CC BY
70
УДК 882
Glazinskaya Ye.T., postgraduate, Altai State Pedagogical University (Barnaul, Russia), E-mail: evglazinskaya@mail.ru
THE SPACE OF A COMMUNAL APARTMENT IN LYUDMILA ULITSKAYA'S NOVEL "THE GREEN TENT". The article explores the space of a communal apartment in Lyudmila Ulitskaya's novel "The Green Tent". The components of the communal apartment are fixed as a spatial model. It is noted that the space of the Steklovs' house begins to be perceived as communal only after Nuta's death. The communal apartments have a similar setting in this novel. Fried potatoes act as a symbol of the communal apartment, which also has erotic subtext. The plush tablecloth is a detail that repeatedly appears in the novel's text. It is closely related to the novel's main theme - growing up and getting mature. It is concluded that a communal apartment is a Soviet spatial dominant that echoes the essence of the depicted in the novel reality. It represents a transformation of the traditional idea about home in line with the society's setting on communism, on the one hand, and acting as a marker of homelessness on the other hand. The space in "The Green Tent" is personal even in the communal apartment. This means that the opposition of one's own/ of somebody else's is replaced by of one's own/ of the common use. The space is directed towards the inside of the character, rather than towards his outer characteristics. Thus, the image of the characters' life in the communal apartment is not just a background for the events in the novel, it is the space that describes the characters and reveal their images more deeply. The reported study is funded by RFBR, project number 19-312-90049.
Key words: communal apartment, space, home space, soviet reality, Lyudmila Ulitskaya.
Е.Т. Глазинская, аспирант, Алтайский государственный педагогический университет, г. Барнаул, E-mail: evglazinskaya@mail.ru
ПРОСТРАНСТВО КОММУНАЛЬНОЙ КВАРТИРЫ В РОМАНЕ Л.Е. УЛИЦКОЙ «ЗЕЛЕНЫЙ ШАТЕР»
Исследование выполнено при финансовой поддержке РФФИ в рамках научного проекта № 19-312-90049.
В статье исследуется пространство коммунальной квартиры в романе Людмилы Улицкой «Зеленый шатер». Фиксируются компоненты коммунальной квартиры как пространственной модели. Отмечается, что пространство дома Стекловых начинает восприниматься как коммунальное только после смерти Нюты. Коммунальные квартиры в романе имеют схожую обстановку. Как символ коммунальной квартиры выступает жареная картошка, которая имеет и эротический подтекст. Плюшевая скатерть, деталь, неоднократно появляющаяся в тексте романа, имплицитно связана с главной его темой - взрослением. Делается вывод, что коммунальная квартира - это советская пространственная доминанта, которая вторит сущности изображаемой в романе действительности. Она представляет собой трансформацию традиционного представления о доме в соответствии с установкой общества на коммунизм, с одной стороны, а с другой - выступает как маркер бездомности. В «Зеленом шатре» даже в коммунальной квартире изображается пространство личное среди коммунального, то есть оппозиция своё/чужое подменяется на свое/общее, общественное. Пространство направлено на персонажа, внутрь, а не во вне. Таким образом, изображение жизни персонажей в коммунальной квартире - это не просто фон, на котором разворачиваются события сюжета, это пространство, характеризующее персонажей, полнее раскрывающее их образы.
Ключевые слова: коммунальная квартира, пространство, домашнее пространство, советская действительность, Людмила Улицкая.
По творчеству Людмилы Улицкой есть ряд диссертаций, среди которых: исследования О.В. Побивайло [1], Т.А. Скоковой [2], И.А. Жаворонок [3], Н.А. Егоровой [4], Э.В. Лариевой [5]. Исследуется преемственность традиции русской литературы: Т.А. Скокова изучает чеховскую традицию в прозе Улицкой; функция художественной детали в творчестве Улицкой, проблематика и поэтика её творчества исследуется И.А. Жаворонок. Однако поэтика пространственных отношений в них либо не исследуется вовсе, либо рассматривается в определенном ключе: в мифопоэтическом аспекте (диссертации О.В. Побивайло о «близнечном мифе» или Н.А. Егоровой о мифологизме в романе «Медея и её дети»).
Роману «Зеленый шатер» посвящена диссертация М.В. Васюковой «Художественно-аксиологическое содержание мотивной структуры романов Л.Е. Улицкой 2010-х годов» [6] (наряду с другим романом Улицкой «Лестница Якова»). В ней рассматривается бинарный мотив «бегство», который разделяется на внутреннее и внешнее бегство как бегство в деревню и эмиграция. Таким образом, работы, посвященной пространству коммунальной квартиры в прозе Улицкой, на сегодня нет. Если рассматривать коммунальную квартиру как подвид домашнего пространства, то пространство дома рассматривалось И.В. Некрасовой в сборнике рассказов Л. Улицкой «Бедные родственники», в романах «Медея и ее дети», «Даниэль Штайн, переводчик» и повести «Веселые похороны» Людмилы Улицкой в статье «Содержательность домашнего пространства в прозе Людмилы Улицкой» [7]. В статье отмечается, что хронотоп дома является важным сюжето-образующим компонентом в сборнике: подчеркивается, что в рассказе «Лялин дом» принципиально противопоставление дома и квартиры, дом стариков из рассказа «Счастливые» перекликается с могилой-домом их сына, подчеркивается расширение домашнего пространства в рассказе «Бронька» до пространства мира. Автор статьи приходит к выводу, что женские персонажи Людмилы Улицкой находят силы в пределах своего дома, «подключены» к общей корневой системе, а «герои писательницы (в частности, Алик и Даниэль Штайн) подпитывают собой мир - большой, разомкнутый на человечество» [7, с. 221]. Мужские персонажи «Зеленого шатра» не вписываются в данную парадигму, их пространство не расширяется до мира и человечества, отчасти поэтому их судьбы трагичны.
Квартира - одна из вариаций пространства дома. Т. В. Цивьян в работе «Дом в фольклорной модели мира» определила основные пространственные оппозиции домашнего пространства - внутреннее/внешнее, открытое/закрытое, верх/низ, спереди/сзади/посередине [8]. В.Ф. Кувшинов в статье «"Квартирный вопрос" в русской литературе 1920 - 1930-х годов и категория исторического времени» замечает, что в литературе художественной «мифологические оппозиции, во-первых, не так часто встречаются в чистом виде, а во-вторых, сам мотив «квартирный вопрос», который нет причины рассматривать как гомогенный, обогащается за счет дополнительных оппозиций» [9, с. 94]. Как дополнительные пространственные оппозиции Кувшинов выделяет личное/общее, жилое/нежи-
лое, обустроенное/необустроенное, дом/бездомность, уют/отсутствие уюта. Хотя Кувшинов исследует «квартирный вопрос» как мотив в соотношении с категорией исторического времени, он делает важные выводы и в отношении пространства: «Разрушение дома как символа самостоятельности, индивидуальности, чуждых идеологическому дискурсу СССР, протекало во времени и может быть представлено как последовательность дом ^ квартира ^ коммунальная квартира ^ общежитие/приют/коммуна» [там же]. Исследователь считает мотив «квартирный вопрос» полифункциональным, он может являться важнейшей характеристикой персонажа, служить фоном или образовывать сюжет Это все справедливо и для пространства дома (квартиры, общежития и т.д.). Кувшинов отмечает, что в литературе исследуемого им периода существует и положительное разрешение «квартирного вопроса».
В романе «Зеленый шатер» представлено домашнее пространство 1950-х - 1990-х годов прошлого века. Тем не менее схема, которая представлена Кувшиновым на материале произведений 1920-х - 1930-х годов, обнаруживается и здесь, при этом не в сознании общества в целом, а отдельных персонажей. Саня Стеклов перестаёт воспринимать коммунальную квартиру как дом после смерти бабушки. Домом является не определенный тип жилья, его образуют люди, обитающие в данном пространстве. Пространство дома тесно связано с понятиями «своё» / «чужое». Персонажи романа «Зеленый шатер» (Илья с матерью Марьей Федоровной, Михей Меламид с тетей, семья Шенгели и Стекловы) Улицкой живут в специфическом для советского периода времени жилище - в коммунальной квартире.
Коммунальная квартира как пространственная модель включает в себя несколько компонентов: она выступает как символ советского пространства, территориальной проблемы; в ней происходит искусственное расширение семьи за счет близкого совместного проживания и мест общего пользования; отсутствие личного - всё общее, стены подчас тонкие; замкнутость пространства. Появление коммунальных квартир приводит если не к разрушению, то к переосмыслению концепта «дом». Если дом понимается как свое пространство, отграниченное от чужого пространства улицы, то здесь ограничение проходит через коридор. Традиционно центральное семейное пространство - очаг и кухня - заменяются комнатой. У дома должны быть хозяин и хозяйка - но в коммунальной квартире их функции редуцируются. Кухня - это еще не чужое, но уже не своё пространство, это общее, коммунальное пространство. Очаг - символ счастливой семейной жизни, забота об очаге - функция женщины в традиционной семье. Вследствие того, что выполнение женщиной функции хранительницы очага невозможно, семьи, живущие в коммунальных квартирах, в романе неполные, несчастливые.
Мария Федоровна живет в коммуналке с сыном Ильей. На первых же страницах ее нелестно характеризуют как «одинокую и унылую», пытающуюся шить «кривые заплаты совершенно кривыми руками» [10, с. 11]. В других комнатах
живет вдова Граня Лошкарева со своими детьми и одинокая Ольга Матвеевна. Илья стремится к другой жизни, в другом, более благородном пространстве. Любовь Ильи к его первой жене Люде - это любовь к месту, в котором она обитает Дача, на которой живут Люда с отцом, - это не советская дача, а старая, барская, конца XIX века. «Старомодный уют («Как в барской усадьбе», - подумал мельком Илья)» [11, с. 101] вызывает в Илье романтический порыв, и он начинает с Людой отношения, переросшие в молчаливый брак. «Илье все больше нравилось жить в Людином доме» [11, с. 102] (при этом дача не становится их общим домом), а когда Люде дали новую трехкомнатную квартиру, Илья не провел в ней ни дня. Как и дача генерала, отца Ольги, эта дача получена «по статусу», что расходится с понятием усадьбы как семейного гнезда - дача не является собственностью семьи. В образе Люды пародируется чистая, одухотворенная девушка, способная сильно и самоотверженно любить. Например, в повести «Сонечка» сюжет строится на отношениях между неинтересной Сонечкой и талантливым ссыльным художником. Встреча Ильи, который является фотографом, с Людмилой происходит так же, как и в «Сонечке» - в библиотеке; очарование Людмилы и Сонечки кроется в их незаинтересованности (Сонечка на будущего мужа смотрит «доброжелательно, незаинтересованно и выжидательно» [12, с. 13], Люда в свои тридцать лет «смирилась с участью старой девы и находила в этом положении многие преимущества» [11, с. 99]), жизни в другом мире (Соня - в книгах, Людмила - сначала в занятиях почвоведением, потом - в воспитании Ильи младшего). Имя Людмила также вызывает ряд ассоциаций - поэма В.А. Жуковского «Людмила», А.С. Пушкина «Руслан и Людмила».
Стекловы тоже живут в коммунальной квартире. Важно то, что до смерти Нюты никто не определяет их дом как коммуналку - то, как живут Стекловы, не вписывается в это определение. Нюта создает вокруг себя дом, коммуналка в котором угадывается по половине окна и перегородке: «В большой комнате с тремя окнами и еще половиной окна, рассеченного надвое перегородкой, под высоченным потолком с лепниной, тоже рассеченной, гнездились невиданные книги, и даже на иностранных языках. В позе всегдашней боевой готовности стояло пианино с упрятанной в него музыкой» [10, с. 25 - 26]. После смерти Нюты мама Сани и Ласточкин делают перестановку, «перемещают, лишив привычной геометрии» [11, с. 267] Саню. Ласточкин пытается реорганизовать пространство комнаты, что воспринимается пародией на строительство дома, потому что в помощь идут книжные шкафы и легко проницаемые занавески. Если для Сани смерть бабушки - катастрофа, потому что он не готов к жизни, то с его матерью произошло «какое-то чудо, как в детских сказках с заколдованными детьми» [там же]. Она начинает ухаживать за собой, жить в удовольствие с Ласточкиным, за что Саня их презирает. Когда Саня входит в квартиру, он видит, что Ласточкин, «обернув чугунную ручку огромной сковороды остатком Нютиной блузки, тащил с коммунальной кухни жаренную с салом картошку и смердел» [11, с. 271]. Восхитительные запахи, нехарактерные для коммунальной квартиры («Время от времени всплывали непривычные, но восхитительные запахи - настоящего кофе, мастики, духов» [10, с. 26]), заменяются запахом сала, а личное, интимное (блузка Нюты) становится коммунальным. Ласточкин является чужим, который вторгся в личное пространство Сани, в его дом, причем варварским способом. Жареная картошка появляется в еще одной сцене в романе, где предстает символом короткой счастливой семейной жизни Алёны и Михея Меламида - когда он возвращается домой с работы, Алена, «еле удерживая тонкими руками чугунную сковороду, приносила с кухни жареную картошку» [11, с. 296]. В рассказе «Коридорная система» Л. Улицкой тоже присутствует жареная картошка для мужа Эммы, всегда остывшая, как и их отношения. Во всех трех случаях жареная картошка - символ коммунальной квартиры. В ней видится эротический подтекст, который презирает Саня («Дворницкая, проклятая дворницкая в Потаповском переулке расположилась теперь прямо на том месте, где прежде в бессонные ночи Нюта читала своих любимых Флобера и Марселя Пруста» [11, с. 268], - думает Саня о сожительстве Ласточкина с его матерью).
В первой главе «Школьные годы чудесные...» Михей Меламид переезжает к тете Гене и ее слабоумной дочери Минне. Для Михея, у которого не было ничего своего, общественное вызывает только положительные эмоции: на Новый год тетя Геня накрывает стол на общественной кухне, Миха читает на кухне под «общественной лампочкой, сколько влезет» [10, с. 40]. Как только Алена решается жить вместе с Михой, умирает тетя Геня, таким образом разрешая «главную из Михиных проблем - жилищную» [11, с. 183 - 184]. Если для Стеклова личное становится общественным, и дом превращается в коммуналку, то для Михея общее становится личным, и Михей становится хозяином четырнадцатиметровой комнаты в центре Москвы. Обстановка комнаты бедная, соответствующая «хрустальная люстра с опавшими подвесками, бедняцкое богатство - треснутые вазы, две
Библиографический список
картины в толстых гипсово-золотых рамах, горшок с геранью, горшок с алоэ и трехлитровая банка с полезным для желудка японским грибом на подоконнике. Фотография довольно красивой женщины с парикмахерским завитком на лбу и с двумя детками - умноглазым подростком и улыбающейся толстой девочкой» [11, с. 185]. Комната, в которой Алена встречалась с женатым любовником, точно такая же: «такой же круглый стол с плюшевой скатертью, такая же потерявшая хрустальное оперенье люстра над ним и фотография красивой женщины с завитком на лбу, только что без руки с веером» [11, с. 186], с такими же книгами. Алена уверена, что так жить нельзя, счастья в таком месте не получится. Они очищают пространство, избавляются от мебели, Алёнины страдания прекращаются, и она наконец-то может спать. Ничем не заполненное пространство обнулило время: у комнаты, «казалось, не было никакого прошлого» [11, с. 188].
В романе описан быт еще одной семьи, проживающей в коммунальной квартире. Виктор Юльевич, как и его ученики, живет с матерью в небольшой комнате. Его жилище не определяется как коммунальная квартира, а исключительно как «дом с рыцарем» в нише у входа. То, что сын с матерью живут в коммуналке, становится ясно из текста: гобеленовая завеса делит комнату на мужскую и женскую часть, когда приезжает Нино - «Три звонка - к Шенгели», «комната Ксении Николаевны» [10, с. 131]. Еще одна деталь, связывающая комнату Шенгели с остальными коммуналками - плюшевая скатерть на столе: «темно-красная скатерть откинута с половины стола, на обнаженном пятнистом дереве толстая тетрадь, ручка, стакан темного, как йод, чая. Да, на этой плюшевой скатерти писать нельзя» [11, с. 16]. Такая же находилась в комнате тети Гени и в комнате любовника Алёны. Плюшевая скатерть, таким образом, не только символ времени, в котором у всех одинаковая обстановка вследствие дефицита, но и имплицитный показатель детскости, намёк на проблему, которой занят Виктор Юльевич, - изучением проблемы детства, имаго и неотении.
Т.В. Цивьян отмечает, что «дом - это мир, приспособленный к масштабам человека и созданный им самим» [8, с. 72]. Обитатели коммунальной квартиры тоже пытаются создать дом, разделив свою территорию на комнаты. Нарушение таких границ приводит Саню в ярость. Как границы используются ширмы, книжные шкафы, гобелены и прочая мебель и элементы декора. Бытовые детали начинают служить границей между «женским» и «мужским» - отделение комнат у Шенгели. Если дом представляет собой мир, приспособленный под размеры человека, то коммунальная квартира - общество, которое тесно для людей и требует некоторых изменений - хотя бы в виде бриколажа с помощью ширмы.
Коммунальная квартира, если продолжить высказывание Цивьян про дом-мир, - это советская пространственная доминанта, которая вторит сущности советской действительности. Она представляет собой трансформацию традиционного представления о доме в соответствии с установкой общества на коммунизм, при этом выступая как своеобразный маркер бездомности. Для Михея Меламида комната тети Гени воплощает собой дом. Мальчик, который до этого скитался по родственникам, смог осесть и привязаться к пространству. Для Сани Стеклова комната в коммунальной квартире мыслилась домом, пока была связана с бабушкой, которая своим присутствием организовывала домашнее пространство. Необходимость разрыва с домом вызывает у него ужас. Виктор Юльевич и Илья свободны, с их образами связано постоянное движение. Они без труда переезжают, даже иммиграция дается Илье с легкостью. Виктор Юльевич после войны ютится в предоставленной школой комнате, после - живет у матери, а когда женится на Кате, они не создают свой дом, а обитают в «квартире Катиного родственника, уехавшего на север и оставившего им в пользование квартиру у метро «Белорусская», в доме железнодорожников, окнами на пути и с круглосуточным аккомпанементом: поезд отправляется, поезд прибывает.» [10, с. 131]. Ничто из перечисленного не является «домом», квартира родственника - временное жилище. Даже занятия с учениками не переносятся в новый дом, а по-прежнему проходят в комнате матери, в которую он возвращается после недолгого брака с Катей.
Общее пространство коммунальных квартир - одно из мест для изображения комических столкновений персонажей в русской литературе (например, в рассказах М.М. Зощенко), причина столкновения разных характеров, вынужденных находиться в замкнутом пространстве. Но в «Зеленом шатре» даже в коммунальной квартире изображается преимущественно пространство личное, причем личное среди коммунального, то есть оппозиция своё/чужое подменяется на своё/общее, общественное. Пространство направлено на персонажа, внутрь, а не во вне. Таким образом, изображение жизни персонажей в коммунальной квартире - это не просто фон, на котором разворачиваются события сюжета, это пространство, характеризующее персонажа, полнее раскрывающее его образ.
1. Побивайло О.В. Мифопоэтика прозы Людмилы Улицкой. Диссертация ... кандидата филологических наук. Барнаул, 2009.
2. Скокова Т. А. Проза Людмилы Улицкой в контексте русского постмодернизма. Диссертация ... кандидата филологических наук. Москва, 2010.
3. Жаворонок И.А. Художественная деталь и её функции в творчестве Л.Е. Улицкой. Диссертация ... кандидата филологических наук. Тверь, 2012.
4. Егорова Н.А. Проза Л. Улицкой 1980 - 2000-х годов: проблематика и поэтика. Диссертация ... кандидата филологических наук. Волгоград, 2007.
5. Лариева Э.В. Концепция семейственности и средства ее художественного воплощения в прозе Л. Улицкой. Диссертация ... кандидата филологических наук. Петрозаводск, 2009.
6. Васюкова М.В. Художественно-аксиологическое содержание мотивной структуры романов Л.Е. Улицкой 2010-х годов. Диссертация ... кандидата филологических наук. Тамбов, 2017.
7. Некрасова И.В. Содержательность домашнего пространства в прозе Людмилы Улицкой. Коды русской классики: «дом», «домашнее» как смысл, ценность и код: материалы III Международной научно-практической конференции, посвященной 90-летию со дня основания и 40-летию со дня возрождения первого классического Самарского государственного университета в Самарском крае. Самара: Издательство «СНЦ-РАН» , 2010: 216 - 221.
8. Цивьян Т.В. Дом в фольклорной модели мира. Труды по знаковым системам. 1978; Выпуск 10: 65 - 85.
9. Кувшинов Ф.В. Квартирный вопрос в русской литературе 1920 - 1930-х годов и категория исторического времени. Сибирский филологический журнал. 2016; №: 93 - 101.
10. Улицкая Л.Е. Зеленый шатер: в 2 т. Москва: Эксмо, 2011; Т. 1.
11. Улицкая Л.Е. Зеленый шатер: в 2 т. Москва: Эксмо, 2011; Т. 2.
12. Улицкая Л.Е. Сонечка. Москва: Издательство АСТ, 2018.
References
1. Pobivajlo O.V. Mifopo'etika prozy Lyudmily Ulickoj. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Barnaul, 2009.
2. Skokova T.A. Proza Lyudmily Ulickoj v kontekste russkogo postmodernizma. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Moskva, 2010.
3. Zhavoronok I.A. Hudozhestvennaya detal'i ee funkcii v tvorchestve L.E. Ulickoj. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Tver', 2012.
4. Egorova N.A. Proza L. Ulickoj 1980 - 2000-h godov: problematika ipo'etika. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Volgograd, 2007.
5. Larieva 'E.V. Koncepciya semejstvennostii sredstva ee hudozhestvennogo voploscheniya v proze L. Ulickoj. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Petrozavodsk, 2009.
6. Vasyukova M.V. Hudozhestvenno-aksiologicheskoe soderzhanie motivnoj struktury romanov L.E. Ulickoj 2010-h godov. Dissertaciya ... kandidata filologicheskih nauk. Tambov, 2017.
7. Nekrasova I.V. Soderzhatel'nost' domashnego prostranstva v proze Lyudmily Ulickoj. Kody russkoj klassiki: «dom», «domashnee» kak smysl, cennost' i kod: materialy III Mezhdunarodnoj nauchno-prakticheskoj konferencii, posvyaschennoj 90-letiyu so dnya osnovaniya i 40-letiyu so dnya vozrozhdeniya pervogo klassicheskogo Samarskogo gosudarstvennogo universiteta v Samarskom krae. Samara: Izdatel'stvo «SNC-RAN» , 2010: 216 - 221.
8. Civ'yan T.V. Dom v fol'klornoj modeli mira. Trudy po znakovym sistemam. 1978; Vypusk 10: 65 - 85.
9. Kuvshinov F.V. Kvartirnyj vopros v russkoj literature 1920 - 1930-h godov i kategoriya istoricheskogo vremeni. Sibirskij filologicheskijzhurnal. 2016; №: 93 - 101.
10. Ulickaya L.E. Zelenyjshater v 2 t. Moskva: 'Eksmo, 2011; T. 1.
11. Ulickaya L.E. Zelenyj shater: v 2 t. Moskva: 'Eksmo, 2011; T. 2.
12. Ulickaya L.E. Sonechka. Moskva: Izdatel'stvo AST, 2018.
Статья поступила в редакцию 11.03.20
УДК 801. 52; 81'271: 82.085
Mallaeva Z.M., Doctor of Sciences (Philology), Professor, Senior Researcher of Institute of Language, Literature and Arts, Dagestan Federal Research Center
of the Russian Academy of Sciences (Makhachkala, Russia), E-mail: logika55@mail.ru
Kurbanova S.Z., MA student, Dagestan State University (Makhachkala, Russia), E-mail: sabina_kurbanova96@mail.ru
CULTURALLY MARKED PROVERBS OF THE ENGLISH AND TABASARAN LANGUAGES REPRESENTING THE CONCEPT "HUMAN". The article presents a culturological analysis of the peculiarity of the semantic structure of the English and Tabasaran paremias that reflect the worldview of the people who created them, their traditions, customs and contain grains of folk wisdom. The article reveals the national and cultural specificity of categorization of the world by proverbs, and sayings of languages of different cultural traditions. The article notes the presence of identical proverbs in the studied languages, which actualize such human qualities as avarice, intelligence, and stupidity. Despite cultural, confessional, social, and climatic differences, the English and Tabasaran people share the same assessment of a person's moral qualities, his attitude to wealth and poverty. It is also noted that the English and Tabasaran languages have culturally marked paremias, the meaning of which can only be understood, if there is background knowledge.
Key words: English, Tabasaran language, proverb, phraseological picture of the world, national and cultural specificity.
З.М. Маллаева, д-р филол. наук, проф., гл. науч. сотр. Института языка, литературы и искусств ДФИЦ РАН г. Махачкала, E-mail: logika55@mail.ru
С. Курбанова, магистрант, Дагестанский государственный университет, г. Махачкала, E-mail: sabina_kurbanova96@mail.ru
КУЛЬТУРНО МАРКИРОВАННЫЕ ПОСЛОВИЦЫ АНГЛИЙСКОГО И ТАБАСАРАНСКОГО ЯЗЫКОВ, РЕПРЕЗЕНТИРУЮЩИЕ КОНЦЕПТ «ЧЕЛОВЕК»
В статье представлен культурологический анализ своеобразия семантической структуры паремий английского и табасаранского языков, отражающих мировосприятие создавшего их народа, его традиции, нравы, обычаи и хранят в себе крупицы народной мудрости. Выявляется национально-культурная специфика категоризации мира пословицами и поговорками языков различных культурных традиций. В статье отмечается наличие в исследуемых языках одинаковых по семантике пословиц, актуализирующих такие качества человека, как скупость, ум, глупость. Несмотря на культурные, конфессиональные, социально-бытовые и климатические различия, англичане и табасаранцы одинаково оценивают моральные качества человека, его отношение к богатству и бедности. Отмечается также наличие в английском и табасаранском языках культурно маркированных паремий, смысл которых можно понимать только при наличии фоновых знаний.
Ключевые слова: английский язык, табасаранский язык, пословица, фразеологическая картина мира, национально-культурная специфика.
Фразеологическая картина мира позволяет наиболее полно познать специфику мировосприятия и мировоззрения народа - носителя языка. Центральное место в языковой картине мира любого языка занимает концепт «человек», который сопряжён с множеством других концептов, с разных сторон характеризующих человека и его взаимоотношения в семье, в кругу друзей и в рабочем коллективе. Во фразеологической картине мира через призму языковых явлений рассматриваются многие культурные, социально-бытовые и этические проблемы. В этом проявляется антропоцентрическая сущность языковых единиц, которую Л.В. Щерба характеризует следующим образом: «.... мир, данный нам в нашем непосредственном опыте, оставаясь везде одним и тем же, постигается различным образом в различных языках, даже в тех, на которых говорят народы, представляющие собой известное единство с точки зрения культуры» [1, с. 51].
Национальные традиции и обычаи, выработанные в процессе многовекового исторического развития народа, сформировались в определенных конкретно-исторических, социально-экономических и природно-климатических условиях. Интересно наблюдать, как одни и те же человеческие качества актуализируются в языках, между которыми существуют значительные культурно-исторические,
конфессиональные, социально-экономические и природно-климатические различия. В нашем случае речь идёт об одном из самых значимых языков - английском и об одном из малочисленных языков лезгинской подгруппы нахско-дагестанской группы северокавказских языков - табасаранском. Привлечение табасаранского языка объясняется тем фактом, что «малые языки», хранящие черты более архаичного состояния, предоставляют существенные данные для верификации и корректировки наших представлений о праязыковой системе, позволяют ближе подойти к проблеме соотношения языка и сознания. Особый интерес в этом отношении представляет материал дагестанских языков, в отличие от русского и других индоевропейских языков обладающие замечательной по своей прозрачности и стройности системой значений, представляющих интерес не только для морфологии, но и семантики [2, с. 112].
Несмотря на наличие значительных культурно-исторических различий между исследуемыми языками, наряду с пословицами, характерными только для одного из исследуемых языков (что вполне объяснимо), было обнаружено значительное количество пословиц и поговорок, общих для английского и табасаранского языков.
