CC BY
290
А. С, Самигуллина
ПРОСТРАНСТВЕННЫЙ КОД КУЛЬТУРЫ И ЕГО СМЫСЛОВЫЕ ПРОЕКЦИИ
В статье рассматривается пространственный код культуры, который в сочетании с другими базовыми кодами в семантической структуре языкового знака способствует образованию новых субъективно ориентированных смыслов за счет подключения механизма метафоризации, свойственного человеческому мышлению в целом,
Исследователь возвращается к проблеме взаимодействия языка и культуры преимущественно тогда, когда речь заходит о способности языковых знаков кодировать и хранить в себе память о «порядке культуры» (по Р. Барту), о культурных кодах, передаваемых и коммуницируемых культурных установках или прескрипцяях, которые распознаются (или бессознательнорефлексивно воспринимаются) лингвокультурным; сообществом (см., напр., [8. С. 674]).
Собственно необходимость в культурном коде возникает именно тогда, когда происходит переход от мира сигналов к миру смысла. Мир сигналов — это мир отдельных единиц, рассчитываемых в битах информации, а мир смысла — это те значащие формы, которые организуют связь человека с миром идей, образов и ценностей данной культуры. И если в пределах формализованных языков под кодом понимается то, благодаря чему определенное означающее (значение, понятие) соотносится с определенным означаемым (денотатом, референтом), то код культуры, «запечатленный» в языке в том или ином виде, — это та «конкретная абстракция», которая позволяет постичь динамику преобразования значения в смысл.
К базовым кодам культуры по традиции относят соматический (телесный), пространственный, временной, предметный, биоморфный, духовный коды, поскольку именно они обеспечивают не только физическую идентификацию субъекта в Пространственно-временном континууме, но и способствуют созданию культурных ценностей, которые и формируют нацию в плане самосознания и мировоззренческих установок и прескрипций. Данные коды зачастую проявляют себя в сочетании друг с другом, то есть редко манифестируют свои сущностные моменты в «чистом» виде.
Будучи ограниченными рамками статьи, считаем целесообразным детально остановиться на пространственном коде культуры, который в тенденции связан с оппозицией «свой — чужой», соотносимой с архетипами сознания. Взяв за основу эту мысль, В. В. Красных [5. С. 300-302] выстраивает теоретическую модель пространственной параметризации мира, развертывание которой осуществляется в четырех направлениях:
1) внутренний мир человека или особенности внутреннего человека, а именно то, что находится внутри самого человека, в рамках его телесных границ;
2) фрагмент внешнего мира 1, который является «собственностью» человека, то есть входит в его личное пространство, образуя личную зону;
3) фрагмент внешнего мира 2, выходящий за пределы личной зоны, но осознаваемый как родной;
4) фрагмент внешнего мира 3, который воспринимается как чужой, чуждый, враждебный.
Другими словами, пространственный код уходит «корнями» в аспекты саморефлексии над собственным внутренним миром, в «глубинах» которого доминирует голос внутреннего человека, который и формирует представления о физическом пространстве посредством конструирования пространства мысли, пространства эмоций, пространства языкового функционирования, а также пространства вторичной картины мира, последнее из которых может характеризоваться, с одной стороны, высокой сигнификативной насыщенностью, а с другой стороны, пустотой, пустотой объемного «метафорического контейнера», ведь, действительно, трудно оспаривать известное утверждение Ж. Же-нетта о том, что «современные язык, мысль, искусство пространственны, или, по крайней мере, свидетельствуют о значительно большей важности и ценности, придаваемой пространству» [4. С, 126].
Таким образом, опыт восприятия пространства представляется первичным в гносеологическом отношении, поскольку человеку свойственно основывать свои выводы и опираться в своих размышлениях на конкретику материального. Из рассуждений Вяч. Вс. Иванова и В. Н. Топорова следует, что модель мира является вместе с тем программой поведения для личности и коллектива, так как она определяет набор операций, служащих для воздействия на мир, правила их использования и их мотивировку [6]), что приводит нас к семиотическому пониманию пространственно-временной организации мира в представлении древних. В. Н. Топоров [9. С. 478-479] отмечает изна чальную взаимозависимость, взаимопринадлежностъ, а также взаимоотдачу человека и пространства. В его концепции соотнесенность и гармонизация эшх двух начал, каждое из которых способно занимать (или выступать) как. активную, так и пассивную позицию, обеспечивает живую связь человека и пространства и, если угодно, тот равновесный и взаимокошролнрук.дай характер ее, который гарантирует человеку актуальность переживания пространства в ситуации Ыс « шпс, предохраняя человека от
ношении поостоанства, приводящих в конце концов к его омертвлению и ношении пространства, р способность к принятию человека,
забвению, а себя во всей полноте и глубине своих
впусканию его в себя и открытю ^ гоосграноТво от тенденции к его
смыслов, что, собственно, и пространство ие только овладевают
— <<в Р“С1ГгоГшГнГи поддаются один другому и
один другим, делают один другого СВОИМ, Д
растворяются друг в друге, становясь не своим:, а его, то открывая это другое, то свободно открываясь ему навстречу» [9. С. 478-479].
Пространственный код, несмотря на изначальную конкретику своего предназначения, демонстрирует разнообразные сочетаемости или, пользуясь химической терминологией, валентности. '
1. Пространственный код достаточно трудно отграничить от соматического тогда, когда речь заходит об устройстве мира, «поскольку многие антропоморфные метафоры (изначально принадлежащие коду соматическому) «обслуживают» пространственный код, свидетельствуя об определенном членении пространства. Ср. под рукой, рукой подать, в двух шагах и т. д. » [9. С. 299-300]. А. В. Подосинов [6. С. 467] объясняет данную особенность совмещения соматического и пространственного кодов следующим образом: «Все системы ориентиров имеют в своей основе психобиологическую природу человека». Само устройство человеческого тела предполагает наличие в сознании человека изначально психофизических категорий «переднее» и «заднее», «правое» и «левое», а существование земного притяжения задает его организму различные «верха» и «низа». Благодаря существованию этих особенностей все горизонтальное пространство вокруг человеческого тела начинает члениться на четыре части. «Передняя» находится перед ним, и человек может обозревать ее, поэтому она наиболее обжита, безопасна, как бы освещена человеческим зрением и потому наиболее сакральна. «Задняя», находящаяся позади человека, «темна» и небезопасна, так как она не попадает в поле физического непосредственного наблюдения; это профанное пространственное поле. Так же обстоит дело с правым сектором и левым, которые, будучи расположенными с двух сторон от человека, получают в зависимости от преимущества той или иной руки большую или меньшую сакральность.
2. Пространственный код, реализуясь вместе с временным кодом, дает в сумме такое явление или модус бытия как хронотоп. Хронотопы, в понимании Д. Г, Горина [3. С. 29], концентрируют в себе различные временные реальности: время человеческой жизни, историческое время, представления о Вечности и являются своеобразным структурирующим основанием смыслового пространства, в которое вписываются значения каждого конкретно-го события. Б. А. Успенский [11. С. 40-41] дает следующее объяснение общности ассоциаций по части времени и пространства, В самом деле, сказать, что будущее есть (существует), но при этом мы О нем не знаем, в сущности, то же, что сказать, что оно где-то есть, есть в другом месте, для нас недоступном, но реальность которого не вызывает сомнения. Равным образом и прошлое может мыслиться в каком-то другом месте, в котором мы уже были (которое в свое время было доступно нашему опыту). На восприятие времени переносится, таким образом, опыт восприятия пространства: время мыс-
лится по модели пространства, воспринимается в пространственных категориях. Опыт восприятия пространства предстает как более простой и естественный по отношению к опыту восприятия времени. В самом деле* «пространство постигается эмпирически, В процессе непосредственного ЧуВСТ" венного восприятия, время — умозрительно: переживать и осваивать пространство в компетенции наших органов чувств; переживать и осваивать время — в компетенции нашего сознания» [П. С. 40-41]. Кроме того, как отмечает Б. А. Успенский, основная разница между пространством и временем проявляется в их отношении к человеку как воспринимающему субъекту: пространство пассивно по отношению к человеку, тогда как человек активен относительно пространства; напротив, время активно по отношению к человеку, тогда как человек пассивен в отношении времени. В самом деле, человек более или менее свободно перемещается в пространстве, оказываясь то в одном, то в другом месте. Напротив, время перемещается относительно человека [Там же. С. 42]. Иными словами, единство времени и пространства достигается за счет еще одной составляющей этого хронотопа, а именно движения, которое и оставляет за собой право объединять статику и динамику в рамках образовавшейся абстрактной модели.
Таким образом, совмещенность в некоторых аспектах как пространственных, так и временных ориентиров в который раз наводит на мысль о том, что понимание функционирования языкового фрагмента зависит по большей части от той интерпретации, которую языковая личность предлагает как единственно возможную в той или иной коммуникативной ситуации. Эта интерпретация напрямую связана с опытом и культурной адаптивностью языкового сознания представителя того или иного этносоциума.
3. Не секрет, что пространство чаще всего воспринимается как заполненный контейнер, то есть как вместилище животных, растений и проч., а также артефактов (ассоциации с биоморфным и предметным кодами). По справедливому замечанию Ж. Бодрийяра [2], каждый из предметов нашего быта связан с одним или несколькими структурными элементами, но при этом обязательно ускользает от технологической структурности в сферу вторичных значений, от технологической системы в систему культуры. Наше бытовое окружение остается в значительной мере «абстрактной» системой: как правило, в нем уживается множество функционально разобщенных вещей, и лишь человек, исходя из своих потребностей, заставляет их сосуществовать в одном функциональном контексте. Именно по этой причине предметный код обслуживает и «метрически-эталонную сферу окультуренного человеком мира» [5. С. 305]. Так, например, в русском языковом сознании катя, капелька - один из эталонов метрической сферы, самое малое количество чего-либо (например, катя в море). Кроме того, можно привести
целый ряд подобных языковых маркеров, кодирующих малые дозы в случае их метафорического употребления: глоток, понюшка (ни за понюшку табаку), щепотка, клок, клочок, лоскут, лоскуток, зерно, зернышко (ни зернышка, курица по зернышку юаоет), росинка (ни маковой росинки) и т. п.
4. Пространственный код распознается как таковой, будучи встроенным в систему кода духовного, абстракции, которая возникает в результате многократного наложения одного кода культуры на другой. Кроме того, именно через посредство духовного кода мы «насыщаемся» энергией пространства: пространства, в котором мы живем, мыслим, чувствуем и модель которого мы переносим на всевозможные знаковые системы, в частности, на язык и даже метаязык. В своей теории Т. В. Цивьян [12. С. 11] иллюстрирует плавный переход собственно пространственно-предметного в сферу духовного, которая и являет собой высший уровень познания самого себя и мира в целом. Ученый, таким образом, отмечает, что, усваивая строго регламентированную и достаточно абстрактную классификацию пространственновременных показателей, человек учится ориентировке в окружающем мире — сначала конкретной, в реальном пространстве, а затем, переходя на более высокую ступень (пространственная метафора, но переход подразумевает и затраченное на него время) — в пространстве духовном, контролирующем и определяющем его пребывание в этом мире.
Говоря о взаимопроникновении пространственности и духовности, также отметим, что духовное начало человека традиционно выстраивается в вертикальной плоскости его бытования (что соответствует особенностям телесной организации самого homo loquens), поскольку духовность, как известно, формируют этические и эстетические чувства. Собственно вертикальное положение человека, которое подчиняется закону тяготения, ассоциируется с идеей высоты и, как следствие, с идеей превосходства, в том числе нравственного и эстетического; идеи низа влекут за собой ассоциации другого свойства: грех, порок, хаос и т. д., которые также в контексте интерпретирующей работы сознания ({упорядочиваются» в различных когнитивных моделях вторичных образований (см., напр., [10, С. 98-99], [1.
С. 76]), где метафоры «высоты / низости» традиционно занимают доминирующие позиции.
Сложившаяся ситуация с комбинаторными возможностями культурных кодов в очередной раз подтверждает известный тезис А. А. Потебни [7. С. 95] о том, что человек имеет врожденную склонность «находить общее между впечатлениями различных чувств», склонность, которая и ведет к метафоричности самого процесса мышления, ведь человеку свойственно переносить опыт восприятия конкретных сущностей на абстракции ментального мира, проводя при этом скрупулезную работу по многократной интерпретации того, что уже когда-то было интерпретировано.
1. Арутюнова, Н. Д. Типы языковых значений: Оценка. Событие. Факт / Н. Д. Арутюнова. М.: Наука, 1988.341 с.
2. Бодрийяр, Ж. Система вещей / Ж. Бодрийяр. М.: РУДОМИНО 2001
218 с. ’ '
3. Горин, Д. Г. Пространство и время в динамике российской цивилизации / Д. Г. Горин. М.: Едиториал УРСС, 2003.280 с.
4. Женетт, Ж. Фигуры / Ж. Женетт: в 2 т. Т. 1. М. : Изд-во им. Сабашниковых, 1998.280 с.
5. Красных, В. В. «Свой» среди «чужих»: миф или реальность? /
В. В. Красных. М.: Гнозис, 2003. 375 с,
6. Цит. по: Подосинов, А. В. Ex oriente lux! Ориентация по странам света в архаических культурах Евразии / А. В. Подосинов. М. : Шк. «Языки русской культуры», 1999.720 с.
7. Потебня, А. А. Мысль и язык // А. А. Потебня : собр. тр. М, : Б. и,, 1999.292 с.
8. Телия, В. Н. Фактор культуры и воспроизводимость фразеологизмов — знаков-микротекстов // Сокровенные смыслы: Слово. Текст, Культура : сб. ст. в честь Н. Д. Арутюновой / отв. ред. Ю. Д. Апресян. М.: Языки славян, культуры, 2004.
9. Топоров, В. Н. Ритуал. Символ. Образ: Исследования в области мифопоэтического : избранное / В. Н. Топоров. М.: Прогресс — Культура, 1995. 624 с.
10. Уилрайт, Ф. Метафора и реальность // Теория метафоры: сб. / вступ. ст. и сост. Н. Д. Арутюновой ; общ. ред. Н. Д. Арутюновой и М. А. Журин-ской. М.: Прогресс, 1990. С. 82-110.
11. Успенский, Б. М. Этюды о русской истории / Б. М. Успенский. СПб.:
Азбука, 2002.480 с.
12. ТТиот.дн, Т. В. Модель мираиее лингвистические основы / Т. В. Цивьян.
М.: КомКнига, 2005.280 с.
