Научная статья на тему 'Пролегомены к изучению этнической истории'

Пролегомены к изучению этнической истории Текст научной статьи по специальности «Языкознание и литературоведение»

CC BY
93
22
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.
iНе можете найти то, что вам нужно? Попробуйте сервис подбора литературы.
i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.

Текст научной работы на тему «Пролегомены к изучению этнической истории»

Пролегомены к изучению этнической истории

// Этносы и этнические процессы. Памяти Р. Ф. Итса. Москва: «Восточная литература», 1993; стр. 62-69 266.

Термин этническая история (ЭИ) обозначает, как и большинство названий научных дисциплин, одновременно и предмет ее исследования. ЭИ в этом втором значении рассматривается нами в качестве совокупности этнических процессов, ведущими из которых являются процессы консолидации и дивергенции этнических общностей (ЭО). Под ЭО мы понимаем широкий спектр социальных общностей (социумов, обществ), наделенных в разной мере специфическим качеством - этничностью. Мера этничности ЭО определяет степень их внутренней консолидации, которая может колебаться (осциллировать) в очень широких пределах. На практике степень этничности определяется той степенью культурного единства данного социума, которая не зависит от характера его социальной стратификации. Хотя в пределах конкретной ЭО каждый социальный слой (страт) формирует свою более или менее замкнутую культуру (дворянскую наряду с крестьянской, культуру охотников на морского зверя наряду с оленеводческой и т. п.), ЭО существует постольку, поскольку имеются в наличии некие этноконсолидирующие факторы, важнейшим из которых является язык.

Доминирующая роль языка как этноконсолидирующего (равно как и этнодивергентного) фактора едва ли может быть оспорена, хотя в отдельных случаях его место занимают конфессия (типичный пример: сербы и хорваты), политико-территориальные структуры (в большинстве стран Латинской Америки), физико-антропологические особенности (негры США) и даже этническое самосознание в тех случаях, когда оно,

266 Автор приносит П. И. Кулакову благодарность за полезное обсуждение текста статьи.

переставая отражать объективную этническую реальность, становится самодовлеющим началом.

ЭИ как научная дисциплина не может и не должна ограничиваться лишь определенными эпохами развития человеческого общества, поскольку ЭИ как ее предмет представляет собой непрерывный процесс (совокупность процессов), уходящий своими корнями в эпоху антропо-и социогенеза и продолжающийся на наших глазах. При этом конкретно-исторические условия постоянно способствуют формированию новых ЭО, иногда существующих зате ю вре словиях относитель-

ной стабилизации, но также подверженных процессам распада, ассимиляции и исчезновения. Академическая наука Европы XIX - начала XX в., находившаяся в значительной мере под влиянием модных в то время идей национального возрождения и национальной консолидации, а также успехов сравнительно-исторического языкознания, уделяла первостепенное внимание ЭИ отдельных ЭО, иначе говоря, истории их становления, существования и упадка. Сам по себе такой подход принес и, надо думать, принесет в будущем немало полезных результатов. На наш взгляд, однако, продуктивнее изучать историю не отдельной ЭО, а ЭИ определенной территории, так как в этом случае есть больше шансов выявить все хитросплетение этноконсолидирующих и этнодивергентных процессов со всеми нюансами этнических контактов и обусловивших их разнообразных, в первую очередь политических, причин. Так, ЭИ Алеутских островов XVШ-XX вв. не должна замыкаться на истории алеутов как ЭО, а рассматривать все стороны этнического взаимодействия алеутов, русских, эскимосов и других «коренных» и некоренных жителей Аляски. Сказанное тем более касается заведомо полиэтничных регионов, таких, как балкано-карпатское пространство и т. п.

Важнейшим вопросом, на который надо в этой связи ответить, является вопрос о том, следует ли считать ЭИ (в первом значении) самостоятельной научной дисциплиной. Как мы полагаем, ответ на него обусловлен необходимостью подготовки специальных научных кадров по ЭИ. Доминирующая в настоящее время практика сводится к тому, что ЭИ занимаются представители различных научных дисциплин: специалисты в области археологии, лингвистики, культурной и физической антропологии, а также письменных источников. В результате либо вы-

воды каждой из этих дисциплин в отдельности ведут к формированию односторонних этноисторических гипотез, либо делаются попытки сопоставления выводов разных дисциплин, причем исследователь вольно или невольно выбирает в пределах другой дисциплины выводы тех коллег, которые кажутся ему наиболее близкими его собственным. Между тем степень успеха любой научной работы определяется степенью полноты источниковой базы. В данном случае источниковая база с необходимостью должна включать все мыслимые категории источников (кроме дисциплин, упомянутых выше, такого рода источниками располагают и ономастика, и этнодемография, и геология четвертичного периода, и палинология, и палеоботаника, и палеозоология - список можно продолжать и дальше).

В самом деле, в каждой категории источников отражаются (или при помощи ее раскрываются) в большей или меньшей степени отдельные этнические признаки. Здесь следует остановиться на соотношении этнических признаков, этноконсолидирующих и этнодивергентных факторов. Это соотношение имеет двоякий характер. С одной стороны, этнические признаки (язык, конфессия и т.д.) способствуют процессам как этнической консолидации, так и этнической дивергенции. С другой - процесс, скажем, этнической консолидации на базе одних признаков может вести к унификации других культурных особенностей в пределах относительно моноэтнической территории или к созданию гибридных форм культуры на полиэтнической. Так, развитие экономических связей в определенном регионе способствует унификации языка или созданию «смешанных языков (пиджинов и им подобных). Точно так же ослабление или разрыв экономических контактов влечет за собой этнодивер-гентные процессы и в языке, и в других сферах культуры. В свете высказанных соображений особенно очевидна роль таких широкомасштабных этноисторических феноменов, как переселения крупных этнических групп, аккультурационные либо ассимиляционные процессы и т. д.

Итак, по нашему мнению, человек, собирающийся специализироваться на изучении ЭИ, должен в более или менее равной мере владеть всем комплексом необходимых источников. Разумеется, было бы нереально требовать от него профессионального занятия всеми перечисленными дисциплинами. Его задача должна .состоять в другом. Он должен

быть в курсе основных методик, используемых в каждой из них, а равно и общенаучных методов, уметь на основании этих знаний дать оценку степени достоверности выводов соответствующих специалистов и находить те конкретные, локализованные во времени и в пространстве точки, в которых эти выводы окажутся сопоставимыми. Мы имеем в виду такие конкретно-исторические ситуации, которые отразились в максимальном количестве источников разной природы и которые позволяют поэтому с достаточной степенью вероятности реконструировать эти ситуации и экстраполировать (разумеется, при соблюдении предельной осторожности) полученные выводы на эпохи, менее обеспеченные источниковой базой. (Заметим в скобках, что совершенно необязательно эпохи, более отдаленные от нашей, оказываются менее обеспечены источниками по ЭИ. Напротив, наши знания об этнической ситуации в новгородских, к примеру, землях до их присоединения к Московскому государству более полны, чем в отношении позднейшего периода. Таково же положение, возникающее при сравнении материалов по Санкт-Петербургской губернии перед 1917 г. и после.)

Высказанные выше требования к специалисту по ЭИ сами по себе не гарантируют, однако, при их выполнении получения однозначно надежных результатов. Вернее сказать, именно здесь начинаются главные трудности. Выше уже имплицировалась мысль о том, что различные категории источников необязательно должны оказываться сопоставимыми друг с другом. Во-первых, необходимо ясно определить, что именно мы имеем право сопоставлять. Известны попытки сопоставления на уровне материала, например взаимоналожение археологических и диалектологических картограмм. Положительная сторона таких попыток состоит в ограничении исследования территорией, а не ЭО, но, по сути дела, они бесплодны, поскольку фактически предполагают какую-то удивительную преемственность культурных черт населения этой территории, игнорируя, таким образом, действительные этноисто-рические процессы. По нашему глубокому убеждению, сопоставление может вестись только на уровне выводов, сделанных самостоятельно в каждой из дисциплин и сводимых вместе этноисториком. Во-вторых, необходимо решительно избавляться от стремления добиться полноты построения ЭИ. К сожалению, этот соблазн не минует даже самых се-

рьезных ученых. Конечно, можно понять, что психологически неприятно писать такой труд, в котором будет больше вопросов, чем ответов, и который будет изобиловать лакунами и «белыми пятнами». Однако эти лакуны лишь следствие лакунарности наших источников, а правильно поставленный вопрос бывает ценнее, чем гипотетический ответ. Между тем большинство работ по ЭИ создают иллюзию полноты и ясности в отношении как основных тенденций, так и ключевых моментов этнических процессов. Кочуя затем из работы в работу, непроверенные гипотезы приобретают статус твердо установленных фактов. На наш взгляд, принципиально важно выставлять все неясности, лакуны и «белые пятна» на передний план. Особенно это касается тех случаев, когда интерпретации разных категорий источников входят в противоречие между собой. Именно за такими кажущимися противоречиями могут скрываться ключи к решению важнейших проблем, хотя многие вопросы, вероятно, навсегда останутся без ответа. Может показаться (и часто кажется), что археология создает надежную базу для этноисторических исследований по крайней мере для тех территорий, где сохранность археологического материала достаточно велика. Но как быть с теми ЭО, образ жизни и способ погребения которых делают их неуловимыми для археолога? Хорошо еще, если такие ЭО оставляют следы в топонимике (особенно в гидронимии), в языке других ЭО в виде субстратных, ад-стратных и суперстратных элементов или в памятниках письменности, но и это бывает далеко не всегда. Исследователь ЭИ должен заранее примириться с тем фактом, что многие ее страницы прочтены удовлетворительно никогда не будут.

Одна из самых типичных и драматических ошибок в этой области связана с попытками взаимооднозначного сопоставления общностей, выявляемых по разным категориям источников. Несмотря на известные бурные дискуссии вокруг соотношения понятий археологическая культура и этническая общность, мы не видим оснований сомневаться в том, что в первом приближении археологическая культура действительно отражает социальную общность, обладающую определенным уровнем этничности. Ведь единство материальной (и частично духовной) культуры, вскрываемое археологами, и есть фундаментальная характеристика этнического единства. Точно так же носители реконструируе-

мых лингвистами праязыков не могли не составлять ЭО - напомним о том, что говорилось выше о двоякой роли языка в этнических процессах. Но всегда ли много шансов на то, что ЭО, реконструируемые археологами или лингвистами, будут совпадать? Там, где письменные источники в со стоянии оказать нам помощь, картина видится совершенно иной. Не будь письменных источников (и следов в топонимике), мы бы никогда не догадались о колоссальных масштабах кельтизации Европы и частично Анатолии, а в позднейшее время в Европе остаются лишь несколько кельтоязычных анклавов. На смену кельтам и другим слабоизвестным этнолингвистическим группам Европу буквально затопляют первоначально очень немногочисленные германские и славянские племена, не говоря уже о гораздо более загадочных по происхождению романцах. Не останься письменных памятников на тохарских и хетто-лувийских диалектах, мы никак не ожидали бы наличия центральноевропейской по происхождению группы в Синьцзяне, а хетты едва ли были бы признаны индоевропейцами. Эти и другие примеры ведут нас к двум очень важным предположениям. Возможно, что носители многих (большинства?) археологических культур не оставили никаких лингвистических потомков, в то время как носители праязыков могут не поддаваться археологической локализации вследствие своей исходной малочисленности. Иными словами, разные категории источников могут отражать разные стороны не только одной, но и разнообразие этнических реальностей, сосуществовавших в пространстве и времени.

Проиллюстрируем сказанное на примере относительно хорошо изученной территории - Ингерманландии (по-шведски буквально «земля ижор»). В сущности, исследователями до сих пор не получены ясные ответы на ряд центральных вопросов, касающихся той этнической группы, по которой она была названа. В известном смысле сама постановка этих вопросов не была осуществлена с достаточной четкостью. 1) Представляют ли ижоры самостоятельную, пусть и дисперсную, этнолингвистическую общность, т. е. восходят ли все ижорские группы XIX-XX вв. к единой ЭО с единой культурой, и прежде всего языком (праижор-ским)? 2) Если да, то являются ли они этническими наследниками племени ижерян, зафиксированных в древнерусских памятниках (ингары западных источников)? 3) Если да, то в каких археологических памятни-

ках могла отразиться (и отразилась ли?) континуальная преемственность ижорской культуры, начиная от времени существования праижорской общности и вплоть до, предположим. ХУШ в.?

Сходный круг проблем ожидает нас при переходе к данным физической антропологии. Феномен эндогамии в этнических процессах играет примерно такую же двоякую роль, как и язык: он и служит ее консолидации и в то же время сам усиливается за счет других этнокон-солидирующих факторов. Конечно, определенные способы погребения, не способствующие сохранению остеологического материала, существенно сужают источниковую базу наиболее распространенных способов физико-антропологических исследований. Но дело не только в этом. Специалисты по физической антропологии, так же как и археологи, применяют ради удобства (на наш взгляд, мнимого) лингвистическую номенклатуру, не понимая ее существа. К сожалению, приходится говорить о том, что на территории той же Ингерманландии и те и другие систематически «обнаруживают» финно-угров, хотя присутствие здесь угорского компонента более чем неправдоподобно. Мы сталкиваемся в этом случае с механическим переносом термина из области сравнительно-исторического языкознания на совсем иной по своей природе материал. Впрочем, и такие термины, как славянское жилище или балтский антропологический тип, не менее далеко уводят в сторону от подлинного понимания этноисторических процессов. И если о славянах еще можно условно говорить как об ЭО (имея в виду, конечно, праславян), то термин балты является условно-лингвистическим и никакой этнической реальности не соответствует.

Мы не сомневаемся в том, что преодолеть сложившуюся научную традицию непросто, и все же это необходимо. Пусть археолог занимается археологическими культурами, специалист по физической антропологии - популяциями (это относится и к тем, кто проводит дермато-глифические, серологические, одонтологические и прочие исследования живых людей), лингвист реконструирует праязыки и изучает языковые контакты, исследователь письменных памятников выявляет методом критики текста когнитивную ценность содержащейся в них этноистори-ческой информации. Если при этом окажется, что на определенной территории и в определенное время жили люди, пользовавшиеся единым

языком или хотя бы составлявшие единое диалектное пространство, обладавшие единым расовым типом, единой культурой, единым самоназванием, - очень хорошо. Но если такого соответствия не окажется -тоже не беда. Самое главное, чтобы никого не смущало такое положение, когда, скажем, носителей праязыка или народ, упомянутый в письменном источнике, не удается «посадить» на археологическую карту.

Следует заметить, что, признавая большие успехи сравнительно-исторического языкознания в реконструкции праязыковых состояний, было бы ошибочно считать эти успехи определяющими для целей изучения ЭИ. На наш взгляд, исследование языковых контактов и особенно лексических заимствований дает гораздо более важные результаты, так как позволяет установить относительную хронологию этнолингвистического взаимодействия. Археология, со своей стороны, может иногда, хотя и не всегда, дать этой относительной хронологии абсолютные временные координаты. Но даже при непрерывно продолжающемся совершенствовании методов археологических датировок для дописьменных периодов они могут оставаться только приблизительными, и возможности грубых ошибок сохраняются. По-настоящему надежную хронологическую основу дают только письменные источники после их надлежащей критической обработки.

Одна из труднейших проблем, которая встает перед исследователями ЭИ, - это определение степени этничности изучаемой группы. Иногда думают, что этническое самосознание с присущей ему иерархичностью дает надежный критерий для оценки. На деле, как отмечалось выше, этническое самосознание становится основным этническим признаком лишь в тех случаях, когда оно превращается в самодовлеющее начало. В нормальном случае этническое самосознание является результатом абстрагирования от реальности ЭО, так же как и любая другая разновидность социального самосознания (сословная, групповая) является результатом абстрагирования от реальности социальной общности; не забудем, что и сама ЭО - это только одна, хотя и очень значимая, разновидность социальной общности. В принципе нет жесткого разграничения между ЭО и некоторыми другими социальными общностями. Род, племя, община, город могут иметь некоторые этнические признаки, разумеется в пределах нижней части шкалы этничности.

Иерархичность этнического самосознания отражает, в свою очередь, реальную иерархию этничности: гортинцы - критяне - дорийцы - греки, все они обладали определенными этническими признаками, тем более резко выраженными, чем выше был уровень их этничности. Вряд ли мы далеко уйдем от истины, сказав, что низший уровень этничности присущ даже таким общностям, как ленинградцы (петербуржцы) и москвичи; во всяком случае, нетрудно нащупать разницу между ними хотя бы в лексике, если не в психологии. Любой диалектолог хорошо знает, что говор двух соседних деревень нередко различается даже в лексиче ской части, а ведь язык мы все время выдвигаем в качестве господствующего этнодифференцирующего признака. Но и во внеязыковых сферах культуры должны найтись аналогии таким лингвистическим понятиям, как диалекты, социолекты, идиолекты и т.д. Возникающая в археологической среде потребность к исследованию микрорегионов постепенно приходит и в этнографию. Соответственно этому и изучение ЭИ может вестись не только в рамках крупных ареалов, но и на микрорегиональном уровне. Важно, однако, чтобы этноисторические исследования не ограничивались выборочными категориями этнических признаков и проводились по возможности на всем массиве существующих источников. Дело в том, что этнические процессы в разной степени влияют на разные этнические признаки. Поэтому степень этничности будет разной не только для разных групп, но и для одной группы она будет разной по разным этническим признакам.

Из сказанного, в частности, следует, что иерархия ЭО не может быть представлена в виде плоскостной структуры. Скорее следует говорить о многомерном пространстве координат, осями которого будут этнические признаки - как главные, так и второстепенные, а точками пересечения - конкретные ЭО. Естественно при этом, что не все точки пересечения заполняются исторически известными ЭО, но и одинаковых ЭО не существует. В ЭИ, как и в истории вообще, каждый случай особый.

i Надоели баннеры? Вы всегда можете отключить рекламу.