CC BY
81
В.В. Кулыгина
ПРОСТРАНСТВЕННО-ВРЕМЕННАЯ СЕМАНТИКА В ПОЭТИЧЕСКОМ ЦИКЛЕ ВЯЧ. ИВАНОВА «ЗИМНИЕ СОНЕТЫ»
В статье рассматривается специфика пространственно-временной организации поэтического цикла Вячеслава Иванова «Зимние сонеты». Пространственно-временная семантика играет особую роль в цикле. Она помогает проследить движение ведущей мысли «Зимних сонетов», которые отличаются этапным характером в творческом наследии Вячеслава Иванова-поэта.
Ключевые слова: Вяч. Иванов, пространство, время, поэтический цикл.
Известно, что каждый художник создаёт в своём творчестве особый универсум, отличающийся совершенно неповторимой пространственно-временной парадигмой. Однако есть среди них такие, в художественном метатексте которых пространственно-временная организация играет особую, ключевую роль. Без сомнения, к их числу относится Вяч. Иванов с его представлением о мире, разделённом на две сущности: земную и божественную, и с его стремлением к творческому восхождению от реального к реальнейшему («а геаИЬш ad геаИога»), от земного предмета к несказуемо-божественной сути.
Совершенно особым образом пространственно-временная парадигма выстраивается в цикле Вяч. Иванова «Зимние сонеты»1 (далее - ЗС), атмосферу которого определяет ощущение кризис-ности момента, как в общественной, так и в личной жизни поэта2: создавался цикл в суровую зимнюю пору 1919 года, когда Вяч. Иванов, оторванный от своей семьи, часто навещал близких в подмосковной здравнице3.
Эта реально-биографическая ситуация становится структурообразующей основой пространственно-временной организации художественного континуума ЗС. Физическая реальность в тексте - это лесное бездорожье, по которому герой пытается добраться до своих родных. Оно связывается с зимой, понимаемой в русле календарно-обрядовой системы координат, и потому в соответствии с древними верованиями наделяется семантическими коннотациями смерти4. Такая семантика подчёркивается с первых строк ЗС, -снег нарекается мёртвым: «Светел мёртвый снег». Таким образом, снег ассоциируется с саваном, покрывающим землю, и в поэтической атмосфере цикла символизирует мертвенность физического бытия.
Буквальное перемещение героя в пространстве физической реальности вследствие метафо-
ризации хронотопа дороги5, понимается и более широко, символизируя собой путешествие героя по «глухим дорогам» жизненного пути, который также заключён в границы «зимы» и потому наделяется холодной, тёмной, смертоносной семантикой:
Но кладбище сугробов, облак тьмы И реквием метели ледовитой Со мной сроднил наставник мой сердитый6. Семантические коннотации смерти, отличающие земное бытие, становятся особенно очевидными, когда оно воспринимается в тексте не только в своём обобщённо-природном смысле, находя воплощение в образе «леса», но и в социальной конкретике российских революционных лет, отразившейся в топосе зачумлённого «города»: По городу, где, мнится, дух чумы Прошёл, и жизнь пустой своей тюрьмы В потайный схоронилась закоулок... Таким образом, физическая реальность в ЗС -это враждебное герою пространство зимы-чумы-смерти, в которое он поневоле заточён. Это «узилище» земного бытия, «тюрьма» физической плоти.
Не удивительно, что этому негативно воспринимаемому хронотопу Иванов противопоставляет «дальний брег», то есть пространство высшей реальности - геаИога, к которому на протяжении всего цикла стремится дух лирического героя. О том, что «дальний брег» - это высшая метафизическая реальность, свидетельствует прежде всего образ колокола («Чу, колокол поёт про дальний брег»). Использование этого символа отсылает к христианской традиции с её представлением о мироздании, разделённом на две сущности: земную (мирскую) и небесную (высшую)7.
Верность такой трактовки, то есть метафизическое прочтение «путешествия», «передвижения» героя, аллюзировано и дантовским образом «леса». Влияние системы пространственных представлений Данте на цикл «Зимних сонетов»
82
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2009
© В.В. Кулыгина, 2009
Пространственно-временная семантика в поэтическом цикле Вяч. Иванова «Зимние сонеты»
в целом достаточно велико. Как отмечает А.Б. Шишкин в своей статье о соотношении творческих миров Иванова и Данте, «для Вяч. Иванова всегда - в петербургские 1900-е, в московские 1910-е и в позднейшие римские годы - образцом духовного подвига, восходящего к высшей символической иерархии Высшей Реальности, был Данте»8.
Формообразующее устремление творчества Данте направлено на построение образа мира по вертикали, - та же пространственная основа и у «Зимних сонетов». Пространство высшей реальности - это пространство остановившегося времени или «Весны духа», которая одна может противостоять «зиме» земного бытия, угнетающей, умерщвляющей лирического героя. Это Весна жизни после смерти, то есть Весна, понятая не в языческом, а в христианском ключе, о чем свидетельствует тот факт, что предвещает её крик петуха, чей образ, как отмечает П. Дэвидсон, возможно, вызван «стихом 13.35 Евангелия от Марка, призывающим бодрствовать, ибо Спаситель может прийти в «пение петухов»9. Надежда на приход этой Весны, связываемой с мотивом Возрождения, заложена уже в образе Рождественской ночи («Святой ночи»), в которую герой совершает своё путешествие.
Драматизм ситуации заключается в том, что, несмотря на присутствие в поэтической атмосфере цикла надежды на выход в трансцендентное пространство, для героя очевидна физическая невозможность такого перемещения. Это влечёт за собой появление в ЗС третьего пограничного хронотопа, «лаврового леса», в который устремляется дух героя, не желающий мириться с омертвением поработившей его реальности.
«Лавровый лес» - пространство между «реальным» и «реальнейшим». Наименование его подчеркивает противопоставленность этого то-поса земному бытию, так как звучит явной противоположностью дантевскому прообразу «сумрачного леса», по которому лежит путь героя ЗС в пространстве физической реальности.
Это пограничное пространство связывается с образами Музы, Изиды, «Психеи зябкой», в которых угадывается София Вл. Соловьёва, ищущая воплощения в материальном мире10. Не случайно в тексте она называется «Небесная сама». Так вслед за философом Иванов соединяет пространство тварного мира с божественным началом через воплощенную Вечную Женственность, утверждая незримое присутствие на земле софий-
ного бытия. Отсюда очевидность и закономерность пребывания «Небесной» именно в промежуточном пространстве. Не случайна в этом контексте и ассоциация «Небесной» с дантевской Беатриче. Попытки примирить бытийную горизонталь и метафизическую вертикаль сближают художественные миры «мистагога русского символизма» и «великого итальянца».
Личное время лирического субъекта, чей дух, отрываясь от физической плоти, бродит в лавровом лесу «Изидиных чертогов», останавливается в этом пограничном пространстве, од нако я «здешний» по-прежнему заточён в границах земного бытия, и это определяет трагичность звучания ЗС.
Преодоление трагедийной ситуации намечается лишь в заключительных сонетах цикла, где наблюдается определенное слияние различных пространственно-временных пластов, прежде в разной мере разделенных. Это не случайно: здесь возникает мотив «довременной весны», открывающий эсхатологическую перспективу.
Календарный приход весны отмечен реалистическими подробностями оживающей природы: «тонким льдом», «талым долом». Однако в этой картине весеннего пробуждения явно просматривается и мифологическое время-пространство, угадываемое в образах коня и речной переправы («конь пытает» на «тонкой переправе лёд речной»), за которыми в мире древних религий закреплена семантика путешествия в мир иной, возможность перехода за временные и пространственные границы11. При этом нельзя не заметить, что детали этого пейзажа («Февральские плывут в созвездьях Рыбы») отмечены также христианской символикой и таким образом обретают приметы сакрального хронотопа, Весны духа. «Рыбы», являющиеся знаком Иисуса Христа, знаменуют собой неотвратимость наступления века Рыб, то есть времени второго прише-ствия12. Здесь очевидны черты сакрального пространства, связываемого с духовным спасением, христианским сюжетом воскрешения мёртвых.
Преломление разных пространственно-временных пластов цикла через призму христианской традиции, заключающей в себе прежде всего надежду на воскресение, придает ЗС пафос метафизического оптимизма. Однако сложность внутренней коллизии цикла не позволяет назвать этот пафос абсолютным. Герой, заключенный в пространственно-временные границы личного, реального бытия, отмеченного печатью духовной
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2009
83
смерти, преодолевая этот порог, тем не менее, не может совсем освободиться от «холодной тюрьмы» плоти:
Любовь - не призрак лживый: верю, чаю!..
Но и в мечтанье сонном я люблю,
Дрожу за милых, стражду, жду, встречаю...
В ночь зимнюю пасхальный звон ловлю.
Стучусь в гроба и мёртвых тороплю,
Пока себя в гробу не примечаю.
Подводя итог, можно сказать, что циклический нарратив ЗС насыщен языческими, мифологическими, христианскими образами, находящимися между собой в сложных смыслообразующих взаимоотношениях. В этом контексте пространственно-временная семантика является особенно значимой, поскольку помогает проследить движение ведущей мысли цикла, имеющего этапный характер в творческом наследии Вяч. Иванова-поэта.
Примечания
1 Цикл «Зимние сонеты», по мнению большинства исследователей и почитателей, является лучшим художественным творением Иванова (Рафаэль Обер, Урс Гфеллер. Беседы с Дмитрием Вячеславовичем Ивановым. - СПб., 1999. - С. 15).
2 Д.П. Святополк-Мирский замечает, что в «Зимних сонетах» мы сталкиваемся с мужеством человека, «стоявшего лицом к лицу со смертью, Небытием и Вечностью» (Святополк-Мирский Д.П. О современном состоянии русской поэзии // Новый журнал. - 1978. - С. 98).
3 «Цикл в 12 сонетов был начат в Рождественские праздники 1919 г. и кончен в феврале 1920 г. Больная жена и дети В.И. жили тогда в подмосковном санатории «Габай» в Серебряном Бору Лютою зимой В.И., переутомлённый, изнурённый, ездил навещать их по бездорожью в открытых санях» (Иванов Вяч. Собрание сочинений / Под ред. Д.В. Иванова, О. Дешарт. Т. 3. - Брюссель, 1979. - С. 847).
4 См об этом: Иванов В.В., Топоров В.Н. Марена // Мифология. Энциклопедия / Гл. ред. Е.М. Мелетинский. - М.: 2003. - С. 344-345.
5 М.М. Бахтин, разрабатывавший хронотоп «дороги», пишет, что «метафоризация дороги
разнообразна и многопланова»: «дорога» понимается и как «жизненный путь», и как «исторический путь», и как любое иное путешествие, не связанное с буквальным перемещением в физической плоскости реального земного пространства (Бахтин М.М. Формы времени и хронотопа в романе. Очерки по исторической поэтике // Вопросы литературы и эстетики. - М., 1975. -С. 392).
6 Иванов Вяч. Собрание сочинений / Под ред. Д.В. Иванова, О. Дешарт. Т. 3. - Брюссель, 1979. -С. 568. Далее в тексте приводятся цитаты со страниц 568-573 этого издания.
7 «Колокол таинственно связан со святыми силами и людскими душами; он будит землю и небо» (см.: Христианство: энциклопедический словарь: В 2 т. Т. 1. - М., 1993. - С. 787).
8 Шишкин А.Б. «Пламенеющее сердце» в поэзии Вячеслава Иванова. К теме «Иванов и Данте» // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. - М., 1996. - С. 346.
9Дэвидсон П. «Зимние сонеты» Вячеслава Иванова // Вячеслав Иванов. Материалы и исследования. - М., 1996. - С. 219. Следует отметить, что П. Дэвидсон принадлежит глубокий и подробный анализ «Зимних сонетов». Однако в её работе проблема пространственно-временной символики специально не обозначена, так как она не является здесь предметом исследования.
10 См.: Дзуцева Н.В. Поэтика софийности в «Зимних сонетах» Вяч. Иванова // Соловьевс-кие исследования. Периодический сборник научных трудов. Вып. 14. - Иваново, 2007.
11 Пропп В.Я. Исторические корни волшебной сказки. - Л., 1986. - С. 202-215.
12 «Рыба была одним из первых символов христиан на основе анаграммы греческой фразы: «Iesous Christos Theou Huios Soter» - «Иисус Христос, Сын Божий, Спаситель», содержащейся в латинском слове «Ichthus» (рыба). Другое объяснение значимости символа рыб в христианстве - это век рыб, наступление которого связано с приходом Христа (Энциклопедия символов, знаков, эмблем / Сост. В. Андреева и др. - М., 2000. - С. 431-432).
84
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 2, 2009
