CC BY
69Русская литература ХХ-ХХ! веков: направления и течения М.А. ЛИТОВСКАЯ
(Уральский федеральный университет им. первого Президента России Б.Н. Ельцина, г. Екатеринбург, Россия)
УДК 821.161.1-3 ББК Ш5(2Рос=Рус)-334
«ПРОШЛОЕ ПЛЮС БУДУЩЕЕ МИНУС НАСТОЯЩЕЕ» ИМПЕРСКАЯ ИДЕЯ В РОССИЙСКОМ РОМАНЕ 2000-Х ГОДОВ
Аннотация: В статье проанализирован один из актуальных проблемнотематических аспектов русской литературы 2000-х годов. Судьба советского государства рассматривается в романах Александра Терехова, Антона Уткина, Максима Кантора, Дмитрия Быкова и др. в широком историческом контексте. Подчеркивая сходство СССР с другими империями, писатели показывают закономерность его деградации и распада, обсуждают проблемы дальнейшего развития России. Амбивалентность пафоса, стремление разобраться в специфике советской утопии, сочувственное отношение к российскому человеку -заложнику истории, установка на гуманитарное использование советского наследия характерны для текстов разных жанров.
Ключевые слова: современная русская литература, проблематика современного романа, Александр Терехов, Антон Уткин.
Когда в «перестроечные» годы строки Иосифа Бродского «если выпало в империи родиться, надо жить в глухой провинции у моря» приобрели широкую известность, многие советские читатели удивлялись неожиданному соположению своей родной страны с далеким античным государством. Республика Советов мало кем воспринималась как империя1, все советские реалии: от существования национальных республик до стихов в «Букваре» про «пятнадцать сестричек», от Совета Национальностей в Верховном Совете СССР до графы «национальность» в паспорте буквально кричали о праве наций на самоопределение в противовес дореволюционному угнетению «национальных окраин» 2. Хотя опыт повседневной жизни показывал, что новая исто-
1 В политической риторике эпохи Р. Рейгана было популярно определение СССР как «империи зла», под империей в этом случае имелось в виду, скорее, территориально очень большая страна с очевидными экспансионистскими устремлениями, чем специфическое государственное образование.
2 Лишенный пиетета перед новой властью Михаил Пришвин, вспоминая дореволюционную Россию, записывал 8 августа 1937 года в своем дневнике: «В огромной стране все было против государственной власти, и разбили ее; но без власти люди жить не могли. Жить не могли без власти, но, презирая власть, брать ее не хотели. Всякий порядочный человек обязан был выказывать свое презрение к власти и называть
Русская литература ХХ-ХХІ веков: направления и течения
рическая общность - советский народ, несмотря на уверения ЦК КПСС3, так и не сформировалась, все же многое в межнациональных отношениях поменялось. К 1970-м годам Василь Быков и Чингиз Айтматов, Муслим Магомаев и Тамара Ханум, прибалтийская керамика и грузинская чеканка, украинский борщ и узбекский плов стали неотъемлемой частью общесоветской культуры, русский устный и письменный превратился в язык-посредник для общения между всеми жителями СССР. Но растущие в это же время внутри СССР национальноосвободительные движения потребовали иных примеров: не дружбы и взаимопонимания, но насильственного присоединения, угнетения, жесткого подчинения народов требованиям Центра. На словах борьба за национальное возрождение велась с советскими порядками, на деле пересматривалась структура Российской империи.
Александр Солженицын в статье 1990-го года «Как нам обустроить Россию» прямо ставит вопрос об имперскости СССР как тормозе будущего развития страны: «Еще в начале века наш крупный государственный ум С.Е. Крыжановский предвидел: “Коренная Россия не располагает запасом культурных и нравственных сил для ассимиляции всех окраин. Это истощает русское национальное ядро”. <...> А уж сегодня это звучит с тысячекратным смыслом: н_е_т у н_а_с с_и_л на окраины, ни хозяйственных сил, ни духовных. Н_е_т у н_а_с с_и_л на Империю! - и не надо, и свались она с наших плеч: она размозжает нас, и высасывает, и ускоряет нашу гибель. <...> Надо теперь жестко в_ы_б_р_а_т_ь: между Империей, губящей прежде всего нас самих, - и духовным и телесным спасением нашего же народа» .
СССР распался, но актуальные проблемы решительно перекраиваемого постсоветского пространства в 1990-е годы побуждали к окончательному формированию образа СССР как наследника Российской империи, делая акцент на специфике национальной политики в различные периоды существования досоветского и советского государств. Она осуждалась / поддерживалась в жесткой зависимости от позиции говорящего по отношению к постсоветскому настоящему, где межнациональные конфликты - от бытовых стычек до продолжительных вооруженных столкновений - стали обычным явлением. Во вто-
себя анархистом. Но пришел единственный человек и убежденно сказал: “Надо брать власть”. Его послушались, потому что в воле единственного человека сошлась воля миллионного народа: невидимая воля миллионов людей стала видимой через одного человека - Ленина. Так на развалинах империи возник грозный Союз ССР».
3 Материалы XXIV Съезда КПСС. - М.: Политиздат, 1971. С. 54.
4 Солженицын А. Как нм обустроить Россию // Комсомольская правда. 1990.
18 сентября. Спец. выпуск. - иЯЬ: http://lib.ru/PROZA/SOLZHENICYN/s_kak_1990.txt.
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
рой половине 1990-х этническая идентичность была осознана значительной частью российского населения как проблема, которая нуждается не только в признании, но решении, об этом стали говорить открыто: в моду вошло слово «менталитет», резко выросла популярность книг Людмилы Улицкой, которая уже не один год на примере своих персонажей - в первую очередь, жителей России, эмоционально писала о механизмах передачи национальных традиций в семье, о невозможности полной культурной ассимиляции и рисках вынужденного сосуществования носителей разных типов культур.
Тем временем с начала 2000-х на повестку дня политической жизни в России выносится идея простраивания «вертикали власти». Незаметное сначала, но планомерное изменение структуры российского государства переводит интерес к имперскому в иное русло. В чем была специфика имперского проекта в российском и советском изводах? насколько живучими оказались имперские амбиции общества в целом и каждого отдельного человека? является ли современная Россия наследницей СССР и Российской империи или имперский проект выдохся и прекратил свое существование? Естественно, что подобный подход неминуемо приводит к очередному пересмотру представлений на сей раз уже не только о советском, но и о досоветском прошлом распавшегося ныне государства.
В литературоцентричном обществе, каковым продолжала оставаться и Россия 2000-х5, факты, ценности, стереотипы, тексты и образы советского прошлого традиционно являются предметом рефлексии не только обществоведов-ученых, но и обществоведов от искусства6. Проблемно-тематические, стилевые, жанровые изменения в литературе, кино, живописи по-своему запечатлевают трансформацию общественных представлений. Своеобразная фиксация социальных измене-
5 Мы сознательно оставляем за рамками вопрос о трансформации постсоветского литературоцентризма, придерживаясь мнения, что при всем усилении визуального в современном обществе слово (романное, песенное, сценарное, создающее как fiction, так и non-fiction, и т.п.) продолжает играть значительную роль в формировании представлений современного человека.
6 Е. Петровская фиксирует специфику исторических представлений массового российского человека, привыкшего получать знание в адаптации художественного текста: «У нас нет исторического чувства, мы не можем смотреть ни назад, ни вперед, потому что проективное сознание тоже себя исчерпало. То, что мы знаем об истории, мы знаем по большей части из кино. Вы приводите пример из одного фильма, я в ответ -пример из другого. Свои суждения о реальности мы базируем на системах образов, которые настолько сильно вошли в плоть и кровь, что и стали нашим естеством» [Петровская Е. «Жатецкий гусь» против «Орбита» // Соль. 2011. 2 сентября. - URL: http://www. saltt.ru/topics/2227].
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
ний происходит также на уровне публичного признания тех или иных текстов: идеологические притязания экспертов при всех различиях между ними не дают им возможности далеко отходить друг от друга.
Чтение книг, получавших литературные премии за «крупноформатную» прозу, делает очевидной усиливающую к концу десятилетия тенденцию7 к «геополитизации» «серьезной» литературы. «Национальный бестселлер» в 2009 году получил роман «Степные боги» Андрея Геласимова, скроенный по законам соцреалистического романа, о дружбе советского мальчика и японского военнопленного в годы Второй Мировой войны, а в 2010 - автобиографический роман бывшего беспризорника, ставшего театральным художником, Эдуарда Кочерги-на «Крещенные крестами». «Большую книгу» в 2009 году получили романы «Журавли и карлики» Леонида Юзефовича и «Каменный мост» Александра Терехова, главные герои которых занимаются историческими исследованиями, в том числе и недавней советской истории. Можно добавить еще получавшие премии или номинированные на них романы «Библиотекарь» Михаила Елизарова, «Подстрочник» Лилианы Лунгиной, «Письмовник» Михаила Шишкина, «Оправдание», «Орфография», «Остромов, ученик Чародея» Дмитрия Быкова, «Хоровод воды» Сергей Кузнецова, «Ледяную» трилогию и «Метель» Владимира Сорокина и десятки других книг, которые на разные лады говорят о том, какое место занимала Россия двадцатого века в мировой истории. Образ России-сфинкса, дополненный образом России-Атлантиды, столь актуальный в литературе Русского зарубежья, снова выходит на первый план. Обращаются ли, на первый взгляд, абсолютно несопоставимые авторы к первичному опыту истории или мифологически его перерабатывают, они, по сути, разрабатывают вечную для отечественной литературы тему: «маленький» человек в неизбежном столкновении с загадочно мощным централизованным государством. Но современную литературу судьба государства интересует не меньше судьбы человека: слабый человек за один век дважды переживал сокрушительный распад и восстановление государственной махины.
Осмысление советской империи как определенного типа государства разворачивается в 2000-е годы в оксюморонном, на первый взгляд, лирико-аналитическом ключе. Империя не может не восхищать своей загадочной силой и телеологичностью, но ее распад также не может не побуждать к анализу причин ее конечности.
7 В данном случае мы не рассматриваем проблему интересов групп, стоящих за каждой из премий, ограничиваясь констатацией общей тенденции.
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
В романах начала 2000-х можно было встретить романтизированный на гайдаровский манер образ советского государства как подчиненной некоей Военной Тайне империи: «... полночная страна рисовалась Рогову в виде огромной живой карты, на которой таинственно перемигивались телебашни, радиовышки, кремлевские звезды и летящие в низких тучах военные самолеты. Там шла гайдаровская, добротная и загадочная жизнь: по засекреченным адресам отбывали поезда, в которых пили чай немногословные светловолосые военные. Глубоко под землей строили метро - не то, карта которого висела у них в прихожей, а тайное, резервное, на какой-то особенный случай. Летчики в кожаных куртках с белыми меховыми воротниками, в шлемах с наушниками, в защитных очках толстого стекла направляли самолеты в пике прямо на льдины, успевая подхватить полярников. Все было черное и белое: ночь и зима стояли в Империи: только поезда были голубые, а самолеты зеленые»8. В стране, где, по характеристике Николая Тихонова, данной еще в 1920-е годы, «люди в Кремле никогда не спят», решаются глобальные задачи вроде выведения новой породы людей. Восхищение мощью снижается тем, что разгадка «кремлевских тайн», военных побед или массовых репрессий носит в этих текстах подчеркнуто фантастический характер9.
Но уже в конце 2000-х тот же Дмитрий Быков будет трактовать образ советской империи совсем по-другому: Советский Союз - не уникальное, по-своему загадочное государство, но последняя на Земле империя, пережившая тяжкий путь своего распада и разложения и не дающая возможности развиваться постсоветской России. «Советский проект дал этому византийскому монстру последний токовый удар, гальванизировал его. И вот на протяжении еще семидесяти лет этот труп ходил по кругу. Причем, для того, чтобы ходить, ему нужны были все более мощные токовые удары. Это красный террор 1918- 1922ого годов, это великий перелом 29-ого года.»10, - утверждает писатель осенью 2011 года, предварив подобные выводы своими романами
8 Быков Д Оправдание // Новый мир. 2001. № 3. С. 31.
9 Через десятилетие подобные «игры» снова станут популярными, но качественно изменятся тональность и культурный фон: трагикомический роман-квест О. Лукошина «Коммунизм», в котором рассказана история того, как после убийства в 1986 году М.С. Горбачева «Советский Союз стал крепок и могущественен, он достиг заветного коммунизма, он покорил всех, коммунистическая идея победно шествовала по планете, и даже треклятые Штаты превратились в одну из социалистических республик Союза» (Урал. 2011. N° 9. С. 36). В результате в мире одновременно сосуществуют две страны: Россия и СССР, куда при желании можно «эмигрировать».
10 Быков Д. СССР, только двадцать лет спустя. - URL: http://piter.tv/event/Dmitrij_ Bikov/.
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
«Ж/Д» и «Остромов - ученик чародея». Подобное включение СССР в общемировой контекст - ХХ век - век распадающихся империй - сегодня общепринято, этот образ упоминается походя и в рассуждениях иронически изображенных диссидентов из романа Владимира Бениг-сена «ВИТЧ», и в рассказе Андрея Рубанова «В целлофане»: «. скорее всего, я имел дело с уроженцами Дагестана, где на сравнительно небольшой территории проживает не менее двух десятков конкурирующих друг с другом народов, каждый со своим наречием и обычаем - гремучий коктейль в подбрюшье безвременно издохшей империи»11, и во множестве других текстов.
Размышления о России, в том числе и существующие в виде художественных текстов, сдвигаются от недавней сосредоточенности непосредственно на советском прошлом к рассмотрению более объемного исторического периода, когда советское рассматривается как часть отечественных и - шире - мировых общественных процессов. Современный роман одновременно сосредоточивает внимание на специфичности столкновения человека с советской системой и в то же время акцентирует типичность подобных коллизий в мировой истории.
В романе Антона Уткина «Крепость сомнения» герои, живущие на рубеже ХХ-ХХ1 веков, относящиеся к разным сословиям современного общества, но в прошлом объединенные званием интеллигентов, неустанно и многословно рассуждают о специфике советского / постсоветского обществ. Как и многие другие авторы текстов про СССР, они именуют его империей, делая акцент, впрочем, не на многонацио-нальности государства, а на его размерах, многослойности социальной структуры, подчиненной идее концентрации земель вокруг Москвы -следствии многовековых усилий российских правителей.
Что в этом прошлом волнует современных, финансово вполне благополучных людей, от новых постсоветских условий жизни, казалось бы, только выигравших? В первую очередь, тайна распада СССР, «государственная мощь, привлекавшая как своей таинственной силой, так и внезапной геронтологической слабостью»12. Мгновенный и, как первоначально казалось, безболезненный распад страны побуждает одного из героев с опаской думать о будущем: «Ему уже пришлось узнать, как книги становятся историей, он с растерянностью брался за свой атлас мира. Вот уже нет этих стран. Есть на тех местах другие <.> И вот теперь на империи лежит СССР, и пока настоящим являет-
11 Рубанов А. Тоже родина. - СПб.: Лимбус Пресс, ООО «Издательство К. Тублина», 2011. С. 77.
12 Уткин А. Крепость сомнения. - М., 2009. С. 274.
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
ся РФ, но тоже скоро уляжется в стопку прочитанных газет, а что станет настоящим, пока неизвестно»13. Признание государственного величия СССР при всех издержках советской истории, нежелание примириться с резко изменившейся ролью России в современном мире приводит героев к попыткам хотя бы мысленно переиграть историю распада государства, но ход рассуждений приводит их к идее неизбежности такого распада, повторяющего многие предшествующие.
Уничтожение советской идеологии жалости у героев не вызывает в отличие от жалости к утраченной огромной стране, причастность к которой человек ощущает. С одной стороны, империя опасна для жизни отдельного человека, вынужденного подчинять ей свою жизнь, продолжающуюся заведенным порядком несмотря ни на что. «Оголтелое меньшинство оспаривает на площадях тезисы, а в переулках и на окраинах жизнь изливается вечным потоком: варится суп, дети с ранцами на плечах пробираются из школы под прикрытием глухих заборов.., и поезда идут по расписанию, и только машинисты, прокопченные углем и дешевыми папиросами, чертыхаются, когда приходится пересекать линию фронта»14.
В то же время имперская идея позволяет персонажу ощущать себя причастным к неким большим внеличным целям и легче выстраивать свою жизнь в соответствии с заданной «рамкой». Специфическое «удобство» такого существования особенно остро осознается на фоне аморфной российской современности. Уничтожение вместе с советской еще и имперской идеи-цели предполагает создание какой-то иной: «То была некая система координат. Сейчас - он видел это очень хорошо - такой системы не было вообще. И когда он думал об этом, все чаще ему представлялось, что это, может быть, и хорошо, и полезно: пусть они все забудут, забудут до смешного, и тогда, возможно, что-нибудь и в самом деле получится»15.
Распад страны произошел слишком недавно, чтобы можно было воспринимать его спокойно. Эмоции переполняют героев Уткина и персонажей других текстов на эту тему, в первую очередь, потому, что они не могут понять причину произошедшего. Невозможно жить дальше, пока ты не понял, что случилось в прошлом. А советское
13 Уткин А. Крепость сомнения. С. 82.
14 Там же. С. 73. Подобное противопоставление неумолимо продолжающейся жизни и требований политической перестройки неоднократно встречалось при описании послереволюционного распада Российской империи. См., например: М. Осоргин «Сивцев Вражек»; В. Катаев «Спящий» и многие другие тексты.
15 Уткин А. Крепость сомнения. С. 153.
Русская литература ХХ-ХХІ веков: направления и течения
прошлое - недавнее, происходившее на памяти большей части страны, до сих пор оставляет больше загадок, чем разгадок.
В романе Александра Терехова «Каменный мост» главный герой и центральный повествователь - наш современник с характерными биографией и хобби. Бывший работник ФСБ, коллекционер игрушечных советских солдатиков вместе со своими сотрудниками расследует убийство, совершенное в 1943 году в Москве на Каменном мосту. Расследование это в целом вполне бессмысленно, так как дело давно закрыто, свидетелей почти не осталось, понять причины, побудившие подростка из сановной советской семьи выстрелить в девочку своего же круга, практически невозможно. Впрочем, проблемой книги, написанной от лица героя-следователя, оказывается не разгадка уголовного преступления, а разгадка истории.
Подлинная задача героев - проникнуть в прошлое. Собрав все возможные сведения о нем, они - фантастический допуск автора, символически обозначающий предельную готовность следователей к раскрытию тайны, - готовы участвовать в суде, состоявшемся в 1943 году. Г азеты, журналы, письма того времени, путаные показания свидетелей помогают реконструировать прошлое и обнаружить в нем скрытую «правду», которая, впрочем, по признанию того же героя, все равно является неокончательной.
Современные сыщики отдают себе отчет в неотвратимости аберраций человеческой памяти, в невозможности точного восстановления деталей прошлого: «Мы бессильны даже в установлении милицейских подробностей: десять минут агонии императора на кунцевской даче при шести (самое меньшее) совершеннолетних цепенеющих свидетелях не поддаются достоверному воспроизводству»16.Воспоминания о советском подчеркнуто лишены идилличности, герои не испытывают никакой тоски по прошлому, но тем не менее упорно вгрызаются в него, сравнивая свои усилия с осадой города: «... правда железных людей высохла и отлакировалась, их покой и молчание уже неприступны. И мы год за годом осаждали город, что уже не существовал»17.
Что движет героями? Какой голод они утоляют и что, собственно, ищут? С одной стороны, занятиями историей они оправдывают собственную жизнь, но не меньше их привлекает возможность отгадать тайну страны, в которой живут. Существуя на обломках великой державы, самодеятельные историки через расследование странного убийства на мосту пытаются проанализировать симптоматику распада им-
16 Терехов А. Каменный мост. - М., 2009. С. 202.
17 Там же. С. 195.
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
перии. К тому же и современность, и прошлое показываются как достаточно пустые, однообразные и малоинтересные на уровне проживания отдельным человеком повседневной жизни, но прошлое способно приобрести завершенность в контексте поиска ответов на вопрос о его смысле, изобретение этого смысла.
Изобретать его приходится, потому что современный человек видит последствия, не понимая причин: сталинская эпоха - это немая эпоха, «император запретил записывать за собой» (выделено автором. - М.Л.). «Родную, земляную, пахнущую молочком личную речь поцеловали в макушечку и выбросили из вагона на скоростном участке между станциями - она одичала, обобществилась и оскотинела в рамках газетных колонок и свинцовых рядов типографского шрифта; и всякие там трепеты нежных душ («Мне очень тяжело, Ваше императорское величество, что я являюсь причиной такого Вашего волнения.») ликвидировались вместе с последним царем, сожжены, засыпаны известью, брошены в шахты»18. Молчаливое прошлое задает загадку за загадкой: зачем для «соколов императора» на русском выпустили «Майн кампф» и «Г итлер говорит»? почему их дети - «волчата» -создали профашистскую организацию? Почему Советская страна выиграла войну? Почему, когда после войны «железными и чернью овладели желания»19 (выделено автором. - М.Л.), в стране прошла новая волна арестов? Какая Абсолютная Идея стояла за поведением миллионов людей? И еще сотни вопросов задают себе герои, предлагая все более и более общие ответы.
Гибель Империи20 - и не одной - центральное геополитическое событие европейской истории XX века. Но советское государство, унаследовав от Российской империи территории, сформировало империю без императора - как структуры с безоговорочным подчинением единому идеологическому Центру. В строгом смысле слова руководитель СССР был всего лишь узурпировавшим власть представителем партии, не имеющим собственной легитимности Он не обладал «божественным правом», дарованным ему «происхождением», «расой» или «историей», советское государство строилось не вокруг него лично и не вокруг идеи блага возглавляемого им национального большинства, но на основании идеи построения бесклассового общества - «единого человечьего общежитья». Идеологическое оформление советской жиз-
18 Терехов А. Каменный мост. С. 197.
19 Там же. С. 530.
20 Так называется телесериал В. Хотиненко, снятый по сценарию Л. Юзефовича в 2004 году и посвященный событиям Первой мировой и Гражданской войн.
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
ни предполагало постоянную трансляцию череды вождей, сменяющих друг друга и «достойных» почитания только в пору, когда они верны общей коммунистической идее. В повседневной практике советского человека периодически возникали ситуации кардинальной смены ареопага, когда сменялись не только фамилии и портреты, но и риторика по отношению к конкретным политическим лицам. Официальной причиной, кроме смерти, всегда называлась измена не «генеральному» вождю, но «генеральной» идее. Эта идея, по Терехову, не коммунизм, но имперский проект.
Современные сыщики озабочены существованием единого российского имперского проекта. Сталин осознается ими как его продолжатель, не случайно его именуют в романе императором. Большевизм в создаваемом им государстве уже к середине 30-х годов привел к превращению жителей СССР в подданных будущего, именем которого вершилась власть. Отказ от монархической формы правления и обладающего сословными привилегиями дворянства, предпринятый при советской власти, казалось бы, не смог помешать осуществлению дальнейшей экспансии России. Во время Второй мировой войны страна не только вернула все, потерянное по Брестскому миру, но и подчинила своему влиянию дополнительные территории. Империя разрослась, но ее подданные, одержав очередную победу, начинают метаться между личными сиюминутными - потребительством, комфортом - и вечными государственными - сохранением завоеванного - интересами. Эта «неинтересная» правда сближает эпоху Ивана Г розного и сталинское время, а также помогает понять современность.
«Ключевая формула имперского проекта (в том числе проекта СССР): прошлое плюс будущее минус настоящее. Но имперцы Терехова живут в 1990-е: имперского будущего уже нет и быть не может; настоящее отсутствует по определению; остаётся прошлое»21. Уход героев от современных проблем в прошлое не является эскапизмом, отказом от активной деятельности во имя настоящего, так как они проясняют причины плачевного в настоящем состояния государства и общества: «Времена кончались, мечты царей исполнены, проливы наши - дел не осталось, русские на вершине; куда ни повернись - только вниз, осталось вымирать. »22.
Эти и подобные геополитические объяснения происходившего и происходящего со страной являются, с одной стороны, ее оправдани-
21 Топоров В. Гибель хора // Частный корреспондент. 2009. 23 ноября. - иЯЬ: http://www.chaskor.ru/article/gibel_hora_6725.
22 Терехов А. Каменный мост. С. 410.
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
ем, с другой - самооправданием. СССР заслуживает уважения хотя бы потому, что в нем осуществлялся эксперимент по созданию одной из утопий, дразнящих воображение человечества. Великая тайна, которую унесли с собой в могилы «железные наркомы», придавала целесообразность их действиям, которые потомкам, быдлу, как они именуются в романе, кажутся алогичными и дикими. Для постсоветского человека в романах, подобных тереховскому, советское оказывается своеобразной опорой. Герои мыслят не категориями национальности, поколения или даже пола, они не ищут «совка» в себе, само- и взаимо-уничижение им не свойственны, центральный вопрос для них: кто такие советские - другие или они сами. Ответ в литературе подобного рода один: выстоять в современном мире может помочь только стоицизм солдат распавшейся империи.
Концепция Максима Кантора, неоднократно прямо изложенная им как в художественных, так и в публицистических текстах23, также рассматривает советскую империю в широком историческом контексте. С одной стороны, в романе «Уроки рисования» Кантор проявляет себя как «очень злой и умный сатирик», излюбленной мишенью которого являются «продажные интеллектуалы, воспевающие теперь «цивилизованную империю»24. Но он же пытается объяснить причину живучести и гибели любой империи как типа государственного устройства.
Сила империи - в ее телеологичности. Цель империи - неустанное расширение территорий, поддержание порядка на завоеванных, выстраивание системы взаимоотношений с аборигенами, подготовка новых управленческих кадров, в то числе и для постоянной трансформации рынков труда и пространств потребления. Живущие в насыщенном пропагандистском поле граждане империи озабочены небхо-димостью соответствовать ее задачам. Советская власть, несмотря на принятую новую форму правления, наследовала амбициозные интересы российского самодержавия, частично реализовав их к окончанию Второй Мировой войны. Но сменяемость власти уничтожила сословные привилегии в управлении государством, дезориентировав молодежь; изменившиеся принципы мировой политики лишили государство возможности дальнейшего расширения на Восток. Империя достигла своего предела, что смертельно для государства такого типа. Общие
23 Кантор М. Учебник рисования: В 2 т. - М., 2006; Медленные челюсти демократии. - М., 2008; В ту сторону. - М., 2009; - ИКЬ: http://www.maximkantor.com/INDEX_ W12r.htm.
24 Кантор В. В ту сторону - иЯЬ: http://www.maximkantor.com/INDEX_W12r.htm.
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
цели, которые так или иначе саботировались стремлением людей вести не обязывающее к выполнению геополитических задач частное существование, начинают восприниматься как помеха «нормальной» жизни. Имперская идея разлагается, и происходит распад государства. Общий абрис создания, роста и распада любой империи повторяется. Российская (советская) империя не является в этом процессе уникальной, но драма ныне живущего поколения жителей России состоит в том, что им приходится встречать первый удар разрушающейся многовековой государственной постройки. Тем самым признается как то, что советское государство стало преемником Российской империи, так и неуникальность подобного типа государственного образования в мировой истории.
Ни в одном из упомянутых текстов нет обличения или восхваления советского, ни - тем более - тоски по нему25. Вместо этого мы видим заинтересованную попытку понять эту часть пройденного страной исторического пути, устройство, механизм ушедшего строя. Писатели вершат свой собственный суд, и он придает социальный смысл их существованию как российских литераторов, заведомо призванных думать над государственными вопросами. Искусство охотно берет на себя функцию поиска исторических аналогий для описания происходящего. Поскольку человечество неоднократно переживало социокультурную ситуацию имперского распада, можно легко найти слова для описания происходящего в современности: нашествие варваров, одичание, превращение в дикарей26.
Решение судей более или менее однозначное. Необходимо сочувствие людям, как прожившим свою жизнь в империи, так и проходящим через горнила перестроек. Признавая величие замысла империи,
25 В рецензии на «Каменный мост» Г. Фрейдин, используя вынесенную в заглавие метафору тереховского романа, делает следующий вывод: «Обычный образ - жизнь плывет по реке времени - заменил каменный мост, жесткая метафора для построения идентичности и смысла. Добро пожаловать в пост-имперскую Россию в пост-ностальгическое время. (Gregory Freidin. Mysteries at the heart of Stalin's empire (http://entertainment.timesonline.co.uk/tol/arts_and_entertainment/the_tls/article7039175.ece).
26 См., например, как в публицистической статье «Советский человек» описывает российскую современность Л. Гудков: «Век ушел, осталась его скорбная тень. Одна шестая часть суши, на которую с надеждой смотрело прогрессивное человечество, позорно распалась на мелкие осколки и стала большой сварливой коммунальной кухней, похоронив надежды свои и человечества. Люди опустились на четвереньки - так привычнее - и пустились в камлания. Снова вернулись к дикарским хороводам, пританцовывая и подпрыгивая на обломках светлых надежд человечества, бранясь словом "нравственность" и найдя былым святыням вполне утилитарное, понятное себе применение» -URL: http://www.polit.ru/research/2010/04/07/timehistory.html.
Русская литература ХХ-ХХ1 веков: направления и течения
необходимость государственной воли, современному человеку, по мнению авторов рассмотренных текстов, остается одно: осознать, что империи пришел естественный конец.
Советское прошлое в глазах его носителей все больше утрачивает очевидность. В то же время оно вписано в столь жесткие внешние поляризованные идеологические схемы и защите этих схем придается такое значение, что возникает противоречие между этими схемами и личной историей с личным опытом. Отрицать значимость советского прошлого для человека - отрицать значимость своей жизни в нем. Признавать советское прошлое - отрицать смысл произошедших перемен. Превращенная в человеческие судьбы история позволяет зрителям старшего поколения, соотнося себя с героями, заново переживать чувство причастности к советскому, зрителям младшего -создавать образ мощного, по-своему авторитетного в глазах своих граждан и всего мира, но навсегда завершившего свое существование государства с очень непростой историей.
На этом фоне неслучайно присвоение премии «Букер десятилетия» «роману-идиллии» Александра Чудакова «Ложится мгла на старые ступени.», писавшемуся еще в прошлом веке. Крах советской системы показан как неизбежный: закаленный трагедиями человек, приспосабливаясь к жестоким «играм» власти, вырабатывает все новые и новые стратегии противостояния государственному давлению, передавая их будущим поколениям. Описание быта семьи русских ссыльнопоселенцев, живущих в казахском городе в середине ХХ века, пронизано рассуждениями повествователя о российской истории, противостоянии человека и государства, превращающем в героев даже людей, к этому не предрасположенных. Характерное для современной российской риторики наложение травматического и ностальгического дискурсов, специфический трагический оптимизм отразились в этом тексте как нельзя лучше.
