты островной культуры со стороны Италии, способствовали подъему ее популярности. Партия получила наибольшее количество голосов на итальянских
парламентских выборах в 1983 г., закрепив этот успех через год на выборах в Европарламент, и возглавила коалиционное правительство Сардинии (Фаис, 2000).
Низкий экономический статус сардинцев прослеживался еще до начала внедрения «Плана Возрождения», но этнополитический конфликт между Сардинией и Италией находился в латентной стадии. Одной из причин конфликта была несовместимость традиционной культуры сардинцев (в том числе правовой) с необходимостью подчиняться навязываемым со стороны метрополии ценностям и правилам.
Всплеск этнополитической конфликтности пришелся на период, когда происходил резкий упадок экономического благосостояния населения острова вследствие модернизационных и демодернизационных процессов, разрушивших традиционные этноэкономические устои жителей острова. Таким образом, здесь сформировалась ситуация этностатусной противоречивости между высоким политическим (расширение полномочий Сардинии как автономии совпало с началом внедрения «Плана Возрождения») и низким экономическим статусом жителей Сардинии, что обусловило переход конфликта в манифестную стадию. Кроме того, этот фактор этнополитического конфликта неотъемлемо связан с фактором культурной дискриминации сардинцев (например, они много лет вели борьбу за признание билингвизма на острове).
Влияние рассогласованности этностатусных маркеров на возникновение и развитие этнополитического конфликта прослеживается и в индийском штате Трипура, где особенностью этнополитической ситуации выступает не религиозная доминанта, как во многих других штатах Индии, а национализм. Здесь действуют радикальные террористические сепаратистские группировки, которые являются политическими организациями автохтонного населения.
Обострение этнополитической конфликтности в штате совпало с постколониальным периодом после принятия в 1950 г. Конституции Индии, которая закрепила централизованный характер индийской федерации, оставив в ведении центра все ключевые сферы управления. Кроме того, в Конституции деление Индии на штаты основывалось на территориальном принципе без учета этнической и языковой специфики. При отсутствии доминирующего этнического ядра в стране имеется более десятка крупных и сотни малых народов, населяющих компактные территории, существуют более 15 языков, на каждом из которых говорят более 10 млн чел. Развитие этнополитического конфликта в штате Трипура (как и на всей территории Индии) в постколониальный период определялось тем, что население, для которого уже были характерны процессы политической мобилизации на этнической почве, начавшиеся еще в колонизационный период, столкнулось с невозможностью эффективной реализации своих этнических и племенных интересов. Экономический статус жителей Трипура был крайне низким, поскольку еще в середине XIX в. в связи с возрастающей потребностью в древесине колониальные власти начали активную вырубку леса. Местные племена вытеснялись с мест своего исторического обитания, социально и экономически деградировали, порабощались пришлым населением, находящимся на более высоком уровне развития (Яковлев, 2009, с. 17-18).
В дальнейшем, после принятия в 1956 г. Закона о реорганизации штатов и осуществления реформы территориального деления с учетом этнического состава населения, а также в результате последовавших процессов федерализации, индийский федеральный центр расширил возможности самоуправления племен. Так, Законодательное собрание штата Трипура сохраняет около одной трети мест для представителей племен. Племенной автономный окружной Совет Трипуры, созданный в 2000 г. и действующий как законодательная ветвь власти штата, состоит из 30 членов, 2 из которых назначаются губернатором Трипуры, а 28 избираются на основе всеобщего избирательного права взрослого населения, причем 25 мест предназначены только для представителей племен (Бхаттачария, 2003, с. 11-12). Таким образом, была расширена демократическая платформа для реализации лидерами племен своих интересов, обеспечившая им повышение политического статуса.
Однако, несмотря на принятые меры и некоторое сужение базы политического сепаратизма в регионе, уровень этнополитической конфликтности, достигнув наибольшей остроты в 1980-е гг., остается достаточно высоким. В значительной степени это определяется сохраняющимися низкими экономическими статусными показателями племенного населения. После обретения Индией независимости и ее раздела в 1947 г. этот регион оказался окруженным с трех сторон территорией Бангладеш (до 1947 г. — Восточная Бенгалия). Огромный поток беженцев из Бангладеш привел к увеличению только в 1991 г. населения Трипура до 3 млн чел. и значительному демографическому перевесу бенгальцев. Веками правившее на этих землях племенное население оказалось в меньшинстве (29 %). Ситуацию усугубило и заселение родовых земель бенгальцами в сочетании с общим низким экономическим развитием штата. Показательно, что только в течение пяти лет созданный по инициативе федерального центра Племенной окружной совет вернул 2946 акров родовой собственности 3006 безземельным племенным семьям (Там же).
Таким образом, в постколониальный период этнический сепаратизм в Трипуре определялся низким политическим и экономическим статусом племенного населения. В дальнейшем здесь прослеживается сложное взаимодействие между объективно высоким и субъективно недостаточным политическим статусом племенного населения, сформировавшимся вследствие утраты ими исторически сложившегося доминирующего положения на этих территориях и низким экономическим статусом, что способствовало эскалации этнополити-ческого конфликта.
Очень ярко влияние противоречивости этнического статуса на динамику эт-носепаратистского движения раскрывается на примере Фарерских островов. Политический статус Фарерских островов в составе Дании определяется Актом о местном управлении, который был принят в 1948 г. после референдума 1946 г., когда большинство населения Фаррер высказалось за полную независимость островов. Фарерские острова являются территорией с особым статусом. Здесь существует национально-территориальная автономия с широкими полномочиями, обладающая определенной самостоятельностью в вопросах внешней политики, есть собственный флаг. Автономии предоставлено право формировать
свои органы управления, законодательные полномочия принадлежат парламенту (Лёгтингу). В их первый блок входят вопросы исключительного ведения автономии, в том числе налогов и сборов. Во второй блок попадают вопросы, передаваемые в ведение автономии по договоренности между центральным правительством и правительством автономии. Вопросы обороны и внешней политики не подпадают под действие Акта о местном управлении. Любые законопроекты центральной власти, касающиеся Фарерских островов, до их принятия в Фолькетинге (датском парламенте) должны быть предварительно согласованы с Лёгтингом.
Однако широкие политические полномочия не стали препятствием для победы на выборах в парламент Фарер в 1988 г партии, выступающей за отделение от Дании, и уже в феврале 1989 г. была создана комиссия по выработке проекта новой фаррерской конституции. Этот процесс совпал с тяжелым экономическим кризисом в автономии. Если в начале 1980-х гг. за счет активного развития рыбной промышленности экономическая самостоятельность островов активно росла, то уже в 1990-е гг. из-за ошибок в прогнозировании рыбных запасов и огромного внешнего долга начался резкий упадок. Метрополия отказалась признать за фарерцами статус отдельной нации и права на самоопределение. Кроме того, выплата субсидий (субсидии от метрополии составляют 20-21 % ВВП Фарер) в случае признания независимости ограничивалась четырьмя годами. На Фарерах в одностороннем порядке анонсировали проведение референдума о независимости. Но референдум не состоялся, так как опросы общественного мнения показали, что независимость поддерживает менее половины населения. А уже в 2002 г. на выборах победили юнионистские партии, выступающие за расширение автономии, но без изменения акта о самоуправлении (Буланин, Щербак, 2005).
Заметим, что стремление к самостоятельности как проявление противоречия между объективно высоким и субъективно недостаточным этностатусным положением на Фарерах проявилось в период их экономического роста. В дальнейшем ситуация претерпела сначала количественные, а потом качественные изменения. В этом случае взаимодействие объективного и субъективного эт-ностатусов можно оценить как ситуацию доминирования первого. Стремления фарерцев реализовать свои статусные претензии субъективного характера оказались в зависимости от объективных этностатусных показателей, т. е. материального благополучия.
Рассматривая ситуацию в Косово, также можно говорить о влиянии противоречивости этнического статуса, но в данном случае при наличии рассогласованности этностатусных маркеров в развитии конфликта доминирует иррациональный компонент этнического статуса.
Как автономная область Косово и Метохия вместе с автономным краем Воеводина входили в состав Республики Сербия, одной из шести республик Социалистической Федеративной Республики Югославии, федеративный принцип устройства которой закреплялся Конституцией 1946 г.
В 1963 г. были внесены изменения в Конституцию, определявшую Югославию как союзное народное государство республиканской формы, объединение
равноправных народов, которые на основе права на отделение выразили свою волю жить совместно в федеративном государстве. В значительной степени эти изменения были обусловлены волнениями албанцев в 1959 и 1963 гг. Ключевой проблемой этих волнений был политический статус Косово, в соответствии с которым албанцы являлись национальным меньшинством, а не нацией и не имели права на самоопределение; они были лишены полномочий республик, которым Конституция 1963 г. предоставляла право осуществлять взаимное сотрудничество без согласования с федеральными органами. При утрате федерацией права принимать решения об изменении границ между республиками и сохранении полномочий по обеспечению суверенитета, территориальной целостности и безопасности страны, единства общественно-экономической и политической систем (по Конституции 1963 г. Косово и Метохия получила статус автономного края). После радикальной реформы федерации и принятия новой Конституции СФРЮ 1974 г. каждая из республик стала рассматриваться как «государство, основанное на суверенитете народа, на власти и самоуправлении рабочего класса и всех трудящихся» (Добрынин, 2005, с. 188-189).
Фактически было заявлено о государственности республик и автономных краев (Косово и Воеводина в составе Сербии уравнивались в правах с остальными республиками), которые приобрели еще большую самостоятельность. Автономные края получали республиканские атрибуты (конституцию, парламент, правительство, полицию, судопроизводство, банк, академию наук) и по некоторым вопросам могли контактировать с федеральным правительством, минуя республиканское.
Края также обладали паритетным представительством в высших органах власти федерации. В состав Союзного Вече входило по 30 представителей от каждой республики и по 20 делегатов от каждого края; в состав Вече республик и краев входило по 12 делегатов от Скупщины каждой республики и по 8 делегатов от краев. В двухпалатной Скупщине при равенстве Союзного Вече и Вече республик и краев последнее обладало рядом особых функций, например правом предлагать принятие законов и одобрять предложения о принятии законов после согласия Скупщины по этому вопросу (Мартынова, 1998, с. 29). На республиканские краевые органы власти при сохранении за федерацией лишь ограниченных компетенций переносилась вся полнота решений по важнейшим вопросам экономического, политического и социального характера. По Конституции СФРЮ и Сербии 1974 г. Косово и Воеводина получали права, во многом равные с правами Сербии, но при этом отсутствовала четкая трактовка автономных краев «как конституционных элементов федерации и в то же время составных частей республики Сербии» (Там же, с. 30).
Сложилась ситуация, когда край мог наложить вето на принятие республиканских решений, а за республикой не признавалось подобного права; Сербия фактически была не властна над своей территорией, что впоследствии привело к внесению поправок в Конституцию Сербии, восстанавливающих иерархичность взаимоотношений «республика — автономный край». Для Косово разница между его политическим статусом де-юре (автономный край) и полномочиями де-факто стали поводом для сепаратизма. «С 1974 г. лозунг "Косово —
республика!" стал лаконичным требованием албанцев с целью изменения их юридического положения в стране» (Там же, с. 28). Уже в 1981 г. в Приштине среди косовских албанцев произошли массовые выступления с требованием предоставления краю статуса республики.
В дальнейшем взаимоотношения руководства Сербии и автономного края шли в направлении сужения границ полномочий краевых лидеров. В 1989 г. были официально утверждены поправки к Конституции Сербии, лишающие автономные края права вето при голосовании в Скупщине Сербии. В 1990 г. была принята Конституция Сербии, которая лишала автономные края политического и экономического контроля, определяла статус автономных краев как формы территориальной автономии (ст. 6) и отдельно оговаривала единство, неделимость и неотчуждаемость территории республики (ст. 4) (Там же, с. 31).
Кроме того, с 5 июля 1990 г. приостанавливалась деятельность парламента и правительства автономного края. Тем не менее представленность албанцев в руководящих органах государства была даже выше, чем у сербов: 11,5 % и 9,9 % в процентах от общей численности этнической группы на 1991 г. (Маля-ренко, 2010, с. 312). Уже 7 июля 1990 г. албанская часть косовского парламента приняла Декларацию о независимости, в сентябре утвердила Конституцию Республики Косово, опротестованные правительством Сербии.
Последствиями ликвидации суверенитета автономных краев стало образование фактически двух сепаратных субсистем: политической, экономической, культурной. Результаты проведенных косовскими албанцами в мае 1992 г. независимых президентских и парламентских выборов были объявлены центральными органами государственной власти незаконными (Маначинский, 2005, с. 115). Стремление федеральной власти ограничить центробежные тенденции в автономном крае способствовало переходу конфликта в стадию эскалации, что в итоге привело к объявлению Косово независимым государством в феврале 2008 г.
Анализируя ресурсное положение косовских албанцев, в первую очередь необходимо отметить этническую гомогенность автономного края, который населяли в основном албанцы. Их численность постоянно увеличивалась за счет самых высоких по стране показателей рождаемости и изменения этнического состава населения вследствие вынужденной миграции сербов и черногорцев из Косово (за период с 1981 по 1988 г. из Косово выехало около 30 тыс. сербов и черногорцев; по другим источникам, к началу 1990 г. эта цифра достигла 50 тыс. чел.; а всего с 1946 г. из автономного края эмигрировало 140 тыс. чел. неалбанской этнической принадлежности) (Мартынова, 1998, с. 113). По данным переписей населения, в 1948 г. албанцы составляли 68,5 % всего населения края, в 1953 г. — 64,9 %, в 1961 г — 67,2 %, в 1971 г — 73,7 %, в 1981 г — 77,4 %, в 1991 г. — 82,2 %. Высокий уровень рождаемости приводил и к падению жизненного уровня албанцев (Маляренко, 2010, с. 315-316).
Демографическое доминирование албанцев способствовало ситуации социального исключения для сербов. Конституция СФРЮ обеспечивала «каждому гражданину на равных условиях» любые рабочие места и любые должности (Мартынова, 1998, с. 114). В реальности для Косово была характерна этнизация
социально-экономической жизни. Лиц неалбанской национальности вынуждали покидать свои рабочие места. При приеме на работу предпочтение отдавалось знающим албанский язык, хотя формально требовалось знание сербохорватского и албанского даже там, где знание албанского никак не было связано с профессиональной деятельностью. Дискриминации подвергались и албанцы, не скрывающие своей югославской ориентации.
Для албанцев были характерны крайне низкие образовательные показатели. Половина албанских детей не получала даже среднего образования (49,2 % от общей численности албанских детей в 2007 г.). Если по относительным показателям численности учащихся, представляющих основные этнические группы Косово (к среднему значению по Югославии), в системе начального образования сербы в незначительной степени опережали албанцев (1970-1971 гг. — 1,506 к 0,972; 1978-1979 гг. — 1,354 к 1,064; 1989-1990 гг. — 1,210 к 1,065), то по уровню среднего образования разница составляла более 50 % (1970-1971 гг. — 1,944 к 0,851; 1978-1979 гг. — 1,923 к 0,961; 1989-1990 гг. — 1,8 к 0,988) (Маляренко, 2010, с. 317).
В Косово фактически существовали две параллельные образовательные системы: формальная, связанная в основном с сербами, и неформальная, связанная с образованием албанских детей преимущественно на основе религиозных организаций. Ситуацию усугубляло и сокращение институализованных рамок полномочий краевых лидеров и в экономических вопросах после принятия новой республиканской Конституции. На протяжении 1945-1980-х гг. более 70 % бюджета Косово наполнялось из федерального бюджета (Там же, с. 315). Финансирование этого (в основном аграрного) региона осуществлялось за счет более развитых в экономическом отношении регионов (Словении, Боснии и Герцеговины). Инвестции в экономику Косово составляли 15,6 % общественного продукта страны, тогда как в экономику Хороватии и Словении — 1,8 % и 2,4 % (Мартынова, 1998, с. 41-42). С 1980-х гг. из-за общего экономического кризиса в Югославии финансирование уменьшилось. В Югославии уровень безработицы достигал 27,5 %, в Косово — 60 % (Маляренко, 2010, с. 315).
Таким образом, можем говорить о крайне низком социально-экономическом статусе косовских албанцев, что, безусловно, сыграло определенную роль в развитии этнополитического конфликта. Например, центробежные тенденции в крае усилились после экономического кризиса, Косово стало выдвигать требования увеличить свое финансирование путем уменьшения бюджетных ассигнований для Боснии и Герцеговины.
Однако, как указывает Хафнер Финк, Косово «отошло от базового глубинного паттерна (образца)», и там экономическое положение не зависело от уровня образования и занимаемой должности (цит. по: Флере, 2003, с. 52-61). На первое место в формировании ресурсного положения в крае выходил социальный капитал, обеспечивающий высокое развитие неформальной экономики и финансовую поддержку диаспоры. С началом открытой стадии конфликта экономика края стала приобретать все более криминализированный характер, связанный с контрабандой оружия и других товаров для поддержки вооруженных формирований косовских албанцев (Маляренко, 2010, с. 317).
Значимость экономических и социальных показателей этнического статуса в развитии конфликта значительно уступала требованиям политического характера. До вывода югославских войск из Косово и Метохии и их перехода под контроль войск НАТО (1999 г) для косовских албанцев характерен наивысший конфликтный потенциал с наибольшими индексами конфликтности по уровню восприятия политической и экономической дискриминации, коллективной культурной и политической обиды, высокая оценка интенсивности конфликта между разными группами и требования автономии (сецессии). По данным с 1999 по 2008 г. уровень конфликтности оценивается косовскими албанцами как низкий и связан только с требованиями автономии и оценкой уровня конфликтности между группами (сецессии) (Там же, с. 308). При этом уровень социально-экономических показателей Косово не возрос, а, скорее, уменьшился.
Таким образом, для этностатусного положения косовских албанцев до сокращения властных полномочий автономного края была характерна рассогласованность между высоким политическим и низким экономическим этностатусными маркерами. Однако поскольку Косово находилось в зависимости от экономических дотаций, можно предположить, что на доминирующие позиции в развитии этнополитической конфликтности выходит рассогласованность между объективным и субъективным политическим статусом албанцев, которые стремились расширить свой политический статус до территориальной автономии или субъекта федерации в составе СФРЮ. Действия сербского руководства здесь объясняются стремлением при помощи сокращения полномочий края предотвратить сепаратистские тенденции в Косово.
Для следующего этапа этнополитического конфликта, проявляющегося в активном этносепаратистском движении, вплоть до провозглашения Косово независимым государством, определяющим является несоответствие достаточно высокого объективного и желаемого политического статуса — независимого Косово. Об этом свидетельствует и факт самоизоляции албанцев от участия в политической и общественной жизни государства, бойкотирование выборов, хотя участие в парламентских выборах обеспечило бы им около 10 % голосов (Мартынова, 1998, с. 306), что изменило бы баланс сил в республиканском руководстве. На наш взгляд, социально-экономические статусные показатели в данном случае являются второстепенными.
Таким образом, на первое место здесь выходит иррациональный компонент этнического статуса — субъективное его восприятие, которое формировалось в том числе под воздействием религиозного и цивилизационного факторов конфликта. Нельзя не упомянуть взаимодействующие с ними в системе причин и факторов геополитические интересы стран Западной Европы и США, реализация которых способствовала эскалации конфликта в Косово. В данном конфликте геополитический фактор был доминирующим.
На основе анализа расмотренных проявлений этнического сепаратизма, можно сделать следующие выводы:
1) противоречивость этнического статуса в качестве фактора территориальной дезинтеграции может проявляться на различных этапах развития конфликта между этнической группой и государством. Она может выступать как в качестве
источника этносепатратизма, так и в качестве движущей силы, влияющей на конфликт. Противоречивость этнического статуса нельзя считать единично действующим фактором территориальной дезинтеграции, он начинает действовать в связи и во взаимодействии с другими факторами, которые могут быть как доминирующими, так и второстепенными;
2) в ситуациях трансформации социально-политических основ многоэтнических обществ, когда происходят иерархические изменения в этнополитической стистеме, у этногрупп, получивших доминирующий политический статус, но не обладающих контролем над экономическими ресурсами, формируются противоречия между объективным и субъективным этническим статусом;
3) наибольшим конфликтным потенциалом, способствующим территориальной дезинтеграции, обладает несоответствие объективного политического статуса этнических общностей и его субъективного восприятия. Наглядно эта закономерность проявляется при наличии рассогласованности между политическим статусом и ресурсным положением этнических групп. Безусловно, материальное благополучие может доминировать над стремлением этнических групп реализовать свои этностатусные претензии субъективного характера, например при стремлении стать государствообразующей нацией, что проявляется при экономической зависимости этносов от государственных дотаций. Однако возможны ситуации, когда, несмотря на дотационный характер экономического положения этнических групп, они стремятся к достижению как можно более высокого политического статуса, вплоть до образования суверенного государства.
Литература
Буланин Н., Щербак А. Трансферы против сецессии: опыт Дании и России // Мировая экономика и международные отношения. 2005. № 11. С. 78-85.
БхаттачарияХ. Индийский федерализм и самоуправление племен // Федерации: что нового в мире федерализма. 2003. № 3. С. 11-12.
Добрынин Н. М. Федерализм: историко-методологические аспекты. Новосибирск: Наука, 2005. 368 с.
Маляренко Т. А. Соцальний конфлкт у системi загроз економiчнiй безпец держави: [монографiя]. Донецьк: ДонДУУ, 2010. 407 с.
Маначинский А. Я. Югославия: приговор вынесен. Киев: Изд. Дом Румб, 2005. 288 с.
Мартынова М. Ю. Балканский кризис: народы и политика. М.: Старый сад, 1998. 466 с.
Тишков В. А. Политическая антропология. 1^: http://www.valerytishkov.ru/cntnt/publikacii3/ 1ексН2/1ексН/ро1ШсЬ|еэ.^т1 (дата обращения: 25.12.2015).
Фаис О. Д. Официальные юридические доктрины и нормы местного права: конфликт государства и этнического меньшинства (на примере Италии) // Европа на рубеже третьего тысячелетия: народы и государства / отв. ред. М. Ю. Мартынова, Н. Н. Грацианская. М.: ИЭА РАН, 2000. С. 161-199.
Флере С. Причины распада бывшей Югославии: о некоторых социологических оценках // СОЦИС. 2003. № 5. С. 52-61.
Яковлев А. Ю. Этнополитические конфликты в Южной Азии (на примере Индии): теоретические и практические аспекты: автореф. дис. ... канд. полит. наук. М., 2009. 25 с.
Маковская Дарья Владимировна — кандидат политических наук, доцент, 76mdvl@mail.ru
Статья поступила в редакцию: 15 декабря 2015 г.;
рекомендована в печать: 10 сентября 2015 г.
Для цитирования: Маковская Д. В. Противоречивость этнического статуса как фактор территориальной дезинтеграции // Политическая экспертиза: ПОЛИТЭКС. 2016. Т. 12, № 1. С. 129-142.
THE CONTRADICTORY NATURE OF ETHNIC STATUS AS FACTOR OF TERRITORIAL DISINTEGRATION
Darya V. Makovskaya
Institute of Philosophy and Social and Political Sciences of the Southern Federal University,
160, ul. Pushkinskaya, Rostov-on-Don, 344006, Russian Federation, 76mdvl@mail.ru
The article is devoted to the analysis of a role of ethnostatus discrepancy in determination of processes of territorial disintegration. Are fixed the main driving forces of ethnic separatism in refraction on an ethnostatus perspective. As major factors of formation and development of ethnic separatism is allocated the discontent with the most part of ethnogroup with her collective status and the activity of ethnic elite or counterelite directed to stimulation of ethnomobilization activity of groups with the separatist purposes. Is stated the impossibility of exception of a complex a determinant of ethnic separatism of both the subjective, and objective ethnostatus indicators forming difficult system of interactions. Is proved the definition of an ethnopolitical conflictness as property of the ethnostratified social systems. With a support on resource approach to social stratification in P. Bourdieu's treatment, as the main markers defining the ethnostatus provision of ethnic communities are selected the economic and political statuses. Examples of ethnic separatism in Sardinia, the State of Tripura, on the Faroe Islands, in Kosovo are reviewed. On the basis of manifestations of territorial disintegration in foreign countries influence of ethnostatus discrepancy on the separatist movements in the conditions of transformation of stratification systems is analyzed, the interrelation of status claims of subjective character and objective ethnostatus indicators in the specified processes is traced, degree and forms of impact of ethnostatus discrepancies on emergence and development of ethnic separatism is defined. On the basis of the analysis of appearance of ethnic separatism it is proved that discrepancy of the ethnic status can act as an etnosepatratizm source, and the driving force influencing the conflict. Discrepancy between the subjective and objective political status is actively formed in situations of transformation of socio-political bases of multiethnic societies. Discrepancy of the objective political status of ethnic communities and his subjective perception has the largest conflict potential promoting territorial disintegration.
Keywords: the territory of the state, territorial disintegration, ethnic separatism, ethnic status inconsistency, Sardinia, the state of Tripura, Faroe Islands, Kosovo.
References
Bulanin N., Shcherbak A. Transfery protiv setsessii: opyt Danii i Rossii [Transfers against secession: experience of Denmark and Russia]. Mirovaia ekonomika i mezhdunarodnye otnosheniia [World economy and international relations], 2005, no. 11, pp. 78-85. (In Russian)
Bkhattachariia Kh. Indiiskii federalizm i samoupravlenie plemen [Indian federalism and self-governance tribes]. Federatsii: chto novogo v mire federalizma [Federations: new in the world of federalism], 2003, no. 3, pp. 11-12. (In Russian)
Dobrynin N. M. Federalizm: istoriko-metodologicheskie aspekty [Federalism: Historical and methodological aspects]. Novosibirsk, Nauka, 2005. 368 p. (In Russian)
Maliarenko T. A. Sotsial'nii konflikt u sistemi zagroz ekonomichnii bezpetsi derzhavi [Social conflict in the system of threats to economic security of the state]. Donetsk, DonDUU Publ., 2010. 407 p. (In Russian)
Manachinskii A. I a. lugoslaviia: prigovor vynesen [Yugoslavia: the verdict]. Kiev, RUMB Publ., 2005. 288 p. (In Russian)
Martynova M. lu. Balkanskii krizis: narody i politika [Balkan crisis: the peoples and politics]. Moscow, Staruy sad Publ., 1998. 466 p. (In Russian)
Tishkov V. A. Politicheskaia antropologiia [Political anthropology]. Available at: http://www.val-erytishkov.ru/cntnt/publikacii3/lekcii2/lekcii/politiches.html (accessed: 25.12.2015). (In Russian)
Fais O. D. Ofitsial'nye iuridicheskie doktriny i normy mestnogo prava: konflikt gosudarstva i et-nicheskogo men'shinstva (na primere Italii) [Official legal doctrine and rules of the domestic law: conflict of the state and ethnic minorities (on the example of Italy)]. Evropa na rubezhe tret'ego tysi-acheletiia: narody i gosudarstva [Europe at the turn of the third Millennium: the peoples and States]. Associate Editor M.YMartynova, N. N. Gratsianskaya. Moscow, IEA RAS Publ., 2000, pp. 161-199. (In Russian)
Flere S. Prichiny raspada byvshei Iugoslavii: o nekotorykh sotsiologicheskikh otsenkakh [Causes of the disintegration of the former Yugoslavia: some sociological assessments]. SOTSIS, 2003, no. 5, pp. 52-61. (In Russian)
Iakovlev A. Iu. Etnopoliticheskie konflikty v Iuzhnoi Azii (na primere Indii): teoreticheskie i prak-ticheskie aspekty. Authoref. Diss. kand. polit. nauk [Ethno-political conflicts in South Asia (on example of India): theoretical and practical aspects. Thesis of PhD]. Moscow, 2009, 25 p. (In Russian)
For citation: Makovskaya D. V. The contradictory nature of ethnic status as factor of territorial disintegration. POLITEX: Political Expertise, 2016, vol. 12, no. 1, pp. 129-142.
ЛОЖИШЭКС. 2016. Том 12, № 1
