CC BY
67Литература:
1. Василенко В.Е. Взаимосвязь показателей интеллекта и фрустрационных реакций // Ананьевские чтения-98: материалы науч.-практ. конф. СПб., 1998. - С. 28-29.
2. Горьковая И.А., Микляева А.В. Жизнестойкость и копинг-стратегии подростков с сенсорными и двигательными нарушениями // Известия РГПУ им. А.И. Герцена. 2018. № 187. - С. 85-94.
3. Королева Ю.А. Механизмы психологической защиты в социальном развитии подростков с сенсорными нарушениями // Вестник КГУ. 2018. Т.24. №1. - С. 51-55.
4. Никольская И.М., Грановская Р.М, Психологическая защита у детей. СПб.: Речь, 2001. - 507 с.
5. Олейникова Л.Т. Социализация старших подростков с нарушениями слуха // Известия ВГПУ. 2011. - С. 75-78.
6. Практикум по возрастной психологии / под ред. Л.А. Головей, Е.Ф. Рыбалко. СПб.: Речь, 2005. - 688 с.
7. Собкин В.С. Подросток с дефектом слуха: ценностные ориентации, жизненные планы, социальные связи. М.: ЦСО РАО, 1997. - 94 с.
8. Токарская Л.В., Григорьева Д.И. Сравнительный анализ жизнестойкости подростков с тяжелыми нарушениями речи и подростков с нормативным речевым развитием // Известия УрФУ. Том 23. № 4 (168). 2017. - С. 89-95.
Психология
УДК 159.99+316.614.5
кандидат психологических наук, доцент Кошенова Марина Ивановна
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Новосибирский государственный педагогический университет (г. Новосибирск); старший преподаватель кафедры социальной психологии и виктимологии Волохова Валентина Игоревна Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Новосибирский государственный педагогический университет (г. Новосибирск); старший преподаватель кафедры социальной психологии и виктимологии Гурина Елена Сергеевна
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Новосибирский государственный педагогический университет (г. Новосибирск)
ПРОФИЛАКТИКА И/ИЛИ ПРОПАГАНДА СУИЦИДАЛЬНОГО ПОВЕДЕНИЯ?
Аннотация. В данной статье рассматривается социально-сконструированный контекст суицидального поведения и обозначается широкий спектр возможностей профилактической работы с такими «точками опоры», как адресность и работа с индивидуальной историей. Обозначается необходимость выявления других значимых проблем у субъекта, которые «оформляются» в суицидальные мысли, а также учёта возрастных «точек бифуркации», когда экзистенциальные вопросы являются скорее нормой, чем отклонением.
Ключевые слова: суицид, суицидальное поведение, профилактика суицидального поведения, аутодеструктивное поведение, смысл жизни.
Annotation. This article examines the socially constructed context of suicidal behavior and identifies a wide range of opportunities for preventive work with such "points of support" as targeting and working with an individual history. It is necessary to identify other significant problems in the subject that "form" into suicidal thoughts, as well as to take into account age-related "bifurcation points", when existential questions are the norm rather than a deviation.
Keywords: suicide, suicidal behavior, prevention of suicidal behavior, auto-destructive behavior, the meaning of
life.
Введение. Современная социальная реальность несёт множество рисков и вызовов для людей, принадлежащих к самым разным культурам и возрастным когортам. Процессы глобализации, интенсивное становление и распространение цифрового пространства, аномия ценностей, очевидно заявляющая о себе в разных обществах, очевидно затрудняют процессы социализации и интеграции личности в общество [12; 13]. Специалисты, изучающие вопросы социальной нормы и патологии, все чаще указывают на генерализованное влияние культуры отчуждения и активизацию аутодеструктивных драйвов [1; 4; 5; 7; 8; 9; 13]. При этом мы вынуждены констатировать, что в российском обществе ажиотаж именно вокруг темы суицидов набирает всё большие масштабы (многочисленные фейки в СМИ, мессенджерах и сети Интернет; множество методических пособий для выявления суицидальных рисков, особенно среди детей и подростков, тотальная диагностика групп риска), связанные, с одной стороны, с канализацией собственной тревоги, а, с другой, - с желанием общества повлиять на этот процесс. В настоящее время «суицид» обрёл социально-сконструированный контекст, и диагностирование вида суицидального поведения и степени риска -недостаточно, а порой и бесполезно и для организации превентивных мер, и для осуществления практической терапевтической помощи. В данной работе мы хотим сделать акцент на том, что социальный конструкт, поименованный как «суицидальное поведение», может включать в себя совершенно различное содержание и психологический смысл.
Изложение основного материала статьи. Существует множество определений суицидального поведения (Л.Н. Юрьева, Э. Шнейдман, Ю.Р. Вагин, Г.В. Старшенбаум, Э. Гроллман, Е.В. Змановская), однако, заметим, что ни выработка дефиниции этого сложного явления, ни выявление объективированных маркёров мыслей, намерений, поведения потенциального суициданта, ни даже диагностированная предрасположенность или позиционирование субъектом мыслей и действий, связанных с самоубийством -это не окончание, это только начало психологической работы с субъектом. Основной вопрос, следующий за выявлением суицидального поведения, заключается в том, как с этим работать: «Выявили суицидальное поведение и что дальше?». Так, диагностическая массовая работа в образовательных учреждениях, которая
проводится под эгидой профилактической работы, не отвечает на данный вопрос, а лишь запускает социально-психологические механизмы заражения и подражания, не приближая к превенции, а всё чаще обретая форму фактической пропаганды [9].
Для построения модели профилактической работы, на наш взгляд, необходимо обозначить следующие опорные точки.
1. Адресность профилактики суицидального поведения.
Объектом первичной профилактики суицидального поведения традиционно выступает всё общество. Трудно поспорить с тем, что сформировать ценность жизни для каждого субъекта общества, является благой задачей. Однако в гонке за тотальной профилактикой суицидального поведения существует риск или романтизировать данную тему, или рассказать детям и подросткам о том, о чём вопроса у них и не появлялось. Профилактика суицидального поведения в ее широких масштабах должна носить адресный характер. Так, она может быть направлена на минимизацицию доступных средств суицидов (например, создание барьеров по использованию доступа оружия, ограничение доступа к ядохимикатам на производстве, к определенным лекарственным средствам в аптеках и т.д.). В частности, статистика убедительно свидетельствует, что введения ограничения в США доли домохозяйств, в распоряжении которых было огнестрельное оружие, привело к снижению уровня самоубийства среди лиц в возрасте до 19 лет; в то же время в тех штатах, где допустимый возраст употребления алкоголя начинается с 18 лет, показатели по совершению суицидальных попыток значительно выше, чем в штатах, где законом употребление алкоголя разрешается только с 21 года [2].
Адресатом профилактики суицидального поведения должна выступать группа лиц, у которых выявлен суицидальный риск. При этом важно отметить приоритет индивидуального консультирования над групповым. Некоторые исследования содержат данные о том, что групповые учебные занятия в определенных случаях могут оказать пагубное воздействие на психологическое состояние участников [2].
Профилактика суицидального поведения, на наш взгляд, должна касаться и информационных систем, запускающих механизм заражения, идентификации и подражания суициденту. Соблазн «красоты» самоубийства находит свое отражение в описанном Д. Филлипсом в 1974 году эффекте Вертера. Одним из последних ярких примеров данного имитационного эффекта можно назвать сериал «13 причин почему» («13 reasons why», США), вышедший на экран в 2017 году и спровоцировавший скандал, связанный с неоднозначными исследованиями относительно влияния сериала на подростковые суицидальные настроения.
Необходимо также понимать, что профилактика «на запрет» не является эффективной, поскольку она вызывает интерес, интригует, и даже провоцирует, но не предотвращает.
2. Работа с суицидентом - всегда работа с индивидуальной историей.
Вопреки стереотипам профилактика суицидального поведения не означает разговор о самоубийствах, так же как, например, половое воспитание, не означает разговор о сексе. Половое воспитание без познания категорий любви, заботы, половой дифференциации, основ гигиены и так далее, имеет риск превратиться в номинальную форму о том, что «можно и нельзя». Аналогично, выстраивая структуру профилактики аутодеструктивных форм поведения и, в частности, суицидального поведения, необходимо работать в значимой для суициданта системе координат, с учетом его опыта, ресурсов и возможностей моделирования будущего себя. Профилактика суицидального поведения у тяжелобольных - это одни формы и методы; у группы людей, утративших близких, - совершенно другие; у подростков, не имеющих опыта близких и тёплых отношений с родителями, - третьи; у специалиста, контактирующего с клиентами суицидального риска, - четвёртые. Да, психика развивается по определённым логическим тактам, преодолевая кризисы развития и становления, но «поломка» будет носить сугубо субъективный, или индивидуальный, характер.
Еще Н. Бердяев отмечал, что нельзя рассматривать самоубийство как однородное явление: «Люди убивают себя от несчастной любви, от сильной страсти или от несчастной семейной жизни; убивают себя от потери вкуса к жизни, от бессилия; убивают от позора и потери чести; от потери состояния и нужды; убивают себя, чтобы избежать измены и предательства; убивают от безнадежной болезни и страха страданий [...]. Самоубийство может быть от совершенного бессилия и от избытка сил. Психология самоубийства так странна, что бывали случаи, когда люди убивали себя от страха заразиться холерой. В этом случае они хотели прекратить невыносимое чувство страха, которое страшнее смерти. Самоубийство может совершиться и по мотивам эстетическим, из желания умереть красиво, умереть молодым, вызвать к себе особую симпатию» [3, с. 2-3].
Профилактика суицидального поведения в настоящее время в российской социальной практике зачастую либо завершается на этапе диагностики, когда ненадежным инструментом выявляют гипотетическую группу риска и затем, навешивая ярлыки или проявляя «гиперзаботу», не столько помогают, сколько осложняют жизнь подростков [9], либо подменяется псевдопрофилактикой, заключающейся в освещении данного неконструктивного варианта преодоления стресса, трудных жизненных ситуаций. Примером неадекватного понимания самой сути превенции суицидального поведения может служить озвученный классным руководителем запрос на проведение с подростками «тренинга суицидального поведения» (педагог невольно «снял» из социальной реальности подмену профилактики пропагандой, что и привело к казусному запросу).
3. Суицидальное поведение - это форма, за которой могут скрываться другие значимые проблемы.
В психотерапевтической практике нередки случаи, когда запрос клиента о суицидальных намерениях переходит из актуального во второстепенное, так как другого способа снятия психического напряжения нет, а актуальные неразрешенные внутриличностные конфликты есть. Почему возможна именно такая форма выхода нервного напряжения, как суицидальные мысли? Потому что именно эта форма в настоящее время широко освещается в средствах массовой информации. Это «форма», которая понятна, которая через механизм идентификации позволяет демонстрировать схожие симптомы и модели поведения, увиденные по телевизору или в новостных лентах.
Необходимо также отметить, что подростки, характеризующиеся демонстративным нарушением запретов, могут использовать именно эту форму поведения для отстаивания своих границ и автономии, если другие способы в детско-родительских отношениях недоступны. Очевидно, что школьный педагог-психолог, вынужденный тратить большую часть рабочего времени затрачивать на психодиагностику, часто, к тому же, не имеющий нужных консультативных навыков, занимается не поиском «зерна проблемы», а технологично отрабатывает жанр беседы в формате «пожалей родителей» или «чего тебе не хватает».
4. Познание категории смерти на определённых этапах развития психики человека является нормой.
Предельно важно понимать, что существуют необходимые экзистенциальные вопросы, без которых простраивание жизненной стратегии будет невозможно, и вопрос смерти входит в число таких вопросов. Чтобы выбрать модель «жить», нужно понять, что есть и выбор «умереть». Массовая диагностика школьников в подростковом возрасте выявляет шокирующие результаты: более половины подростков находятся в зоне риска. Ряд авторов (А.Е. Личко, Е.М. Вроно, Ф. Дольто и др.) указывает на то, что сами по себе особенности характера, присущие подростковости, предрасполагают к самоубийству. Ф. Дольто, анализируя проблематику этого периода, указывает на кульминационные моменты в жизни подростка: первый любовный опыт и опыт смерти, под которым она подразумевает столкновение с риском или нежелание жить. Она отмечает, что эти моменты взаимосвязаны, поскольку именно риск первого любовного опыта символизирует умирание детства, смерть одного из периодов жизни. Ф. Дольто отмечает также, что современные подростки лишены тех коллективных инициаций, ритуалов, означающих выход из детства, которые существовали в культурах ранее и способствовали тому, что в глазах окружающих и свих собственных подросток начинал восприниматься как преодолевший инфантильность, доказавший свое право на переход в мир взрослых. В современном мире подростки предоставлены в вопросе символического перехода сами себе, что зачастую и толкает их к рискованным поступкам [6].
Возникает закономерный вопрос, насколько валиден диагностический инструментарий, которым пользуются психологи, работающие с подростками? Так, например, в одной из анкет для выявления суицидального риска автор с маниакальной настойчивостью заставляет рассуждать (в том числе и в условиях группы) об экзистенциональном вопросе: «Что такое смерть?», «Можете ли Вы представить себе свою собственную смерть?», «Является ли смерть необходимостью или же она представляет собой разновидность недуга, с которым человек сможет когда-нибудь справиться?»... И для совсем стойких: «Не было ли у Вас желания умереть? Если да, то почему?» [10, с. 126-127]. Опросили или научили? И вопрос не риторический, так как диагностический инструментарий склонности к суицидальному поведению часто не операционализирован, содержит абсурдные вопросы или, по сути, предлагает, пропогандирует ту самую саморазрушающую модель, которую должен выявлять [9].
Человек задумывается о смысле жизни тогда, когда ему хорошо или когда невыносимо плохо (например, тяжелобольные или узники концлагерей). Однако задуматься о смерти или о смысле жизни совершенно не означает задумать суицид. Е.Э. Эдит, психолог и профессор Стэнфордского университета, будучи подростком, была отправлена в Аушвиц и пережила все ужасы концлагеря, утверждает, что, когда в Аушвице всё было безнадежно, её не посещали суицидальные мысли. Тогда не было дня, чтобы она не слышала от окружавших её людей: «Это место ты покинешь только в виде трупа». Но их зловещие пророчества только придавали ей сил для сопротивления [16]. В своих воспоминаниях она отмечает, что вопрос: «А зачем мне жить?», помогал бороться за эту жизнь, а не приводил к суицидальному поведению. Знаменитая работа В. Франкла, повествующая о жизни в концлагере, также демонстрирует неизбежность столкновения с вопросом добровольного ухода из жизни, который разрешается в зависимости от наличия индивидуального смысла жизни [14].
5. Поиск новых точек опоры в профилактике суицидального поведения.
В экзистенциальной модели В. Франкла одной из причин роста суицидального поведения выделяются утрата традиций, индустриализация и компьютеризация. Общество изобилия, в котором созданы все условия для удовлетворения базовых потребностей, не для стремления к смыслу. Это создаёт экзистенциальный вакуум. Техника избавила человека от необходимости усилий для того, чтобы выжить [15]. Разочарование в жизни и её бессмысленность, с которыми сталкивается современный человек, должна рассматриваться с учётом социокультурной ситуации, утратой культурных ценностей, семейных традиций. Это означает, что сегодня находится в поиске новых точек опоры в профилактике суицидального поведения. Это возвращает нас к идее того, что «Нельзя придать смысл жизни, смысл нужно найти» [14; 15]. Из этого со всей очевидностью следует, что профилактика роста суицидов не означает навязывание смыслов жизни, но означает помощь в поиске этих смыслов адресно. «Что же касается ощущения бессмысленности жизни, то тут возникает вопрос: как мы поможем нашим современникам, разочарованным в жизни, вновь обрести утраченный смысл? Современному человеку так настойчиво внушают редукционистские идеи, что можно радоваться уже одному тому, что жизнь для него ещё не окончательно лишилась смысла. Можно ли придать жизни смысл?» [15].
Э.М. Ремарк, описывая переживания главного героя в произведении «Триумфальная арка», особо подчёркивает интенциональность психики: «Знаешь ли ты, что известно человеку, и только ему? Что он умрет. В качестве противоядия ему дана фантазия. Камень реален. Растение реально. И животное реально. Они устроены разумно. Они не знают, что умрут. Человек это знает» [11, с. 126].
Выводы. Таким образом, профилактика суицидального поведения должна носить характер системный и адресный, она не может быть универсальной, поскольку формы и проявления суицидального поведения напрямую зависят от тех психологических задач, с которыми субъект сталкивается. Суицидальное поведение трудно отнести к категории «норма-патология», хотя традиционно оно и рассматривается именно как вариант нарушенной социально-психологической адаптации, психологического неблагополучия и поведенческой девиации.
Литература:
1. Белобрыкина О.А. Дифференциальные дескрипторы субъективного переживания одиночества подростками. Часть 1: теоретические и методические подходы к исследованию // Институт психологии Российской академии наук. Социальная и экономическая психология. - 2019. - Т. 4 - № 2 (14). - С. 129-146.
2. Белогай К.Н., Борисенко Ю.В., Евсеенкова Е.В., Каган Е.С., Морозова И.С. Опыт использования методики «Детская шкала безнадежности» в процессе апробации скринингового метода исследования риска суицидального поведения подростков. Известия Иркутского государственного университета. Серия «Психология». - 2018. - Т. 24. - С. 3-22.
3. Бердяев Н.А. О самоубийстве: психологический этюд. - Москва: изд-во МГУ, 1992. - 23 с.
4. Волохова В.И., Кошенова М.И., Шабанов Д.М. Исследование динамики психологического времени в эпоху юности // Вестник Самарского Государственного Технического Университета. - 2020. - № 4 (48). -С. 75-90. DOI: https://doi.Org/10.17673/vsgtu-pps.2020.4.7
5. Гурина Е.С., Кошенова М.И. Работа психолога с детской травмой. - Новосибирск: изд-во НГПУ, 2020. - 311 с.
6. Дольто Ф. На стороне подростка. Екатеринбург: Рама Паблишинг. - 2010. - 423 с.
7. Короленко Ц.П., Дмитриева Н.В. Аддикции в культуре отчуждения. Фрагментарная идентичность в зазеркалье постмодернизма: монография. - Новосибирск: изд-во НГПУ, 2013. - 434 с.
8. Короленко Ц.П. Суициды как одна из форм девиантного поведения // Современный интегративный подход в профилактике кризисных состояний: сборник статей. - Новосибирск, 2020. - С. 5-13
9. Кошенова М.И., Волохова В.И. Суицидальное поведение: проблема адекватности исследования и понимания феномена // Смальта. - № 3. - 2020. - С. 25-31.
10. Пакулина С.А. Психодиагностика суицидального поведения детей и подростков. Методическое пособие. - Челябинск, АБРИС, 2014. - 209 с.
11. Ремарк Э.М. Триумфальная арка. М.: АСТ. - 2017. - 512 с.
12. Современная социальная реальность: вызовы, риски, перспективы: монография / под науч. ред. О.А. Белобрыкиной. - Новосибирск, изд-во НГПУ, 2019. - 130 с.
13. Социально-психологическая оценка рисков современной реальности: очевидное и вероятное: монография / под науч. ред. О.А. Белобрыкиной. - Новосибирск, изд-во НГПУ, 2017. - 130 с.
14. Франкл В. Человек в поисках смысла / общ. ред. Л.Я. Гозмана, Д.А. Леонтьева. - Москва: Прогресс. - 1990. - 368 с.
15. Франкл В.Э. Страдания от бессмысленности жизни. Актуальная психотерапия. Новосибирск: Сибирское университетское издательство. - 2018. - 96 с.
16. Эдит Е.Э. Выбор. О свободе и внутренней силе человека. Изд-во: Манн. - 2020.
Психология
УДК 159.99
аспирант 4 года обучения Кубанов Ахмат Рашидович
Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего образования «Карачаево-Черкесский государственный университет имени У.Д. Алиева (г. Карачаевск)
ПРОФЕССИОНАЛЬНО-ПСИХОЛОГИЧЕСКИЕ ТРЕБОВАНИЯ К ЛИЧНОСТИ СОТРУДНИКА
ОРГАНОВ ВНУТРЕННИХ ДЕЛ
Аннотация. В статье рассмотрены основные психологические особенности и требования к сотруднику органов внутренних дел как к субъекту профессиональной деятельности. Выделены спецефические особенности данного вида профессиональной деятельности, обуславливающие и актуализирующие индивидуальные профессионально важные качества и свойства у сотрудников органов внутренних дел.
Ключевые слова: субъект профессиональной деятельности, сотрудник органа внутренних дел, индивидуальные особенности, профессиональная компетентность.
Annotation. The article discusses the main psychological characteristics and requirements for an employee of the internal affairs bodies as a subject of professional activity. The specific features of this type of professional activity are highlighted, which determine and actualize individual professionally important qualities and properties of employees of internal affairs bodies.
Keywords: subject of professional activity, employee of the internal affairs body, individual characteristics, professional competence.
Введение. В системе профессиональной деятельности деятельность сотрудников органов внутренних дел отличается своими специфическими особенностями и заключается в том, что она предназначена для людей и осуществляется среди людей, при этом данная сфера профессиональной деятельности строго регламентирована законодательными и иными нормативными правовыми актами Российской Федерации. Сотрудники органов внутренних дел представляют государство и государственные органы, выполняют функции по защите личных интересов граждан, а также и государственных интересов.
Выполнение профессиональных обязанностей сотрудниками органов внутренних дел, как правило, сопровождается экстремальными нагрузками, деятельность протекает в напряженных условиях, связанных с эмоциональными и личными перенагрузками. Также, еще одной специфической особенностью данного вида профессиональной деятельности является то, что именно от работы сотрудников органов внутренних дел, от их профессионализма, от сформированности профессиональных компетенций зависят не только результаты служебной деятельности, но также функционирование государства и государственных структур, и, самое главное, жизнь и здоровье людей.
Профессиональная деятельность сотрудников органов внутренних дел принадлежит к разряду сложных, предъявляющих высокие требования к субъектам профессионального труда данной сферы, так как от принятых ими решений зависят жизнь людей. Соответственно для выполнения трудовых функций и должностных обязанностей в данной сфере, к личности сотрудника органов внутренних дел предъявляются особые требования, актуализируя особое сочетание социально-психологических свойств и качеств личности.
Изложение основного материала статьи. Современный рынок труда требует от субъекта профессиональной деятельности постоянного совершенствования и развития, так как актуальная ситуация развития в обществе ежедневно ставит перед специалистами, сотрудниками разных профессиональных сфер задачи и проблемы, решения которых требуют выхода далеко за пределы полученных в вузе знаний и компетенций. Формирование профессионально важных и значимых качеств сотрудника органов внутренних дел, как и всех специалистов, начинается с осознания себя и своего место в профессии [1], с процесса обучения в профильном образовательном учреждении [4], и продолжается в процессе профессионализации, становления человека как специалиста на разных этапах трудовой деятельности [7].
Процесс формирования профессионально значимых качеств личности, конфликтологической компетентности сотрудника органа внутренних дел в вузе имеет свои особенности. Профессиональный интерес является одним из основных условий успешного освоения профессии субъектом профессиональной деятельности [6].
С.Н. Тихомиров пишет: «Для обеспечения профессиональной деятельности существенное значение имеют следующие психологические особенности сотрудника ОВД: объем, устойчивость, переключаемость и
