CC BY
30ПРОБЛЕМА НРАВСТВЕННОГО ВЫБОРА ЕВРОПЕЙСКОГО СУДА ПО ПРАВАМ ЧЕЛОВЕКА ПРИ РЕАЛИЗАЦИИ СОМАТИЧЕСКИХ ПРАВ
ТРИФОНОВА Дарья Георгиевна,
соискатель кафедры конституционного и муниципального права Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова (МГУ). E-mail: vogel3241@gmail.com
Краткая аннотация: В статье анализируется практика Европейского Суда по правам человека (далее - ЕСПЧ) в контексте реализации соматических прав, направленная на признание права на совершение самоубийства (эвтаназии). В западном обществе произошло смещение акцента с абсолютизации права на жизнь в сторону защиты индивидуальной свободы. Как следствие, ЕСПЧ интерпретирует право на смерть через ст. 8 Конвенции о защите прав человека и основных свобод (далее - Конвенция), что является этически не верным, более того противоречит абсолютному праву на жизнь, провозглашенному в ст. 2 Конвенции. Анализ соответствующей практики ЕСПЧ показывает, что моральный выбор суда при разрешении спора восходит к индивидуалистическому пониманию концепции человеческого достоинства, которая включает в себя право на качество жизни. Тем самым ЕСПЧ насаждает новое понимание ценностей европейским обществом. В этом контексте моральное обоснование получает совершенно иное содержание: индивид, который испытывает угасание физических и ментальных функций, вследствие достижения определенного возраста или болезни, получает тем самым ограничение своей индивидуальной автономии. Тем самым принцип человеческого достоинства меняет свое содержание в зависимости от субъективных чувств индивида, ценность жизни измеряется теперь ее качеством. Так, право на жизнь интерпретируется теперь через право на качество жизни, которое, в свою очередь, воплощается через право на самоопределение, признающее, в конечном итоге, право на качество смерти.
Abstract: The article analyzes the practice of the European Court of human rights (hereinafter-ECHR) in the context of the implementation of somatic rights, aimed at recognizing the right to commit suicide (euthanasia). In Western society, there has been a shift from the absolutization of the right to life to the protection of individual freedom. ,4s a result, the ECHR interprets the right to death through article 8 of the Convention for the protection of human rights and fundamental freedoms (hereinafter-the Convention), which is ethically incorrect, moreover contradicts the absolute right to life, proclaimed in article 2 of the Convention. The analysis of the relevant practice of the ECHR shows that the moral choice of the court in resolving the dispute goes back to the individualistic understanding of the concept of human dignity, which includes the right to quality of life. Thus, the ECHR instills a new understanding of the values of European society. In this context, the moral justification has a completely different content: the individual who experiences the extinction of physical and mental functions, as a result of reaching a certain age or illness, thereby receives a restriction of his individual autonomy. Thus, the principle of human dignity changes its content depending on the subjective feelings of the individual, the value of life is now measured by its quality. Thus, the right to life is now interpreted through the right to quality of life, which in turn is embodied through the right to self-determination, which ultimately recognizes the right to quality of death.
Ключевые слова: достоинство человека, моральный выбор, нравственность, право на жизнь, право на смерть, право на совершение самоубийства, эвтаназия.
Keywords: human dignity, moral choice, morality, right to life, right to death, right to commit suicide, euthanasia.
Статья 2 Конвенции о защите прав человека и основных свобод гласит, что никто не может быть лишен жизни, иначе как по приговору суда, право каждого на жизнь охраняется законом [2]. Тем не менее, практика последних лет Европейского Суда по правам человека (далее - ЕСПЧ) направлена на защиту права на получение содействия в совершении самоубийства, что обосновывается ссылкой на защиту частной жизни.
В 1983 Европейская Комиссия по правам человека сочла неприемлемой жалобу осужденного за содействие в совершении самоубийства: подобные действия заявителя, по мнению Комиссии, не являлись вмешательством в сферу частной жизни последнего. Более того, Комиссия полагает, что действия по пособничеству, подстрекательству, консультированию или содействию в совершении самоубийства исключены из конструкции защиты частной жизни ввиду посягательства подобных действий на общественный интерес. То, что заявитель действовал из благих побуждений, никак не может повлиять на его оправдание.[13]
Четыре европейских государства признали на законодательном уровне практику содействия в совершении самоубийства, три из них легализовали эвтаназию.1 [15]
1 В Швейцарии разрешено содействие в совершении самоубийстве при отсутствии корыстного мотива, но запрещена эвтаназия. Содействие в совершении самоубийства предполагает помощь самоубийце в приобретении средств совершения самоубийства, например, смертельной дозы лекарства, однако сам акт убийства совершает заинтересованное лицо. В случае с эвтаназией (активной или пассивной) иное лицо совершает действие, направленное на убийство, самостоятельно, без участия того, кому предоставляется процедура эвтаназии. Фактически, такое теоретическое разделение
Количество официально зарегистрированных случаев эвтаназии удваивается каждые четыре года: в Бельгии с 349 в 2004 г. до 1432 в 2012, в Голландии с 2003 по 2004 количество случаев эвтаназии увеличилось на 74%. Случаи злоупотреблений были зафиксированы не только в Бельгии, но и в Швейцарии, и в Нидерландах. [6] Знаковым делом в принятии идеи эвтаназии европейским сообществом стало дело Претти против Соединенного Королевства [10]. Заявительница была полностью парализована, т.к. страдала смертельным заболеванием нейроде-генеративного характера. Миссис Претти желала уйти из жизни с помощью супруга, ведь самостоятельно она была не в состоянии этого сделать. По законодательству Великобритании в этом случае супругу Претти грозило уголовное преследование. Заявительница, ссылалась на ст. 2 Конвенции, защищающую право на жизнь от посягательств третьих лиц, но не запрещающую наложить на себя руки, а также аргументировала к посягательству на ее право частной жизни, право на самоопределение. ЕСПЧ указал, что ст. 2 Конвенции, гарантирующая право на жизнь, не может быть истолкована в негативном аспекте, не предполагает право на смерть. На основании ст. 8 Конвенции ЕСПЧ принял доводы заявительницы о вторжении в ее право на частную жизнь, таким образом, помощь в совершении само-
этих действий присутствует лишь в праве Швейцарии. В других странах, как в Бельгии, легализовавшей эвтаназию, так и в Германии, ее запрещающей, под эвтаназией понимается факт предоставления смертельных субстанций, независимо от того, в результате чьих действий совершается акт прекращения жизни (самой жертвы или содействующего лица). [12, Р. 735-755]
убийства (эвтаназия) подпадает под сферу личной автономии, находящейся под защитой ст. 8 Конвенции.
В деле Хаас против Швейцарии ЕСПЧ сделал следующий шаг по направлению признания права на содействие в совершении самоубийства.[8] В Швейцарии легализовано право врача выписать смертельную дозу лекарства пациенту при соблюдении всех условий, предписанных Федеральным судом. Подобная практика должна иметь исключительный характер, соответствовать всем нормам медицинской этики, сформулированной как внутренним, так и международным правом, в частности, соответствовать руководству по уходу за престарелыми людьми Швейцарской Академии Медицинских Наук (the end-of-life care guidelines of the Swiss Academy of Medical Sciences). В рассматриваемом деле заявитель страдал психическим расстройством и хотел уйти из жизни безболезненно, приняв соответствующие медикаменты. Так как заявитель был в состоянии самостоятельно совершить суицид своими силами и средствами, то он полагал, что государство обязано выдать ему медикаменты, которые бы предопределили его безболезненный уход из жизни без риска того, что его попытка суицида не будет доведена до конца.
ЕСПЧ фактически признал право на безопасное, достойное и безболезненное самоубийство. По мнению Суда, данный тезис является одним из аспектов уважения права на частную жизнь по смыслу ст. 8 Конвенции (пар. 51). Сославшись на ст. 2 Конвенции, налагающей обязанность на государство защищать наиболее уязвимых лиц, даже от их собственных действий, ставящих под угрозу их жизнь, ЕСПЧ поддержал позицию, согласно которой требование медицинского заключения о необходимости предоставления смертельной дозы лекарства не было непропорциональным в целях защиты общественного здоровья, безопасности и предупреждения преступлений. ЕСПЧ отметил, что даже, если предположить, что государства обязаны обеспечить совершение суицида с соблюдением принципа достоинства, в данном конкретном деле нельзя упрекнуть власти Швейцарии, в том, что они нарушили подобное обязательство (пар. 61). ЕСПЧ полагает, для того, чтобы право заявителя самостоятельно принять решение, когда и каким образом уйти из жизни, не было теоретическим и иллюзорным, необходимо выяснить, имел ли последний эффективный доступ к медицинскому обследованию, на основании которого он мог бы получить смертельную дозу лекарства. ЕСПЧ пришел к выводу, что нет доказательств того, что заявитель был лишен возможности пройти соответствующее обследование, поэтому, даже при условии позитивного обязательства государства по принятию мер для совершения самоубийства в достойных условиях, власти Швейцарии не нарушили данное обязательство по отношению к заявителю.
В деле Кох против Германии [9] ЕСПЧ отметил, что государства обязаны предоставить правовое обоснование в
случае отказа в оказании помощи в совершении самоубийства. В случае признания ЕСПЧ права на содействие в самоубийстве в качестве субъективного, государство становится гарантом осуществления данного права [12, P. 735-755].
Супруга заявителя В. Кох страдала сенсорно-моторной квадриплегией, была полностью парализована, нуждалась в постоянном медицинском уходе, искусственной вентиляции легких. Согласно медицинскому заключению ей оставалось жить еще 15 лет. В. Кох считала, что такая жизнь является недостойной и хотела совершить самоубийство при помощи заявителя. Супруги Кох обратились в Федеральный институт фармацевтических и медицинских продуктов (Bundesinstitut Arzneimittel und Medizinprodukte, далее - институт) с просьбой о приобретении смертельной дозы лекарственного препарата, чтобы совершить суицид в домашних условиях. Однако получили отказ со ссылкой на ст. 5 (1) (6) Закона ФРГ «О наркотических веществах», согласно которой подобного рода вещества могут быть выданы только в целях поддержания жизни. Поэтому В. Кох пришлось обратиться в соответствующую организацию «Дигни-тас» в Швейцарии. Супруг Кох обжаловал действия Института. Федеральный Конституционный Суд Германии отклонил жалобу заявителя, полагая, что посмертные права В. Кох на человеческое достоинство никак не затрагивают заявителя. По мнению суда, после смерти защита человеческого достоинства подлежит защите лишь в случае нарушения права на уважения в общем смысле, присущего всем людям, права на моральную, личную и общественную ценность человека. Более того, суд указал, что право на человеческое достоинство является неотчуждаемым, поэтому заявитель не имел права подавать подобную жалобу.
Заявитель обратился в ЕСПЧ, полагая, что решения немецких судов нарушили его право на уважение личной и семейной жизни по смыслу ст. 8 Конвенции.1 ЕСПЧ признал, что отказ института в выдаче В.К. наркотических средств для совершения самоубийства, а также отказ немецких судов в рассмотрении жалобы заявителя по существу, нарушают право заявителя на уважение частной и семейной жизни, гарантированные ст. 8 Конвенции. Несмотря на то, что заявитель не имел права ссылаться на права своей супруги, гарантированные ст. 8 Конвенции, т.к. они имеют неотчуждаемый характер, ЕСПЧ полагает, что было нарушено право на уважение личной жизни самого заявителя, поэтому последний может рассчитывать на защиту своих прав, гарантированных Конвенцией. При этом Суд не уточнил, каким образом конкретно были нарушены права заявителя. Тем самым ЕСПЧ изменил сложившуюся ранее концепцию статуса жертвы, суть которой состояла в непередаваемости личных прав [14].
В деле Гросс против Швейцарии [7] восьмидесяти-
1 Ранее Федеральный верховный суд Германии пришел к выводу, что не влечет уголовной ответственности совершенное с согласия смертельно больного пациента прекращение его лечения, если это лечение искусственно продлевает его жизнь [3].
летняя заявительница не страдала каким-либо тяжелым заболеванием, однако не могла смириться со снижением своих физических и интеллектуальных способностей, связанных с процессом старения. Поэтому заявительница хотела покончить жизнь самоубийством, безуспешно в течение нескольких лет обращалась в медицинские учреждения за получением смертельной дозы пентобарбитала натрия.
Постановлением ЕСПЧ от 14 мая 2013 признано нарушение прав заявительницы на уважение частной жизни, гарантированное ст. 8 Конвенции (пар. 60). По мнению Суда, вопрос состоит в том, насколько государство ясно определяет критерии, которым следуют врачи при назначении медицинских предписаний лицу, находящемуся в подобном состоянии. ЕСПЧ указал, что действующее в Швейцарии медицинское этическое руководство не обладает формальными признаками закона, т.к. принято негосударственной организацией (the Swiss Academy of Medical Sciences) (пар 65). Более того, Суд отметил, что данное руководство рассматривает только случаи смертельной болезни пациентов, в противном случае законодательное регулирование не предусмотрено. Поэтому существует неопределенность, как поступать врачам в ситуациях с пациентами, не страдающими смертельными заболеваниями, однако желающими совершить суицид, вследствие больших моральных страданий, являющихся проявлением высокой степени мучений (пар. 66). ЕСПЧ полагает, что закон Швейцарии, предоставляя возможность использования смертельной дозы пентобарбитала натрия на основании медицинского заключения, не создает четких условий для ее реализации (пар. 67), тем самым нарушается ст. 8 Конвенции.
Во внутреннем праве стран, в которых проживало большинство заявителей, не существует права на содействие в совершении самоубийства, поэтому можно предположить, что эти процессуальные обязательства необходимо обосновать на автономном независимом конвенционном праве. Так, право на смерть, признанное ЕСПЧ в качестве одного из аспектов проявления права на частную жизнь по смыслу ст. 8 Конвенци (Хаас, пар. 51), является независимым и действительно конвенционным правом. [11] ЕСПЧ не считает нужным привести четкое обоснование существования такого права, якобы выведенного из смысла Конвенции. В делах Хаас и Гросс ЕСПЧ утверждал о существовании права на доступ к смертельной дозе лекарства в Швейцарии, где законодательство и практика предоставляют облегченный вариант на доступ к эвтаназии. На самом деле, это не право, а исключение из правил, основанное на медицинских стандартах, .к. круг субъектов, способных реализовать данное право строго ограничен. ЕСПЧ же взял исключение изправил в качестве принципа, что позволило ему чрезмерно расширительно толковать права, предоставленные Конвенцией. Такой подход был использован ЕСПЧ и в других делах. Например, в Ирландии и Польше защищается право на жизнь нерожденного ребенка без ущерба для права ма-
тери на жизнь, ЕСПЧ же признал существование во внутреннем праве этих стран права на аборт, по крайней мере, в случае наличия угрозы для матери (условное право на аборт).[4] Признавая, что Конвенция не предусматривает независимого права на аборт, но внутреннее право попадает под действие Конвенции, ЕСПЧ признал эти государства, нарушившими нормы Конвенции в связи с тем, что последние не установили эффективные механизмы, позволяющие определить, были ли соблюдены условия для получения законного аборта в данном конкретном случае.[16]
Право на жизнь является абсолютным правом и условием для осуществления всех иных прав. Эвтаназия или содействие в совершении самоубийства представляют собой посягательство на жизнь. Ст. 2 Конвенции, в которой содержится исчерпывающий перечень действий, направленных на лишение жизни и являющихся абсолютно необходимым применением силы, не упоминает просьбы или согласия заинтересованной стороны. Запрет эвтаназии существует в медицинской этике еще со времен Гиппократа. Этот запрет неоднократно поддерживался Парламентской Ассамблеей Совета Европы (Parliamentary Assembley of the Council of Europe). Рекомендации 779 (1976) гласят, что доктор обязан сделать все возможное для предотвращения страданий, он не имеет права, даже в случаях, кажущихся ему безнадежными, намеренно ускорить наступление смерти (пар. 7). В Рекомендациях 1418 (1999) то же высказывание подкрепляется позицией о том, что право на жизнь неизлечимо и смертельно больных людей должно гарантироваться даже в том случае, когда последние изъявляют желание умереть. Резолюция 1859 (2012) от 25 января 2012 гласит, что эвтаназия в случае преднамеренного убийства по действию или упущению зависимого человека для его или ее личной выгоды, должна быть запрещена [5]. Однако в своих решениях ЕСПЧ упускает из виду эти положения, а также все чаще игнорирует ст. 2 Конвенции.
Что же касается интерпретации права на смерть через ст. 8 Конвенции, то ст. 8 не может быт истолкована таким образом, что новое право, якобы исходящее из ее содержания, противоречит абсолютному праву на жизнь (ст. 2 Конвенции). Смешение права на жизнь и индивидуальной свободы в иерархии ценностей, по мнению Г.Папинка, является проявлением нового тренда в западном обществе, который представляет индивидуальную автономию превалирующей над всеми объективными соображе-ниями.[12, P. 750] ЕСПЧ полагает, что качество жизни, то есть то, что ощутимо здесь и сейчас является субъективным и превалирует над объективным правом на жизнь. Тем самым моральный выбор суда в обосновании своих решений очевиден: суд исходил из индивидуалистического понимания концепции достоинства, которая включает в себя право на качество жизни, с которым не соотносится преклонный возраст или угасание физических и ментальных возможностей (пар. 58 Гросс, пар 65 Претти, пар 51 Кох).
Г. Папинк указывает, что одна из причин кризиса современного суда заключается в том, что суд и европейские нацио-
нальные общности не являются культурно однородными. В результате эволюции позиции ЕСПЧ было утеряно универсальное понимание фундаментальных ценностей Конвенции, таких как: достоинство, свобода, мораль, семейные ценности. Одной из целей создания системы прав человека была защита личности от произвола государства путем установления объективных стандартов. Права человека теперь рискуют попасть под обратное влияние так называемой индивидуалистической суверенности. Противостояние между суверенным государством и индивидуальной автономии может быть достигнуто лишь путем утверждения универсальной системы ценностей, отражающей как интересы индивида, так и всего общества. Однако поглощение ст. 2 Конвенции ст. 8 Конвенции демонстрирует превалирование власти индивида над такой абсолютной ценностью как уважение жизни.[12, P. 745] Теперь человеческое достоинство не будет чем-то присущим онтологически, его содержание становится изменчивым и определяемым на основании субъективных чувств индивида. Ценность жизни нынче измеряется ее качеством. Исторически при создании Декларации прав человека человеческое достоинство рассматривалось как нечто врожденное и присущее всем людям свойство, оно не может быть субъективным, считает Эдельтрод Гаттер: «Достоинство одинаково присуще всем людям, независимо от возраста, расы, пола, особенностей или способностей, условий или ситуаций, что обеспечивает равенство и универсальность прав человека. Достоинство - это следствие человеческой природы. Так, состояние бытия никоим образом не может лишить его достоинства. Достоинство присуще существованию человека. Если бы люди обладали им в силу особенностей, способностей или условий, достоинство не было бы ни в равной степени, ни повсеместно даровано всем людям. Таким образом, человек обладает достоинством на протяжении всей жизни. Боль, страдания или слабость не лишают человека его достоинства".[12, P. 745]
Как отметила И.П. Кененова, основные черты западного права постепенно утрачивают свою актуальность: право «как в теории, так и на практике в меньшей степени воспринимается как «единый свод, организм», но все больше как «каша» из сиюминутных решений и противоречащих друг другу норм, соединенных только общими «приемами», «техникой»».[1, С 14] Ученый гово-
ках государства для исполнения политической воли тех, кто находится у власти, вес приобретают сиюминутные результаты, последовательности и преемственности более не уделяется надлежащего внимания. [1, С 14] «Право становится все более фрагмен-тированным, субъективным, ориентированным на удобство, а не на мораль». Как результат, «юридические приемы и техника заслонили в своей значимости нравственную составляющую права, которая первоначально в рамках западной традиции права также участвовала в формировании авторитета этого главного социального регулятора, как и его рациональные, полезные свойства». [1, С 16] Подводя итог, право на жизнь является абсолютным правом, более того, условием для осуществления всех иных прав. Поэтому этически не верно интерпретировать право на смерть через ст. 8 Конвенции (право на уважение частной и семейной жизни), как это делает ЕСПЧ, т.к. данный подход противоречит абсолютному характеру права на жизнь. Объяснением избранного европейским судом подхода в интерпретации рассматриваемого вопроса является новое понимание европейским обществом фундаментальных ценностей: в западном обществе произошло смещение акцента с абсолютизации права на жизнь в сторону защиты индивидуальной свободы. Индивидуальная автономия превалирует над всеми иными объективными соображениями в современном западном обществе, является высшей ценностью.
Анализ соответствующей практики ЕСПЧ показывает, что моральный выбор суда при разрешении спора восходит к индивидуалистическому пониманию концепции человеческого достоинства, которая включает в себя право на качество жизни. Тем самым ЕСПЧ насаждает новое понимание ценностей европейским обществом. В этом контексте моральное обоснование получает совершенно иное содержание: индивид, который испытывает угасание физических и ментальных функций, вследствие достижения определенного возраста или болезни, получает тем самым ограничение своей индивидуальной автономии. Принцип человеческого достоинства меняет свое содержание в зависимости от субъективных чувств индивида, ценность жизни измеряется теперь ее качеством. Так, право на жизнь интерпретируется теперь через право на качество жизни, которое, в свою очередь, воплощается через право на самоопределение, признающее, в конечном итоге, право на качество смерти.
рит о том, что право все чаще используется как инструмент в ру-Библиография:
1. Кененова И.П. Кризис западной традиции права и российская традиция в ракурсе конституционной компаративистики // Сравнительное Конституционное Обозрение. 2013. № 1.
2. Конвенция о защите прав человека и основных свобод ETS N 005 (Рим, 4 ноября 1950 г.) // Система ГАРАНТ: http://base.garant.ru/2540800/#ixzz5ojqdUQcu
3. Постановление Федерального верховного суда Германии от 13 сентября 1994 г., 1 StR 357/94
4. A.B. and C. v. Ireland (App. No 25579|05) ECHR GC 16 December 2010 para. 214.
5. Council of Europe, Resolution 1859 «Protecting Human Rights and Dignity by Taking into Account Previously Expressed Wishes of Patients»
6. Final observations of the UN Human Rights Committee on the reports presented by the Nerterlands, 25 august 2009, CCPR/C/NLD/CO/4, para.7.
7. Gross v. Switzerland (APP. No. 67810/10) ECHR 14 May 2013
8. Haas V. Switzerland 20 january 2011 (App. No. 31322/07) ECHR 20 January 2007
9. Koch v. Germany (App. No. 497/09) ECHR 19 July 2012
10. Pretty v. the United Kingdom (App. No. 2346/02) ECHR GC 29 April 2002.
11. Professor Marguenaud, Le droit de suicide de maniere sure, digne et indolore
12. Puppinck Gregor, The right to assisted suicide in the case law of the European court of human rights / International Journal of human rights/ Oct-Dec. 2014. Vol. 18. Issue 7/8. P.p. 735-755. Б.Д. Academic Search Complete
13. R. v. the United Kingdom (App. No 10083/82) ECHR 4 July 1983, para.13.
14. Sampedro Camean v. Spain (App. No. 25949/94) ECommmHR 17 May 1995.
15. The Netherlands, Law of 12 April 2001, Belgium, Law of 28 May 2002, Luxembourg Law of 16 March 2009.
16. Tysiac v. Poland, para. 124; Buckley v. the United Kingdom ( App. No. 20348/92) ECHR 25 September 1996.
