CC BY
62
П.В. РОМАНОВ, профессор Е.Р. ЯРСКАЯ-СМИРНОВА, профессор НИУ - Высшая школа экономики В.Н. ЯРСКАЯ, профессор Саратовский государственный технический университет
Профессиональная подготовка по социальной антропологии
Социальная антропология как вузовская дисциплина сегодня принесена в жертву формальному стремлению сократить число направлений подготовки в системе высшего образования. Мы попытались разобраться в причинах и характере этого процесса. В этой статье мы приводим некоторые данные о процессах формирования этой научной и образовательной области в контексте политических преобразований.
Ключевые слова: социальная антропология, этнография, социально-антропологическое образование, государственный стандарт.
Социальная антропология - это всемирно признанная научная дисциплина с солидной историей и широко представленная специальность высшего образования, которой по праву гордятся многие крупные зарубежные вузы. Между тем в нашей стране сообщество университетских преподавателей и исследователей, позиционирующих себя в поле социальной антропологии, так и не смогло обеспечить ее устойчивого развития. История формирования и последующей переработки образовательного стандарта данной дисциплины будет реконструирована нами на материалах публичной дискуссии, собранных интервью и анализа учебных планов.
История и современность
Этнография в России развивалась несколько веков: Институт этнологии и антропологии РАН - старейшее гуманитарное научное учреждение страны - берет начало от Петровской Кунсткамеры. Несмотря на практически одновременное зарождение этнографии в России и антропологии на Западе, эти научные дисциплины развивались несколько обособленно друг от друга. Отечественная этнография к середине XIX в. в основном состояла из автономных описаний отдельных этнических групп с весьма немногочисленными попытками сравнительного анализа [1, 2]. Эта версия
этнографии преобладала, поскольку хорошо соотносилась с глубоко укорененной потребностью образованных слоев общества, да и простых людей, в репрезентации национальной идентичности и смыслов империи [3]. Сходная траектория развития может быть прослежена в Восточной Европе [4, р. 84; 5, р. 70].
Как и первые когорты российских этнографов, их советские преемники относительно мало интересовались международным диалогом и сравнительным анализом, скорее фокусируясь на исследованиях «у себя дома». Сталинское определение нации сильно повлияло на развитие советской этнографии в связи с процессами формирования национальной идентичности и советизацией [6-8]. В СССР профессиональная подготовка этнографов велась в ряде отечественных университетов в рамках специализации на исторических факультетах. Во второй половине ХХ в. кафедры этнографии многих стран Центральной и Восточной Европы использовали весьма сходный подход к местным культурным феноменам, основывающийся на изучении села в исторической перспективе, а термин «антропология» в основном соотносился с физической антропологией и в целом с естествознанием [5, р. 69].
Вслед за распадом социалистической системы острая дискуссия о широкой ант-
ропологической перспективе привела к определенным изменениям в преподавании и исследовательских подходах. Но, по мысли некоторых исследователей, «западная» социальная антропология с ее сравнительным анализом и построением теории по-прежнему оказывается не вполне приемлемой для нынешних программ строительства государств -наций в Центральной и Восточной Европе, где более востребованы романтические описания «близких» народов[9, р. 49-51]. В Польше социологи или социальные антропологи порой рассматривались этнологами (бывшими этнографами) как конкуренты, хотя в то же время имелись тесные связи между социологией, антропологией и этнологией «не только в образовании как таковом, но также в профессиональном сообществе» [4, р. 86]. В Болгарии антропологи и этнографы предпочли мирное сосуществование, поскольку ресурсы весьма ограничены, и сдвиг в направлении более космополитического подхода идет очень медленно [10, р. 14]. Первое после 1989 г. поколение чешских антропологов пытается противостоять историциз-му и эволюционизму националистической этнографии, они применяют интерпрета-тивные, культурно-релятивистские подходы [11, р. 47-48].
Гуманитарные и социальные науки пережили бурный рост на всем постсоветском пространстве в 1990-е годы, в период демократическими рыночных реформ. Практически одновременно с широким учреждением социологического образования в российских вузах были открыты специальности «Психология», «Социальная работа», «Культурология», «Социальная антропология» и ряд других. Судьба социальной антропологии как специальности высшего образования в России оказалась весьма неоднозначной. Высшее професси-
ональное образование по специальности 350100 «Социальная антропология» было открыто в России в 1993 г. Учебные планы в различных университетах в России развивались довольно обособленно, и богатые отечественные и зарубежные традиции полевых этнографических исследований были восприняты и получили развитие далеко не в каждом случае.
В течение почти двух последних десятилетий количество вузов, предлагающих эту специальность, как и число обучающихся по ней студентов, в России постоянно росло. В настоящее время высшее образование по специальности «Социальная антропология» предлагается в 19 университетах \ и около 1300 человек проходят обучение по этой программе на различных факультетах по всей стране, хотя эти показатели институционального роста кажутся весьма незначительными по сравнению с другими «новыми» специальностями высшего образования. Количество вузов, ведущих подготовку в той или иной области, а значит, соответствующих кафедр и факультетов, очевидно, связано с социальным капиталом университета и образовательной программы, способной привлечь абитуриентов, а также обусловлено спросом со стороны рынка труда. В этом отношении многие другие социально-гуманитарные специальности оставляют социальную антропологию далеко позади. В частности, такой должности, как «социальный антрополог», в Общероссийском классификаторе профессий рабочих, должностей служащих и тарифных разрядов до сих пор нет (тогда как социологам, психологам и специалистам по социальной работе повезло в этом отношении больше). Получается, что выпускник, имеющий квалификацию «Социальный антрополог», не может трудоустроиться в пол-
1 Оценка количества образовательных программ приводится по информации портала «Российское образование» (http://www.edu.rU/abitur/act.7/spe.040102/index.php). Этот ресурс дает информацию почти обо всех образовательных программах, хотя и на нем имеются некоторые пробелы, достойные сожаления.
ном соответствии с полученным дипломом.
Стандарты и вариации
Создание государственного стандарта для подготовки специалистов по специальности «Социальная антропология» в 1996 г. стало важным шагом для развития российского университетского образования в этом поле практики и науки, и этот процесс ин-ституциализации профессиональной подготовки осуществлялся преимущественно за счет активного участия социологов, этнографов и философов ряда крупных вузов Санкт-Петербурга и Москвы. Вторая редакция стандарта была принята в 2000 г., однако его совершенствование стимулировалось не столько внутренним развитием преподавания и накопленным опытом, целями профессиональной подготовки и озабоченностью вопросами карьеры и трудоустройства выпускников, сколько устоями администрирования образования в области социальных и гуманитарных наук, человеческими ресурсами тех факультетов, где работали его авторы. После утверждения Министерством этот стандарт оказался в центре резкой критики, которая прозвучала преимущественно в публикациях этнографов.
Дискуссия была открыта в 2001 г. интервью с директором ИАЭ РАН В. Тишко-вым, который решительно выразился о «"пробитом" через недостаточно компетентное министерское руководство » стандарте [12], который «сочинили» социологи, «украв это право у неповоротливых этнологов» [13]. Новое образование по социальной антропологии характеризовалось как некомпетентный проект [14; 15, р. 230247]. Развернутая критика стандарта содержалась в статье Д. Бондаренко и А. Коро-таева, вышедшей на английском языке
[16, р. 240-241]. К сожалению, этот текст, в целом имеющий рядверных наблюдений, характеризуется множеством ошибок, неточностей и обычным для представителей «этнографического крыла» предвзятым отношением к преподавателям учебных программ социологических факультетов как к конкурентам и чужакам. Здесь, в частности, воспроизводятся стереотипы относительно того, что большинство из них мигрировали из марксистско-ленинской философии и научного коммунизма (что полностью опровергается нашими эмпирическими данными). Спорным является вывод о том, что стандарт характеризуется недостаточной гибкостью, чтобы приспосабливать его к конкретной учебной программе. Это совершенно не соответствует действительности - даже регламентируемые курсы блока профессиональных дисциплин содержат значительную степень свободы для адаптации их к местным условиям. Мы уверены, что именно размытость и неопределенность в отношении ключевого профессионального знания, а вовсе не чрезмерная регламентированность являются особенностью этого документа.
Вопрос о недостатках стандарта стал одним из ключевых в наших интервью с экспертами 2. Причина значительной части недостатков и кризиса образовательной программы, как полагают наши собеседники, кроется в институциональных условиях, в которых осуществлялась работа над стандартом, в особенностях самого сообщества антропологов, каким оно было на момент подготовки этого документа. Кроме того, важную роль сыграли академические приоритеты специалистов, направлявших работу над проектом: «люди, которые организовывали этот стандарт, сами были далеки и от западной традиции, и от здешней. И из-за этого незна-
2 Тринадцать интервью с ведущими преподавателями и руководителями кафедр из Владивостока, Ижевска, Москвы, Новосибирска, Санкт-Петербурга, Саратова, Читы, экспертами УМО и ИЭА РАН. Исследование проведено при поддержке программы Curriculum Research Fellowship, CEU Budapest (2009-2010).
комства ни с той, ни с другой традицией или, скажем так, недостаточного знакомства произошел такой разнобой в программах, в понимании сути этой дисциплины» (Интервью 6). Опрошенные эксперты усматривают проблему в разобщенности составителей, представляющих инициативные группы из Москвы и Санкт-Петербурга, их внутренней конкуренции (Интервью 6 и 9).
Довольно убедительно прозвучало мнение о том, что разработчики хотели создать модель образовательной программы со специальным фокусом не на полевых и теоретических исследованиях, а на решении социальных задач - готовить специалистов для консультирования управленцев и политиков, исследований, сравнительного анализа. Действительно, учитывая стремление инициативной группы двинуться дальше за пределы классической российской этнографии, можно предположить, что акцент на полезности, прикладном значении стал весьма значимым аргументом, который стремились подчеркнуть в стандарте. Кроме того, введение новой специальности в университете всегда содержит маркетинговую составляющую, поэтому всегда важно принять во внимание ожидания абитуриентов, показать привлекательные места для трудоустройства в уважаемых, хорошо оплачиваемых сферах. На наш взгляд, эту интенцию в стандарте разработчикам отчасти удалось воплотить.
Некоторые из наших собеседников полагают, что именно удаление социально-антропологического образования с факультетов истории и является основным достижением стандарта - при всех его недостатках. Было высказано предположение, что историческое образование в той форме, в какой оно представлено на исторических факультетах в России (чрезмерная описа-тельность, избегание теоретизирования, акцент на удаленном прошлом, географической локализации, традиционной фольклористике), является препятствием для
построения социальной антропологии как науки, способной объяснить современную культуру и индустриальное общество (Интервью 7).
Часть опрошенных экспертов выразили свое позитивное отношение к действующему стандарту, они увидели в нем большой потенциал для развития у студентов человеческих и профессиональных качеств (Интервью 8). Выступая в защиту предложенной в 1990-е гг. модели преподавания социальной антропологии, авторы стандарта сегодня обосновывают свои подходы стремлением выстроить границы дисциплины, сократить возникшую неопределенность (Интервью 4). Другие же полагают, что в тот период было необходимо закрепить многообразие в преподавании (Интервью 3).
Некоторые наши информанты рассказывали об усилиях договориться относительно приоритетов образовательной политики с разработчиками стандарта. Однако междисциплинарная «стыковка» по поводу стандарта так и не произошла, и в результате среди этнографов к концу 2000-х гг. возобладали радикальные настроения, стремление исключить любую возможность сотрудничества с «неправильными » социальными антропологами из конкурирующих лагерей.
Отметим, что стандарты 1996 и 2000 гг. отличались довольно высоким уровнем гибкости: в соответствии с ними, в общей сложности до половины содержания преподавания решают вузы и факультеты. Основные изменения во втором стандарте были связаны с количеством часов, выделенных на ту или иную дисциплину, и с долей самостоятельности вуза в определении содержания профессионального образования. Можно сказать, что изменения были не очень последовательны: доля такого центрального регулирования и стандартизации в общепрофессиональном блоке, с одной стороны, сократилась, с другой - увеличилась в разделе специальных профессиональных дисциплин. При этом общее сокра-
щение или прибавление часов в стандарте относится равномерно как к «социологи-зированному», так и к «традиционно-этнографическому».
Версия стандарта 2000 г. не соответствовала стремлениям многих заинтересованных сторон включить в него курсы, которые бы в большей степени отражали этнографическое наследие и местную укоренённость дисциплины. Проводники таких идей предпочли бы избежать «социологического уклона» и выступают скорее за отечественные традиции исторического образования (Интервью 5).
Недавняя реинкарнация образовательной программы произошла усилиями В.А. Тишкова и коллег3. Какова будет новая жизнь этой новой образовательной программы: в каких вузах она будет лицензирована, какие профили-специализации будут выбраны, а главное, каковы будут траектории ее выпускников, покажет время.
Коротко остановимся на стандарте магистратуры по направлению «Антропология и этнология » 4. Само название направления соответствует версии сторонников традиции из «этнографического» лагеря, поскольку социальной антропологии в названии нет. Кроме того, теперь эта дисциплина проходит не по разделу «Социальные науки» (там, где перечислены социология, социальная работа и работа с молодежью), а отнесена к гуманитарным наукам (философия, история, филология, психология и др.). Несмотря на это, в обосновании стандарта (аннотации) мы находим упоминание о практической деятельности выпускников
в качестве консультантов, экспертов, менеджеров и референтов. Стандарт по направлению магистратуры еще более гибкий в отношении содержания, чем уходящие в прошлое стандарты по специальностям, тем не менее в нем присутствует «перечень дисциплин для разработки примерных программ, а также учебников и учебных пособий», и именно он отражает приоритеты составителей. Здесь уже нет никаких указаний на прикладную деятельность антропологов; современные общества и социальные проблемы оставлены в стороне, зато широко проявляется историческое и естественно-научное наследие традиционной этнографии.
Учебный план по специальности «Социальная антропология » в различных университетах России формировался в ситуации разобщенности и конкуренции [17, 18], что нашло отражение в его структуре, содержании курсов и учебников, подходах к теоретической подготовке и формах полевой исследовательской практики. В университетах отношение между национальным стандартом и конкретными учебными планами можно оценить как весьма неоднозначное. Некоторые из наших собеседников вообще предпочли избежать обсуждения вопроса о том, что может существовать какая-то отдельная политика вуза в этом плане. Существуют формальные требования, нарушение которых чревато осложнениями, поэтому лучше всего демонстрировать следование правилам, даже если их в чем-то и нарушаешь. С другой стороны, буквальное следование стандарту
3 См. о включении в перечень направлений профессиональной подготовки на квалификацию бакалавра нового направления - 032400 «Антропология и этнология»: Приказ №2099 Министерства образования и науки Российской Федерации от 5 июля 2011 г. «О внесении изменений в перечни направлений подготовки высшего профессионального образования, утвержденные приказом Министерства образования и науки Российской Федерации от 17 сентября 2009 г. №337, с изменениями, внесенными приказами Министерства образования и науки Российской Федерации от 9 марта 2010 г. N 168, от 12 августа 2010 г. № 856 и от 11 марта 2011 г. № 1352».
4 Приказ №236 «Об утверждении и введении в действие федерального государственного образовательного стандарта высшего профессионального образования по направлению подготовки 032400 Антропология и этнология (квалификация [степень] магистр)» зарегистрирован в Министерстве юстиции в мае 2010 (http://www.edu.ru/db-mon/mo/Data/d_10/m236.html).
может являться прекрасной легитимацией отсутствия достаточной инициативы у администрации программы в поиске оптимальных моделей преподавания. Наконец, в ряде случаев возможности привлечения квалифицированных кадров для чтения узких и специальных дисциплин оказываются весьма ограниченными, и потому они представлены по минимуму.
Отметим, что, по мнению наших информантов, сегодня нет учебной литературы, которая бы удовлетворительным образом соотносилась с государственным стандартом. Это касается и книг за авторством ключевых фигур из УМО вузов по социологии, социальной антропологии и работе с молодежью в Московском государственном университете, где факультета социальной антропологии нет, студенты по этой специальности не готовятся. Наш собеседник на социологическом факультете сообщил в приватной беседе, что администрация факультета считает эту специальность неинтересной в рыночной перспективе. Такая позиция хорошо характеризует коммерческий прагматизм администрирования в сфере высшего образования. Между тем, поскольку одноименная дисциплина входила в стандарт специальности 020300 «Социология», в УМО были подготовлены учебные издания под названием «Социальная антропология». Авторитет «главного вуза страны », УМО и солидные тиражи этих изданий зафиксировали символическую конфигурацию социальной антропологии - с одной стороны, в рамках исторического материализма, а с другой стороны - в мыслительном формате философской метафизики. Обе версии определения предмета социальной антропологии в своей идеологической основе характеризуются избеганием критической перспективы, равно как и акцента на полевых исследованиях - первооснове, пожалуй, большинства антропологических школ. Создать себе целостную картину предмета по та-
кому учебнику, продуктивно использовать его, разумеется, совершенно невозможно - это признают практически все из проинтервьюированных нами коллег. Поэтому часто вместо учебников преподаватели используют переводы классической литературы по предмету, например работы Э. Дюркгейма, М. Мосса, М. Дуглас, К. Гир-ца, Б. Малиновского и других антропологов.
Рассмотренные нами образовательные программы в различных российских вузах сильно различаются, прежде всего - содержательным наполнением регионального и вузовского компонентов. Так, в Удмуртском государственном университете заметно сильное присутствие социологических дисциплин и академический акцент, при небольшой доле практико-ориентиро-ванных курсов и этнолокальной специфики. Дальневосточный государственный технический университет в рамках регионального и вузовского компонента специально выделяет время для изучения восточного языка, отдельно указаны этнографическая и археологическая практики. Собственные курсы максимально «антро-пологизированы » за счет включения этнографической проблематики, академически ориентированы (но отсутствует в явном виде выраженная прикладная ориентация). Вместе с тем курсы по экономической и политической антропологии, гендеру делают эту программу более космополитической, чем многие другие этнографически укорененные учебные планы (как, например, в РГГУ).
Саратовский государственный технический университет в рамках регионального и вузовского компонента реализует сильный прикладной аспект с углубленным фокусом на антропологии современного общества. Тематика курсов, таким образом, выглядит более универсалистской: здесь нет специализации по географическим регионам и эксплицитно выраженной этнографической традиции. Собственное «лицо»
учебного плана по социальной антропологии в Новосибирском государственном техническом университете представлено сравнительно большим числом курсов прикладной ориентации и дисциплин универсального звучания. Лидеры программы «шли от практики. ... От рынка и от того, что требует этот рынок. И у нас, в общем-то, сложился такой запрос со стороны рынка на специалистов »(Интервью 13).
Возможна ли интеграция этого разнообразного поля? Вполне естественно было бы принять, что эти направления развивают и дополняют друг друга, хотя могут быть и не тождественны, не синонимичны в своих понятиях. Крис Ханн, обсуждая аналогичную ситуацию в Восточной Европе, полагает необходимым развитие «космополитичной антропологии» в сотрудничестве с этнологией, этнографией, фольклористикой [19, р. 2-3]. Вопрос лишь в том, когда, как и при каких условиях эти научные сообщества смогут найти общий язык в рамках имеющегося континуума. Некоторые симптомы сближения налицо. На российских конгрессах антропологов и этнографов стали появляться новые темы и секции, вполне в духе современной антропологии: гендерная, визуальная, городская антропология, этнография академических сообществ; осуществляются издательские проекты, объединяющие антропологов разных школ. Вполне миролюбиво настроен и В. Тишков в своих недавних публикациях: «В сфере социально-культурной антропологии или на стыке дисциплин начали плодотворно работать историки, лингвисты, социологи, психологи, политологи и культурологи» [20, с. 21]. Состоялось несколько летних школ по социальной антропологии; время от времени проводятся круглые столы, конференции, семинары по актуальной проблематике, в том числе по социальным проблемам, сформулированным в современном ключе, резонирующие с тема-тизмами, понятными международной ака-
демической общественности; издаются книги - как отечественных авторов, написанные вполне в духе современных тенденций, так и переводы антропологов ХХ века.
Социальная антропология - очень привлекательная и перспективная специальность - оказалась без какой бы то ни было поддержки на уровне профессиональной занятости. Специалисты (или бакалавры) с таким дипломом могут работать не только в сфере управления культурной политикой, этнокультурными, миграционными процессами, но и в сфере организационных культур, менеджмента, образования и социальной политики, они могут продолжить обучение и карьеру не только в России, но и за рубежом. Жаль, что многие «ученые мужи » и чиновники от образования этого не знают и с легкостью вычеркнули ее из списков направлений бакалавриата. И все же специальность пока что успешно развивается в целом ряде российских университетов, накапливаются интеллектуальные ресурсы, осуществляются переводы зарубежной классики и современных изданий, обновляются преподавательские кадры, растет интенсивная коммуникация с зарубежными коллегами, формулируются новые исследовательские приоритеты и реализуются совместные проекты в русле ключевых направлений современной мировой науки. Необходимо развивать социальную антропологию в качестве предмета в учебных планах существующих направлений. Появилась и новая возможность - утвержден стандарт бакалавриата и магистратуры по направлению «Этнологияи антропология».
Очевиден путь обретения социальной антропологией прочной базы: необходимы институты, центры, грантовая поддержка для развития академических исследований, вдохновленных интерпретативной научной традицией. Речь идет о государственных и негосударственных научных центрах, исследовательских проектах, дисциплинарных летних школах, темати-
ческих семинарах и более широких конференциях. Конечно, кроме огромных симпозиумов с бесчисленным количеством секций, чрезвычайно важны камерные конференции и семинары, собирающие специалистов по определенному направлению. Стандартизация и интеграция знания не может быть ни предметом чисто государственного регулирования, ни результатом узкоцеховых профессиональных договоренностей. Эти механизмы смогут стать эффективными лишь при условии работы консорциумов, специалистов вузов, академических институтов. Надо шире открыть двери международному сотрудничеству, принимая и разрешая новые темы, ракурсы, акценты.
Литература
1. Пыпин А.Н. История русской этнографии.
Т. 1, 2. СПб., 1891.
2. Токарев С.А. История русской этнографии:
дооктябрьский период. М.: Наука, 1966.
3. Knight N. Constructing the science of nationality. Ethnography in mid-nineteenth century Russia. PhD dissertation. Columbia University, 1994.
4. Mucha J. Teaching anthropology in post-1989
Poland // Educational Histories of European Social Anthropology. Vol. 1. New York and Oxford: Berghahn Books, 2004.
5. Bitusikova A. Teaching and Learning Anthro-
pology in a New National Context // Educational Histories of European Social Anthropology. Vol. 1. New York and Oxford: Berghahn Books, 2003.
6. Шнирельман В. Цивилизационный подход,
учебники истории и «новый расизм»// Расизм в языке социальных наук / Под ред. В. Воронкова, О. Карпенко, А. Осипова. СПб.: Алетейя, 2002.
7. Соколовский С.В. Топология русскости:
исторические, географические и социальные измерения // Школа и мир культуры этносов. Вып. 2. М., 1995.
8. Тишков В.А. Очерки теории и политики эт-
ничности в России. М.: Русский мир, 1997.
9. Verdery K. 'Franglus' Anthropology and East
European Ethnography: the prospects for synthesis // Anthropology's multiple tempo-
ralities and its future in East-Central Europe. A Debate. Halle: Max Plank Institute for Social Anthropology, 2007.
10. Benovska M. Anthropology and Related Disciplines: the view from Bulgaria // Anthropology's multiple temporalities and its future in East-Central Europe. A Debate. Halle: Max Plank Institute for Social Anthropology, 2007.
11. Uherek Z. Czech narodopisci and socio-cultural anthropologists in a changing environment // Anthropology's multiple temporalities and its future in East-Central Europe. A Debate. Halle: Max Plank Institute for Social Anthropology. 2007.
12. Интервью с профессором Валерием Тиш-ковым // Журнал социологии и социальной антропологии. 2001. Т. IV. № 4. С. 4-17.
13. Тишков В.А. «Пожар способствовал ей много к украшенью» (Российская этнология: статус дисциплины и состояние теории) // Этножурнал. 2003. №1 (Май-Июль). URL: http:/ / www.ethnonet.ru/lib/ 0503-01.html
14. Артемова О.Ю. Дисциплина и общество: национальные традиции. Об этнологии, или социальной антропологии, в нашей стране сегодня // Этнографическое обозрение. 2005. № 4. С. 18-20.
15. Kuznetsov A. Russian Anthropology: Old Traditions and New Tendencies // Other Peoples Anthropologies / Ed. A. Boscovic. NY: Berghahn Books, 2008.
16. Bondarenko D, Korotaev A. Teaching anthropology in contemporary Russia // Educational histories of European Social Anthropology / Ed. D. Drackle and Th.K. Schippers. N. Y., Oxford: Berghahn Books, 2004.
17. Соколовский С. Ничто не нарушит покоя, или о ситуации в российской антропологии // Антропологический форум. 2008. №9. С. 91-98.
18. Елфимов А. О дисциплине, авторитете и прочем // Антропологический форум. 2008. № 9. С. 82-90.
19. Hann Ch. et al. Anthropology's multiple temporalities and its future in East-Central Europe. A Debate. Halle: Max Plank Institute for Social Anthropology, 2007.
20. Тишков В.А, Певнева Е.А. Этнологические и антропологические исследования в российской академической науке // Новая и новейшая история. 2010. № 2. С. 3-21.
ROMANOV P., IARSKAIA-SMIRNOVA E,YARSKAYA V. PROFESSIONAL TRAINING IN SOCIAL ANTHROPOLOGY
Social anthropology is recognized throughout the world as an academic discipline with a long history as well as a widely known programme of higher education offered in many well established Western universities. It is dealing with a variety of issues concerning cultural diversity and conflicts, individualization and solidarity, single communities and globalization, reflection, freedom, trust, choice and responsibility, tasks of expertise and enlightenment. Implementation of the Bologna Process had to bring the Russian university programmes into line with the international standards of higher education, but social anthropology was made a sacrifice to a formal desire to reduce a number of training areas in higher education. The authors have tried to understand the reasons and the nature of the process. In this paper some data about the processes of development and reforming of this academic area in the context of social changes is presented. The study is based on the materials of public discussion, collected interviews and the analysis of standards and curricula.
Key words: social anthropology as an academic discipline, ethnography, state educational standard.
К публикации принимаются статьи с учетом профиля и рубрик журнала объемом до 0,5 а. л. (20 000 знаков), в отдельных случаях до 0,75 а. л. (30 000 знаков). Текстовый редактор — Word, шрифт — Times New Roman, размер шрифта — 11, интервал — 1,5. Сложные рисунки, графики и таблицы должны быть сделаны с учетом формата журнала (136 (ш) х 206 (в) мм).
В статье должны быть указаны следующие данные.
Сведения об авторах:
• фамилия, имя, отчество всех авторов полностью (на русском и английском языке);
• полное название организации — место работы каждого автора в именительном падеже, страна, город (на русском и английском языке).
• ученая степень, звание, должность;
• адрес электронной почты;
• контактный телефон.
Название статьи (не более пяти слов). Приводится на русском и английском языке.
Аннотация и ключевые слова на русском и английском языке (тексты, переведенные электронным способом, рассматриваться не будут!).
Общие требования к статьям см. на сайте www.vovr.ru
Информация для авторов
