CC BY
138
ФЕНОМЕН МАССОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ
М. А. Черняк
«ПРОРАБОТКА ПРОШЛОГО»
(Отечественная война в зеркале современного ма скуль та)
Многочисленные варианты «старых песен о главном», псевдодокументальные телефильмы,
ощущающаяся в форматах телевизионных проектов «тоска по советскому» порождают естественный вопрос: можно ли обнаружить эти тенденции в современной литературе? Актуальность его была доказана и недавними дискуссиями о «подкрашивании» нашей истории в связи с колорированием легендарных черно-белых кинокартин «Семнадцать мгновений весны» и «В бой идут одни старики».
Тема представлений о прошлом в массовом сознании1 входит в проблемное поле культурологии, литературоведения, социальной психологии. «Советское прошлое» генерирует историческую энергию, запускающую напряженную диалектику между памятью и забвением, травмой и формированием новых идентичностей, одним из ресурсов которого могут становиться и прежние идентичности, и даже само непрекращающееся переживание травмы. Именно поэтому изучение того, как работает память о советском прошлом, необыкновенно актуально. Нельзя не согласиться с тем, что сегодня «культурный гегемон - господин и манипулятор коллективной памяти. Широким массам значительная часть их памяти внушена»2.
Массовая культура занимается своеобразным «формированием памяти», в рамках которого национальные истории интегрируются в «глобальную», и основным источником представлений о прошлом становятся мифы, легенды, фантастические допущения. Создается устойчивое ощущение, что современные беллетристы воспринимают историю как своеобразный мистический заговор, что позволяет перевести реальность в фантастику и представить жизнь целых поколений с помощью фантастического кода. Так, успех «Кода да Винчи» Д. Брауна подтолкнул современных авторов (А. Ревазова, А. Проханова,
1 В 1963 году немецкий философ и социолог Теодор Адорно выдвинул и сформулировал понятие «проработка прошлого». Непосредственным мотивом появления этого термина стало недавнее прошлое Германии, связанное с национал-социализмом и Холокостом. Согласно Адорно, каждый должен осуществлять свою собственную работу с прошлым, именно к каждому отдельному субъекту нужно обращаться при разговоре о прошлом, поскольку непосредственным носителем этого прошлого является именно он, а не нация, государство или партия. (См. об этом подробно: Калинин И. Перестройка памяти // Неприкосновенный запас. 2009. №64 (2)).
2 Кустарев А. Скажи мне, что ты помнишь // Неприкосновенный запас. 2009. № 64 (2).
Мария Александровна Черняк — доктор филологических наук, профессор кафедры новейшей русской литературы Российского государственного педагогического университета им. А.И. Герцена (г. Санкт-Петербург).
С. Лукьяненко, Л. Юзефовича, Б. Акунина, Ю. Дубова, Д. Волчека и др.) к созданию многочисленных конспирологических романов. Возможно, ностальгия по прошлому, интерес к перелицовке истории является своеобразным способом ухода от настоящего: дефицит осмысления сегодняшнего дня в современной литературе очевиден.
Самые разнообразные жанры современной литературы тяготеют к сверхжанровой модели «исторического романа», эксплуатируя материалы обозримого прошлого. Выбор текстов соцреализма в качестве мотивов, присвоение которых формирует в массовой литературе картину прошлого, объясняет и появление ремейков. Так, в основу романа Дмитрия Иванова «Команда» положен сюжет «Молодой гвардии» А. Фадеева, но действие перенесено в начало XXI века. Вместо фашистских оккупантов юные герои борются с чеченскими террористами. В маленький городок на юге России беспрепятственно входит банда моджахедов, которые предъявляют требования российским властям и берут в заложники все мирное население Краснокумска. «Советский опыт, являясь опытом прошлого, приобретает ностальгические черты памяти о детстве: и не потому, что “социализм - это юность мира”, а потому, что юность многих прошла именно при социализме. В этом отношении феномен “советского детства” несет в себе определенную тавтологию, сочетание “детское” и “советское” образует не только фонетическую, но и смысловую рифму»3, - эти слова современного историка в какой-то степени объясняют возникновение ремейка. Молодые герои «Команды», не зная истории своей страны, все же отталкиваются от призраков прошлого: «Он никогда не интересовался политикой. Он практически ничего не знал о революции семнадцатого года, которую Катя называла катастрофой, о годах сталинских репрессий, о лагерях и преследованиях диссидентов, о наших танках в Чехословакии, о Солженицыне и Сахарове... Катя и ее друзья не только думали, но еще с каким-то особым рвением старались выискать в нынешней жизни призраки прошлого. Но самое главное - не было у них стремления палец о палец ударить, попытаться сделать хоть что-нибудь, чтобы в “этой стране" стало чуточку лучше. А пока они с удовольствием взяли на себя роль беспощадных критиков»4.
Идет кристаллизация нового жанрового костяка современной беллетристики, смена кодов, при
3 Калинин И. Добро пожаловать в детство, в которое посторонним вход воспрещен // Неприкосновенный запас. 2008. № 2 (58).
4 Летом 2009 года вышел новый ремейк Д. Иванова «Ше-
риф из Любимовки». В своем новом романе автор перенес героев
повести А. Гайдара «Тимур и его команда» в современность.
этом наиболее востребованными и жизнеспособными оказываются игры в «советский роман». Можно привести пример литературного проекта издателя Андрея Черткова «Новый советский роман». Идея состояла в том, чтобы возродить советский роман по всем его жанровым направлениям, издавать в соответствующем «советском» оформлении, придумать альтернативные биографии для современных авторов, которые будут участвовать в проекте, а главное - описывать в романах современный мир с той лишь поправкой, что в этом мире существует переживший кризисы и вышедший на новый уровень развития Советский Союз. В издательстве АСТ в 2004 году была основана серия «СССР: самый стильный советский роман». Э. Акопов, Ю. Гусман и А. Козуляев написали (а потом сняли фильм) «Парк советского периода» и т.д. «Советская литература перестала быть актуальной, но возвращается как памятник. <...> Мне кажется, что Россия после всех пертурбаций, после всех прошедших по ее лицу цивилизаций, религиозных реформаций и социальных революций возвращается более или менее в одно и то же состояние. В состояние уютного туповатого полусна, в котором и написана вся литература от поздних 20-х до 40-го, от поздних 60-х до ранних 80-х. По-моему, сейчас она опять в него впала. Самое время для снов о “Тишине”, “Судьбе” и “Сча-стье”»5, -полагает Д. Быков.
Актуальная проблема подлинности и исторической памяти обострилась в эпоху массового поглощения информации при недостаточном уровне ее понимания, повысив интерес писателей к памяти как своеобразному способу установления реальности. Радикальные изменения последних 15-20 лет в политической, социальной и культурной жизни нашей страны привели к бесследному исчезновению многих реалий советского времени. Уже не только в воображении детей, родившихся после распада Советского союза, но и в памяти людей взрослых и это государство, и эта жизнь стали мифом. Так, в работах сегодняшних школьников очевиден наметившийся культурный разрыв между поколениями, который может привести к полной утрате единого культурного языка. Для школьника новейшая история отечества начинается с распада СССР, а все предшествующие события сливаются с историей XIX и даже XVIII века и представляются очень давними. Вот лишь некоторые примеры из школьных сочинений: «Когда-то в давние времена была война. Тогда город Ленинград взяли в кольцо блокады»; «Ленин - революционер Российской Федерации», «В Советском Союзе отрубали кисти рук за воровство», «Причиной распада СССР стала Октябрьская революция» и т.д.6.
За прошлым в культуре закреплены «высокие» смыслы, оно связано с проблемами памяти и идентичности. Однако все чаще мы сталкиваемся с «под-
5 Быков Д. Возвращение советской литературы // Огонек.
2007. № 52
6 См. об этом: Веселова А. Советская история глазами старшеклассников // Отечественные записки. 2004. № 5 (19); Мы и наши мифы. «Воспоминания об этом времени у каждого свои». Дети и взрослые о Советском Союзе. Сочинения Белгородских школьников, комментарии писателя И. Богатыревой и социолога Б. Дубина // Дружба народов. 2009. № 3.
крашиванием» истории, всевозможными мифологизациями, слухами. Показательно, что в телевизион-нык исторических проектах Л. Парфенова, имеющих большой успех, широко представлены возможности мультимедийной истории: ведущий то охотится с Н.С. Хрущевым, то позирует с Ф. Кастро. Этот процесс журналист М. Соколов называет «гра-вюризацией истории»: «Бурное освоение прошлого в видах его высветления приводит к замечательному результату. Столь стремительно сокращающаяся возможность чувственного восприятия прошедших дней порождает естественный эффект, который можно назвать гравюризацией истории. Это именно что гравюра, дающая известное культурное переживание, но заведомо лишенная вкуса, цвета, запаха, звучности. Не лицо, а лик, не жизнь, но житие»7.
Гарри Г. Франкфурт, известный ученый, профессор философии в Йеле, в 1986 году написал эссе «On bullshit» (в переводе на русский язык: «К вопросу о брехне: Логико-философское исследование»)8.
В произведениях отечественной беллетристики последних лет еще совсем недавняя история страны становится материалом для инсценировки. Одним из примеров может служить роман Андрея Тургенева «Спать и верить. Блокадный роман». Известно, что за этим псевдонимом скрывается известный критик, издатель, специалист по постмодернизму екатеринбуржец Вячеслав Курицын, ныне живущий в Петербурге. Обращение к блокадной теме в игровом по сути романе было провокационно изначально. В основе романа лежит смесь альтернативной истории и исторических фактов. Ленинградом руководит не «верный сталинец» Андрей Жданов, а народный любимец, двухметровый богатырь, соперник Сталина Марат Киров, описытаемыш так: «Марат Киров, хозяин Ленинграда, могучий секретарь обкома, сидел за огромныж, размером чуть меньше Марсова поля, столом в своем домашнем кабинете на Петроградской стороне. Все здесь быто огромным. Люстра как в театре. Напольныге чугунныге часыг, подаренныге уральскими мастерами. Так назыгваемыге поздрави-тельныге адреса: по существу льстивыге письма с мест и производств, а так - переплетенныге то в сафьян, то в дамасскую сталь книги весом иногда и по пуду с гаком. На стенах висели головы с рогами самочинно застреленныгх хозяином оленей. Под ногами его распласталась шкура им же конченного медведя, шкура поменьше валялась у порога. Еще три медведя, чугунный, серебряный плюс из слоновой кости, разбрелись по столу: один украшал чернильницу, второй - пресс-папье, а третий являл пример чистого бессмысленного искусства. Но реальный медведь, живой в кабинете был один: Марат Киров. Под два метра ростом, широкоплечий и широкоску-
7 Соколов М. Гравюризация истории // Отечественные записки. 2004. № 5.
8 Г. Франкфурт определяет брехню как нечто, не имеющее
отношения ни к правде, ни ко лжи: «В отличие от лжеца брехун
не отвергает истины, но и не противостоит ей. Он ее просто игнорирует. Вот почему он еще больший враг истины, чем лжец». Брехать не значит лгать, а значит, говорить о предмете, о котором человек ничего не знает. Это происходит повсеместно: поскольку «в демократическом обществе гражданский долг каждого - иметь мнение обо всем» // Франкфурт Г.Г. К вопросу о брехне: Логикофилософское исследование. М, 2008.
лый, всегда чисто выбритый, с волевым, но при этом как бы приветливым лицом, он одним своим видом поднимал митинги и побеждал оппонентов».
Сюжет романа разворачивается на заснеженных улицах и проспектах Ленинграда, в вымерзающих и вымирающих коммуналках, в коридорах Болышого дома, в кабинетах Смолыного, в подвалах Эрмитажа. Нелызя не согласитыся с критиком В. Топоровым, что Ленинград в романе «Спаты и вериты», как Москва в «Дозорах» у Лукыяненко, четко поделен на Светлых и Темных9. Светлое связано с образом Вареныки, в которой так много от девушек-героины русской классики. Все темное и мистическое - с фигурой Максима, тридцатисемилетнего полковника НКВД, москвича и провокатора, который, пишет Гитлеру послания с советами по уничтожению Ленинграда, запечатывая их в бутылки и бросая то в Неву, то в Фонтанку, пыет запоем и готовит покушение на Марата Кирова. Критик А. Урицкий точно заметил, что движим полковник «ненавистыю к Ленинграду-Петербургу, алкоголы-ным психозом и прихотливой волей автора, сделавшей его ходячей цитатой из “петербургского текста”. Его проклятия “издевателыски красивому городу”, “не предназначенному для обычного человеческого существования”, его лихорадочные пыяные блуждания, его бред, его безумные мечты и даже его провокации повторяют слова и действия героев Пушкина, Гоголя, Достоевского, Андрея Белого»10. Максим мечтает о постановке в обезлюдевшем Ленинграде оперной тетралогии Вагнера «Вечный лед», для чего нужно город превратиты в гигантскую театралыную сцену, на которой будут даваты представления для немецких офицеров. В текст романа А. Тургенев вводит придуманные им тексты либретто опер Вагнера, явно перекликающиеся с «ледяной трилогией» Владимира Сорокина.
Роман А. Тургенева очены кинематографичен (заслуживает внимания финалыная фраза текста -«КОНЕЦ РОМАНА»), достаточно привести пример фрагмента текста: «Александр Павлович не видел, как снаряд угодил в опору арки Гостиного Двора на углу 3-го Июля и Невского. Он заметил уже лишь глухую вспышку на этой опоре. Вспышка пыхнула седоватым дымком, словно гриб-дождевик, когда наступаешь. И выплюнулся осколок: красный шипящий квадратик. Полетел к Александру Павловичу, в лицо. Все вокруг казалось от страха черно-белым, а квадратик - красный и горячий уже издалека. Летел долго. До Александра Павловича было метров 40 или 50. Красноармеец резким, как щелкунчик, движением, отскочил к соседней арке и слился с проемом. Средних лет дама в чесучовом пальто увильнула от квадратика, но седой дым тут же обхватил даму и унес, а из сумки покатились-поскакали по тротуару банки сгущенного молока». «Визуалыный ряд романа подобен кадрам докумен-талынык филымов 1940 - 1950-х годов, воспроизводит не толыко их колористику, но и покадровую
9 Топоров В. Без скидок и зубоскальства // http://www. vz.ru/ со1итш/2007/9/22/110975.1йт1.
10 Урицкий А. Такая странная (страшная?) игра... // Новое литературное обозрение. 2008. № 91.
компоновку. И в резулытате в романе возникает два ряда «кинолент» - цветного кино и черно-белого. При этом сны, как правило, возвращают героев в прошлое или уносят в будущее (и те и другие - прекрасные, цветные). Кинематографическую структуру романа автор сдабривает мирочувствованием постмодернистского времени, когда «границы» и «рвы» стерты: отчетливая ясносты стилистики 19401950-х дополняется мотивом сомнения в отношении ко всему, образными рядами мира-сна, действителы-ности-ирреалыности, яви-туманности»11, - отмечает О. Богданова.
А. Тургенев, с одной стороны, намеренно архаизирует текст, исполызуя дореформенное (1950-х гг.) написание отделыных слов («цыклоп», «цыфры», «йад», «чорт», «шопот», «проэкт» и др.), а с другой, напротив, активно исполызует современный сленг и воровское арго. Ср.: «Народ - дебил. Слух пошел, что немецкие, сука, парашютисты в милиционеров переодеваются, так граждане каждый день по два-три мента скручивали и к нам доставляли, как бандеролей, пока я по радио не сделал отставить. Ма-сква, морда, на нас крест забила. Заводы вывози, город минируй, а там хоть рак не зимуй. У нас Ки-рыч гора - отстоял! Мужик номер раз, без параши. Уважуха до потолка».
Роман «Спаты и вериты» играет со штампами шпионских романов соцреализма (можно вспомниты известный в свое время роман Г.Матвеева «Тарантул»), со слухами и легендами о страшном блокадном времени. Например, один из поворотов сюжета связан с тем, что директор Эрмитажа, вскрыв на археологических раскопках могилу Тамерлана, тем самым спровоцировал, по легенде, войну. Критики отмечали, что Андрей Тургенев ни в коем случае не пишет о том, «как было на самом деле», но толыко о том, «как мы думаем об этом»: «В романе простые ленинградцы исчезающими тенями ходят по городу, чекисты подличают и зверствуют, обитатели Смолыного жируют, хлещут коныяк стаканами и жрут икру ложками. Если расспроситы современных людей, особенно начитанных, о ленинградской блокаде, то они расскажут приблизителыно так»12. М.Загидуллина очены точно сформулировала губи-телыносты подобной мифологизации прошлого: «В таком ракурсе исчезает “пафос” исторического события, а “домашносты” и “фамилыярносты” исторического события, с одной стороны, приближает его к читателю, а с другой стороны, “убивает” значимосты этого события, переводит его в бытовой, случайный план. Превращаясы в источник массовых сюжетов, исторический период переживает авторедукцию, упрощение, предшествующее окончателыному сворачиванию исторического факта до “ярлыка”, репрезентирующего это событие в коллективной памяти последующих поколений»13.
11 Богданова О. «Спаты и вериты» Андрея Тургенева, или «Блокадный роман» Вячеслава Курицына // Звезда. 2008. № 8.
12 Урицкий А. Такая странная (страшная?) игра. // НЛО.
2008. № 91.
13 Загидуллина М. Мифологизация «недалекого прошлого» как генератор сюжетов «массовой литературы» // «КУЛЬТТОВАРЫ: феномен массовой литературы в современной России». СПб., 2009. С. 45.
