CC BY
67
ЛИНГВИСТИКА
УДК 811.161.1'282.2'373(571.1)
О. Г. Щитова
ПРОМЫСЛОВАЯ ЛЕКСИКА В РУССКИХ ГОВОРАХ СРЕДНЕГО ПРИОБЬЯ XVII ВЕКА КАК ЗОНА МЕЖЪЯЗЫКОВОГО ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ
Статья посвящена исследованию иноязычной промысловой лексики в говорах среднеобского пограничья XVII в. как одной из тематических зон межъязыкового и межкультурного взаимодействия. Определена иерархическая структура данной тематической группы, выявлены источники заимствования и ареал функционирования промысловых номинаций сибирского периода истории среднеобских говоров. Представлен и описан лексический материал, не отмеченный в исторических словарях других регионов.
Ключевые слова: историческая лексикология, диалектология, заимствование, иноязычная лексика,
среднеобские говоры, промысловая лексика.
Русские переселенцы, осваивавшие сибирские земли, испытывали языковое влияние автохтонного населения на всем пути из региона первичного расселения. Общение с тюрко-монгольскими купцами, прибывавшими из Персии и других восточных регионов и транспонировавшими элементы восточной культуры и языка, было возможно на торговом пути через Мангазею. По среднему течению р. Оби и в ее окрестностях обитали многочисленные тюркоязычные группы, получившие название «томские татары»: эуш-тинцы, чаты, калмаки и др. [1], а также другие сибирские народы: самодийцы, ханты, манси, селькупы, монголоязычные буряты, эвенки, эвены и т. д. [2, с. 29]. Следствием этнических контактов, происходящих на стыке двух миров - Запада и Востока -являются лексические заимствования в русские говоры Среднего Приобья из коренных языков Сибири.
Иноязычная лексика сибирского периода вхождения в русский язык и среднеобские говоры начального периода их образования (XVII в.) довольно много-численна и составляет около 35 % от общего количества заимствований из тюркских, монгольских, финно-угорских, самодийских и других языков: ал-ман ‘налог’, буг/буга ‘медный перстень’, каир ‘мускус’, калмак ‘калмык’, кандык ‘растение’, кета, киргиз, киштым ‘данник’, кумач, кумка ‘нерпа’, кур-лук ‘дикая греча’, мунчак ‘искусственный жемчуг’, нашатырь, тогуш ‘годовалый лосенок’, чаты ‘чат-ские татары’, чарки ‘вид башмаков’, ясырь ‘пленник-абориген’, яшма и др. Увеличивается удельный вес иноязычной лексики, транспонированной из монгольских (бакша ‘мера объема сыпучих продуктов’, ирбис (ирбиз) ‘шкура снежного барса’, катуня ‘титул женщины в феодальной Монголии’, кутукта ‘верховное духовное лицо у мусульман’, лаба ‘буддийский монах в Тибете’, ланза ‘титул в феодальной Монголии’, мугал ‘монгол’ и др.), финно-угорских (муксун, урак ‘мука из рыбы’, пальма ‘вид копья’, чук-
рей ‘вид ножа’, самоеда ‘самодийцы’), самодийских языков (одекуй ‘речной жемчуг; стеклянные или фарфоровые бусы’, толом(я) ‘рукоятка тесака’, тунгус); впервые в томские говоры проникают слова из тунгусо-маньчжурских языков.
Монгольские заимствования в томской разговорной речи XVII в. составляют более 22 % всех неза-пад-ных заимствований XVII в. Главным образом это слова, первоначально употреблявшиеся как экзотиз-мы только при описании событий, связанных с пред-ста-вителями местного монгольского населения: бак-ша2 ‘религиозный деятель’, браты ‘буряты’, кату-н(я), контайша ‘монгольский титул’, кутукта, ку-чегуты ‘местная народность’, лаба, ланза ‘титул в феодальной Монголии’, мугал, табун ‘титул тай-ша ‘титул у некоторых местных народов Сибири’, а также обозначения предметов, заимствованных из жизнен-ного уклада неславянского сибирского населения (бакша1 ‘коробка’, буг/буга, ирбис) и др.
Иноязычную лексику, заимствованную из местных языков уральской макросемьи, составляют обско-угорские и саамские по происхождению слова (приблизительно 10 % от числа незападных заимствований XVII в.): названия представителей неславянских этносов: кан (из хантыйского языка), промысловая лексика рыболовства и охоты: муксун, урак, пальма, чукрей (из хантыйского языка), а также самодийские заимствования (5 % на фоне всех незападных заимствований XVII в.): из ненецкого (одекуй ‘речной жемчуг; стеклянные или фарфоровые бусы’, тунгус) и селькупского (толом ‘рукоятка тесака ) языков.
Тунгусо-маньчжурские заимствования (более 22 % всех уральско-алтайских заимствований XVII в.) представлены этнонимами гиляки ‘нивхи’ орокского или удэгейского происхождения (из амурской группы языков), долгирцы, кутугирцы, маты, матцы, маймаканцы, макагирцы, орчаки (арчаки), чавура-лы, чолкогирцы, чулюгильцы, шамагири и др., в ос-
новном восходящие к самоназ-ваниям эвенков; промысловыми регионализмами Сибири кета, кумка ‘нерпа’, тиски ‘ковер из бересты’ и экзотизмом из области культовых обрядов коренных народов Сибири шаман, вошедшими в томские говоры из эвенкийского языка, относящегося к северной (сибирской) группе тунгусо-маньчжурской семьи языков.
Иноязычную лексику, заимствованную из местных языков уральской макросемьи, составляют обско-угорские и саамские по происхождению слова (приблизительно 14 % от числа незападных заимствований XVII в.): названия представителей неславянских этносов: кан (из хантыйского языка), промысловая лексика рыболовства и охоты: муксун, урак, пальма, чукрей (из хантыйского языка), а также самодийские заимствования (5 % на фоне всех незападных заимствований XVII в.): из ненецкого (оде-куй ‘речной жемчуг; стеклянные или фарфоровые бусы’, тунгус) и селькупского (толом ‘рукоятка тесака’) языков.
Среди неисконной лексики незападного происхождения, датированной XVII в., как и в лексике предыдущих периодов развития русского языка, преобладают слова, заимствованные из тюркских языков (более 40 % от общего числа незападных заимствований XVII в.), однако их удельный вес снижается (по сравнению с пластом зафиксированных в документах заимствований XVI в.): они составляют около 14 % от общего количества лексических единиц (185) уральско-алтайского происхождения, вошедших в русский язык на всем протяжении его развития (в
XVI в. - 20 %) и сохранившихся в речи русских насельников Приобья. В то же время увеличивается число заимствований из других языков аборигенов Сибири: монгольских, тунгусо-маньчжурских, финно-угорских и самодийских. Среди лексических единиц тюркского происхождения - этнонимы и имена, называющие представителей автохтонного населения (кал-мак, киргиз, саяны (саянцы), тонгус, чаты; киш-тым, тархан ‘тюркский титул’, ясырь и др.), промысловая лексика собирательства (кандык, курлук), охоты (каир, тогуш ‘годовалый лосенок’), элементы культуры местных этносов (мунчак ‘искусственный жемчуг’) или переданные из других языков через тюркское посредничество «культурные слова» (О. Н. Трубачев) (кумач, нашатырь, яшма) и др.
Одной из тематических зон межъязыкового и меж-культурного взаимодействия XVII в. является промысловая лексика иноязычного происхождения. Иерархическая структура тематической группы «Промысловая лексика» выглядит следующим образом.
Промыслоеая лексика
1. Лексика охоты, пушного промысла: барс, барсук, ирбиз (ирбис), каир ‘мускус’, камас (камыс),
кысы (кисы), корсак, манул, мерлужка, морж, пальма, пара ‘подобранные по двое собольи шкурки с вырезанной брюшной частью’, ровдуга, росомака, *сур, таган, тогуш (тугуш), толом(я), ушкан, чукрей (чукрий).
2. Лексика рыболовства, судоходства: кета, кумка, морда, муксун, нелъма, полк ‘промысловая артель’, чалбыш; бечева, каюк, коч, парус, урак, тиски, шогла, шняка.
3. Лексика собирательства: кандык, курлук, сарана, хмелъ.
Сосредоточим свое внимание на языковых единицах, вошедших в среднеобские говоры в сибирский период их истории1. Данная лексика во многом составляет особенность формирующейся лексической системы изучаемого региолекта (регионального варианта русского национального языка), выявленную путем сопоставления с лексикой материнских говоров русской метрополии.
1. Среди сибирских заимствований в русских говорах Среднего Приобья XVII в. присутствует промысловая лексика, относящаяся к тематической подгруппе «Номинации из области охоты, пушного промысла».
Слово каир ‘мускус, получаемый из подбрюшной сумочки (самца) бобра’ заимствовано из тюркского источника, близкого к qajyr ‘мускусный мешочек кабарги’ сагайского диалекта хакасского языка, тоб. qajr, тув.2 %ajr ‘бобровая струя, мускус’ [3, с. 236]. В томских деловых документах отмечена ранняя фиксация данной промысловой лексемы: «(Куплено) фунт каиру бобрового»,
Томск, 1652 г. [РГАДА, ф. 214, кн. 305, л. 54 об.].
Из хант. pal (1-е лицо ед. patam) ‘копье, рогатина, кинжал’ [Аникин, 2000, с. 438] было заимствовано обозначение орудия, используемого в охотничьем промысле, пальма ‘приспособление для охоты на медведя, состоящее из ножа и деревянной рукоятки’, впоследствии используемое как название оружия: «И те де аманаты к ним и выбежали и с ко-лотками, и за ними кинулся побежал было казак которой у них сидел Дружинко Иванов. И того казака те тунгусы палмами тут искололи», Томск, 1646 г. [4, с. 41]. Ареал функционирования данной номинации в XVII в. - Западная и Восточная Сибирь.
Обозначение тонкого ножа чукрей, (чукрий) заимствовано в XVII в. из хантыйского языка (só^ri ‘нож с узким лезвием для проделывания отверстий’) [3, с. 671]. «Того ж дни приЬхал ис Тоболска в Томскои город важанин торговои члвкъ Кирилкю Ефимовъ а у него руского товару тритцать пять топоров два замка задорожчатые две сте ложек пятнатцать чукріевь простыхъ ... а по томскюи таможеннои оценкЬ того рускюго товару на сто на два рубли на юдин алтын на
1 Иноязычные слова, вошедшие в среднеобский языковой континуум в XVII в., выделены жирным шрифтом.
2 Сокращения языков и диалектов даны в соответствии с [3].
четыре денги...», Томск, 1657 г. [4, кн. 359, л. 14]; «Двадцать пять ножей чюкриев с черенем - полтора рубли», Томск, 1624 г. [6, л. 7]. В Картотеку СлРЯ XI-XVII вв. в качестве иллюстраций к апеллятиву чукрей вошли тексты из сибирских деловых документов: якутских, Туринского острога и др. Ареал распространения лексемы в Сибири довольно широк, это Мангазея, Тобольск, Верхотурье, Тюмень.
2. Лексика рыболовства, судоходства представлена сибирскими заимствованиями кета, кумка, муксун, чалбыш, урак, коч, тиски, чукрей и др.
Номинация красной рыбы из лососевых кета заимствована из эвен. кеіа ‘кета’ [3, с. 285]. «А рыба большая... кумка, голец, кета, горбунья», Томск, 1646 г. [7, с. 109]. В томских деловых документах представлена наиболее ранняя фиксация данного обозначения в русской письменности, иллюстрированного в СлРЯ XI-XVП вв. и в Словаре русской народнодиалектной речи в Сибири XVII - первой половины XVIII вв. контекстами из якутских памятников 1655 г.: «А рыба на рекЬ АнадырЪ именем кета, идетъ въ верхъ много, а назадъ не плаваетъ, вся пропадаетъ въ верху», 1655 г. ДАИ, т. IV, с. 11 [7, с. 60; 8, вып. 7, с. 117-118].
Название нерпы кумка не зафиксировано в словарях (эвенк. кума ‘нерпа, тюлень’ является деривационной базой слова куматкан ‘детеныш нерпы’ [3, с. 322]) представляет собой особенность формирующейся лексической системы говоров среднеобского фронтира XVII в.
Муксун ‘рыба сибирских рек, сходная с сигом’, сибирское заимствование из хант. сург. шок§эд ‘то же’ [3, с. 393]: «А у него тысяча муксунъ соленых в бочках пятсот муксунов вялых... двести сырковъ сухих», Томск, 1652 г. [4, кн. 305, л. 45]. Данная промысловая лексема употребляется в XVII в. на территории, ограниченной Западной и Восточной Сибирью [10, с. 480; 11, с. 38], а именно в Томске, Верхотурье [8, с. 76] и др.; в СлРЯ XI-XVII вв. приведены деловые документы, также написанные в Сибири: «Особая рыба есть муксунъ, которая зЪло добрая». Спафарий. Сибирь, 70. 1675 г. «И рыбы различныя множество. муксунъ». Кн. окл. сиб. гор., 4. XVII в. [9, вып. 9, с. 307]). По сведениям М. Фасмера, муксунник - прозвище жителей города Томска [12, т. 3, с. 7].
Таким образом, лексемы из сферы рыбного промысла кета, муксун показывают локально ограниченное употребление в регионе Западной и Восточной Сибири, а слово кумка - на территории Западной Сибири (Среднего Приобья).
Урак ‘сушеная рыба (?)’, ‘мука из сушеной рыбы (?)’, возможно, заимствованное из хант. вырки ‘особое варенье из мелких и жирных частей рыб’, ‘сваренная в жиру и подсушенная рыба’ [3, с. 586], впервые зафиксировано в томских деловых документах в 1649 г.: «Июня въ 20 де продал служилои члвкъ Пар-фенко Степнои сто тритцать пуд хмелю... одинатцать
пуд жиру рыбя дватцать пуд ураку» [4, стб. 251, л. 99). Данное обозначение одного из продуктов рыбного промысла отсутствует в исторических словарях других регионов [8, 3]. В картотеке Словаря русских народных говоров сибирское урак ‘сушеный карась’. Материалы современных сибирских говоров позволяют сделать вывод о жизнестойкости данной первичной номинации, она сохранилась в говорах Томской, Кемеровской и Новосибирской областей: урак ‘сушеная рыба’ - «Сушут когда рыбу, “урак” у нас называют» (Кемер., Мариин.); урак ‘мука из сушеной рыбы’ - «На урак рыбу сушили» (Томск., Молч.) [11, т. 3, с. 202]; «У меня отец кулей пять-шесть урака этого привозил, пирог состряпать из урака, он пышной, жирной. Урак лучче из карасиков делать» (Новосиб., Колыван.) [12, т. 5, с. 160].
промысловой лексике судоходства относится германизм коч ‘большая беспалубная парусно-весельная лодка длиной 14-15 м, грузоподъемностью 11-12 человек’, который восходит к ср.-в.-н. коске ‘палубное парусное судно’: «А они-де, служилые люди, в те поры в острожке были не все, только половина, а другая половина пятнадцать человек делали два коча», Томск, 1646 г. [7, с. 104]. Одно из ранних употреблений данного заимствования в русской письменности зафиксировано в портфелях Миллера (1601 г.) в значении ‘мореходное палубное парусное судно’ [9, т. 7, с. 387]. В Сибирь слово коч было перенесено из Архангельска, оно обозначало небольшой корабль, на котором ходили из Архангельска в Мангазею. По мере распространения употребления слова из Архангельска в Сибирь оно стало обозначать не только мореходное, но и речное судно, движимое не только парусом, но и веслами. В семантической ассимиляции германизма нашли отражение региональные особенности жизни и деятельности русских насельников Сибири.
Обозначение оборудования лодок тиски, мн. (редко ед. тиска, ж.) ‘вареные куски бересты, сшитые вместе, употреблялись для покрытия лодок’ заимствовано из эвенкийского или коми-зырянского тикса, тикша ‘покрышка (для чума, вьюков, берестяная, сшитая из трех полос бересты)’ [3, с. 547]. «Пешему казаку Артюшке Бурыхину за тритцать за четыре тиски берестеных вареных рубль, куплены тиски в гдрву казну для судовых поделок», Томск, 1674 г. [4, кн. 698, л. 317 об.]; «И к дощаником на кровли на тиски берестяные дано 3 рубли 19 алт(ы)н 2 ден(ь)ги, а что пряденого и тисок куплено, и которою ценою, и то писано в хлебном счетном списке имянно», Ман-газея, 1697 г. [13, с. 508]. Исходя из приведенных материалов, можно сделать вывод о функционировании в XVII в. заимствования тиски в регионе Западной и Восточной Сибири.
Данное слово отсутствует в Картотеке СлРЯ XI-XVII вв., в Материалах для терминологического словаря Древней России Г. Е. Кочина и зафиксировано
в сибирских исторических и историко-этимологических словарях [7, с. 282; 13, с. 508; 8, с. 155; 3, с. 547]. Следовательно, апеллятив тиски составляет отличительную особенность сибирских говоров XVII в. и сохраняет этот статус вплоть до XIX в.: «Тиска, ж. остяц. вареная береста, скала, сшитая полстями, для покрытия чумов, шалашей, лодок и пр.» [16, т. 4, с. 406].
Региональный статус слова тиска помогает нам определиться в выборе его этимологической гипотезы и связать заимствование не с коми-зырянским языком, а с эвенкийским: эвенк. тикса, тикша ‘покрышка (для чума, вьюков, берестяная, сшитая из трех полос бересты)’ [3, с. 547]. По мнению А. К. Матвеева, «т.-маньчж. слово просочилось в коми язык и русские говоры Урала из Восточной Сибири» [там же]. В поддержку данного суждения выступает установленная нами для XVII в. локальная ограниченность употребления слова тиска территорией Сибири, что косвенно подтверждается фактом первой из известных фиксаций данного слова в русской письменности именно в сибирских рукописях, в частности в томских деловых документах 1674 г.
Диалектное слово тиска ‘вываренная в пресной воде береста, употребляемая для покрытия лодок, чумов’ функционирует в современных русских говорах Сибири: Краснояр., Бурят. [15, т. 5, с. 53], что свидетельствует о коммуникативной актуальности понятия, обозначенного заимствованием XVII в., в котором отразился диалог культур русских поселенцев Сибири и местных аборигенов (эвенков).
3. Лексика собирательства отражает один из видов промысловой деятельности первонасельников
сибирского края, являвшейся важным источником существования.
Из языков северо-восточной группы тюркской семьи языков было заимствовано слово кандык ‘растение ЕгуШгопшш 81Ьтсиш’ (ср. алт., хак. qandyq ‘растение кандык, собачий зуб’ [3, с. 256]). «По третей годъ хлебной недородъ ... и многие Ъдят траву боршь и кандыкъ корен копают и едят», Томск, 1636 г. [4, ст. 53, л. 684]; для данного тюркизма определение хронологии ранней фиксации в русских памятниках производится по томским рукописям XVII в., поскольку слово кандык отсутствует в сибирских исторических словарях [8, 13], кроме томского [7, с. 93], и не отмечено в СлРЯ XI-XVII вв.
Номинация курлук ‘дикая греча’ восходит к тат. qyrlyq ‘жесткая трава, похожая на просо’, башк. qyrlyq ‘трава, похожая на гречиху’. «А в Качинской землице пашут и родитца ячмень и курлук, и сенных покосов много» [17, т. 2, с. 348]. По мнению А. Е. Аникина, сибирское курлук, вероятно, заимствовано независимо от пенз., симб. кирлик ‘дикуша, гречиха’ [3, с. 330].
Таким образом, промысловая лексика, вошедшая в русские говоры среднеобского пограничья
XVII в., свидетельствует о том, что знакомство с местными промыслами сибирских аборигенов расширяет привычную картину мира русских первонасельников среднеобского региона. Именно с промыслами местного населения (охотой, рыболовством, собирательством) связана тематическая специфика сибирских заимствований уральско-алтайского происхождения, функционировавших в русских говорах Сибири.
Литература
Бояршинова 3. Я. Население Томского уезда в первой половине XVII века // Труды / Том. гос. ун-т. 1950. Т. 112. С. 23-210. Дульзон А. П. Диалекты татар-аборигенов Томи // Учен. зап. Том. гос. пед. ин-та. 1960. Т. 16. 458 с. Этнография народов Томской области: учеб. пособие / авторы А. П. Бардина, Т. А. Гончарова, Г. В. Грошева [и др.]. Томск: Изд-во Том. гос. пед. ун-та, 2005. 164 с.
Тучков А. Г. История и культура народов Сибири: учеб. пособие. 2-е изд. Томск: Изд-во Том. гос. пед. ун-та, 2005. 252 с.
Аникин А. Е. Этимологический словарь русских диалектов Сибири: Заимствования из уральских, алтайских и палеоазиатских языков М.; Новосибирск: Наука, 2000. 768 с.
РГАДА = Российский государственный архив древних актов, фонд 214 «Сибирский приказ» (г. Москва).
Из истории земли томской: сб. документов и материалов (1604-1912 гг.): в 2 вып. / сост. А. Н. Жеравина и др. Томск, 1978. Вып. 1. 224 с. Таможенная книга г. Томска 1624-1625 гг.: Рукопись. Научная библиотека ТГУ, отдел рукописей, витрина 764, л. 1-80.
СНРРТ = Словарь народно-разговорной речи г. Томска XVII - начала XVIII века / авт.-сост. В. В. Палагина, Л. А. Захарова, Г. Н. Ста-
рикова; под ред. В. В. Палагиной, Л. А. Захаровой. Томск: Изд-во Том. ун-та, 2002. 336 с.
8. Панин Л. Г. Словарь русской народно-диалектной речи в Сибири XVII - первой половины XVIII в. Новосибирск: Наука, 1991. 181 с.
9. СлРЯ XI-XVII вв. = Словарь русского языка XI-XVII вв. / гл. ред. Ф. П. Филин, Г. А. Богатова [и др.]. Вып. 1-27. М.: Наука, 1986-2006.
10. Щитова О. Г. Неисконная лексика в русской разговорной речи Среднего Приобья XVII века: монография. Томск: Изд-во Том. гос. пед. ун-та, 2008. 480 с.
11. Щитова О. Г. Комплексный анализ неисконной лексики в русской разговорной речи Среднего Приобья XVII века: автореф. дис. ... д-ра филол. наук. Томск, 2008. 42 с.
12. Фасмер М. Этимологический словарь русского языка: в 4 т. 2-е изд. М., 1986-1987. Т. 1-4.
13. Цомакион Н. А. Словарь языка мангазейских памятников XVII - первой половины XVIII вв. Красноярск, 1971. 581 с.
14. ТС = Словарь русских старожильческих говоров средней части бассейна р. Оби: в 3 т. / сост. В. В. Палагина, О. И. Блинова, М. Н. Янценецкая [и др.]; под ред. В. В. Палагиной. Томск: Изд-во Краснояр. пед. ин-та, 1964-1967. Т. 1-3.
15. СРГС = Словарь русских говоров Сибири: в 5 т. / под ред. А.И. Федорова. Новосибирск: Наука, 1999-2006.
16. Даль В. И. Толковый словарь живого великорусского языка: в 4 т. М.: Гос. изд-во иностр. и нац. словарей, 1955. Т. 1-4.
17. Миллер Г. Ф. История Сибири : в 2 т. М.; Л., 1941. Т. 2.
Щитова О. Г., кандидат филологических наук, доцент.
Томский государственный педагогический университет.
Ул. Киевская, 60, г. Томск, Россия, 634061.
Материал поступила в редакцию 11.03.2009
O. G. Shchitova
TRADE VOCABULARY IN RUSSIAN MIDDLE-OB DIALECTS OF XVII CENTURY AS ZONE OF INTERLINGUAL INTERACTION
The article is devoted to the study of trade vocabulary of Middle-Ob frontier regional dialect of the XVII c. as one of the thematic zones of interlingual and intercultural interaction. The hierarchic structure of this thematic group was determined; sources of borrowing and functioning habitat of trade words in Siberian period of Middle-Ob dialect history were found. The lexical material never mentioned in historical dictionaries of other regions was presented and described.
Key words: historical lexicology, dialectology, borrowing, foreign vocabulary, Middle-Ob dialects, trade vocabulary.
Shchitova O. G.
Tomsk State Pedagogical University.
Ul. Kievskaya, 60, Tomsk, Russia, 634061.
