CC BY
17
ФИЛОЛОГИЯ
Н.С. Ганцовская
ПРОБЛЕМЫ ИЗУЧЕНИЯ ЛЕКСИКИ КОСТРОМСКОГО АКАЮЩЕГО ОСТРОВА В ТРУДАХ Г.Г. МЕЛЬНИЧЕНКО
В послевоенное время приоритет в освещении лексических особенностей говоров Костромского акающего острова (КАО) имеют труды ГГ. Мельниченко. Краткий ярославский областной словарь (КЯОС), где Г.Г. Мельниченко был автором [1], и Ярославский областной словарь (ЯОС) [2], который выходил под его руководством и где он был главным редактором, существенно расширяют сведения в отношении количественного состава, семантики, ареальной дистрибуции и динамики развития лексики КАО. В ЯОС, материалы для которого собирались с 1937 года, содержится значительное количество лексики КАО. Так, на литеру А из 68 костромских слов 36 относится к территории КАО, с литерой Б - 84 из 592 слов, В - 150 из 450, Г - 99 из 314, З - 104 из 432, причём в подсчёт входила только лексика с пометами Галич., Орех., Солиг., Чухл,, Судайск., Парфен. (районы), но не Буйск., Кологр. где акающие говоры занимают небольшую часть территории. В Га-личском районе акающие говоры занимают северо-западную часть его территории, она непосредственно примыкает к Чухломскому району. Говоры Ореховского района характеризуются акающе-окающим вокализмом, теперь (с 1944 года) район входит в состав Галичского, Судайский же район ныне слился с Чухломским.
Представленная в ЯОС лексика КАО - это лексика различных частей речи, тематически разнообразная, широкого и узко местного употребления, по-разному соотносящаяся с лексикой литературного языка и лексикой других говоров, что даёт достаточно внятное представление об особенностях лексики акающего острова. Представим перечень слов на литеру Б из ЯОС: бабка, бабонька, баботуля, бабура, бабуха, бабушка, бабушки, бавтошиться, баенка, базанить, базарить, баклуша, баклушничать, балаболка, балакать, баландить, баран, барахавица, барашек, баренька-баренька, баретки, бархатинка, барьки-барьки, баря-баря, бас'а, басалай, ба-сеньки-басеньки, бас'ило, баско, басовик, бат-
ог, баушенька, бахилы, бахм'ур, б'ашенька-б'а-шенька, баще, баять, бездомок, бекасик, бекеша, белёвый, белен'о, беловилковая, белонож-ка, белопушка, белоус, бель, бельевуха, б'ельма, б'ельса, белявка, беляница, белянка, береговатее, береговой (0береговое сено), берёжа, берёжая, берёзка, берёзовка и т.д. Чаще всего это лексика широкого употребления севернорусской ориентации, что чётко просматривается на фоне большого количества, иногда подавляющего, помет, обозначающих районы с окающими говорами, внутри словаря: бабка во втором и третьем значении 'укладка снопов льна в поле' и 'поднятая со стлища и поставленная для просушки конусом треста', базанить, базарить, балакать, баретки, баря-баря, басалай, батог, бляёт, бодёт, бодётся, большак, большуха, боровик 'гриб', бурак, бурачок 'берестяной сосуд', бычок 'облако'. Типично севернорусскими, имеющими связи с говорами к северу и востоку от территории КАО, но не характерными для более западных говоров (относительно его границ), являются и другие слова из приведённого списка: баско, баще, 0 береговое сено; севернорусскими и вместе с тем западнорусской ориентации являются слова баенка, берёжая, бездомок. В материалах ЯОС, на литеру Б или на другие буквы, в пределах КАО почти не выявляются слова, имеющие преимущественно южнорусские ареальные связи: там преобладает лексика широкого общерусского употребления, которая может иметь аре-альные связи с тверскими, псковскими, воронежскими, донскими и др. южнорусскими и западнорусскими говорами на преимущественном фоне среднерусских и севернорусских говоров.
Среди специальных исследований по русской региональной лексикологии, которые только начали появляться в 30-х годах ХХ века (см., например, работы А.М. Селищева [3]; Н.М. Каринского [4]; Ф.П. Филина [5]) и многочисленных штудий частных диалектных систем послевоенной поры, стимулированных созданием ДАРЯ, выделяется труд Г.Г. Мельниченко «Некоторые лексические груп-
© Н.С. Ганцовская, 2006
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 8, 2006
77
ФИЛОЛОГИЯ
Н.С. Ганцовская
пы в современных говорах на территории Влади-миро-Суздальского княжества XII - нач. ХШ в. (Территориальное распространение, семантика и словообразование)» с приложенными к нему Лингвистическими картами [6]. Он также в определённой мере связан с работой по созданию ДАРЯ (тематически, структурно, по широте охвата картографируемой территории с опорой на его материалы и принципы синхронной их подачи как системы)), однако в определённой мере шире его по целям и задачам (в комментариях при характеристике лексических явлений используется классический опыт русской диалектологии по изучению говоров в диахронном аспекте в связи с историей заселения края). Впервые характеризуется лексика говоров северо-востока и центра России на территории Владимиро-Суздальского княжества XII-нач. XIII в. и даётся её картографическое описание в приложенных к работе Лингвистических картах. Частью обширной территории говоров к востоку и северо-востоку от Москвы (даже за пределами княжества, в Поветлужье), охваченной исследованием Г.Г. Мельниченко, являются и говоры КАО. Изучение определённых групп слов на территории КАО, как и на других территориях, позволило автору поставить и в какой-то мере разрешить вопросы севернорусского лингво- и этногенеза, «установить диалектные зоны на основе ареалов и изоглосс отдельных слов, т.е. установить, на какие группы может быть разделено население данной территории по лексическим различиям в говорах и каковы ареалы этих групп» [6, с. 11]. Говоры КАО были помещены Г.Г. Мельниченко в VI лексическую зону, занимающую часть территории междуречья Костромы и Унжи. В ней он выделяет «ряд слов, характерных для этой зоны и имеющих незначительное распространение за её пределами (обычно это слова, встречающиеся в одной - двух смежных зонах): верх (V, VI, X; 25); огородец (VI, VII, IX, X; 33); грохот (VI, VIII, IX; 46); падок (III, VI, VIII, IX, XIII); летина (VI, и XII; 74); кочет (VI, VIII, IX, X, XII, XIII; 78). Нетрудно заметить, что по этим словам говоры VI зоны объединяются с говорами ближайших зон Владимирско-Поволжской группы и отчасти со среднерусскими говорами (кочет)» [6, с. 189]. В то же время Г.Г. Мельниченко отмечает в этой зоне наличие лексики, характерной для говоров Вологодско-Ки-ровской группы: творило, поветь, осек, прямуш-ка, ветвина, зобня, голанка, пестер и некоторые другие [6, с. 189].
Рассмотрим специфику некоторых изоглосс традиционной крестьянской лексики говоров КАО, отражённой Г.Г. Мельниченко на картах №№ 15-89 его атласа, в сопоставлении с соответственными диалектными явлениями картографируемой им территории. Так, на карте № 15 видно, что территория КАО, если не считать точечных изоглосс по левому берегу Унжи, является крайним северно-восточным форпостом распространения слова обседланность на территории Вла-димиро-Суздальского княжества подобно северозападному ареалу в районе озер Белое, Кубенс-кого, Кадуя по сравнению с центром ареала - территорией современной Ярославской области. К востоку, на правобережье Унжи, данная лексема совершенно не встречается, напротив, в междуречье Ветлуги и Вятки распространено слово ограда в значении 'часть усадьбы', совершенно отсутствующее на территории КАО и всего Вла-димиро-Суздальского княжества.
К картам, где показана контрастная по ареаль-ным связям лексика на территории КАО, относится карта № 66 «Глаголы, обозначающие процесс пахоты», севернорусское орать и южнорусское пахать. В центре КАО проходит довольно плотная изоглосса глагола орать, которая непрерывной, достаточно широкой полосой тянется от Рыбинска до Шарьи. Несколько южнее и параллельно ей на востоке Ярославской области и западной части Костромской очерчен более массивный ареал этого глагола, точечные же ареалы его наблюдаются к северо-востоку и северо-западу от КАО и не встречаются южнее Ивановской области и восточнее Ветлуги. Глагол пахать, конкурирующий с глаголом орать, господствует не только на всей южной и западной части картографируемой Г.Г.Мельниченко территории, но и на её крайней северо-западной и северо-восточной периферии и в междуречье Унжи - Моломы и Вятки. Всё же в целом эта карта показывает, что ареал «глагола, обозначающего пахоту», на территории КАО вписывается в ту территорию, где наиболее компактно расположен глагол орать. На карте 68 представлены изоглоссы слов дёргать, драть, таскать, теребить в значении 'теребить лён', которые все имеются на территории КАО, но в разных пропорциях: теребить редко, очень редко драть и значительно чаще таскать и драть. Здесь обнаруживается сходство с ивановскими, тверскими, ярославскими и белозерско-бежецкими говорами, но не с костромскими. С окружающими ко-
78
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 8, 2006
Проблемы изучения лексики костромского акающего острова в трудах Г.Г. Мельниченко
стромскими говорами говоры КАО объединяет негативный признак: отсутствие глаголов брать, имать, рвать, щипать, характерных для территорий к югу от линии Тутаев-Кострома и по рекам Унже и Ветлуге (карта 67).
Севернорусские ареальные связи КАО преобладают в размещении лексики на карте № 89, где представлены названия брюквы, в карте № 71 при обозначении свёкольного листа, в карте № 75 в названии навоза, на картах №№ 80, 82, 83 и др. картах. Более западная и юго-западная ориентация изоглосс КАО наблюдается, например, на картах 68, 76, 78 и др. Если сравнить на картах Г.Г. Мельниченко изоглоссы КАО с изоглоссами его ближайшего окружения, прежде всего окающих костромских говоров, то можно заметить, по крайней мере, три степени их сходства и различия: полное сходство, неполное сходство и отсутствие сходства. Как оказалось, гораздо чаще проявляется неполное сходство их изоглосс, и чаще несходство, чем полное сходство. Неполное сходство изоглосс КАО и окружающих костромских говоров проявляется в том, что набор изоглосс соответственных явлений в КАО значительно шире, чем в костромских окающих говорах. Это говорит о большей восприимчивости говоров КАО к разнодиалектным влияниям, о возможной неоднородности, пусть кратковременной, состава его населения (вследствие особенностей де-могенезиса и миграционных потоков через его территорию), повлекшей за собой закрепление разных ареальных языковых черт менее многочисленной и компактной массой населения, чем окружающие их зоны окающих костромских говоров.
При общем взгляде на всю лексику, картографируемую на картах приложения «Лингвистические карты» Г.Г. Мельниченко, с точки зрения частотности её изоглосс на территории VI зоны, можно увидеть, что наиболее частотная лексика отражена на картах 16-17, 28-29, 32, 37, 41-42, 53-55, 5861, 65-66, 69-69, 72, 75-76, 78-80, 83, 85 (всего 27 карт). Это или лексика общерусского распространения (встречается на всей территории Владими-ро-Суздальского княжества и в Заветлужье): поветь, огород, тын, бурак, туес, молотило и др. или же лексика, обнаруживающая ареальные связи, во многих случаях исключительно, с говорами За-ветлужья: дворина, дворище, потолок 'чердак' путце, остриё, рубец, орать, галанка, тропинка, обо-локаться, разоболокаться, кирбь, кербь. Это примерно одна четвёртая часть лексики, привлечённой Г.Г. Мельниченко для картографирования.
Для остальной части лексики в атласе Г.Г. Мельниченко, в пределах КАО не распространённой, мало- или «средне» распространённой, т.е. не высокочастотной, в отношении ареальных связей просматриваются следующие направления.
1. ТЯГОТЕНИЕ К ЗАПАДНЫМ ГОВОРАМ на территории Владимиро-Суздальского княжества (т.е. в направлении к говорам Владимиро-Повол-жской группы) и одновременно к ГОВОРАМ ЗАВЕТЛУЖЬЯ, но отсутствие связей с северными и южными территориями княжества. Всего 16 карт: 22, 25, 26, 28-29, 32, 37, 41, 42, 43, 53-58.
2.1. ЛЕКСИКА НЕ РАСПРОСТРАНЕНА НА ОСТРОВЕ, НО ЕСТЬ НА ЗАПАДЕ И ВОСТОКЕ ОТ НЕГО. Всего 14 карт: 23 (печина, план, осы-рок), 24 (загорода, огородец), 27 (вышка, поне-бье), 30-32, 35, 44, 46, 72.
2.2. ЛЕКСИКА ЕСТЬ ВЕЗДЕ (на картографируемой Г.Г. Мельниченко территории), НО ЕЁ НЕТ В КАО: 63 (жало), 64 (обух, обушок), 67 (брать, имать, рвать, щипать).
3. ТЯГОТЕНИЕ К ГОВОРАМ ЗАВЕТЛУЖЬЯ (северо-восточные говоры) и к ГОВОРАМ СЕВЕРА ВЛАДИМИРО-СУЗДАЛЬСКОГО КНЯЖЕСТВА (северное и северо-восточное направление). Карты 34, 36, 38, 39, 45, 65 (рубец), 69 (галанка), 71 (тетива), 74 (свёкла), 75 (назём, навоз), 79 (муравли, муравьи).
4. ТЯГОТЕНИЕ к говорам ЗАПАДА И ЮГА Влдадимиро-Суздальского княжества: карты 40 (частокол), 47 (беркун, зобня).
5. ТЯГОТЕНИЕ к говорам ЮГА (есть в Московской области, но нет в Костромской и Заветлу-жье): 60 (палец, напалок), 73.
6. ВСТРЕЧАЕТСЯ К СЕВЕРУ ОТ КАО (севернее линии Ярославль - Кострома - Йошкар-Ола): карта 61.
Как видно, ареальные связи лексики говоров VI лексической зоны (где численно преобладают акающие говоры) в атласе Г.Г. Мельниченко многообразны: есть связи со всеми говорами в пределах Владимиро-Суздальского княжества и за его восточными границами. Акающие говоры в отношении лексических изоглосс резко не выпадают из общей картины лексических связей говоров картографируемой Г.Г. Мельниченко территории, не представляют собой какого-то обособленного сектора, подобно системе безударного вокализма, на фоне лексики окружающих говоров. Однако среди его лексических связей можно обнаружить две доминирующие: более мощная -
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 8, 2006
79
ФИЛОЛОГИЯ
Н.Г. Коптелова
связь с лексическими системами севернорусского наречия, Вологодско-Вятского, (преимущественно заветлужского) направления и связь с говорами более южного и западного направления -редкая непосредственная связь с говорами Подмосковья и гораздо более продуктивная косвенная связь через посредство говоров Владимиро-Поволжской группы и тяготеющим к ним соседним ярославским и костромским говорам.
Библиографический список
1. Мельниченко Г.Г. Краткий ярославский областной словарь, объединяющий материалы ранее составленных словарей (1820-1956 гг.). - Ярославль, 1961.
2. Ярославский областной словарь / Отв. редактор Г.Г. Мельниченко. - Ярославль, 1981-1991.
3. СелищевА.М. О языке современной деревни // Избр. труды. - М., 1968.
4. Каринский Н.М. Очерки языка русских крестьян. Говор деревни Ванилово. - М.; Л., 1936.
5. Филин Ф.П. Исследование о лексике русских говоров по материалам сельскохозяйственной терминологии. - М.; Л., 1936.
6. Мельниченко Г.Г. Некоторые лексические группы в современных говорах на территории Владимиро-Суздальского княжества XII - нач. XIII в. (территориальное распространение, семантика и словообразование). Лингвистические карты. Приложение к книге. - Ярославль, 1974.
Н.Г. Коптелова
ЛИЧНОСТЬ И ТВОРЧЕСТВО Г.И. УСПЕНСКОГО В РЕЦЕПЦИИ Д.С. МЕРЕЖКОВСКОГО
Преамбула. При изучении литературной критики Д. С. Мережковского весьма актуальной исследовательской задачей становится выявление широчайшей её культурологической ориентации. К решению этой задачи можно подойти, например, анализируя литературно-критические работы Д.С. Мережковского, в которых содержатся высказывания о личности и творчестве его старшего современника — Г.И. Успенского. Цель данной статьи — реконструировать рецепцию Мережковского творческого наследия Успенского, охарактеризовать некоторые особенности его критического метода, а также проследить, как изменение оценок произведений писателя-народника отражало логику духовного развития основоположника русского символизма.
Известно, что Д.С. Мережковский познакомился с Г.И. Успенским в конце 80 гг. XIX века, когда А.Н. Плещеев привлёк начинающего критика к сотрудничеству в журнале «Северный вестник». Как бы то ни было, Успенский и Михайловский дали начинающему Мережковскому уроки «народничества», о которых он никогда не забывал и которые всегда ценил. В автобиографии (1913 г.) Мережковский замечал: «В "народничестве" моём много было ребяческого, легкомысленного, но всё же искреннего, и я рад, что оно было в моей жизни и не прошло для меня бесследно» [7, с. 321]. Мережковский считал Г.И. Успенского одним из главных своих духовных учителей. Он признавал, что общение с ним дало импульс его «богоискательским» и «жизнетворческим» устремлениям. Мережковский вспоминал: «Я ездил в Чудово к Глебу Ивановичу и проговорил с ним всю ночь напролёт о том, что тогда занимало меня больше всего -о религиозном смысле жизни. Он доказывал мне,
что следует искать его в миросозерцании народном, во "власти земли"» [7, с. 320].
В своей дебютной критической статье «Старый вопрос по поводу нового таланта» (1888) Мережковский впервые упоминает Успенского как «самого талантливого русского бытового писателя» [7, с. 32], предшественника Чехова. Уже в этой работе отчётливо проявилась одна из самых важных особенностей критического метода Мережковского, позволяющая приходить к масштабным культурологическим обобщениям [4, с. 143-146]: «стремление включить писателя в контекст огромной русской и мировой литературы, сравнить, сближая или противопоставляя, с другими гениальными художниками слова» [2, с. 60-61].
В другой ранней работе «Рассказы Вл. Короленко» (1889) творчество Успенского уже характеризуется критиком как особый этап в развитии «народознания», как веха в изменении «отношения русских писателей к излюбленному им типу "униженных и оскорблённых"» [7, с. 59]. Мереж-
80
Вестник КГУ им. Н.А. Некрасова ♦ № 8, 2006
© Н.Г. Коптелова, 2006
