CC BY
35УДК 94:331.101.262 ББК Т3(2)
И. В. Побережников
ПРОСТРАНСТВЕННЫЕ АСПЕКТЫ РОССИЙСКОЙ МОДЕРНИЗАЦИИ
Ключевые слова: модернизационный подход, модернизация России, цивилизационный статус, «пограничная» цивилизация, традиционалистское государство, природно-географический фактор, мир-экономика, конгломератные общества, анклавы.
В статье исследуется влияние природно-географических условий на модернизацию общества, анализируется пространственное измерение исторического процесса, рассматривается человек в качестве активного элемента исторического процесса, а окружающая среда — в качестве арены, предоставляющей различные варианты для его деятельности.
I. V. Pobereznikov
THE SPACE ASPECTS OF RUSSIAN MODERNISATION
Key words: modernisational, method, modernization of Russia, civilisational status, «limited» civilasation, traditional state, nature geographical factor, world-economy, conglomerates, enclaves.
The influence of nature-geographical conditions on the society modernization is researched. The space limits of the historical process are analysed. A person as an active element of the historical process is shown. The environment is seen as a stage for acting by person different kinds of activity.
Модернизационный подход применяется с целью объяснения российского исторического процесса. Предприняты попытки определения специфики российских модернизаций, нашедшие, в частности, отражение в формулировании их моделей («имперская модель», модели «консервативной», «рецидивирующей» модернизации, «псевдомодернизации», «контрмодернизации», «деархаизации» и т. д.) [11; 27, с. 47; 28, с. 68; 37; 43; 44; 59; 60, с. 36— 40; 64]. Широкое распространение получили оценки российской модернизации как не органичной, преследующей цель догнать более развитые общества, характеризующейся циклизмом, рецидивирующей природой, прочной связью с традицией. Существенное внимание уделяется роли государства, которое обычно трактуется как инициатор, наиболее активная и сильная общественная структура [20; 21; 26; 29; 33; 34; 40; 45—47; 51]. Получили разработку проблемы соотношения
модернизации и имперского строительства, модернизации и революции в России, воздействия политики модернизации на отдельные периоды российской истории и т. д. [2; 4; 23].
Что касается пространственных аспектов модернизации, то они затрагивались представителями классической модерни-зационной парадигмы преимущественно в рамках применения сравнительно-исторического подхода. Исследователи, к нему прибегавшие, обычно рассматривали в компаративном плане эволюцию двух или более обществ (обыкновенно стран), выделяя общие и особенные черты модернизации. Сравнительно-исторический подход был реализован в работах таких представителей школы модернизации, как С. Блэк, Ш. Эйзенштадт, Д. Растоу, С. М. Липсет, Б. Мур, Р. Бендикс и др. Внимание исследователей при этом фокусировалось на переменных, изучение которых вызывает большие затруднения в
рамках социально-процессуального подхода: это институты, культура, лидерство. Сравнительный подход был ориентирован на выявление: 1) общих стадий или фаз, через которые должны проходить все общества; 2) особых путей, которыми могут двигаться общества; 3) комбинаций подобных «вертикальных» и «горизонтальных» категориальных классификаций. В итоге были достигнуты определенные успехи в выявлении пространственных особенностей процесса модернизации. Но полученные результаты относятся преимущественно к разработке страновых вариантов модернизации (скорее даже особенностей отдельных аспектов модернизации применительно к конкретным странам). Субстрановый уровень пространственной динамики в рамках модер-низационных исследований по-прежнему освещается недостаточно. Между тем без исследования субстрановой динамики модернизации вряд ли возможно получение углубленных знаний о сути данного процесса.
Поскольку классический модернизаци-онный анализ был сфокусирован на нацио-нально-страновый уровень, постольку именно страна выступала в качестве основной аналитической единицы в большинстве модернизационных исследований, в частности, в работах, базировавшихся на компаративно-исторической методологии. Гораздо меньшее внимание уделялось субстрано-вым аспектам модернизации, недостаточно исследованными оставались пространственно-региональные аспекты модернизации.
В определенной степени данная оценка может быть отнесена и к современным отечественным исследованиям российских модернизаций. Немногочисленные, часто постановочные, работы по данной проблематике лишь подтверждают указанный историографический факт [1; 5; 12; 24; 35; 36; 55]. Между тем, применительно к российской истории пространственное измерение требует самого пристального внимания.
Во-первых, пограничное месторасположение страны в целом между различными цивилизационными мирами оказывало и продолжает оказывать существенное влияние на ее исторические судьбы и
цивилизационную специфику, существенно усложняя последнюю. Как подчеркивает историк В. Э. Лебедев, положение России между Европой и Азией превращало страну в цивилизационный «котел», переваривавший в различной мере и формах многообразное, противоречивое воздействие Запада и Востока [16; 19; 30; 31; 52; 57, с. 442].
В связи с этим по-прежнему дискуссионным остается вопрос о цивилизационном статусе страны, ответ на который можно свести к следующим позициям: 1) Россия — часть (филиал) западной цивилизации; 2) Россия — восточная цивилизация; 3) Россия — не самостоятельная цивилизация, а своеобразный ансамбль цивилизаций и этнокультурных анклавов, неоднородное, сегментарное общество (не-доцивилизация); 4) Россия — своего рода мост, «фильтр» между Западом и Востоком, синтез восточной и западной цивилизации; 5) Россия — Евразия, уникальная цивилизация, отличная от Европы и от Азии, от Запада и от Востока [17, с. 115— 116; 18, с. 139—150; 49; 54, с. 28—45; 56, с. 10—11]. Не вдаваясь в детали данной весьма острой дискуссии, отметим, что целый ряд фактов (наличие определенной целостности, мощной способности к регенерации после «смут» и расколов, тенденции к цивилизационной экспансии) все же свидетельствует в пользу признания цивилизационной самостоятельности и социокультурной целостности России при одновременной ее «цивилизационной неопределенности», по выражению Е. Б. Рашковского [48, с. 64, 67]. Специфика российского культурно-исторического массива, как нам кажется, может быть адекватно описана при помощи концепта «пограничной» цивилизации (считается, что подобная цивилизация характеризуется относительной молодостью, социокультурной гетерогенностью, симбиотичностью, наличием двух или нескольких культурно-ценностных «ядер», возможно, антиномичностью и социокультурными дивергенциями), который успешно разрабатывается Я. Г. Шемякиным [15; 61—63].
Еще одно важное измерение месторасположения страны — соседство, погра-ничность Леса и Степи. Со времен ранне-
го средневековья больших усилий от страны требовало противостояние «степной» угрозе. По мере расширения территории страны возрастала потребность в обороне преимущественно открытых границ, в организации контроля над обширными пространствами. Находясь во враждебном окружении, страна постоянно вынуждена была доказывать свое право на существование, на суверенитет. В связи с этим политические процессы обгоняли экономические — достаточно сильное централизованное государство, необходимое в условиях низкой плотности населения, особенно на окраинах, и небольшого по объему прибавочного продукта для обеспечения обороны от внешней агрессии, независимости, сложилось относительно рано, не имея адекватной экономической основы. Раннее формирование достаточно эффективного традиционалистского государства, накопившего длительный опыт централизованного бюрократического управления в противостоянии внешним угрозам, имело серьезные последствия для динамики и характера начавшейся позднее модернизации. Именно традиционалистские правительства обыкновенно инициировали программы ограниченной или защитной модернизации, разрабатывавшиеся в значительной степени для консервации традиционного общества и защиты его от более интенсивных и радикальных изменений.
Раннее складывание сильного государства обусловило высокую степень централизации государственной администрации, в том числе институтов, отвечавших за разработку и проведение хозяйственной политики. Догоняющая природа российской модернизации, ее мобилизационный характер лишь усиливали роль централизованного государственного аппарата, осуществлявшего контроль за трудовыми отношениями, проведение политики таможенного протекционизма, занимавшегося созданием корпораций и ряда монополий [3, с. 6—14].
Неизменное доминирование политических целей над хозяйственно-экономическими как следствие специфического пути развития, обусловленного в конечном счете географическими факторами, сохраняло силу и в контексте российских модер-
низаций. Показательно, что в ежегодном всеподданнейшем докладе министра финансов в 1903 г. С. Ю. Витте, касаясь распределения ограниченных бюджетных средств, ставил вопрос о том, какая же потребность всего настоятельнее для государства: «Очевидно та, удовлетворение которой обеспечивает самое существование государства, его внешнюю неприкосновенность. Для этой цели население несет личную повинность и уплачивает большую часть налогов, получая взамен неоценимое и несоизмеримое ни с какими материальными благами сознание того, что под державным руководством своего Верховного Вождя каждый из верноподданных Вашего Величества, его семья, имущество и вся родная земля находятся в безопасности от внешнего врага... Мы состоим под действием железного закона — обращать на удовлетворение культурных потребностей лишь то, что остается после покрытия расходов на оборону страны» [14, с. 694].
Во-вторых, колоссальное пространство России, разнообразие ее природноклиматических условий, богатство полезными ископаемыми имели неоднозначные последствия для исторической динамики страны в целом и отдельных ее секторов.
Указанные обстоятельства, способствовавшие складыванию обширного внутреннего рынка, объективно создавали предпосылки и возможности для ориентации на самодостаточное, автаркическое развитие. Россия, по существу, представляла собой, по терминологии Ф. Броделя, мир-экономику, т. е. самодовлеющую структуру, которая «затрагивает лишь часть Вселенной, экономически самостоятельный кусок планеты, способный в основном быть самодостаточным, такой, которому его внутренние связи и обмены придают определенное органическое единство» [10, с. 14]. Вследствие того, что Россия представляла собой мир-экономику с собственным институциональным порядком, взаимодействия с другими мирами-экономиками были чреваты для нее значительными трансакционными издержками, которых она, естественно, стремилась избежать.
В то же время огромные пространства затрудняли создание транспортной
инфраструктуры для обеспечения налаженной и скорой связи потребителей с производителями, для нормального функционирования рынка. Недооценивать данное обстоятельство в контексте модерни-зационных процессов не следует, поскольку транспортный фактор имел решающее значение для становления современного индустриального общества. Поскольку организация рыночной инфраструктуры в определенном смысле есть покорение пространства, постольку для России, в силу ее территориально-климатических условий, данный процесс был в значительной степени заторможен.
Наличие больших массивов слабозаселенных территорий создавало предпосылки для дальнейшего переселения, миграций, разрядки демографического давления в густонаселенных районах. Впрочем, в современной литературе предложен и другой подход, согласно которому ход российской истории подчинялся циклическому механизму нарастания демографического давления, неоднократно прерывавшегося экосоциальными катастрофами [38]. Еще В. О. Ключевский заметил: «История России есть история страны, которая колонизуется.... Так переселение, колонизация страны была основным фактом нашей истории, с которым в близкой или отдаленной связи стояли все другие ее факты» [25, с. 50—51].
Освоение новых пространств как ведущий региональный процесс сближало Россию с переселенческими странами, расширяло поле регионализма за счет разнообразия территорий и взаимодействий и, в то же время, замедляло рост регионализма в силу своей незавершенности и подвижности [58, с. 40]. Колонизация тормозила переход от экстенсивных к интенсивным методам освоения пространства, закрепляла низкотехнологичные уклады в центре страны, транслировала их на периферию, ослабляя таким образом целый ряд модернизационных по своей природе процессов, таких как урбанизация, индустриализация и т. д. Вероятно, даже можно говорить о расширении возможностей для пространственно-временных исторических реверсов. Подобный характер «фронтирного» развития обосно-
вывался последователями фронтирной теории Ф. Д. Тернера применительно к североамериканскому континенту: «Эта вечно движущаяся пограничная полоса явилась одной из отличительных черт в развитии американского общества. Ясное понимание ее влияния разрешает многие трудные проблемы в этой истории. История Соединенных Штатов представляет собою описание движения могучей армии на Запад, на завоевание лесов и прерий. Эта армия имела своих разведчиков, свой авангард, своих саперов и минеров, свои оккупационные отряды. Эти различные отряды воспроизводили по очереди различные ступени общественного развития, пройденные в свое время всей расой. Последовательные ступени заселения Запада надвигающейся армией пионеров Америки вновь воспроизводят перед нами историю социального развития. Авангард охотников, трапперов, рыболовов, разведчиков и борцов с индейцами с замечательной точностью воспроизводит дикое состояние общества. Они жили в примитивных жилищах, выстроенных из бревен, или в землянках, добывали себе пищу и одежду охотой на зверей, группировались вокруг отдельных вождей, часто не знали никаких законов, были грубы и легко возбуждали ссоры, хотя часто обнаруживали еще более характерные черты диких — молчаливость и фаталистическую храбрость. Эти люди заходили на целые сотни миль вглубь пустыни, вдаль от всяких постоянных поселений. Они нередко дружились и жили вместе с индейцами. Таковы были французские бегуны по лесам, которые собирали меха на пространстве от Гудсонова до Мексиканского залива, исследуя реки, нанесенные на карту лишь в течение последних десятилетий. Когда эти разведчики произвели разведку местности, появился первый отряд главной завоевательной армии. Он состоял из небольших групп поселенцев, лепившихся вдоль водяных потоков и главных путей, по которым прошел авангард. Люди этого периода представляли собою бродячий элемент. Едва успевали они расчистить небольшой участок в пустыне, как снова двигались в путь, чтобы опять взяться за эту же работу, дальше
на Запад. Они тоже группировались вокруг отдельных вождей, обыкновенно соединяли охоту и рыболовство с земледелием, и во всех войнах, в которые оказывались втянутыми Соединенные Штаты, кроме последней, они давали самых лучших борцов» [53, с. 87—88].
Необходимо также учитывать то, что доминирующий восточный вектор российской колонизации со временем увеличивал удаленность страны от моря, что в плане торговли способствовало росту транспортных издержек при перевозке товаров и делало более дорогостоящей интеграцию страны в международное разделение труда [39, с. 593].
Определенное воздействие на экономику и динамику социальных отношений оказывали суровые природно-климатические условия страны (холодный, засушливый континентальный климат), мало благоприятные для ведения сельского хозяйства, сезонного и находившегося в сильной зависимости от климатических колебаний. Так, по мнению Л. В. Милова, следствием низкого естественного плодородия почвы и недостатка в силу климатических условий рабочего времени являлись невысокий уровень производительности труда и агротехнической культуры, что повлекло учреждение крепостнического режима как механизма распределения и перераспределения небольшого по объему прибавочного продукта, укрепление государства — гаранта крепостнической системы, а также длительное сохранение общинных форм жизнедеятельности среди крестьян, обеспечивавших солидарное поведение последних в хозяйственной, социокультурной и прочих сферах [32; 41, с. 39—41].
Впрочем недостаточно благоприятные природно-климатические условия могут стимулировать и интенсификацию труда, создавая, таким образом, предпосылки для социального и экономического прогресса. В литературе уже обращалось внимание на отсутствие жесткой зависимости между природно-климатическими условиями и уровнем социально-экономического развития, что ярко иллюстрируется хозяйственным и социальным прогрессом, достигаемым в неблагоприятной географической среде, и, наоборот, стаг-
нацией или регрессом в экологических нишах, вроде бы запрограммированных на противоположный результат [33, с. 53— 65; 57, с. 555—571].
В-третьих, пространственный фактор оказывал существенное воздействие на внутренний строй страны, ее территориальную морфологию. С одной стороны, Россия характеризовалась меньшим разнообразием природно-климатических условий по сравнению с Западной Европой (мозаично-дробная структура которой создавала материальные предпосылки для существования относительно небольших государств, обладавших большой хозяйственной вариативностью на малых площадях), четкой, широко скроенной сферой «флагообразного» расположения географических зон, «континентальностью», т. е. целостностью и неразбросанностью приобретенной территории. С другой же стороны, колоссальная территория России, ее природная вариативность, сложный исторический характер формирования странового пространства, существенная роль миграций, колонизации, смешения и чересполосного расселения народов в складывании этносоциальной структуры предопределили становление достаточно сложного территориального каркаса [6; 7; 13, с. 643; 22; 50; 55, с. 37; 56; 65, р. 1—46]. Исторически складывавшиеся в первичном русско-православном ядре и в зонах фронтиров освоения, наиболее важными из которых являлись северный, восточный и южный, регионы различались административно-управленческими, хозяйственными, социально-сословными, этнокультурными ландшафтами, что создавало предпосылки для вариации степени их проницаемости для импульсов модернизации.
Это означает, что процессы модернизации нельзя исследовать абстрагируясь от пространственных характеристик, исходя из гипотетического представления о гомогенности пространства. Напротив, следует учитывать территориальную неравномерность распространения волн модернизации, региональные особенности разворачивающихся модернизационных субпроцессов, таких как индустриализация, урбанизация, бюрократизация, профессионализация, складывание своеобраз-
ной региональной структуры модернизации, включавшей пространственные центры и периферию развития, наконец, региональные взаимодействия в контексте модернизации, сопровождающиеся как модернизационными импульсами со стороны более продвинутых регионов, так и реакциями периферии, способными адаптировать или гасить подобные импульсы.
Процессы модернизации имели не только временное, но и пространственное измерение. Они приобретали удивительное своеобразие и неповторимость в зависимости от времени и места: геополитического положения региона, его исторического наследия, уровня социально-экономического, политического и культурного развития на момент начала ускоренного роста, специфики национального менталитета и т. д.
В связи с этим адекватную модель для изучения крайне сложной социальной реальности, как нам кажется, дает концепция анклавно-конгломеративного типа развития [8; 9; 42]. Согласно данной концепции, результатом подобного развития становятся конгломератные общества, которые характеризуются длительным сосуществованием и устойчивым воспроизводством пластов разнородных моделеобразующих элементов и основанных на них отношений; данные пласты образуют внутри общества анклавы, эффективность организованности которых дает возможность анклавам выживать в рамках обрамляющего общества-конгломерата. Анклавы (которые могут представлять и новации) характеризуются как устойчивые структурные единицы конгломерата, относительная изолированность которых друг от друга не ведет автоматически ни к расцвету, ни к упадку.
Конгломератно-анклавный тип самоорганизации может быть инструментом успешного приспособления общества к средовому контексту. Анклавы не обречены раствориться в окружающей среде. Точно так же отдельным анклавам не га-
рантировано преобладание в масштабах всего общества. Среда может стремиться поглотить анклав через распространение на него присущих ей связей. Но анклав может успешно сопротивляться ей, попутно способствуя приобретению обществом более сложной («сдвоенной», «строенной») структуры.
Уделив существенное внимание пространственному измерению исторического процесса, мы не склонны при этом абсолютизировать влияние природно-географических условий на человека и общество, трактовать в духе географического детерминизма акты человеческого поведения как элементарные реакции на раздражители, источником которых выступали климат, почвы, рельеф, растительность и тому подобное и стремиться к выведению глубинных корней любого компонента человеческой деятельности по цепочке причинно-следственных связей из условий природного окружения.
Мы рассматриваем человека в качестве активного элемента исторического процесса, а окружающую среду — в качестве арены, предоставляющей различные варианты для его деятельности. Данную мысль, обоснованную сторонниками географического поссибилизма, можно подкрепить ссылкой на мнение историка А. К. Соколова по поводу исторического характера сложившихся в стране к началу XX в. экономических районов: «каждый экономический район одновременно был понятием историческим, уходящим в глубину веков и вбирающим в себя опыт предшествующих поколений, связанный со способами расселения людей, природопользованием, организацией хозяйства, разделением труда, социальными отношениями, формами административного устройства, самоуправления жителей и т. д. Существует историческая преемственность и взаимосвязь между районами, которая позволяет рассматривать историко-географический процесс в единстве и целостности составляющих его частей» [55, с. 36—37].
Библиографический список
1. Аванесова, Г. А. Региональное развитие в условиях модернизации (на материалах стран Запада и Востока) / Г. А. Аванесова // Восток. — 1999. — № 2. — С. 41—56.
2. Алексеев, В. В. Модернизация и революция в России: синонимы или антиподы? / В. В. Алексеев // Индустриальное наследие : материалы междунар. науч. конф. — Саранск : Изд-во Мордов. ун-та, 2005. — С. 27—33.
3. Алексеев, В. В. Промышленная политика как фактор российских модернизаций (XVIII—XX вв.) / / В. В. Алексеев // Промышленная политика в стратегии российских модернизаций XVIII—XXI вв.: материалы междунар. науч. конф., посвящ. 350-летию Н. Д. Антуфьева-Демидова. — Екатеринбург: Институт истории и археологии УрО РАН, 2006. — С. 6—14.
4. Алексеев, В. В. Распад СССР в контексте теорий модернизации и имперской эволюции /
В. В. Алексеев, Е. В. Алексеева // Отеч. история. — 2003. — № 5. — С. 3—17.
5. Алексеев, В. В. Региональное развитие в контексте модернизации / В. В. Алексеев, Е. В. Алексеева, М. Н. Денисевич, И. В. Побережников. — Екатеринбург; Лувен : УрГИ, 1997. — 326 с.
6. Алексеев, В. В. Азиатская Россия в геополитической и цивилизационной динамике XVI—XX века/
B. В. Алексеев, Е. В. Алексеева, К. И. Зубков, И. В. Побережников. — М. : Наука, 2004. — 600 с.
7. Барретт, Т. М. Линии неопределенности: северокавказский «фронтир» России // Американская русистика: Вехи историографии последних лет. Императорский период: Антология / Т. М. Барретт. — Самара : Самарский университет, 2000. — С. 163—194.
8. Богатуров, А. Д. Анклавно-конгломератный тип развития. Опыт транссистемной теории / А. Д. Богатуров, А. В. Виноградов // Восток-Запад-Россия. — М. : Прогресс-Традиция, 2002. —
C. 109—128.
9. Богатуров, А. Д. Модель равноположенного развития: варианты «сберегающего» обновления / А. Д. Богатуров, А. В. Виноградов // Полис. — 1999. — № 4. — С. 60—69.
10. Бродель, Ф. Материальная цивилизация, экономика и капитализм, XV—XVIII вв. Т. 3: Время мира / Ф. Бродель. — М. : Прогресс, 1992. — 678 с.
11. Вишневский, А. Г. Серп и рубль: Консервативная модернизация в СССР/ А. Г. Вишневский. — М. : ОГИ, 1998. — 432 с.
12. Власов, А. В. Проблема индустриального развития регионов и роль государства в этом процессе (на примере русского севера) / А. В. Власов // Индустриализация в России : информ. бюл. науч. семинара. М., 1997. — № 2. — С. 16—20.
13. Горичева, Л. Г. К вопросу о целостности и типе национального хозяйства России и Запада / Л. Г. Горичева // Экономическая теория на пороге XXI века. — М. : Юристъ, 1998. С. 637—647.
14. Дроздова, Н. П. Неоинституциональная концепция экономической истории России: постановка вопроса / Н. П. Дроздова // Экономическая теория на пороге XXI века. — М. : Юристъ, 1998. — С. 652—706.
15. Земсков, В. Б. Латинская Америка и Россия (Проблема культурного синтеза в пограничных цивилизациях) / В. Б. Земсков // Общественные науки и современность. — 2000. — № 5. — С. 96—103.
16. Империя пространства: хрестоматия по геополитике и геокультуре России / сост. Д. Н. Замятин, А. Н. Замятин. — М. : РОССПЭН, МИРОС, 2003. — 720 с.
17. Ионов, И. Н. Пар адоксы российской цивилизации (По следам одной научной дискуссии) / И. Н. Ионов // Общественные науки и современность. — 1999. — № 5. — С. 115—127.
18. Ионов, И. Н. Российская цивилизация и ее парадоксы / И. Н. Ионов // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1. Российская цивилизация: опыт исторического и междисциплинарного изучения. — М. : Наука, 2002. — С. 139—150.
19. История России: Россия и Восток / сост. Ю. А. Сандулов. — СПб.: Лексикон, 2002. — 735 с.
20. Каменский, А. Б. От Петра I до Павла I : реформы в России XVIII века (опыт целостного анализа) /
А. Б. Каменский. — М. : РГГУ, 1999. — 575 с.
21. Каменский, А. Б. Российская империя в XVIII веке: традиции и модернизация // А. Б. Каменский. — М. : Новое литературное обозрение, 1999. — 328 с.
22. Каппелер, А. Россия — многонациональная империя. Возникновение. История. Распад /
A. М. Каппелер. — М. : Прогресс-Традиция, 1997. — 343 с.
23. Каспэ, С. Империя и модернизация: Общая модель и российская специфика / С. Каспэ. — М. : РОССПЭН, 2001. — 255 с.
24. Керов, В. В. Региональный аспект в изучении истории российской промышленности / В. В. Керов // Индустриализация в России : информ. бюл. науч. семинара. — М., 1997. — № 2. — С. 12—15.
25. Ключевский, В. О. Сочинения: в 9 т. Т. I: Курс русской истории / В. О. Ключевский. — Ч. 1. — М. : Мысль, 1987. — 430 с.
26. Козловский, В. В. Модернизация: от равенства к свободе / В. В. Козловский, А. И. Уткин,
B. Г. Федотова. — СПб., 1995.
27. Красильщиков, В. А. Модернизация и Россия на пороге XXI века / В. А. Красильщиков // Вопросы философии. — 1993. — № 7. — С. 40—56.
28. Красильщиков, В. А. Модернизация: Зарубежный опыт и Россия / В. А. Красильщиков,
B. П. Гутник, В. И. Кузнецов, А. Р. Белоусов и др. — М. : РОССПЭН, 1994. — 304 с.
29. Лейбович, О. Л. Модернизация в России. К методологии изучения современной отечественной истории / О. Л. Лейбович. — Пермь : ЗУУНЦ, 1996. — 156 с.
30. Люкс, Л. Россия между Западом и Востоком / Л. Люкс. — М. : Моск. филос. фонд, 1993. — 158 с.
31. Мир России — Евразия: Антология / сост. Л. И. Новикова, И. Н. Сиземская. — М. : Высш. шк., 1995. — 399 с.
32. Милов, Л. В. Великорусский пахарь и особенности российского исторического процесса / Л. В. Милов. — М. : РОССПЭН, 1998. — 537 с.
33. Миронов, Б. Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). Г енезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства / Б. Н. Миронов. — СПб. : Дмитрий Булганин, 1999. — Т. 1. — 550 с.
34. Миронов, Б.Н. Социальная история России периода империи (XVIII — начало XX в.). Г енезис личности, демократической семьи, гражданского общества и правового государства / Б. Н. Миронов. — СПб. : Дмитрий Булганин, 1999. — Т. 2. — 556 с.
35. Наумова, Г. Р. Вся Россия (региональный подход к истории народного хозяйства) / Г. Р. Наумова // Россия на рубеже XIX—XX веков. Материалы научных чтений памяти проф. В. И. Бовыкина. — М.: РОССПЭН, 1999. — С. 186—197.
36. Наумова, Г. Р. Национальный фактор в индустриализации регионов / Г. Р. Наумова, А. В. Никонов // Индустриализация в России. Информ. бюл. науч. семинара. — М., 1997. — № 2. — С. 9—11.
37. Наумова, Н. Ф. Рецидивирующая модернизация в России: беда, вина или ресурс человечества? / Н. Ф. Наумова. — М. : Эдиториал УРсС, 1999. — 174 с.
38. Нефедов, С. А. Демографически-структурный анализ социально-экономической истории России. Конец XV — начало XX века / С. А. Нефедов. — Екатеринбург: Издательство УГГУ, 2005. — 539 с.
39. Нольте, Г. -Г. Западная и Восточная Европа перед лицом глобализации / Г.-Г. Нольте // Экономическая теория на пороге XXI века — 7: Г лобальная экономика. — М. : Юристъ, 2003. —
C. 578 — 596.
40. Опыт российских модернизаций XVIII—XX века / под ред. В. В. Алексеева. — М. : Наука, 2000. — 246 с.
41. Павленко, Н. И. Петр Великий / Н. И. Павленко. — М. : Мысль, 1994. — 592 с.
42. Побережников, И. В. Проблема полиморфизма в современных теориях социального развития / И. В. Побережников // Социально-экономическое и политическое развитие Урала в XIX—XX вв.: к 90-летию со дня рождения В. В. Адамова. — Екатеринбург : Изд-во Урал. ун-та, 2004. —
С. 126—136.
43. Поляков, Л. В. Методология исследования российской модернизации / Л. В. Поляков // Полис. 1997. № 3. — С. 5—15.
44. Поляков, Л. В. Путь России в современность: модернизация как деархаизация / Л. В. Поляков М. : ИФ РАН, 1998. — 202 с.
45. Проскурякова, Н. А. К вопросу о концептуализации экономического развития России XIX — начала XX вв. / Н. А. Проскурякова // Экономическая история. Обозрение. — М., 2005. — Вып. 11. — С. 151 — 158.
46. Проскурякова, Н. А. Экономическая модернизация России XIX — начала XX в. (теоретикометодологический аспект) / Н. А. Проскурякова // Индустриальное наследие: материалы междунар. науч. конф., г. Гусь-Хрустальный, 26—27 июня 2006 г. — Саранск : Мордов. кн. изд-во, 2006. —
С. 4—8.
47. Проскурякова, Н. А. Концепции цивилизации и модернизации в отечественной историографии / Н. А. Проскурякова // Вопр. истории. — 2005. — № 7. — С. 153—165.
48. Рашковский, Е. Целостность и многоединство российской цивилизации / Е. Рашковский // Общественные науки и современность. — 1995. — № 5. — С. 63—71.
49. Россия между Западом и Востоком: мосты в будущее. — М. : Междунар.отношения, 2003. — 512 с.
50. Роуни, Д. Региональные различия эпохи индустриализации в России / Д. Роуни // Проблемы источниковедения и историографии : материалы II Научных чтений памяти академика И. Д. Ковальченко. — М. : РОССПЭН, 2000. — С. 125—144.
51. Рязанов, В. Т. Экономическое развитие России. Реформы и российское хозяйство в XIX—XX вв. /
В. Т. Рязанов. СПб. : Наука, 1998. — 796 с.
52. Савицкий, П. Н. Континент Евразия / П. Н. Савицкий. — М. : Аграф, 1997. — 464 с.
53. Саймонс, А. М. Социальные силы1 в американской истории / А. М. Саймонс. — М., 1925.
54. Семенникова, Л. И. Концепт цивилизации в современной историографической ситуации в России / Л. И. Семенникова // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1. Российская цивилизация: опыт исторического и междисциплинарного изучения. — М. : Наука, 2002. — С. 28—45.
55. Соколов, А. К. Природно-демографические факторы в российской истории и вызовы современности / А. К. Соколов // Этот противоречивый век. К 80-летию со дня рождения академика РАН Ю. А. Полякова. — М. : РОССПЭН, 2001. — С. 31—53.
56. Стрелецкий, В. Н. Этнокультурные предпосылки регионализации России / В. Н. Стрелецкий // Регионализация в развитии России: географические процессы и проблемы. — М. : Эдиториал УРСС, 2001. С. 10—38.
57. Тертышный, А. Т. Российская история: модели измерения и объяснения / А. Т. Тертышный, А. В. Трофимов. — Екатеринбург: Изд-во Урал. гос. экон. ун-та, 2005. — 576 с.
58. Трейвиш, А. И. Региональное развитие и регионализация России: специфика, дилеммы и циклы1 // Регионализация в развитии России: географические процессы и проблемы / А. И. Трейвиш. — М. : Эдиториал УРСС, 2001. — С. 39—66.
59. Хорос, В. Г. В поисках ключа к прошлому и будущему (размышления в связи с книгой А. С. Ахиезера) / В. Г. Хорос // Вопр. философии. — 1993. — № 5. — С. 99—110.
60. Хорос, В. Г. Русская история в сравнительном освещении / В. Г. Хорос. — М. : ЦГО, 1996. — 171 с.
61. Шемякин, Я. Г. Европа и Латинская Америка: Взаимодействие цивилизаций в контексте всемирной истории / Я. Г. Шемякин. — М. : Наука, 2001. — 391 с.
62. Шемякин, Я. Г. Отличительные особенности «пограничныгх» цивилизаций (Латинская Америка и Россия в сравнительно-историческом освещении) / Я. Г. Шемякин // Общественные науки и современность. — 2000. — № 3. — С. 96—114.
63. Шемякин, Я. Г. Типы межцивилизационного взаимодействия в «пограничныгх» цивилизациях: Россия и Ибероамерика в сравнительно-исторической перспективе / Я. Г. Шемякин // История России: Теоретические проблемы. Вып. 1. Российская цивилизация: опыт исторического и междисциплинарного изучения. — М. : Наука, 2002. — С. 191—221.
64. Piirainen, T. Towards a New Social Order in Russia: Transforming Structures in Everyday Life / T. Piirainen. — Helsinki : University of Helsinki, 1997. — 254 p.
65. Sumner, B. H. Survey of Russian History / В. Н. Sumner. — L. : Duckworth, 1966. — 506 p.
Поступила в редакцию 03.04.2010.
Сведения об авторе
Побережников Игорь Васильевич — кандидат исторических наук, заведующий сектором методологии и историографии Института истории и археологии УрО РАН (г. Екатеринбург). Область научных интересов: теория и методология исторического исследования, теория развития и модернизации, социальная история, региональное развитие, история местного управления, традиционная культура.
Тел.: (8343) 251-65-25
e-mail: [email protected]
