CC BY
592
Д. О. ТОМПСОН
Университет Кембриджа, Великобритания
ПРОБЛЕМЫ СОВЕСТИ В "ПРЕСТУПЛЕНИИ И НАКАЗАНИИ"
Из всех произведений Достоевского роман "Преступление и наказание" наиболее остро ставит проблему совести. Только он дает возможность прочувствовать душевное состояние героя-убийцы до, во время и после убийства. Раскольников, "развитой и даже хорош<их> накл<онностей> м<олодой> человек", «поддавшись некоторым странным "недоконченным" идеям, которые носятся в воздухе», совершает самое тяжкое преступление — преднамеренное убийство (28, 137, 136)1. Однако его намерение убить старуху-процентщицу наталкивается на неожиданные осложнения, и он в панике убивает еще и ее сестру Лизавету. Это-то второе убийство и поднимает проблему совести на совсем другой уровень.
Из "недоконченных" идей героя можно выделить несколько главных, две из которых основаны на пересмотре ветхо- и новозаветного понимания совести. Первая идея — смесь утилитарных и ложных гуманистических идей. Старая ростовщица больна, зла, "заедает чужой век", мучает младшую сестру и "никуда не годна" (28, 136). Такую вредную старуху можно обобрать и убить "без всякого зазору совести" потому, что это "не преступление" (6, 54, 59). Герой будет потом помогать семье, исполнять свой "гуманный долг к человечеству" и этим, рассчитывает он, "загладится преступление". Хотя эта идея порождена извращением совести, она сохраняет хоть какое-то представление об искуплении. Однако после второго убийства это "оправдание" разом отпадает и впоследствии отброшено самим героем.
Вторая идея психологически сложнее и идеологически радикальнее. Исходя из "аксиомы", что "все в руках человека",
© Томпсон Д. О., 1998
1 Из чернового письма М. Н. Каткову. Все ссылки на роман и на письма даются по изданию: Достоевский Ф. М. Полное собрание сочинений: В 30 т. Л., 1972-1990 (в скобках первая цифра обозначает том, вторая и последующие — страницу).
364
Раскольников придумывает новую мораль, по которой необыкновенные люди, приносящие человечеству "новое слово", имеют не только право, но и обязаны устранить по совести всякого, кто препятствует их новым идеям. Раскольников убивает, надеясь доказать, что он один из избранных. Эту идею он начинает отвергать только в самом конце романа.
Достоевский создал ситуацию, которая неизбежно фокусирует весь роман на проблеме совести. "Никаких на них [Раскольникова] подозрений нет и не может быть", но герой добровольно доносит на себя. Что же заставляет его явиться с повинной?
Неразрешимые вопросы востают перед убийцею, неподозреваемые и неожиданные чувства мучают его сердце. Божия правда, земной закон берет свое, и он — кончает тем, что принужден сам на себя донести. Принужден, чтобы хотя погибнуть в каторге, но примкнуть опять к людям;
чувство разомкнутости и разъединенности с человечеством, которое он ощутил тотчас же по совершении преступления, замучило его. Закон правды и человеческая природа взяли свое... Преступн<ик> сам решает принять муки, чтоб искупить свое дело" (28/2, 137).
Итак, цель повествования — привести героя к искуплению вследствие требований "земного закона", "человеческой природы" и "Божьей правды". Последняя мотивировка касается исключительно сферы совести.
Если душевные муки принуждают Раскольникова признаться в преступлении, то следует рассмотреть изображение его внутренней жизни, его сознания. Как показал Бахтин, изображение самосознания в его диалогическом развертывании есть художественная доминанта в творчестве Достоевского. Но сознание, как таковое, нейтрально по отношению к совести. Не сознание заставляет Раскольникова принять муки и искупить преступление. Искупление требовало, чтобы он судил себя, взял на себя полную ответственность за свои преступления, короче, чтобы он осознал свою совесть.
Совесть — чувство нравственной ответственности за наши поступки перед другими, это способность распознавать в тайнике души нравственную природу нашего поведения. Так, совесть предполагает абсолютный нравственный закон, по которому можно отличать добро от зла. Сознание — историческое явление, его содержание изменяется от эпохи к эпохе, а совесть — категория постоянная и свидетельствует о вечных истинах. У Достоевского сознание совести зависит от диалогического отношения к собственным поступкам, которое
365
влечет за собой сознание другого, высшего голоса. На самом деле, само слово совесть подразумевает два голоса (диалог), которые разделяют "весть". Откуда в поэтической системе Достоевского идет "весть" о вечных нравственных ценностях?
В христианской традиции каждый человек имеет совесть, которая заключает в себе внутреннего свидетеля и обвинителя, которые мыслятся как "око и глас Божий". А так как Бог всеведущ и вездесущ, то суда совести нельзя избежать. Для Достоевского Христос не отвлеченный идеал, не врожденная идея идеалистической философии, а исторический факт. Совесть понимается как пречистый образ жизни Христа на земле. В драматическом искусстве Достоевского сознание Раскольникова становится сценой интенсивной внутренней борьбы, где его разум и воля стремятся подавить в его сердце голос совести, голос Христа. Когда и как вступает Раскольников в диалогическое столкновение с "Божьей правдой"?
Если то, что действительно важно, что определяет все поведение человека, происходит почти не заметно в "чуть-чуточных" изменениях сознания, как сказал Толстой, то можно видеть пробуждение совести в мельчайших внутренних изменениях, которые случаются неожиданно, когда субъект даже не думает о добре и зле2. Важную роль в этом процессе играет рассказчик.
Совесть понимается как некий зритель, очевидец, обитающий внутри человека. Именно эта внутриположность и есть та сфера, в которой голос невидимого повествователя порождает текст. Когда Достоевский отказался от повествования в форме исповеди от первого лица, он так определил новую форму: "Рассказ от имени автора, как бы невидимого, но всеведущего существа, но не оставляя его ни на минуту." (7, 146).
Действительно, рассказчик как бы следует за Раскольниковым, проходя через большие сегменты романа. Его интерес к герою обострен до предела; он наблюдает его изнутри, внимательно следя за малейшими изменениями его внутреннего состояния. Следуя за героем как тень, рассказчик показывает, как навязчивые идеи и душевные конфликты терзают Раскольникова, не давая ему покоя "ни на минуту". Более того, присутствие рассказчика не нейтрально для общей идеи и
2 См. замечания Толстого о Раскольникове в статье: "Для чего люди одурманиваются" (Толстой Л. Н. Полное собрание сочинений / Ред. В. Г. Чертков. М., 1936. Т. 27. С. 269-286, особенно 279-282).
366
композиции романа. Хотя по большей части голос рассказчика передает мысли героя, иногда рассказчик вставляет "от себя" свои оценочные замечания о совести или подсказывает идеи, которые содержат косвенные обвинения героя. Например, в эпизоде, где Раскольников мучает Соню своими сомнениями о Боге и безвыходностью ее положения, рассказчик замечает: ".. .но он был уже скептик, он был молод, отвлеченен и, стало быть, жесток." (6, 247). Описывая мысли Раскольникова перед преступлением, рассказчик вставляет свое замечание: "казуистика его выточилась, как бритва, и сам в себе он уже не находил сознательных возражений" (6, 58). Позднее, сознаваясь Соне, Раскольников характеризует себя именно этим словом рассказчика: ".я захотел, Соня, убить без казуистики." (6, 321). Герой как бы цитирует невидимого повествователя. В этом смысле Раскольников не одинок. Он погружен в напряженные, внутренние диалоги с самим собой и с другими в своем мире. Читатель постоянно чувствует "невидимое, но всеведущее существо", этот внутриположный голос другого зрителя и судьи, которого не могло бы быть в романе, если бы Достоевский остановился на форме повествования от первого лица.
Рассказчик — посредник между читателем и Раскольниковым; как голос совести, бесплотный, невидимый, но бдительный, он следит за героем в его хождениях по мукам. Этот невидимый рассказчик, таким образом, воплощает в себе саму совесть. Иными словами, он являет процесс перерождающего воздействия совести на сознание Раскольникова.
Если Раскольников принужден донести на себя во имя "Божьей правды", то мы могли бы найти в тексте те моменты, когда присутствие Божьей правды проникает в сознание героя и пробуждает его совесть.
Еще одна функция совести — предостерегать от злых поступков. Сон, в котором Раскольников видит, как забивают до смерти лошадку, символически выполняет эту функцию. Это жестокое истязание немого, беззащитного, невинного существа есть прообраз убийства Лизаветы, преступление, которое он в конце концов не может вынести. Проснувшись, Раскольников в первый и последний раз в романе молится Богу, просит показать ему "путь", спасти его от "проклятой мечты" (6, 50). Ясно, что в эту минуту он сознавал, как ни мимолетно, "Божию правду".
После преступления, в согласии с христианским понятием совести, душевные муки Раскольникова становятся почти невыносимыми.
367
Здесь функция совести — привести героя к раскаянию, отчасти через страх, чтобы спасти его. Среди "неожиданных чувств", мучающих сердце героя, Достоевский выделил чувство разъединенности с людьми. В сцене кошмара (избиение хозяйки Раскольникова) мы находим яркий пример этой духовной муки.
Кошмар начинается с "ужасного крику. Боже, что это за крик! Таких неестественных звуков, такого воя, вопля, скрежета, слез, побой и ругательств он никогда еще не слыхивал и не видывал. <...> Что это, свет перевернулся, что ли? (6, 90-91). В самом деле, "свет перевернулся" в его душе и в кошмарном видении передается акустический образ ада. Ибо эти "неестественные звуки" напоминают предсказание Христа о "кончине века сего", когда Его Ангелы "соберут от Царства Его. делающих беззаконие, и ввергнут их в печь огненную; там будет плач и скрежет зубов" (Мф. 13:41-42).
Во снах иногда появляются люди, которых мы как бы знаем и не знаем, чтобы учить или предупреждать нас. Они из нашего мира и в то же время посланцы другого, может быть, высшего мира. Они имеют символическое значение. Хозяйка Раскольникова,
которой он должен квартирную плату, — символ его совести, напоминающей ему о его духовном долге3. Показательно, что имя человека, бьющего ее, — Илья Петрович (поручик, которого Раскольников выбирает, чтобы сделать свое признание в конце романа). Илья, русский вариант библейского Илии, — фигуральное воплощение Божьего суда и возмездия. По логике сна, Илья Петрович, современный представитель "земного закона", превращается в представителя "Божьей правды", становится голосом совести, вынуждающей героя признаться в своих преступлениях. Битье хозяйки Ильей Петровичем — это буквально угрызения совести героя, бичевание героя за его увертки. В кошмаре выражается нечистая совесть и отражается его подсознательное самоосуждение.
Раскольников понимает это: "Но за что же... <.. .> .. .к нему сейчас придут... все это из того же. из-за вчерашнего. Господи!" (6, 91). Он хочет насадить запор на петлю, "но рука не поднялась. да и бесполезно!" (6, 91). Совесть Раскольникова в кошмаре не позволяет ему снова повторить побег.
Проснувшись, Раскольников лежал неподвижно "в таком страдании, в таком нестерпимом ощущении безграничного
3 Г. Мейер связывает хозяйку с "бессмертной душой" Раскольникова, "преданной мытарствам". (Мейер Г. Свет в ночи: Опыт медленного чтения. Франкфурт-на-Майне, 1967. С. 44.)
368
ужаса, какого никогда еще не испытывал" (6, 91). "Безграничный ужас" здесь очень кстати. В христианстве нечистая совесть, вызывая безграничные муки ада, настоятельно, "не оставляя его ни на минуту", напоминает грешнику о его злом поступке, чтобы заставить раскаяться. После кошмара Раскольников как бы проходит через муки ада: несколько дней "мучился. стонал. впадал в бешенство или в ужасный, невыносимый страх. хотел бежать" (6, 92). Но скрытое значение сна — бежать от совести нельзя.
Совесть Раскольникова говорит на символическом языке сновидений. Однако герою необходимо осознать свою совесть наяву. Впервые это случается, когда он приходит в себя.
Раскольников лежит на постели, пока Разумихин и Зосимов говорят о преступлении. Настасья, служанка, стоя у двери, обращаясь к Раскольникову, вдруг брякает:
— Лизавету-то — тоже убили!..
— Лизавету? — пробормотал Раскольников едва слышным голосом.
— А Лизавету, торговку-то, аль не знаешь? Она сюда вниз ходила. Еще тебе рубаху чинила.
Раскольников оборотился к стене, где на грязных желтых обоях с белыми цветочками выбрал один
неуклюжий белый цветок, с какими-то коричневыми черточками, и стал рассматривать: сколько в нем листиков, какие на листиках зазубринки и сколько черточек? Он чувствовал, что у него онемели руки и ноги, точно отнялись, но и не попробовал шевельнуться и упорно глядел на цветок (6, 105).
Это гениальное место. "Неуклюжий" — слово, более подходящее для описания человека, а не цветка. Читатель, запомнивший, что автор употребил то же самое слово в описании Лизаветы, сразу поймет, что "неуклюжий белый цветок" — символ неуклюжей, невинной Лизаветы, а грязные, желтые обои, на фоне которых "она" беспощадно предстает перед глазами Раскольникова, символизируют его преступление4. И как художественно уместно то, что Настасья, другая простая, добрая женщина, обращаясь к Раскольникову, говорит ему об убийстве Лизаветы. И как равно уместно, что мы от нее узнаем, что Лизавета когда-то чинила Раскольникову рубашку, между тем как он раскроил ей череп "почти до темени" (6, 65). Этот контраст между скромной услугой (она чинит, исправляет) и его убийственной оплатой (он рубит,
4 Кожинов В. "Преступление и наказание" Ф. М. Достоевского // Три шедевра русской классики. М., 1971. С. 122-124.
раскраивает) подчеркивает с драматической четкостью ужасающую бесчеловечность его преступления.
Интересно, как это сообщение и его символический смысл действуют на Раскольникова. Он теряет дар слова, немеет от смутного ужаса. Автор не дает нам никакого доступа к внутренним мыслям героя. Раскольников машинально, настойчиво считает лепестки цветка точно так, как он считал шаги от своей каморки до квартиры старухи. Но здесь он считает, чтобы не думать, не чувствовать, чтобы хоть на чем-то сосредоточить свои мысли, чтобы не сойти с ума.
В состоянии умственного шока и телесного паралича Раскольников сталкивается с неприкрытой реальностью своего преступления. Момент ощущения истины показан как проявление ума в полной изоляции от тела. И истина тускло мерцает в символе невинности, сознание Раскольникова проницает другой мир — мир вне пределов разума и чисел. Все увертки теории, все рациональные расчеты и оправдания его покинули, ибо убийство Лизаветы было непреднамеренно.В отличие от рассчитанного убийства старухи, убийство Лизаветы не имеет никакого идеологического оправдания. И его невозможно найти. На какую идеологию может опираться "белый, неуклюжий цветок"? В действительности, убийство Лизаветы — самый злой поступок героя. Ибо если бы Раскольников убил только злобную старуху, один из самых несимпатичных персонажей Достоевского, то читатель мог бы оправдать героя смягчающими обстоятельствами, или, что еще хуже, согласиться с его идеями. Более того, если бы Раскольников убил только старуху, он, вероятно, не донес бы на себя и путь к искуплению был бы для него закрыт. Он убил старуху обухом топора, сзади, когда она склонилась над закладом. Она, вероятно, так и не узнала, что случилось с ней. Но кроткую "юродивую" он зарубил острием топора, глядя прямо ей в лицо, перекосившееся детским выражением страха. Это ничем не смягченная жестокость, сопоставимая с библейским избиением младенцев. Показательно, что после убийства старухи Раскольников сохраняет еще разум, чтобы исполнить свой план и ограбить ее. Но после убийства Лизаветы его охватывает дикая паника и непреодолимое желание бежать оттуда как можно скорее. Здесь рассказчик вставляет одно из самых значительных своих замечаний:
И если бы в ту минуту он в состоянии был правильнее видеть и рассуждать; если бы только мог сообразить все трудности своего положения, всё отчаяние, всё безобразие и всю нелепость его, понять
370
при этом, сколько затруднений, а может быть, и злодейств еще остается ему преодолеть и совершить, чтобы вырваться отсюда и добраться домой, то очень может быть, что он бросил бы всё и тотчас пошел бы сам на себя объявить, и не от страху даже за себя, а от одного только ужаса и отвращения к тому, что он сделал (6, 65).
Итак, убийством Лизаветы Достоевский показывает, что одно преступление ведет к другому, может быть, к худшему "злодейству"; убив Лизавету, Раскольников совершил святотатство, переступил через "Божью правду".
На это намекает выражение лица Раскольникова. Передав длинный разговор Разумихина и Зосимова, во время которого Раскольников не проявляет никакой реакции на правильное изложение Разумихиным его преступлений, рассказчик возвращается к Раскольникову:
Сам Раскольников всё время лежал молча, навзничь, и упорно, хотя и без всякой мысли, глядел на вошедшего. Лицо его, отвернувшееся теперь от любопытного цветка на обоях, было чрезвычайно бледно и выражало необыкновенное страдание, как будто он только что перенес мучительную операцию или выпустили его сейчас из-под пытки (6, 112).
Здесь нет упоминания об угрызениях совести, не говоря уже о раскаянии. Автор
предоставляет читателю связать символический образ Лизаветы с душевными муками Раскольникова. Автор заставляет читателя понять, какое нешуточное, смутное, значительное изменение произошло в сознании героя, в котором пробудилась совесть.
Это подтверждается мыслями Раскольникова накануне его третьего кошмара, сразу после того как незнакомый мещанин обвиняет его: "Ты убивец" (6, 209). Рассуждая о своем положении, в состоянии страха и ярости Раскольников винит старуху в своих мучениях. Только внезапная мысль на мгновение смягчает его гнев и ненависть:
Бедная Лизавета! Зачем она тут подвернулась!.. Странно, однако ж, почему я об ней почти и не думаю, точно и не убивал?.. Лизавета! Соня! Бедные, кроткие, с глазами кроткими... Милые!.. Зачем они не плачут? Зачем они не стонут?.. Они всё отдают. глядят кротко и тихо. Соня, Соня! Тихая Соня!.. (6, 212)
Здесь он еще в полном сознании. В его голосе звучит первая нотка сожаления о Лизавете. Не случайно, что Раскольников уже в своих мыслях соединяет Лизавету с Соней. Но сожаление — не раскаяние и далеко не искупление.
371
О старухе он не сожалеет. В кошмарном сновидении Раскольников пытается воссоздать только свое первое преступление — он старается еще раз убить старуху. Лизавета же не "подвертывается", "точно" он ее "не убивал". И действительно, если бы не было старухи, т. е. если бы не было его идеи, он не убил бы Лизавету.
У Достоевского пробуждение совести влечет за собой особого рода необходимость: его герой непременно должен вступить в доверительный диалог с человеком, который воплощает Божию правду. Именно поэтому Раскольникова тянетк Соне.
К тому времени, как Раскольников появился в ее жизни, Соня глубоко усвоила Новый Завет, приобрела христоподобные черты. Она — "падшая женщина", но благодаря тому, что считает себя грешницей, она сохранила чистую совесть. Именно ее чистая совесть нужна Раскольникову.
На первом свидании с Соней Раскольников прежде всего хочет узнать, чтод поддерживает ее в несчастной жизни. Узнает это он в теснейшей связи с очередным появлением Лизаветы в тексте. Тот факт, что Лизавета дала Соне Новый Завет и они вместе его читали, поражает Раскольникова: "Нервы его раздражались все более и более. <...> — Ты с Лизаветой дружна была?" (6, 249). И когда он узнает, что Соня панихиду служила по Лизавете, голова у него начинает "кружиться" (6, 249). Соня говорит о Лизавете: "Она была справедливая. <...> Она Бога узрит" (6, 249). Раскольников требует, чтобы Соня читала ему о чуде Лазаря, и настаивая прибавляет: "читала же Лизавете!" (6, 250).
Уходя от Сони, Раскольников обещает сказать ей в следующий раз, кто убил Лизавету. О старухе он и не упоминает. Теперь он уже не думает, что Лизавету он "точно не убивал". В его добровольном решении признаться Соне можно видеть первые проявления чувства ответственности и первый шаг к искуплению. Ибо он должен был знать заранее, что Соня не будет сомневаться в том, что, убив двух людей, он согрешил против Божьей правды, что она потребует, чтобы он не только донес на себя, но и искупил перед Богом свои грехи. Это означает, что диалог с Соней постепенно становится диалогом с собственной совестью.
Свое признание Раскольников начинает с убийства Лизаветы, говорит о себе в третьем лице ("он Лизавету эту. убить не хотел."), с заминками и паузами (6, 315). Ясно, что ему труднее всего признаться в этом преступлении, а значит, что
372
именно это преступление тяжело лежит у него на совести. Ибо убийство старухи, хотя это тоже нарушение морали, лежит на уровне идеологически мотивированного уголовного
дела, а убиение Лизаветы принадлежит к духовной сфере Божьей правды. В преступлении против старухи надо признаться представителям земного закона, а в преступлении против невинной "юродивой" надо исповедаться перед кем-то Высшим.
Когда истина осеняет Соню, Раскольников видит в ее лице лицо Лизаветы в тот самый момент, когда он бросился на нее с топором. Соня как бы воплощает собой его жертву, реагируя теми же жестами, тем же выражением детского испуга на своем лице. И в тот момент, благодаря этому преображению, это "точно он ее не убивал". Как замечает Кожинов: "Убить Лизавету — как бы то же самое, что убить Соню."5. Прежде чем он уйдет, Соня просит его взять свой крест: "У меня другой остался, медный, Лизаветин. <... > Я теперь Лизаветин стану носить." (6, 324). Раскольников еще не готов принять крест, но предложение Сони остается у него в душе.
Итак, когда Раскольников говорит, что "точно он не убивал" Лизавету, то в художественном мире Достоевского он прав. Если бы не Лизавета, Соня не могла бы указать Раскольникову путь к возрождению. Лизавета стала одним из истоков потенциального искупления героя, невольной спасительницей Раскольникова, который пролил ее невинную кровь, а ее смерть можно назвать скромной вариацией жертвы Христа. Это убийство, пусть еще не вполне, проницает совесть Раскольникова, т. е. пробуждает образ Христа в его сознании. Это объясняет его дикую панику, похожую на священный страх, сразу после убийства Лизаветы, и его принятие креста от Сони, и его просьбу, чтобы Соня носила крест Лизаветы: ".это Лизаветин, себе берешь", и, наконец, его интерес к кресту, который был на Лизавете, когда он убил ее: ".покажи-ка? Так на ней он был. в ту минуту?" (6, 403).
В самом конце романа, когда Раскольников берет в руки Новый Завет Сони, который она по его просьбе принесла, рассказчик напоминает читателю о том, что "эта книга. была та самая, из которой она читала ему о воскресении Лазаря" (6, 422). И читатель может догадаться, что это та самая книга, которую Лизавета принесла Соне по ее просьбе. Великое зло побеждается добром. Сама эта мысль обнаруживает глубокий христианский корень в искусстве Достоевского.
5 Кожинов В. "Преступление и наказание" Ф. М. Достоевского. С. 127.
373
Правда, в его поэтическом мире полная победа станет возможной только тогда, когда Раскольников поймет, что, убив старуху, он тоже переступил Божию правду, а это, в свою очередь, станет возможным тогда, когда Раскольников откроет Евангелие, когда он откроет душу Христу. Еще не раскрыв Новый Завет, Раскольников спрашивает себя — и это его последние слова в романе: "Разве могут ее убеждения не быть теперь и моими убеждениями? Ее чувства, ее стремления, по крайней мере." (6, 422). Это пока только вопрос, но это вопрос Раскольникова — он нашел слова, чтобы поставить этот вопрос себе. Автор привел сознание героя в хранилище Божьей правды, к истоку совести. Это и было сюжетом Достоевского, и роман соответственно завершается на пороге "новой истории", "нового рассказа".
