CC BY
7
Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2022; 30(2)
DOI: http://dx.doi.org/10.32687/0869-866X-2022-30-2-253-258 253
Здоровье и общество
© ЛЕЩЕНКО Я. А., ЛИСОВЦОВ А. А., 2022 УДК 314.04
Лещенко Я. А., Лисовцов А. А. ПРОДОЛЖИТЕЛЬНОСТЬ ЖИЗНИ НАСЕЛЕНИЯ ИРКУТСКОЙ ОБЛАСТИ
ФГБНУ «Восточно-Сибирский институт медико-экологических исследований», 665827, г. Ангарск
Показатель средней ожидаемой продолжительности жизни широко используется в качестве системного индикатора качества жизни и здоровья населения.
Цель исследования — выявление, оценка количественных и структурных изменений показателя средней ожидаемой продолжительности жизни населения Иркутской области в период 1990—2019 гг. Данные о показателях средней ожидаемой продолжительности жизни получены на сайтах Росстата. Проведены собственные расчеты таблиц дожития с использованием баз данных Центра демографических исследований Российской экономической школы. Анализ трендов осуществляли методом линейного регрессионного анализа с помощью программы SPSS (IBM, USA). Проведен анализ роли экзогенной и эндогенной детерминации смертности в формировании показателя средней ожидаемой продолжительности жизни. В 1990—2005 гг. в Иркутской области произошло изменение ранговых мест причин смерти, обусловливавших наибольшие безвозвратные потери населения и сокращение показателя средней ожидаемой продолжительности жизни. Суть этого изменения в аномально высоком удельном весе экзогенных причин смертности, особенно класса ее внешних причин, в структуре безвозвратных демографических потерь. В период 2006— 2019 гг. в Иркутской области произошли благоприятные изменения в структуре безвозвратных потерь, свидетельствующие о возврате к современному типу смертности. В этот же период значительно увеличился показатель средней ожидаемой продолжительности жизни.
Установлено, что произошедшие с 2006 г. изменения количественно-структурных показателей смертности и средней ожидаемой продолжительности жизни весьма позитивны. Однако в течение демографических процессов в 2020 г. вмешалась возникшая пандемия COVID-19. Данный фактор окажет (и уже оказывает) негативное влияние на экономику, а вслед за этим на социальную сферу и общественное здоровье. Дальнейший ход развития социально-демографической ситуации в Иркутской области, в частности динамика показателя средней ожидаемой продолжительности жизни, будет зависеть от успешности действий власти всех уровней по борьбе с пандемией и преодолению кризисных явлений в социально-экономическом развитии. Ключевые слова: продолжительность жизни; смертность; тренды; экзогенные и эндогенные факторы смертности.
Для цитирования: Лещенко Я. А., Лисовцов А. А. Продолжительность жизни населения Иркутской области. Проблемы социальной гигиены, здравоохранения и истории медицины. 2022;30(2):253—258. DOI: http://dx.doi.org/ 10.32687/0869-866X-2022-30-2-253-258
Для корреспонденции: Лисовцов Александр Александрович, канд. мед. наук, научный сотрудник лаборатории эко-лого-гигиенических исследований ФГБНУ ВСИМЭИ, е-mail: a.a.lisovtsov@gmail.com
Leshchenko Ya. A., Lisovtsov A. A.
THE LIFE-SPAN OF POPULATION OF THE IRKUTSK OBLAST
The Federal State Budget Scientific Institution "The Eastern Siberian Institute of Medical Ecological Studies", 665827,
Angarsk, Russia
The indicator of average life expectancy at birth is widely used as systemic indicator of population quality of life and health.
The purpose of the study is to identify, to evaluate quantitative and structural changes of indicator of life expectancy at birth in population of the Irkutsk Oblast during 1990—2019.
The data of life expectancy at birth was obtained from the Rosstat websites. The original calculations of survival tables were carried out using the databases of the Center for Demographic Research at the New Economic School. The analysis of trends was carried out using linear regression analysis. The analysis of role of exogenous and endogenous determination of mortality in formation of average life expectancy was carried out.
In 1990—2005, in the Irkutsk Oblast, occurred change in ranking of causes of death that determined the greatest irrecoverable losses of population and reduction of indicator of average life expectancy at birth. The essence of this change is in abnormally high proportion of exogenous causes of mortality, especially class of external causes of mortality, in the structure of irreversible demographic losses. In the Irkutsk Oblast, in 2006—2019, occurred favorable changes in the structure of irrecoverable losses, testifying returning to modern type of mortality. During the same period, indicator of average life expectancy at birth increased.
It is established that changes occurred since 2006 in the quantitative and structural indices of mortality and average life expectancy at birth are very positive. However, during demographic processes in 2020, the COVID-19 pandemic intervened. This factor is bringing negative impact on economy, and after that on social sphere and public health. The further course of development of social demographic situation in the Irkutsk Oblast, in particular, dynamics of indicator of average life expectancy at birth, will depend on success of activities of authorities of all levels in struggle with pandemic and overcoming crisis events in social economic development.
Keywords: life expectancy at birth; mortality; trends; exogenous and endogenous factors.
For citation: Leshchenko Ya. A., Lisovtsov A. A. The life-span of population of the Irkutsk Oblast. Problemi socialnoi gigieni, zdravookhranenia i istorii meditsini. 2022;30(2):253—258 (In Russ.). DOI: http://dx.doi.org/10.32687/0869-866X-2022-30-2-253-258
For correspondence: Lisovtsov A. A., candidate of medical sciences, the Researcher of the Laboratory of Ecologic Hygienic Studies of the Federal State Budget Scientific Institution "The Eastern Siberian Institute of Medical Ecological Studies", e-mail: a.a.lisovtsov@gmail.com
Conflict of interests. The authors declare absence of conflict of interests. Acknowledgment. The study had no sponsor support
Received 22.06.2021 Accepted 26.10.2021
Введение
Важнейшей медико-демографической характеристикой, которая широко используется в качестве системного индикатора качества жизни и здоровья населения, является показатель средней ожидаемой продолжительности жизни (СОПЖ) [1—7]. Всестороннее исследование, анализ количественных, структурных и динамических характеристик показателя СОПЖ позволяет выявлять особенности и специфику формирования социально-экономической и демографической ситуации в регионах, а также оценивать значимость факторов, блокирующих или тормозящих развитие территорий. При всей информационно-содержательной емкости показателя далеко не всегда удается правильно и в полной мере оценивать эту характеристику в причинно-следственном и структурно-количественном аспектах, а также определять тенденции ее изменения . Особую важность и значимость имеет исследование данной проблемы в восточных регионах (Сибирь, Дальний Восток), где в постсоветский период течение социально-экономических процессов характеризуется рядом негативных проявлений [8—15].
Цель исследования — выявление, оценка количественных и структурных изменений показателя СОПЖ населения Иркутской области в период 1990—2019 гг.
Материалы и методы
Данные о показателях СОПЖ в Российской Федерации (РФ) в целом, отдельных федеральных округах, Иркутской области получены на сайтах Росстата [16]. Проведены собственные расчеты показателей таблиц дожития с использованием базы данных по смертности, рождаемости и численности населения Центра демографических исследований Российской экономической школы [17]. Анализ трендов осуществляли методом линейного регрессионного анализа с помощью программы SPSS (IBM, США). Заключение о наличии статистически значимого тренда делали при достижении уровня значимости менее 0,05. Проведен анализ роли экзогенной и эндогенной детерминации смертности в формировании показателя СОПЖ.
Результаты исследования
Динамика показателя СОПЖ
Динамика показателя СОПЖ в РФ и ее регионах, в частности в Сибирском федеральном округе (СФО) и Иркутской области, в 1990—2019 гг. наглядно отражала изменения, происходившие в социально-экономической сфере, качестве жизни, здоровье населения (табл. 1). Выраженное ухудшение демографической ситуации первоначально произошло в 1993—1995 гг., когда в стране стали осуществляться масштабные либеральные экономические реформы. В эти годы показатель СОПЖ по РФ по сравнению с 1990 г. (69,2 года) снизился до значений 65,0—63,9 года, в СФО — с 67,9 до 61,8—63,2 года; в Иркутской области — с 66,5 до 60,0—61,4 го-
Health and Society
да. Следовательно, из рассматриваемых административных объектов наиболее низкие значения СОПЖ в первой половине 1990-х годов были зарегистрированы в Иркутской области, где они были даже ниже среднего уровня по СФО.
В 2000—2005 гг. наблюдалось новое обострение демографической ситуации, детерминированное последствиями дефолта 1998 г. и другими негативными процессами в общественном развитии.
Но в 2000-е годы постепенно все более заметную позитивную роль в течении демографических процессов стал играть фактор благоприятной для страны международной стоимостно-ресурсной конъюнктуры: повышение с 1999 г. мировых цен на нефть . газ, металлы — основные экспортные товары России, что вызвало огромный приток валюты в страну и привело к заметному экономическому росту и повышению уровня жизни населения [18]. Влияние данного фактора постепенно нарастало и к 2006 г. смогло в значительной мере компенсировать и даже превысить негативное влияние последствий социально-экономического кризиса. По этой причине после 2005 г. в стране стала улучшаться демографическая ситуация: последовательно снижалась смертность и повышался показатель СОПЖ (см. табл. 1).
Мы провели сравнительный анализ динамики показателей СОПЖ: среднероссийских, в ЦФО и СФО, а также в Иркутской области. ЦФО взят для сравне-
Таблица 1
Динамика показателей СОПЖ в РФ, ЦФО, СФО и Иркутской области в 1990—2019 гг. (в годах)
Год РФ ЦФО СФО Иркутская область
1990 69,2 69,5 67,9 66,5
1991 68,9 69,2 67,7 66,2
1992 67,8 68,3 66,3 64,5
1993 65,0 65,6 63,2 61,4
1994 63,9 64,2 61,8 60,0
1995 64,5 64,9 62,8 60,6
1996 65,8 66,5 63,7 62,4
1997 66,7 67,4 64,7 63,6
1998 67,1 67,6 65,4 63,7
1999 65,9 66,4 64,1 61,7
2000 65,3 66,1 63,7 61,2
2001 65,2 65,8 63,6 61,1
2002 65,0 65,6 63,1 60,7
2003 64,9 65,7 62,8 60,4
2004 65,3 66,3 63,2 60,8
2005 65,4 66,5 62,7 60,3
2006 66,7 67,6 64,6 62,9
2007 67,6 68,4 65,7 64,7
2008 68,0 68,8 66,1 64,8
2009 68,8 69,7 66,9 65,2
2010 68,9 69,9 67,1 65,3
2011 69,8 71,2 67,7 65,9
2012 70,2 71,4 68,0 66,3
2013 70,8 71,9 68,6 66,7
2014 70,9 72,1 68,9 66,9
2015 71,4 72,7 69,3 67,4
2016 71,9 73,1 69,8 68,2
2017 72,7 73,9 70,5 69,2
2018 72,9 74,0 70,7* 69,3
2019 73,3 74,5 71,1* 69,6
Примечание. ЦФО — Центральный федеральный округ, "данные по СФО представлены без учета населения Забайкальского края и Республики Бурятия (03.11.2018 г. переданы из СФО в Дальневосточный федеральный округ — ДВФО).
Здоровье и общество
ния как макрорегион, в котором (наряду с СевероКавказским федеральным округом — СКФО) в период наблюдения регистрировались самые высокие в стране показатели СОПЖ. Динамика изменений показателей СОПЖ в 2006—2018 гг. во всех вышеперечисленных административных объектах была аппроксимирована линейной функцией. При этом статистическая значимость тренда характеризовалась следующими параметрами: в РФ — Р=1062,1; p<0,0001; R2=0,989; в ЦФО — F=666,7; p<0,0001; R2=0,983; в СФО — F=872,3; p<0,0001; R2=0,987; в Иркутской области — F=267,5; p<0,0001; R2=0,960.
В Иркутской области в течение всего периода демографического подъема (2006—2019) сохранялось отставание по показателю СОПЖ от среднего значения по СФО (ниже на 0,9—2,0 года, разрыв между показателями сокращался к концу периода). Более значительным было отставание от среднего значения СОПЖ по ЦФО (на 3,7—5,3 года, разрыв между показателями увеличивался к концу периода) и РФ в целом (разрыв между показателями в 2007 г. составил 2,9 года, в дальнейшем он увеличился и составлял в основном 3,6—3,7 года). Следовательно, динамику показателя СОПЖ в Иркутской области и СФО в целом нельзя назвать «догоняющей» показатели ЦФО и РФ. Напротив, при общей позитивной динамике показателя в Сибири этот процесс шел медленнее. Следовательно, разрыв в показателях СОПЖ между регионами европейской и восточной частей России сохранился и даже увеличился.
Различия в показателях ожидаемой
продолжительности жизни мужчин и женщин
Эти различия обусловлены показателями полового диморфизма смертности — степенью превышения мужской смертности над женской. Данный феномен обусловлен взаимодействием биологических [19—22] и социально-экологических [7, 22, 23] факторов. Для всех развитых стран характерно в той или иной мере превышение мужской смертности над женской. Половой диморфизм смертности и, соответственно, продолжительности жизни, сильно варьирует в разных странах. В последнее время разница в продолжительности жизни мужчин и женщин в большинстве развитых стран составляет от 6 до 8 лет [24, 25].
В течение периода наблюдения разрыв в продолжительности жизни мужчин и женщин Иркутской области составлял от 11,3 до 15,3 года (табл. 2). Следовательно, показатели полового диморфизма СОПЖ в регионе существенно превышали таковые развитых стран.
Наиболее значительные различия между показателями мужчин и женщин отмечены в 1993— 1994 гг. (14,1—14,6 года) и в 1999—2005 гг. (14,0— 15,3 года). Анализ этих характеристик свидетельствует о том, что очень высокие показатели полового диморфизма смертности и продолжительности жизни наблюдаются в годы наибольшего социально-экономического неблагополучия, т. е. эти характеристики так же, как и показатели смертности, яв-
Таб лица 2
Показатели СОПЖ мужчин и женщин в РФ и Иркутской области в 1990—2019 гг. (в годах)
Год Российская Федерация Иркутская область
мужчины женщины разница мужчины женщины разница
1990 63,7 74,3 -10,6 60,9 72,2 -11,3
1991 63,4 74,2 -10,8 60,6 72,1 -11,5
1992 61,9 73,7 -11,8 58,4 71,2 -12,8
1993 58,8 71,8 -13,0 55,0 69,1 -14,1
1994 57,4 71,1 -13,7 53,5 68,1 -14,6
1995 58,1 71,6 -13,5 54,1 68,5 -14,4
1996 59,6 72,4 -12,8 55,9 69,7 -13,8
1997 60,9 72,8 -11,9 57,5 70,5 -13,0
1998 61,2 73,1 -11,9 57,5 70,4 -12,9
1999 59,9 72,4 -12,5 55,2 69,2 -14,0
2000 59,0 72,3 -13,3 54,6 69,0 -14,4
2001 58,9 72,2 -13,3 54,3 69,0 -14,7
2002 58,7 71,9 -13,2 54,0 68,6 -14,6
2003 58,6 71,9 -13,3 53,6 68,3 -14,7
2004 58,9 72,4 -13,5 53,8 68,9 -15,1
2005 58,9 72,5 -13,6 53,3 68,6 -15,3
2006 60,4 73,3 -12,9 56,3 70,1 -13,8
2007 61,5 74,0 -12,5 58,5 71,3 -12,8
2008 61,9 74,3 -12,4 58,4 71,5 -13,1
2009 62,9 74,8 -11,9 58,8 72,0 -13,2
2010 63,1 74,9 -11,8 58,9 72,0 -13,1
2011 64,0 75,6 -11,6 59,6 72,5 -12,9
2012 64,6 75,9 -11,3 59,9 72,9 -13,0
2013 65,1 76,3 -11,2 60,3 73,3 -13,0
2014 65,3 76,5 -11,2 60,5 73,4 -12,8
2015 65,9 76,7 -10,8 61,3 73,5 -12,2
2016 66,5 77,1 -10,6 62,2 74,2 -12,0
2017 67,5 77,6 -10,1 63,2 75,0 -11,8
2018 67,8 77,8 -10,1 63,3 75,2 -11,9
2019 68,2 78,2 -9,9 63,8 75,1 -11,3
ляются важными индикаторами качества жизни населения.
Классами причин смерти, обусловливающими наибольшие безвозвратные потери населения и в наибольшей степени сокращающими СОПЖ населения Иркутской области, являются болезни системы кровообращения, новообразования, внешние причины смертности. Эти три класса обусловили в 2019 г. 78,3% смертности мужчин и 77,2% смертности женщин (табл. 3, 4).
В 1950-е годы французский демограф Ж. Буржуа-Пиша сформулировал концепцию, согласно которой следует различать два типа смертности: традиционный, который определяется преимущественно экзогенными факторами, и современный, детерминируемый преимущественно эндогенными факторами [26]. Переход от традиционного типа смертности к современному является одной из причин резкого увеличения ожидаемой продолжительности жизни, изменения структуры смертности в обратном направлении свидетельствуют о явлениях регресса (негативных изменениях общественного здоровья) и ведут к снижению ожидаемой продолжительности жизни. Ж. Буржуа-Пиша относил к числу экзогенных причин смерти болезни органов дыхания, инфекционные и паразитарные болезни, травмы и отравления, а к числу эндогенных — болезни системы кровообращения и новообразования. Современные авторы в группу экзогенных причин включают также класс болезней органов пищеварения [27]. В анализе мы используем вышеуказанный подход.
Таблица 3
Показатели смертности мужского населения Иркутской области по классам причин смерти в 1990—2019 гг. (число умерших на 100 тыс. мужского населения)
Год
Все при-
1990
1991
1992
1993
1994
1995
1996
1997
1998
1999
2000 2001 2002
2003
2004
2005
2006
2007
2008
2009
2010 2011 2012
2013
2014
2015
2016
2017
2018 2019
1130.1 1172,9
1346.0
1680.2
1877.3
1830.6 1646,5
1549.7
1554.4 1786,4
1899.2
1948.1
2042.3 2087,1 2066,7
2150.4
1862.7
1676.4 1714,3
1706.5
1728.8 1660,1
1631.8 1604,5 1605,0 1567,5 1548,7
1468.5
1481.9
1500.6
Инфек-цион-ные и паразитарные болезни Но-вооб-разо-ва-ния Болезни системы крово-обращения Бо-лез-ни органов дыхания Болезни органов пище-варения Симптомы, признаки, не класси-фициро-ванные в других рубриках Внешние причины смертности
32,7 196,7 395,2 89,2 31,6 17,6 307,8
28,5 207,5 409,6 80,7 36,5 23,1 331,0
30,7 214,3 467,0 85,5 46,2 43,7 404,8
45,9 222,8 586,0 111,2 63,8 69,5 522,6
54,1 222,9 651,7 133,2 77,7 109,9 561,1
57,2 219,0 604,1 148,8 83,0 143,3 511,4
52,4 215,7 557,9 133,6 69,9 141,9 418,9
51,3 212,3 552,4 119,5 61,6 121,5 378,6
46,7 205,9 567,1 106,5 56,4 142,4 374,0
79,8 220,5 636,2 109,2 64,8 179,6 425,3
73,2 219,6 680,7 121,3 67,9 210,2 466,4
66,3 211,5 710,5 109,5 71,3 203,6 518,9
78,5 221,9 792,1 124,2 86,7 99,4 582,9
73,3 202,5 827,1 136,6 95,1 108,5 584,6
74,9 204,6 833,4 136,4 94,9 105,8 557,0
86,2 212,9 867,3 137,4 107,2 111,7 561,6
77,2 211,5 753,0 112,3 101,4 103,3 453,3
71,5 208,4 688,7 100,4 84,3 86,4 387,3
80,7 204,5 724,5 106,6 84,8 88,3 377,8
90,5 223,8 706,6 112,1 83,2 79,2 358,7
98,6 226,5 745,0 107,1 93,9 62,4 342,2
92,4 231,9 717,9 111,7 91,0 49,3 317,7
92,1 220,7 717,5 101,4 90,8 50,0 310,2
93,9 236,9 682,8 99,3 84,7 44,0 315,6
87,1 235,5 682,6 105,7 95,2 58,4 292,8
105,1 234,8 678,2 80,5 92,7 64,1 259,5
103,5 244,9 684,0 82,3 67,1 60,0 243,4
100,2 250,5 640,3 62,7 58,7 65,6 229,8
94,4 248,1 655,7 65,9 61,1 73,3 228,6
88,1 253,9 697,2 64,0 59,8 65,5 223,2
В 1980-е годы в структуре смертности населения Иркутской области первое ранговое место занимал класс болезней системы кровообращения, второе — класс новообразований, третье — класс внешних причин заболеваемости и смертности, четвертое — класс болезней органов дыхания. Такое ранговое соотношение основных классов причин смерти в регионе, как и в России в целом, приближалось к структуре смертности в экономически развитых странах. Но, в отличие от России и ее регионов, в развитых странах Запада класс внешних причин имеет значительно меньший удельный вес в структуре смертности и находится на 3—5 пунктов ниже третьего рангового места.
В условиях происходившего в 1990-е годы и в первой половине 2000-х годов системного социально-экономического кризиса в Иркутской области (как и в других регионах) при возросшем уровне общей смертности особенно сильно увеличилась смертность по классу внешних причин — несчастных случаев (травм и отравлений), убийств, самоубийств (см. табл. 3, 4). Наибольшие безвозвратные потери именно по данному классу отражали крайнюю степень социального (точнее, психосоциального) неблагополучия, в котором оказалось российское общество. При этом произошло существенное отклонение от современного типа смертности: в
Health and Society
структуре смертности мужчин класс внешних причин переместился на второе ранговое место, оттеснив на третье место класс новообразований. Так, в 1995 г. в структуре смертности мужчин класс болезней системы кровообращения занимал первое ранговое место (33%), класс внешних причин смертности — второе (27,9%), класс новообразований — третье (12%; см. табл. 3). В структуре смертности женщин класс болезней системы кровообращения также занимал первое ранговое место (34,7%), класс новообразований — второе (12,4%), класс внешних причин смертности — третье (11,2%).
Даже при возникшем после 2005 г. выраженном тренде снижения уровня смертности, в том числе по классу внешних причин, в мужском контингенте такая структура смертности сохранялась вплоть до 2015 г. включительно. Лишь с 2016 г. в мужской субпопуляции в иерархии причин смерти класс новообразований вновь занял второе ранговое место , а класс внешних причин смертности — третье.
Считаем нужным обратить внимание на очень специфический класс, обозначаемый как «Симптомы, признаки и отклонения от нормы, выявленные при клинических и лабораторных исследованиях, не классифицированные в других рубриках». Обычно в структурном анализе смертности данный класс не
Таблица 4
Показатели смертности женского населения Иркутской области по классам причин смерти в 1990—2019 гг. (число умерших на 100 тыс. женского населения)
Год
Все при-
Инфекционные и паразитарные болезни
Ново-обра-зова-ния
Болезни системы крово-обращения
Болезни органов дыхания
Болезни органов пище-варения
Симптомы, признаки, не классифицированные в других рубриках
Внешние причины смерт ности
1990 870,3 9,8 151,1 483,0 55,2 28,2 18,1 80,4
1991 887,0 8,2 150,0 504,6 52,0 29,5 17,9 75,4
1992 947,5 7,7 148,4 532,4 49,4 35,5 29,8 99,5
1993 1092,8 10,5 154,2 606,5 60,2 38,5 42,0 133,3
1994 1191,7 12,9 148,7 659,7 62,2 48,5 56,7 154,9
1995 1187,8 12,3 147,5 639,1 72,9 54,7 79,8 132,8
1996 1118,1 7,7 157,2 611,4 64,3 45,8 80,7 106,1
1997 1077,0 8,3 151,7 598,0 62,5 40,9 79,4 96,3
1998 1076,8 10,1 154,1 602,1 47,8 41,2 84,7 96,4
1999 1202,9 16,4 148,9 679,5 53,4 44,8 100,4 105,7
2000 1238,4 14,5 157,3 704,0 54,4 45,5 101,4 115,7
2001 1251,2 13,0 153,5 703,9 46,1 52,5 108,4 131,0
2002 1302,5 16,6 160,5 745,5 51,9 63,4 75,5 142,6
2003 1342,4 18,5 160,9 772,4 60,3 62,9 77,1 145,1
2004 1311,0 18,0 150,0 761,7 52,1 70,1 74,3 142,4
2005 1350,0 21,9 157,3 790,7 51,2 77,1 70,1 135,0
2006 1257,9 20,7 158,3 728,8 49,1 74,3 62,0 113,2
2007 1213,3 19,4 170,0 706,7 47,0 70,0 49,7 104,8
2008 1206,7 25,6 162,1 725,8 48,2 65,3 45,7 92,5
2009 1186,8 27,5 171,3 696,9 56,5 64,9 38,2 85,4
2010 1194,7 33,4 167,9 709,7 48,4 70,3 33,4 89,2
2011 1171,7 31,5 150,7 699,7 49,0 71,1 26,6 83,7
2012 1178,2 29,6 179,5 714,3 46,0 70,2 27,1 82,9
2013 1158,6 33,7 186,6 677,4 49,8 66,8 27,4 83,0
2014 1169,1 35,6 178,5 669,8 51,6 75,1 36,9 78,4
2015 1187,4 42,2 185,6 665,8 34,0 76,1 54,9 73,4
2016 1162,7 50,4 183,0 634,7 33,7 57,6 64,3 70,5
2017 1135,6 45,2 190,2 592,5 27,0 50,8 87,9 72,2
2018 1155,7 47,3 186,9 602,4 28,6 52,3 103,6 68,5
2019 1160,3 45,8 193,1 637,4 22,3 56,6 74,2 66,1
Здоровье и общество
рассматривают, поскольку в него включают самые разные случаи смерти, причины которых либо не установлены, либо сомнительны. Однако, по мнению ряда авторов, исследовавших эту проблему, указанный класс можно считать резервуаром травматической смертности, ее латентной составляющей [28—30]. По нашим данным, в самой острой фазе социально-экономического кризиса этот класс вносил вклад в общую смертность трудоспособного населения Иркутской области, сопоставимый с вкладом классов болезней органов дыхания и пищеварения. Неслучайно самые высокие показатели смертности мужского населения по данному классу отмечались с 1994 по 2015 г., т. е. в период максимального подъема общей смертности и смертности от внешних причин (см. табл. 3). Следовательно, большой процент случаев смерти по данному классу в условиях кризиса был детерминирован экзогенными факторами.
Заключение
В период 1990—2005 гг. в Иркутской области произошло изменение ранговых мест причин смерти, обусловливавших наибольшие безвозвратные потери населения и сокращение показателя средней ожидаемой продолжительности жизни. Суть этого изменения — в аномально высоком удельном весе экзогенных причин смертности, особенно класса внешних причин смертности, в структуре безвозвратных демографических потерь.
В 2006—2019 гг. в Иркутской области наблюдались благоприятные изменения в структуре безвозвратных потерь, свидетельствующие о возврате к современному типу смертности. В этот же период возрастал показатель СОПЖ в виде значимого линейного тренда ^2=0,960). Такие изменения количественно-структурных показателей смертности и СОПЖ следует расценивать как весьма позитивные. Однако динамика этих показателей в ближайшем будущем вызывает определенную тревогу, поскольку в течение демографических процессов в 2020 г. неожиданно вмешалась возникшая пандемия COVID-19. Данный фактор, скорее всего, окажет (и уже оказывает) негативное влияние как на мировую, так и на российскую экономику, а вслед за этим — на социальную сферу и общественное здоровье. Таким образом, дальнейший ход развития социально-экономической и медико-демографической ситуации в Иркутской области, в частности динамика показателя СОПЖ, будет зависеть от успешности действий власти всех уровней по борьбе с пандемией и преодолению кризисных явлений в социально-экономическом развитии.
Исследование не имело спонсорской поддержки.
Авторы заявляют об отсутствии конфликта интересов.
ЛИТЕРАТУРА
1. Вишневский А. Г. Россия: демографические итоги двух десятилетий. Мир России. 2012;(3):3—40.
2. Бойцов С. А., Самородская И. В., ВатолинаМ. А. Взаимосвязь ожидаемой продолжительности жизни с показателями, влияющими на качество жизни по данным рейтингового агентства
«РИА Рейтинг». Медицинские технологии. Оценка и выбор. 2014;(2):55—9.
3. Вишневский А. Г. Смертность в России: несостоявшаяся вторая эпидемиологическая революция. Демографическое обозрение. 2014;1(4):5—40.
4. Козлова О. А., Шеломенцев А. Г., Трушкова Е. А. Влияние экологических факторов на показатели ожидаемой продолжительности жизни населения Свердловской области. Электронный научный журнал «Социальные аспекты здоровья населения». doi: 10.21045/2071-5021-2018-64-6-12. Режим доступа: http://vestnik.mednet.ru. 29.12.2018 (дата обращения 28.04.2020).
5. Колосницына М. Г., Коссова Т. В., Шелунцова М. А. Факторы роста ожидаемой продолжительности жизни: кластерный анализ по странам мира. Демографическое обозрение. 2019;6(1):124—50.
6. Кашепов А. В. Экономические факторы смертности и ожидаемой продолжительности жизни. Социально-трудовые исследования. 2019;(4):20—35.
7. Родионова Л. А., Копнова Е. Д. Гендерные и региональные различия в ожидаемой продолжительности жизни в России. Вопросы статистики. 2020;27(1):106—20. doi: 10.34023/23136383-2020-27-1-106-120
8. Соболева С. В., Смирнова Н. Е., Чудаева О. В. Здоровье населения Сибири: риски и их измерители. Регион: экономика и социология. 2010;(2):223—41.
9. Соболева С. В., Смирнова Н. Е., Чудаева О. В. Риски в формировании демографического потенциала Сибири. Регион: экономика и социология. 2011;(4):98—115.
10. Григорьев Ю. А., Соболева С. В. Экзогенная и эндогенная детерминация смертности в Сибирском Федеральном округе. Регион: экономика и социология. 2012;74(2):86—103.
11. Соболева С. В. Демографическая ситуация в Сибири на фоне общероссийских тенденций. Регион: экономика и социология. 2014;82(2):97—115.
12. Мотрич Е. Л. Демографическая ситуация на Дальнем Востоке России: основные тренды и вызовы. Народонаселение. 2016;1(1):25—33.
13. Хасанова Р. Р. Особенности смертности населения в Дальневосточном федеральном округе. Уровень жизни населения регионов России. 2017;176(2):58—64.
14. Leshchenko Ya. A., Lisovtsov A. A. Changes in death rate in federal districts of Russia in the period of 1990—2017. International Scientific Conference «Information Society: Health. Economics and Law». Institute of Continuing Professional Education. Irkutsk; 2019. Р. 74—82.
15. Лещенко Я. А., Лисовцов А. А. Тренды смертности населения Иркутской области в процессе социально-экологических трансформаций (1989—2017 гг.). Гигиена и санитария. 2019;98(10):1141—7. doi: 10.18821/0016-9900-2019-98
16. Единая межведомственная информационно-статистическая система. Режим доступа: https://fedstat.ru/ (дата обращения 18.02.2020).
17. Центр демографических исследований Российской экономической школы. Режим доступа: http://demogr.nes.ru/ (дата обращения 17.02.2020).
18. Аганбегян А. Кризис. Беда и шанс для России. М.: АСТ, Астрель; 2009. 285 с.
19. Грошев И. В. Медико-социологический анализ рождаемости, заболеваемости и смертности с учетом половых, возрастных и гендерных различий. Вестник Тамбовского университета. Серия: Естественные и технические науки. 2008;13(2—3): 157— 68.
20. Kalin M. F., Zumoff B. Sex hormones and coronary disease: a review of the clinical studies. Steroids. 1990 Aug;55(8):330—52. doi: 10.1016/0039-128x(90)90058-j
21. Rogers R. G., Everett B. G., Onge J. M., Krueger P. M. Social, behavioral, and biological factors, and sex differences in mortality. Demography. 2010;47(3):555—78. doi: 10.1353/dem.0.0119
22. Van Oyen H., Nusselder W., Jagger C, Kolip P., Cambois E., Rob-ine J. M. Gender differences in healthy life years within the EU: an exploration of the «health-survival» paradox. Int. J. Public Health. 2013;58(1):143—55. doi: 10.1007/s00038-012-0361-1
23. Зайцева Н. В., Онищенко Г. Г., Попова А. Ю., Клейн С. В., Кирьянов Д. А., Глухих М. В. Социально-экономические детерминанты и потенциал роста ожидаемой продолжительности жизни населения Российской Федерации с учетом региональной дифференциации. Анализ риска здоровью. 2019;(4):14—29.
Health and Society
24. Life expectancy at birth, male (years). Available at: https:// data.worldbank.org/indicator/SP.DYN.LE00.MA.IN (accessed 18.06.2020).
25. Мингазов И. Ф., Герасимова Э. В., Семенова Е. В. О динамике ожидаемой при рождении продолжительности жизни населения Новосибирской области. В кн.: Современные аспекты формирования здорового образа жизни. Материалы VIII региональной научно-практической конференции. 29 марта 2019 г. Новосибирск: НГМУ; 2019. C. 128—31.
26. Bourgeois-Pichat J. Essai sur la mortalite biologique de l'homme . Population. 1952;(3):381—94.
27. Григорьев Ю. А., Соболева С. В. Экзогенная и эндогенная детерминация смертности в Сибирском федеральном округе. Регион: экономика и социология. 2012;(2):86—103.
28. Семенова В. Г., Евдокушкина Г. Н., Гаврилов Л. А. Социально-демографические потери, обусловленные смертностью населения России в период реформ (1989—2007 гг.). Социальные аспекты здоровья населения: сетевой научный журнал. 2009;(1), Режим доступа: http://vestnik.mednet.ru/content/view/103/30/ lang,ru/ (дата обращения 06.09.2020).
29. Иванова А. Е., Сабгайда Т. П., Семенова В. Г., Запорожчен-ко В. Г., Землянова Е. В., Никитина С. Ю. Факторы искажения структуры причин смерти трудоспособного населения России. Социальные аспекты здоровья населения: электронный научный журнал 2013;(4). Режим доступа: http://vestnik.mednet.ru/ content/view/491/27/lang.ru/ (дата обращения 06.09.2020).
30. Вайсман Д. Ш. Система анализа статистики смертности по данным «Медицинских свидетельств о смерти» и достоверность регистрации причин смерти. Социальные аспекты здоровья населения: электронный научный журнал. 2013;2(30). Режим доступа: http://vestnik.mednet.ru/content/view/465/30/ lang,ru/ (дата обращения 06.09.2020).
Поступила 22.06.2021 Принята в печать 26.10.2021
REFERENCES
1. Vishnevskiy A. G. Russia: demographic results of two decades. Mir Rossii. 2012;(3):3—40 (in Russian).
2. Boytsov S. A., Samorodskaya I. V., Vatolina M. A The relationship of life expectancy with indicators affecting the quality of life according to the rating agency «RIA Rating». Meditsinskiye tekhnologii. Ot-senka i vybor = Medical Technologies. Assessment and Choice. 2014;(2):55—9 (in Russian).
3. Vishnevskiy A. G. Mortality in Russia: the failed second epidemio-logical revolution. Demograficheskoye obozreniye = Demographic Review. 2014;1(4):5—40 (in Russian).
4. Kozlova O. A., Shelomentsev A. G., Trushkova E. A. The influence of environmental factors on indicators of life expectancy of the population of the Sverdlovsk region. Elektronnyy nauchnyy zhurnal «Sotsialnyye aspekty zdorovya naseleniya» = Social Aspects of Population Health: Online scientific journal. doi: 10.21045/2071-50212018-64-6-12 Available at: http://vestnik.mednet.ru (accessed 28.04.2020) (in Russian).
5. Kolosnitsyna M., Kossova T., Sheluntsova M. Life Expectancy Growth Factors: Cluster Analysis by World Countries. Demograficheskoye obozreniye = Demographic Review. 2019;6(1):124—50 (in Russian).
6. Kashepov A. V. Economic factors of mortality and life expectancy. Sotsialno-trudovyye issledovaniya = Social and Labour Research. 2019;(4):20—35 (in Russian).
7. Rodionova L. A., Kopnova E. D. Gender and regional differences in life expectancy in Russia. Voprosy statistiki. 2020;27(1):106—20 (in Russian).
8. Soboleva S. V., Smirnova N. E., Chudaeva O. V. Siberian population health: risks and their measures. Region: ekonomika i sotsiologiya = Region: Economics and Sociology. 2010;(2):223—41 (in Russian).
9. Soboleva S. V., Smirnova N. E., Chudaeva O. V. Risks in the formation of the demographic potential of Siberia. Region: ekonomika i sotsiologiya = Region: Economics and Sociology. 2011;(4):98—115 (in Russian).
10. Grigor'ev Yu. A., SobolevaS. V. Exogenous and endogenous determination of mortality in the Siberian Federal District. Region: ekonomika i sotsiologiya = Region: Economics and Sociology. 2012;74(2):86—103 (in Russian).
11. Soboleva S. V. The demographic situation in Siberia against the backdrop of all-Russian trends. Region: ekonomika i sotsiologiya = Region: Economics and Sociology. 2014;82(2):97—115 (in Russian).
12. Motrich E. L. Demographic situation in the Far East of Russia: main trends and challenges. Narodonaseleniye = Population. 2016;1(1):25—33 (in Russian).
13. Khasanova R. R. Features of mortality in the Far Eastern Federal District. Uroven' zhizni naseleniya regionov Rossii. 2017;176(2):58— 64 (in Russian).
14. Leshchenko Ya. A., Lisovtsov A. A. Changes in death rate in federal districts of Russia in the period of 1990—2017. International Scientific Conference «Information Society: Health. Economics and Law». Irkutsk: Institute of Continuing Professional Education; 2019. P. 74—82.
15. Leshchenko Ya. A., Lisovtsov A. A. Mortality trends in the population of the Irkutsk region in the process of socio-environmental transformations (1989—2017). Gigiena i sanitariya. 2019;98(10):1141—7. doi: 10.18821/0016-9900-2019-98 (in Russian).
16. Unified interdepartmental information and statistical system [Edi-naya mezhvedomstvennaya informatsionno-statisticheskaya sistema]. Available at: https://fedstat.ru/ (accessed 18.02.2020) (in Russian).
17. The Centre for Demographic Research at the New Economic School [Tsentr demograficheskikh issledovaniy Rossiyskoy ekonom-icheskoy shkoly]. Available at: http://demogr.nes.ru/ (accessed 17.02.2020) (in Russian).
18. Aganbegyan A. A crisis. Trouble and chance for Russia [Krizis. Beda i shans dlya Rossii]. Moscow: AST: Astrel'; 2009. 285 p. (in Russian).
19. Groshev I. V. Medical and sociological analysis of fertility, morbidity and mortality, taking into account sex, age and gender differences. Vestnik Tambovskogo universiteta. Seriya: Estestvennye i tekhnich-eskie nauki. 2008;13(2—3):157—68 (in Russian).
20. Kalin M. F., Zumoff B. Sex hormones and coronary disease: a review of the clinical studies. Steroids. 1990 Aug;55(8):330—52. doi: 10.1016/0039-128x(90)90058-j
21. Rogers R. G., Everett B. G., Onge J. M., Krueger P. M. Social, behavioral, and biological factors, and sex differences in mortality. Demography. 2010;47(3):555—78. doi: 10.1353/dem.0.0119
22. Van Oyen H., Nusselder W., Jagger C, Kolip P., Cambois E., Rob-ine J. M. Gender differences in healthy life years within the EU: an exploration of the «health-survival» paradox. Int. J. Public Health. 2013;58(1):143—55. doi: 10.1007/s00038-012-0361-1
23. Zaytseva N. V., Onishchenko G. G., Popova A. Yu., Kleyn S. V., Kir'yanov D. A., Glukhikh M. V. Socio-economic determinants and growth potential of life expectancy of the population of the Russian Federation, taking into account regional differentiation. Analiz ris-ka zdorovyu. 2019;(4):14—29 (in Russian).
24. Life expectancy at birth, male (years). Available at: https://da-ta.worldbank.org/indicator/SP.DYN.LE00.MA.IN (accessed 18.06.2020).
25. Mingazov I. F., Gerasimova E. V., Semenova E. V. On the dynamics of life expectancy at birth of the population of the Novosibirsk region. In: Modern aspects of the formation of a healthy lifestyle. Materials of the VIII Regional Scientific and Practical Conference. 29 Mar 2019 [Sovremennye aspekty formirovaniya zdorovogo obraza zhizni. Materialy VIII regionalnoy nauchno-prakticheskoy konferent-sii. 29 marta 2019 g.]. Novosibirsk: Novosibirsk State Medical University; 2019. P. 128—31 (in Russian).
26. Bourgeois-Pichat J. Essai sur la mortalite biologique de l'homme : Population. 1952;(3):381—94.
27. Grigor'ev Yu. A., Soboleva S. V. Exogenous and endogenous determination of mortality in the Siberian Federal District. Region: ekonomika i sotsiologiya = Region: Economics and Sociology. 2012;(2):86—103 (in Russian).
28. Semenova V. G., Evdokushkina G. N., Gavrilov L. A. Social and demographic losses due to mortality of the population of Russia during the period of reforms (1989—2007). Sotsialnye aspekty zdorovya naseleniya: elektronnyy nauchnyy zhurnal. 2009;(1). Available at: http://vestnik.mednet.ru/ content/view/103/30/lang,ru/ (accessed 06.09.2012) (in Russian).
29. Ivanova A. E., Sabgayda T. P., Semenova V. G., Zaporozhchen-ko V. G., Zemlyanova E. V., Nikitina S. Yu. Factors of distortion of the structure of causes of death of the working-age population of Russia. Sotsialnye aspekty zdorovya naseleniya: elektronnyy nauchnyy zhurnal. 2013;(4). Available at: http://vestnik.mednet.ru/con-tent/view/491/27/lang.ru/ (accessed 06.09.2020) (in Russian).
30. Vaysman D. Sh. The system for analyzing mortality statistics according to the «Medical certificates of death» and the reliability of registration of causes of death. Sotsialnye aspekty zdorovya naseleniya: elektronnyy nauchnyy zhurnal. 2013;2(30). Available at: http:// vestnik.mednet.ru/content/view/465/30/lang,ru/ (accessed 06.09.2020) (in Russian).
