CC BY
69
жизненной философии на «авось»: «Делай, как знаешь сам: авось, догадаешься» [2, с. 336], последняя его фраза уводит самого главного идеолога на периферию, с которой он, казалось бы, распрощался навсегда, Петра Ивановича ждёт провинция, вызывающая столько ядовитой иронии несосто-явшегося тайного советника.
Гончаров умело конструирует мир своего романа, всегда оставляя себе пространство для игры, корректирующей восприятие основных событий, в его романе всегда есть некоторая степень недосказанности и неопределённое™, которая помогает ярко показать «сдвиг ментальности» [3, с. 21], происходящий в его герое. Именно эта неопределённость и оказывается главным конструктом «эффекта объективности», на которую претендует реализм. Белинский обвинял Гончарова в том, что «у него нет ни любви, ни вражды к создаваемым им лицам, они его не веселят, не сердят, он не дает никаких нравственных уроков ни им, ни читателю», но это не так, дело лишь в том, что «однозначность» - главный враг художественного мира Гочарова, этого великий критик так и не понял, оставаясь на позициях романтического максимализма.
Происходит сближение или разрушение всех оппозиций. В произведении задан вектор разрешения всех онтологических проблем, но как только решение находится, ракурс изображения пер-
сонажей меняется, меняется и соотношение авторского и персонажного мировоззрений. Автор всегда пытается поставить героя «против света» -ослепить его, в этом ослеплении открывается истина, которую, впрочем, персонаж может не заметить, зато её должен увидеть читатель.
Библиографический список
1. Барт Р. Избранные работы: Семиотика: Поэтика. - М.: Прогресс, 1989.
2. Гончаров И.А. Обыкновенная история. -Екатеринбург, 2002.
3. Краснощёкова Е.А. И.А. Гончаров: Мир творчества. - СПб., 1997.
4. Манн Ю.В. Философия и поэтика «Натуральной школы» // Проблемы типологии русского реализма. - М., 1969. - С. 241-305.
5. Мирский Д.П. Реализм // Литературная энциклопедия. - http://feb-web.ru/feb/litenc/ епсус1ор.
6. Поспелов Г.Н. Реализм и его разновидности в русской литературе XIX века // Проблемы типологии русского реализма. - М., 1969. - С. 81-127.
7. Тамарченко Н.Д. Русский классический роман XIX века. Проблемы поэтики и типологии. -М., 1999. - С. 31.
8. Фохт У.Р. Типологические разновидности русского реализма (К методике изучения вопроса) // Проблемы типологии русского реализма. -М., 1969. - С. 39-80.
Е.А. Касатых
ПРОСТРАНСТВО И ВРЕМЯ В «ВОСПОМИНАНИЯХ» А.И. ЦВЕТАЕВОЙ
В статье исследуется своеобразие пространственно-временной организации «Воспоминаний» А.И. Цветаевой. Выявлены основные виды хронотопа (хронотоп детства, вечности, хронотоп мифологический, личный и исторический), анализируется их соотношение, взаимодействие и соответствие замыслу автора.
Своеобразие времени и пространства в произведениях мемуарного жанра определяется двумя особенностями. С одной стороны, определённые автором объективные пространственно-временные координаты относятся к сфере «чистой информации»1, обусловливающей фактологическую ценность мемуаров. А.С. Эфрон, критически относившаяся к «Воспоминаниям» А.И. Цветаевой, тем не менее, признавала: «Что касается фактов, датировки, имён, всё правильно и точно. Она же всё это сверяла со старшей сестрой, Валерией»2. В то же время хронотоп мемуаров моделируется в соот-
ветствии с художественным замыслом автора и помогает передать своеобразие его субъективного мировосприятия.
Пространственно-временные параметры лежат в основе композиции «Воспоминаний». Названия глав насыщены темпоральными и топическими обозначениями: «Весна. Встреча с Окой. Тьо. Прошлогодний мяч. Преториус. Бешеная собака и хлыстовки. Дождь. Осень»; «Осень 1904 года с мамой во Фрейбурге»; «Москва». В отдельные структурные компоненты главы объединены по локальному признаку («Россия», «Италия», «Швейцария», «Германия» и т.д.),
а наиболее крупные части мемуаров («Детство», «Отрочество и юность», «Молодость») воплощают субъективно-психологическое ощущение времени и отвечают авторскому замыслу - рассказать о взрослении, становлении характера своего и сестры Марины. Таким образом, хроникаль-ность становится принципом строения композиции в книге Цветаевой.
Размышляя о характере времени в мемуарах, И.О. Шайтанов отмечает, что «рядом со словом “время” равноправно стоит слово “я”. Время, пропущенное сквозь воспринимающую личность. Степень индивидуальности восприятия недостижимая для романа. И к тому же это не эпически спокойное романное время. Напротив, ощущение уходящего, текучего времени. Удержать, остановить памятью его мгновенья, возродить его в слове»3. Хроноаксиология, свойственная эстетике мемуарного жанра, явно выражена в книге Цветаевой. Характерный мотив ускользающего времени воплощается в жанрообразующих образах тропы, железной дороги, реки, а персонажи оказываются вовлечёнными в кружение времени: «Поезд - осенние пейзажи - полёт верстовых столбов, круженье деревьев, то обрызнутых, то облитых золотом, скольженье полей... И всё летит, и кружится, и скользит куда-то, и мы летим, и кружимся»4.
«Воспоминаниям» свойственна поэтика момента, которая восходит к пониманию категории времени самой Цветаевой, считающей, что «совершенные идиоты американцы, которые говорят: “Time is money”. <.> Любым искусством, ремеслом мы можем заработать себе денег, сколько хотим, а времени себе не можем прибавить и полу-часа»5. Письмо к Е.Я. Эфрон от 11 августа 1943 года отражает то, как протекает повседневная жизнь писательницы в реальном времени: «За эти годы (1937-1947 гг., годы заключения в лагере на Дальнем Востоке. - Е.К.) у меня выработалась такая, ни у кого не видимая, мне вечно дивятся, даже укоряют, жадность на результат от каждого часа»6. В тексте мемуаров «результатом» прожитого мгновения становятся предмет, событие, ощущение, сопровождающиеся эмоциональной реакцией повествователя. Импрессионистичный стиль Цветаевой позволяет передать впечатления бытия в сконцентрированном виде: «Вечер. Рояльные звуки из окон в музыкой гремящую листву. За аллеей “большой дороги” огненная полоска заката, под тучей. Грушевые карамели во рту - длинными зелёными карандашиками.» (с. 80).
«Воспоминаниям» Цветаевой свойственна предельная погружённость в прошлое. Тоска по прошлому, как особой сфере бытия, становится камертоном её хроникального повествования. Во фрагменте, не вошедшем впоследствии в книгу, автор сетует на факторы, мешающие творческой работе: «Но вокруг - суета дня, семьи, сеть обязанностей, ...рвущие час и силы, не подпускающие к тетради, не позволяющие закрыть дверь (настоящего), уйти в прошлое с головой»7. Кроме того, Цветаева определяет и мемуаротворческую мотивацию: «Долг писать: как-нибудь. Ибо завтра не в моих руках. А заменить меня - о детстве Марины, и юности - никто не может»8.
Это предполагает заполнение хронологического континуума событиями частной жизни семьи Цветаевых, и в особенности двух её представителей - Марины и Анастасии. При этом повествователь практически не включает в повествовательное полотно мемуаров историческую фактологию. Общественно-политические события начала ХХ века значимы в той мере, в какой они влияют на судьбу героев «Воспоминаний». «.. .2 марта 1917 года царь отрёкся от трона. Затем события пошли так, что я их уже не воскрешу. (И о них, в точной последовательности, столько книг!) а я подхожу к рубежу моих личных потерь» (с. 612). Таким образом, у Цветаевой время личное доминирует над историческим. В связи с этим хронотоп детства, соотносящийся с наименее зависимым от современной общественной обстановки сознанием, является наиболее богатым и значимым пространственно-временным пластом «Воспоминаний», центральными образами которого становятся Дом, Москва и Таруса.
Топические образы Москвы и Тарусы существуют в тексте как равнозначные и взаимодополняющие, воплощающие в себе начало искусственное и естественное. Пространство Тарусы делится на сегменты благодаря природным ограничителям (реки, тропинки, холмы, рощи); пространство Москвы, в свою очередь, сегментировано благодаря созданным человеческими усилиями улицам, скверам, паркам (Охотный ряд, Александровский сад, Патриаршие пруды, Страстной бульвар). Изменение макропредметной среды в топосе детской Москвы влияет на самоощущение повествователя в пространстве: «И было жаль милую конку, шумную, со скачущими вверх по Трубной мальчишками на конях (припрягали, чтобы вывезти на горе конку), этот знакомый
мирок, с детства наш, потому что кто-то сказал: “Трамвай вытеснит конку”...» (с. 23). В свою очередь, Таруса в «Воспоминаниях» соотносится с хронотопом Вечности: цикличность времени сочетается с ощущением неизменности глубинного природного начала. «Ока всё так же течёт, голубая, по лугам, изгибаясь к Игнатовской горе, влево, и пропадая - вправо - за Велеговом, так же стоит над старой серой дачей - жара, так же пахнет тополиными листьями, и птицы свищут. А мамы - нет.» (с. 254).
В качестве компонентов, связывающих пространство Москвы и Тарусы, выступают локусы храма и дома, которые соотносятся с внутренним миром автора, человека глубоко верующего и долгое время лишённого личного пространства: по возвращении в Москву в 1921-м году Цветаева вынуждена была арендовать жильё, затем, до 1937 года, жила в коммунальной квартире, с 1937 по 1947 год была в заключении в лагере на Дальнем Востоке, после этого последовала ссылка в Сибирь и жизнь в Павлодаре с семьёй сына.
В мемуарном очерке «О брате моём Андрее Ивановиче Цветаеве» мемуаристка отмечает: «Мы живём в Москве: в “городе” - зимой, а летом - в Тарусе. Два эти дома - большой и маленький - совсем не похожи. Но и в Москве и в Тарусе - “дома”.»9. Дом в «Воспоминаниях», будь то дом в Трёхпрудном переулке и тарусская дача, или дом Бахманов под Дрезденом, где в сёстры Цветаевы провели лето 1910 года, является своеобразным центром душевного и физического стремления повествователя. Он мысленно идёт по улице, ведущей к дому, попадает во внутренний двор, любуется фасадом, и лишь после этого детально описывает интерьер и предметный мир. «С улицы (в Трёхпрудном переулке, меж Тверской и Бронной) - №8, одноэтажный, деревянный, крашенный - сколько помню его с 1987 года, - коричневой краской, с семью высокими окнами, воротами, над которыми склонялся разла-тый серебристый тополь, и калиткой с кольцом» (с. 46). В воссоздании образа дома в Трёхпрудном переулке, разрушенного во время Первой Мировой войны, сочетаются объективные качественные и количественные характеристики, передающие стремление автора точно воспроизвести облик утраченного семейного очага, с субъективным, детским восприятием пространства. «Зала - угловая пятиоконная комната, очень высокая, как и все фасадные комнаты. Когда из
рук улетает воздушный шар, красный, зелёный, пахнущий резинкой,.. - приходит горничная или дворник с половой щёткой и со стула достают. тычущееся об потолок сокровище» (с. 47).
Образ дома в русской культуре «обладает особой функцией, которая больше всего затрагивает проблему идентичности»10. Дом детства в «Воспоминаниях» - это своеобразный эталон. Степень сходства с ним чужого жилища позволяет постичь степень душевной близости обладателя этого жилища повествователю. Так, дом Добротворс-ких, родственников со стороны И.В. Цветаева, «уютен, приятен и гостеприимен» (с. 94). Однако маленькая Ася чувствует, что хозяйка этого жилища особенно любила «Лёру, Андрюшу; маму и нас - не так». Не случайно в описании интерьера дома Добротворских есть характерная деталь -расстроенное старинное фортепьяно, «на котором никто не играл» (с. 57).
Оппозиция «своё» - «чужое» выполняет пространственно структурирующую функцию. Однако разрыв между крайними проявлениями традиционной культурологической антитезы невелик: в тексте рефреном звучит мысль о готовности к постижению чужого мира. «Помню волнение от чужой, неведомой нам жизни дома; волнение от лиц, имён, голосов большой семьи. от запахов и вещей чужих, влекущих комнат.» (с. 57). Пространство осваивается за счёт установления ассоциативно-логических связей между различными топосами, при этом учитывается характер эмоциональных переживаний рассказчика. «Я держу в руках синий конверт, небольшой, из почтовых, дешёвых, случайных, драгоценней всех книг для меня и писем на свете, и иду с ним -в степь. Не к морю - шумит, и там - даль, она не нужна мне сейчас, - в степь, где ещё не сверчат -ещё не вечер - цикады, тишина, полынь и холмы. Там я вскрываю конверт» (с. 421). Повествователь постигает пространство, соотнося его с хронотопом детства: «Виттенберг! Как будто я здесь родилась и давно живу - так знакомы по Фрей-бургу узкие улички, эти арки ворот и шпиль кафедрального собора, - о, да, это - детство, Лозанна.» (с. 366).
Таким образом, хронотоп детства становится связующей нитью пространственно-временного многообразия «Воспоминаний» Цветаевой. Это по-своему свидетельствует о важности для автора этого периода жизни, понимающегося как исток, питающий человека на протяжении всей
жизни. В связи с этим Г. Трефилова в рецензии 1972 года отмечает, что «Воспоминания» позволяют «постичь поэтическое чудо в его истоках, в первых проблесках сознательной жизни, увидеть праздники его детства и юности»11.
О характере совмещения временных планов в жанре мемуаров писал О.И. Шайтанов: «Мемуарист не может удержаться в пределах одного измерения. Каждое событие обрастает ассоциациями, от него перекидываются связующие мостики к тому, что произошло раньше, к тому, что ещё только должно случиться в будущем. Без этого не возникает полноты картины, не устанавливается связь времён»12. Цветаевой отличает чрезвычайно углублённая пространственно-временная перспектива, и это во многом обусловлено фактологией жизни - многочисленными поездками Цветаевых за границу, богатством жизненного опыта писательницы. В то же время в «Воспоминаниях» явно выражен субъективно-мифологический хронотоп, формирующийся благодаря установлению ассоциативно-смысловых связей воспоминаний А.И. Цветаевой с литературными, живописными, музыкальными произведениями мирового искусства, что выводит повествование о частной жизни в сферу вневременного бесконечного пространства культуры. В Па-чёвской долине царствовала «колдовская тишь», «волшебные дубравы», и девочки Цветаевы знали: «< .> «Лесной царь» - «Кто скачет, кто мчится» - было в Пачёвской долине» (с. 55).
П.Г. Антокольский, близкий друг А.И. Цветаевой, активно помогавший продвижению «Воспоминаний» по издательским инстанциям, по прочтении рукописи книги записал в дневнике 22 декабря 1966 года: «Необыкновенно острая хватка памяти. Ася каждый раз перевоплощается в тот свой возраст, который изображает. Страшно и странно яркие картины прошлого, всё достоверно, как бывает только во сне .»13. Взросление повествователя, сопровождающееся изменением ощущения себя в мире, находит отражение и в пространственно-временной организации мемуаров Цветаевой.
Так, рассказ Цветаевой о первых жизненных впечатлениях отличается фрагментарностью: перед читателем предстают картины, зарисовки прошлого, во временном плане соотнесённые не с календарным временем, а с возрастом участников событий. Передавая впечатления детства,
мемуаристка отображает пространство в его ярких внешних проявлениях - звуках, запахах, примечательных деталях, что даёт основания соотносить цветаевскую манеру описания детства с манерой И.С. Шмелёва в книге «Лето Господне». Время в части 1 «Воспоминаний» имеет циклический характер, но постепенно на первый план начинает выходить время линейное, календарноастрономическое.
По-разному моделируется и пространство, в котором пребывают повзрослевшие девочки Марина и Ася. Анастасия, от лица которой ведётся повествование, сосредоточена на сиюминутной насыщенности бытия. Локус её пребывания в определённый момент времени насыщен динамичной субстанцией жизни: «Я закрывала книгу и - тут была, может быть, моя разница с Мариной - выбегала, на ходу одеваясь, во двор. Там был синь от мороза воздух. Тополя - в инее. Или там сияла весна! Пахло тополиными почками! Кролик убегал за акации. Гремел цепью дворовый пёс, возвращая к жизни и к детству. И я бежала прыжками по мосткам в кухню за чёрным хлебом, и в миг отрывало меня от смерти - воркованье голубей,. лопухи, завивавшиеся в траве, -или кусок льда, звавший к конькам - лететь как птица!» (с. 330). Пространство, в которое погружена Марина, нередко представляет собой физически ограниченный локус комнаты. Вместе с тем, оно оказывается насыщенным культурнометафизическими смыслами, являющимися сферой подлинного бытия юного поэта. «Она жила не столько в доме нашем, сколько в том доме, где жил в “Детстве” своём “Багров внук”, в семейной аксаковской хронике, в переписке Беттины Брентано с Гёте, Элоизы с Абеляром, в парижской мастерской Марии Башкирцевой.» (с. 329).
Таким образом, стержнем пространственновременного строя «Воспоминаний» является хронотоп детства. Вместе с тем, пространство и время способствуют передаче психологической эволюции взрослеющего повествователя, выполняют характерологическую функцию. Кроме реального хронотопа (календарного времени и географического пространства) в книге проявлен хронотоп субъективно-мифологический, расширяющий хронотопическую перспективу «Воспоминаний», вводящий судьбу и переживания отдельной личности в мировой культурно-исторический дискурс.
Примечания
1 Гинзбург Л.Я. О психологической прозе. -М., 1999. - С. 7.
2 Лосская В. Марина Цветаева в жизни. Неизданные воспоминания современников. - М., 1992. - С. 23.
3 Шайтанов И. О. Как было и как вспомнилось. - М., 1981. - С. 22.
4 ЦветаеваА.И. Воспоминания. - М., 2005. -С. 98. Далее ссылки на это издание даны в круглых скобках с указанием страниц.
5 Костюкевич М. Анастасия Цветаева. «Легенды и были трёх сестёр» // Московский комсомолец. - 1999. - 27 сентября. - С. 8.
6 Марина Цветаева в письмах сестры и дочери. Письма А.И. Цветаевой (1943-1945) // Нева. -
2003. - №3. - С. 190.
7 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 381, л. 16.
8 РГАЛИ, ф. 1190, оп. 2, ед. хр. 381, л. 16.
9 Цветаева А.И. О брате моём Андрее Ивановиче Цветаеве // Наука и жизнь. - 1987. - №3. -С. 108.
10АнисимоваМ.С., ЗахароваВ.Т. Мифологема «дом» и ее художественное воплощение в автобиографической прозе русского зарубежья. -Нижний Новгород, 2004. - С. 29.
11 Трефилова Г. Книга жизни // Смена. - 1972. -№8. - С. 19.
12 Шайтанов И. О. Как было и как вспомнилось. - М., 1981. - С. 20.
13 Антокольский П. Дневник. 1964-1968. -СПб., 2002. - С. 66.
Е.Е. Кидярова ОБРАЗНЫЙ СТРОЙ СТИХОТВОРЕНИЙ И.А. БРОДСКОГО И ИХ АНГЛОЯЗЫЧНЫХ КОРРЕЛЯТОВ
В англоязычных стихах Бродского порой чувствуется излишнее стремление к предельно точной передаче исходной языковой формы. Тем не менее, эти тенденции совмещаются с необычно яркими решениями, с формулами, сохранившими весь изначальный смысл оригинала, - однако совершенно органично одевшимися в форму английского языка. Бродский подчеркивал ведущую роль языковых образов в восприятии действительности и языковой картины мира. Он считал необходимым стремление к адекватности английского перевода русскому оригиналу как средству введения англоязычного читателя в языковую картину мира народа - носителя языка.
Для поэзии Бродского наиболее характерна тематика одиночества, поиска предназначения и смысла жизни, темы творчества, любви.
Общая тема стихотворения «Ниоткуда с любовью» - любовь, тоска по любимой. Автор передает спонтанное возникновение чувства в связи с воспоминанием о пережитом.
Ниоткуда с любовью, надцатого мартобря, Дорогой, уважаемый, милая, но неважно /Даже кто... [1, с. 130].
Первые строки определяют тему и форму обращения в соответствии со стандартом обращения в эпистолярном жанре. Градационный ряд
нарушен стереотипами восприятия, где эмоциональной памяти противопоставляется визуальная. Сила восприятия раскрывается через систему языковых образов. Чрезвычайно интересно сравнить перевод трансформированной идиомы «пятая часть света, держащаяся на ковбоях», этот оборот создан по модели ФЕ «стоять на трех китах». Ковбои здесь - альтернатива мифическим китам, на чьих спинах, согласно средневековому представлению покоится Земля. Бродский обращается к своей возлюбленной, находясь в Америке, но говорит об этом косвенно. В автопереводе Бродский старается как можно ближе к тексту передать это сочетание: “fifth part of earth resting on whale-like backs of cowherding boys” -пятая часть суши, покоящаяся на китообразных спинах погонщиков скота.
Бродский развивает не только тему любви, но и тему творчества, его истоков, одиночества творца. В стихотворении «Я родился и вырос» образ автора представлен посредством образа «раковина ушная». Она символизирует орган восприятия и познания окружающего мира.
Я родился и вырос в балтийских болотах, подле / серых цинковых волн, всегда набегавших по две, / и отсюда - все рифмы, отсюда тот блеклый голос, /вьющийся между ними, как мокрый волос, /если вьется вообще. Облокотясь
