CC BY
16
Развитие общеправовой теории маргинальности как системы полученных знаний, выдвигаемых проблем и гипотез о негативном влиянии феномена отчужденности, пограничности и дезаккомодации, свойственном отдельным участникам правоотношений, на состояние законности и правопорядка, происходит в условиях активизации интереса к данной проблематике в сфере современных правовых исследований.
Маргинальная личность, как и прочие субъекты правоотношений, в рамках выстраиваемой концепции характеризуется, в том числе посредством уточнения содержания одного из ключевых понятий общей теории права - правовой статус, в котором, однако, отражаются специфические особенности юридического бытия (интересов, потребностей, притязаний, обязанностей и т. д.), рассматриваемых общеправовой теорией маргинальности индивидов. Общие и частные закономерности тенденций установления правового статуса исследуемой категории лиц объектвизируются через построение и объяснение понятийного аппарата выстраиваемой концепции. Для этого необходимо, прежде всего, конкретизировать понятие маргинальной личности как субъекта правовых отношений и далее обратить внимание на изучение особенностей ее правового статуса, специфика которого может быть объяснена в контексте используемого родового понятия -маргинальности, обусловливающей ее нахождение в структуре данных отношений.
Уточняем, что если в общеправовом контексте под маргинальностью понимать исторически обусловленный феномен отчужденности, пограничности и дезадаптации определенного числа субъектов (маргинальных индивидов) относительно соционормативного пространства, то, по нашему предположению, маргинальную личность (находящуюся в данном специфическом положении (ситуации) можно охарактеризовать как систему (совокупность) юридически рецессивных свойств индивидов, обусловленных индифферентным, нигилистическим, а в крайних формах - агрессивным отношением к правовым предписаниям, детерминирующих предрасположенность данных лиц (групп) к совершению правонарушений, в том числе преступлений.
Диапазон познания процессов юридического бытия маргинальной личности, как и непосредственное изучение механизмов легитимации правового положения данных специфических индивидов с деструктивными (в своем большинстве) моделями поведения, имеет, на наш взгляд, важное значение для общей теории права. Между тем несовершенство и дисперсионность отечественного законодательства в сфере закрепления основ правового положения (в особенности касающиеся конкретной маргинальной личности), а также определенная непоследовательность законодателя в решении вопросов статусных правоустановлений вообще значительно затрудняют задачу исследователей правовой сферы маргиналистики.
Сложность изучения особенностей и закономерностей юридической формализации правового статуса маргинальной личности обусловлена еще несколькими немаловажными обстоятельствами, а именно:
- Интегрированное (синтезированное) понимание феномена маргинальности зарубежной и отечественной социогуманитариской, в том числе ее правовой сферой, предполагает включение в совокупность традиционно признаваемых маргиналами российским правоведением лиц, находящихся в пограничном состоянии по отношению к соционормативной системе (лица без определенного места жительства, лица, занимающиеся бродяжничеством и попрошайничеством, социальные сироты, безнадзорные и беспризорные несовершеннолетние, больные хроническим алкоголизмом и наркоманией, лица, незаконно находящиеся на территории Российской Федерации (беженцы, переселенцы, иностранные граждане и др). Апперцепция (ясное восприятие) и дальнейшая классификация их совокупности на социально незащищенные и социально неблагополучные, в том числе социально опасные, группы представляют собой чрезмерно сложный и трудоемкий процесс, сопровождающийся перманентными изменениями как самого положения этих лиц (групп), так и текущего отечественного законодательства.
- Необходимо учитывать, что специфика «порогового», «переходного» состояния маргинальных индивидов (страт) дополняется таким типичным для них качеством (свойством) личности, как лиминальность (А. Бергсон, В. Тэрнер), указывающим на двойственность данных persone. Носители
маргинальности, как и само явление «маргинальность» характеризуются чрезвычайной амбивалентностью. Они, как отмечалось нами в предыдущих работах [1, с. 12-35]: 1) «выскальзывают» из любой классификации, определяющей их место и положение в социально-нормативной иерархии; 2) «находятся в промежутке между положениями, предписанными и распределенными законом или обычаями» [2, с. 169]; 3) имеют одновременно несколько правовых статусов; 4) в силу отсутствия (изменения) конкретных правовых установлений не могут быть зафиксированы в том или ином конкретном (специальном или индивидуальном) статусном положении.
- Следует принимать во внимание иные специфические свойства маргинальной личности, проявляющиеся в таких негативных формах поведенческих установок, как приверженность к негативным инстинктам, аддикциям, негациям и т. д., отражающих непостоянство их внутреннего психологического состояния и ведущих к ограничению дееспособности или признанию этих лиц недееспособными, в силу чего их правовой статус впоследствии может вообще не регулироваться (не регулируется) правом. Учитывая такую специфику отдельных элементов правового статуса или частей этих элементов, общеправовой теории маргинальности крайне затруднительно рассматривать и соотносить маргинальных индивидов с той или иной конкретной группой статусно-правовой типологизации.
Однако, несмотря на значительную проблематичность изучения степени и качеств конформности маргинальных индивидов (групп) к лигитимной статусно-правовой структуре, необходимо принимать во внимание, что исследуемые лица (группы) находятся в «правовом поле» или же под юрисдикцией того или иного государственного устройства, и, учитывая: 1) степень их неблагополучия или, в отдельных случаях, опасности для состояния законности и правопорядка; 2) уровень их социально незащищенного социального положения; 3) характер и содержание их правового состояния, -становится очевидной объективная необходимость получения знаний об этих факторах. Эти знания должны явиться средством для практического усовершенствования и в целом установления выверенной правовой политики в сфере прогнозирования и регулирования деструктивных моделей маргинального поведения, а также стать ориентиром в области выстраивания стратегий по оказанию социальной помощи вполне благополучным с точки зрения правомерности их поведения, но социально незащищенным слоям населения.
Следует отметить, что рассмотрению процедур легитимации правовых статусов указанных категорий лиц должен способствовать используемый нами в работе принцип историзма, который посредством перманентного ретроспективного анализа хронологических событий позволит отразить наиболее существенные исторические факторы, обусловливающие специфическое правовое положение не менее специфических общностей, именуемых нами как маргинальные.
На самом деле особенности деструктивного влияния феномена маргинальности на состояние законности и правопорядка наиболее предметно можно проследить посредством изучения процессов институционализации общественных отношений в конкретно-историческом периоде российской государственности. Как представляется, они демонстрируют значительную хаотичность и дискретность их правового регулирования, что формирует достаточно перцепционное восприятие целей и задач института правового статуса в целом, а также правового положения изучаемых субъектов права в частности.
Как отмечают Ю. Г. Галай и К. В. Черных в разные периоды становления российской государственности и правогенеза, правовой статус маргинальных индивидов неоднократно дифференцировался в российском законодательстве по всевозможным и разнообразным критериям, а именно:
1) нищие подразделялись на ранги, классы, разряды и сословия вплоть до XIX века: царские (получавшие содержание от царской семьи), богодельные, кладбищенские, тюремные и т. д.
По характеру и отношению к труду на способных трудиться и неспособных работать, больных, дряхлых, престарелых, притворяющихся увечными, «подлых» неимущих, буйных ленивцев, молодых лет ленивцев и пр.;
2) лица, занимающиеся бродяжничеством и попрошайничеством, например, в соответствии с Законом от 22.03.1827 классифицировались на способных и неспособных к работе, мужчин и женщин, дряхлых и малолетних, уличенных в подлоге и обмане, задержанных за неисполнение законов и т. п.;
3) иностранные граждане начиная с XIX в. подразделялись на самовольно возвратившихся в Россию после высылки их за границу; иностранных выходцев, не могущих доказать свою личность соответствующими документами; лиц, причисленных к податному состоянию и выбывших неизвестно куда, и т. д.;
4) несовершеннолетние дети, оставшиеся без попечения родителей (сироты), подразделялись на сирот - детей местных купцов, мещан, цеховых, разночинцев, а также сирот - детей чиновников и канцелярских служащих, отдельно - неимущих сирот и др.
В соответствии с Законом 1823 г. с разъяснениями Правительствующего Сената под бродягами понимались беспаспортные люди, которые «от лености и по распутному», избегая повиновения постановлениями властей и уклоняясь от исправления повинностей, «удалялись для праздношатательства и вдавались в разные распутства», нередко влекущие этих лиц в совершение преступлений.
Российская правовая система заимствует многие положения европейского права, в том числе практику зарубежного законодательства, регулирующего данные виды маргинального поведения. Например, Уголовный кодекс Италии 1888 г. подразделял бродяг и нищих на могущих работать, неспособных к труду, нищих, прибегавших к угрозам, причинявших беспокойство публике и вызывающих ее отвращение [3];
5) исследователи правового статуса лиц, занимающихся проституцией, вообще отмечают парадоксальность правового регулирования данного вида маргинального поведения в России XIX в. Сложившаяся еще в XVIII в. система прогибиционизма, т. е. правового запрета проституции (непотребства), содержалась в отечественном законодательстве (указы Анны Иоановны, Елизаветы Петровны, Екатерины II в Сенатском Указе 1776 г., Уставе благочиния, в Уложении о наказаниях уголовных и исправительных 1845 г. и т. д.). Наряду с уголовно-правовыми наказаниями, в XIX в. формируется и административная система контроля за проституцией. Разсогласование уголовно-правовых и административных статусных регламентаций находило свое выражение в дифференциации наказаний, например, для поднадзорных проституток (т. е. легально содержащихся в публичных борделях и состоящих под административным надзором) и для проституток, нелегально занимающихся «непотребством». Вскоре поднадзорные проститутки были вообще освобождены от уголовной ответственности. По просьбе министра внутренних дел Петровского, Николай I сначала принял меры к смягчению наказаний, затем полностью передал решение этих вопросов в компетенцию Министерства внутренних дел. В 1863 г. в Уложении о наказаниях такое деяние, как «непотребство», было декриминализовано, уголовная ответственность осталась лишь за сводничество родителей в отношении детей, мужей в отношении жен, а также за сводничество в отношении несовершеннолетних и за вовлечение их в непотребство [4, с. 492-495].
Реакция государства на указанные проявления маргинального поведения была аналогичной зарубежной. Это и различные виды регламентированной благотворительности, и привлечение к обязательному труду (приказы и работные дома), и ссылки в Сибирь, и административная ответственность (побои, штрафы). А также уголовная ответственность для «приворных», «буйных» и «подлых неимущих», лиц, занимающихся непотребством, и т. д.
Только с конца XVII в. в России было издано более 70 законодательных актов, регламентирующих негативные проявления маргинального поведения [5, с. 147], что, конечно же, не способствует пониманию логики легитимации разнообразных видов правовых установлений, касающихся исследуемых категорий.
Очевидно, что такое многообразие лиц, ведущих маргинальный образ жизни, тщательным образом дифференцировалось в зависимости от их право- и дееспособности, деликтоспособности, наличия так называемого гражданства, характера исполнения обязанностей, степени общественного вреда, причиненного их негативным поведением, гендерных, возрастных и иных особенностей. На
основании данной дифференциации правовых статусов маргиналов осуществлялось правовое регулирование их поведения посредством мер воздействия, в том числе разнообразных форм наказаний, или же государственной поддержки, что в совокупности и представляло собой сферу правовой политики (пусть и дисперсионной) в отношении этих лиц (групп).
Современное законодательство существенным образом или же принципиально не вносит ясности в понимание, а тем более решение, данной проблемы. В то же время необходимость правовой регламентации правовых статусов конкретных маргинальных индивидов становится, на наш взгляд, и целесообразной, и очевидной.
Т. Н. Радько отмечает возросшую потребность регулирования правовых статусов, объясняя ее усложнением общественных отношений, принятием международных обязательств Россией по решению многочисленных социальных проблем. Развитие института правового статуса, по мнению автора, должно осуществляться во многих направлениях, в том числе предполагающих увеличение числа элементов правового статуса, усложнение его структуры, расширение содержания данной категории. Достижения цивилизации и научно-технического прогресса должны оказывать воздействие на позитивные и негативные стороны правового статуса, в том числе в сфере его ограничений. Институт правового статуса в России должен развиваться для одновременного увеличения эффективности действия механизмов правового регулирования [6, с. 496-498], считает автор.
В связи с вышеизложенным, используя традиционную и основную в теории права классификацию правовых статусов, делящую их на общий (конституционный), специальный (родовой) и индивидуальный, применительно к исследуемым категориям маргинальных индивидов (групп) считаем возможным проведение следующей их типологизации:
1) общий правовой статус свойственен всем маргинальным индивидам, являющимся гражданами Российской Федерации (за исключением лиц без гражданства, вынужденных переселенцев, беженцев и иностранных граждан, нелегально находящихся на территории государства). Данные группы аккумулируются общеправовой теорией маргинальности в категории нелегальных мигрантов. В зависимости от дальнейшей легитимизации их правового состояния они могут не обладать общим правовым статусом в течение длительного периода времени, причем по зависящим и независящим от желания этих лиц обстоятельствам.
Периоды нахождения их в таких «пограничных» ситуациях обусловливают обретение ими специального (отраслевого) правового статуса и требуют осуществления контроля (или же мер правового воздействия) за их поведением;
2) специальный (родовой) правовой статус отражает характерные признаки положения определенных категорий маргинальных лиц, обусловленных, например, особенностями ограничения прав, свобод или установления специальных обязанностей, предусмотренных отраслевым законодательством.
Помимо отмеченных категорий нелегальных мигрантов, деяния которых регулируются миграционным законодательством (или наносящие вред и общественную опасность -административным и уголовным законодательством), к числу маргинальных лиц, имеющих специальный правовой статус, можно отнести:
- лиц, занимающихся бродяжничеством или попрошайничеством, проституцией; вовлекающих несовершеннолетних в совершение антиобщественных действий; не исполняющих обязанностей по воспитанию детей и лишенных родительских прав; находящихся в местах лишения свободы и характеризующихся «пенальным» поведением; имеющих отсрочку приговора или условно осужденных, не исполняющих требования суда и т. д. Специальный правовой статус данных категорий устанавливается либо локальными нормативно-правовыми актами, либо административным законодательством субъектов Российской Федерации или федеральными законами либо гражданским и уголовным законодательством. Или же теми и другими одновременно, в зависимости от степени общественного вреда (опасности) совершенных маргинальными лицами деяний;
3) индивидуальным правовым статусом, фиксирующим персонифицированные характеристики маргинальных лиц, на наш взгляд, обладают:
- хронические алкоголики, наркоманы, токсикоманы; лица, страдающие игровой зависимостью (аддикцией), приобретающие индивидуальный правовой статус непосредственно при вынесении решений судебными органами или на основании медицинского заключения;
- беспризорные, безнадзорные, сироты, также приобретающие индивидуальный правовой статус при помощи соответствующих решений, и на основании различных ведомственных заключений (комиссии по делам несовершеннолетних, решения суда);
- лица, относящиеся к экстремистским молодежным, религиозным и иным организациям, приобретающие индивидуальный статус на основании фиксации их пребывания в данных объединениях правоохранительными органами (ФСБ, прокуратура, МВД и другими), а также заключений всевозможных экспертиз;
- лица, страдающие психическими заболеваниями (в том числе недееспособные) и совершающие разного рода правонарушения, требующие постоянного профилактического контроля со стороны правоохранительных органов.
Общее, особенное и единичное при рассмотрении этих видов правовых статусов соотносятся и тесно связаны между собой, проникают друг в друга и, порой, сложно различимы. Общий (конституционный) статус у всех практически один, специальных - множество, а количество индивидуальных соответствует числу индивидуумов.
Что касается социально незащищенных слоев населения, то здесь, как видится, должна быть использована иная классификация правового статуса, в основе которой лежит критерий экономического благосостояния/неблагосостояния тех или иных маргинальных лиц (групп). Как отмечают С. А. Комаров и И. В. Ростовщиков, одной из особенностей правового статуса в России является его социально-экономическое назначение, отражающее природу государства. Основы правового статуса должны иметь стандарты содержания общих социальных гарантий, а низкий уровень благосостояния граждан, длительное отсутствие признаков его роста способны вести к росту правонарушений. Для чего необходимо принятие комплексных «правогарантирующих» мер, возможность разработки которых зависит и от социально-экономического предназначения институтов правового статуса [7, с. 21, 108-114].
Б. Б. Тишаев в диссертационном исследовании «Экономико-правовой статус личности: структурно-содержательный анализ» (Самара, 2011) также отмечает необходимость выделения такого критерия (при классификации правовых статусов), как «социальное назначение», входящего в содержание прав, свобод и обязанностей. В работе отмечается, что экономико-правовой статус, являясь производной категорией по отношению к экономическому праву, в свою очередь, может претендовать на обособленное место в понятийном аппарате современной юридической науки и рассматриваться в качестве особой разновидности правового статуса личности. Это не качественно новая субстанция, он представляет собой юридически оформленный и получивший правовое значение экономический статус лица и соотносится с последним как юридическая форма и экономическое содержание. В рамках данной концепции Б. Б. Тишаев рассуждает об ответственности государства за соблюдение экономических прав и свобод граждан (право на достойную жизнь, социальное обеспечение соответственно, достойное вознаграждении за труд, т. е. о защите и охране экономических интересов граждан) и определяет эту деятельность как малоэффективную. В работе автор акцентирует внимание на повседневном нарушении экономических и социальных прав наших сограждан, закрепленных в нормативно-правовых актах РФ [8, с. 52-55].
Действительно, установление минимального размера оплаты труда (МРОТ) в сумме меньшей, чем величина прожиточного минимума (6200 и 6500, соответственно), заранее дискредитирует саму идею соблюдения и защиты экономических и социальных прав граждан со стороны государства. В цивилизованной стране должны быть приняты адекватные стандарты (правила) исчисления величины прожиточного минимума основных социально-демографических групп.
Сложившаяся ситуация в сфере обеспечения и защиты экономических прав граждан Российской Федерации подтверждает, на наш взгляд, теоретическую значимость концептуального видения проблемы обоснования такой самостоятельной общеправовой категории, как «экономико-правовой статус». Этот подход лежит в основе выделения нами таких маргинальных общностей, как «социально-незащищенные» группы (слои) населения.
В рамках общеправовой теории маргинальности и шире возможно проведение иной классификации маргинальных групп, критерием которой может стать типологизация прав и свобод граждан в зависимости от видов международных и общепризнанных прав человека и гражданина. Например, политико-правовой статус маргинальных индивидов (беженцы, вынужденные переселенцы; лица, состоящие в оппозиции с политическими стратегиями власти; лица, испрашивающие политического убежища у Российской Федерации и других государств, и т. д.).
Это может быть культурно-правовой статус маргинальных индивидов (лиц, относящихся к нетитульной национальности или преобладающей религиозной конфессии, и др.). Безусловно, теоретические предположения должны основываться исключительно на уважительном и толерантном отношении к любому из участников правоотношений и без необходимости не применяться и не употребляться как в юридической науке, так и на практике. Для этого необходим глубокий теоретический анализ каждой из употребляемых категорий.
Останавливая свое внимание на праксиологической стороне вопроса, необходимо отметить, что вообще как исторические, так и современные процессы статусной дифференциации лиц, ведущих маргинальный образ жизни или оказавшихся в маргинальном положении, необычайно сложны и противоречивы. Они напрямую зависят от целого комплекса идеологических, политических, социальных, экономических, духовно-нравственных и иных причин, консеквентно видоизменяющих механизмы правового регулирования в сфере управления, формирования, в том числе манипулирования статусно-правовым инструментарием. Это касается установления прав и обязанностей, соблюдения законных интересов граждан, самих институтов гражданства и т. д., объективно формируемых в соответствии с интересами и предпочтениями властных структур. Например, право быть гражданином или право на выход из гражданства - это своеобразные по своей юридической природе права личности, реализация которых в значительной степени зависит от суверенной воли самого государства в лице его компетентных органов, от деятельности, регламентируемой законодательством [9, с. 64].
Данное положение имеет отношение к институционализации правовых отношений, находящих свое выражение, в частности, в криминализации или декриминализации деяний, т. е. признании отдельных деяний субъектов правоотношений уголовно наказуемыми или наоборот (ведение антиобщественного, паразитического образа жизни, бродяжничество, попрошайничество и т. д.). Это относится и к легитимации гражданских, административных и уголовно-правовых статусных установлений (признание ограниченно дееспособными или недееспособными маргинальных индивидов, например, лиц с игровой аддикцией (зависимостью), больных хроническим алкоголизмом или наркоманией); изменениям законодательства в сфере нарушений правил и режима пребывания иностранных граждан и лиц без гражданства на территории Российской Федерации и т. д., зависящих от качества и эффективности, а также целей и задач стратегии цивилизованной правовой политики государства.
В целом, как отмечает В. Н. Витрук, «само содержание правового положения личности в конкретно-исторических обществах, как и многообразие правовых концепций, их обосновывающих, определяются типом общественных отношений, уровнем общественно-исторического прогресса» [9, с. 21], а также наличием так называемого «права привилегий», существующего практически во всех государственных устройствах, непосредственно и опосредованно оказывающего влияние на качество, уровень жизни и степень юридической защищенности прав и свобод граждан.
Например, Г. Д. Гурвич, рассматривая деструктивизм процессов социальной дезадаптации, ухудшение экономико-правового положения значительного числа граждан капиталистических государств, отмечал, что вмешательство государства в защиту интересов слабых и обездоленных
становится исторически неизбежным и должно принять форму обязательной «синдикализации» заинтересованных лиц для устранения данной проблемы. Эти «аннексированные» государством образования должны служить буфером для предотвращения серьезных столкновений [10, с. 108-109].
Представляется, что правовое положение маргинальных индивидов (групп) должно обеспечиваться особыми механизмами правового регулирования и непременно быть предметно законодательно регламентированным. Четкая фиксация правового положения социально незащищенных, социально неблагополучных и, в том числе, социально-опасных групп (страт) в современном законодательстве должна стать необходимым условием для формулирования ясно выраженной правовой политики в этой сфере. «Она может быть результативной, если будет вырастать из потребностей и интересов людей в связи с их отношением к праву и государству, власти в целом», - справедливо отмечает О. Ю. Рыбаков [11, с. 5].
При этом законодатель должен принимать во внимание пределы правового регулирования, учитывающие и строго определяющие, что даже при наличии заинтересованности государства и целесообразности воздействия на те или иные общественные отношения, такая его деятельность должна быть обусловлена потребностями общественного организма, подтвержденными его историческим опытом развития [12, с. 152], подчеркивал Ф. Н. Фаткуллин.
В настоящее время правовое положение личности, в том числе объем прав, свобод и обязанностей, определяется уже не столько конкретно-историческими закономерностями и особенностями того или иного государственного устройства, сколько развитием человеческой цивилизации в целом, уровнем и степенью интегрированности государств в международное сообщество.
Литература
1. Степаненко Р. Ф. Генезис общеправовой теории маргинальности: монография / под ред. О. Ю. Рыбакова. Казань, 2012.
2. Тернер В. Символ и ритуал. М., 1983.
3. Галай Ю. Г., Черных К. В. Нищенство и бродяжничество в дореволюционной России: законодательные и практические проблемы: монография. Н. Новгород, 2012.
4. Гревцов Ю. И., Козлихин И. Ю. О понятии патологии социального явления // Энциклопедия права: учебное пособие. СПб., 2008.
5. Власов П. Обитель милосердия. М., 1991.
6. Радько Т. Н. Теория государства и права. М., 2011.
7. Комаров С. А., Ростовщиков И. В. Личность. Права и свободы. Политическая система: монография. СПб., 2002.
8. Тишаев Б. Б. Экономико-правовой статус личности: структурно-содержательный анализ: дис. ... канд. юрид. наук. Самара, 2011.
9. Витрук Н. В. Общая теория правового положения личности: монография. М., 2008.
10. Гурвич Г. Д. Философия и социология права: Избранные сочинения / пер. М. В. Антонова, Л. В. Ворониной. СПб., 2004.
11. Рыбаков О. Ю. Российская правовая политика в сфере защиты прав и свобод личности. СПб., 2004.
12. Фаткуллин Ф. Н. Проблемы теории и истории государства и права. Казань, 2003.
