CC BY
132
2013
ВЕСТНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО УНИВЕРСИТЕТА
Сер. 2
Вып. 4
ЭТНОГРАФИЯ
УДК 94(39) А. Г. Новожилов
ПРОБЛЕМЫ ИСТОРИЧЕСКОЙ ЭТНОГРАФИИ ПСКОВСКОГО ФРОНТИРА XVI в.*
В последние десятилетия в отечественных и зарубежных этнокультурных исследованиях стала особенно популярна проблема границ. При этом границы понимаются в самом широком смысле: от юридически зафиксированных до воображаемых. В середине XX в. методы изучения этнокультурных границ порождались необходимостью их картографирования. Исследователи прочерчивали границы бытования формально фиксируемых этнических групп или отдельных объектов и явлений культуры, фактически вырванных из общего хозяйственно-культурного контекста [1-3].
Сегодня наиболее популярным сюжетом для этнографов, антропологов и социологов стали поиски границ, обусловленных прежде всего социальными процессами. Исследователи обращаются к проблемам соотношения этнических, культурных и политических границ, выявления границ сообществ на основе самоидентификации их членов, взаимодействия ядра и маргинальных этнокультурных групп [4-6]. Эти тенденции отражают повышенный интерес к социальным формам и самосознанию в ущерб материальной и нормативно-поведенческой составляющих повседневной жизни, на которые в большей степени ориентирована этнография. Однако же парадоксальным образом именно такой подход более приемлем для историко-этнографических реконструкций. Специфика документов, которые могут лечь в основу реконструкции заключается в их фискальной направленности, а следовательно, заостренности на социально-экономических сюжетах и ориентированности на информацию, полученную от населения. Эти сведения носят, с одной стороны, индивидуализированный характер (ономастика, сведения о конкретных хозяйствах), а с другой — стандартизируются в виде фискального паспорта.
Историко-этнографические реконструкции крестьянского быта России XVI в. имеют большую традицию. Ориентированы они на реконструкцию жилища, поселения и усадьбы населения лесной полосы, которые характеризуются не столько с архитектурной и технологической точек зрения, сколько с позиций их функциональной направленности и пространственной локализации [7-12].
Новожилов Алексей Геннадьевич — кандидат исторических наук, доцент, Санкт-Петербургский государственный университет; e-mail: [email protected]
* Исследование выполнено при поддержке Министерства образования и науки Российской Федерации, соглашение 14.B37.21.0457 «Русский фронтир XVI — XIX вв.: Северо-Запад и Юг Российского государства (сравнительный аспект)» в рамках Федеральной целевой программы «Научные и научно-педагогические кадры инновационной России» на 2009 — 2013 гг. © А. Г. Новожилов, 2013
Вместе с тем обширная литература по аграрной истории средневековой России также имеет богатую традицию реконструкций хозяйственного быта. Одним из ярчайших примеров такого подхода следует признать опыт моделирования крестьянского хозяйства А. Л. Шапиро, предпринятый по материалам писцовых книг конца XV в. [13, с. 363-367]. Однако в этом сочинении, как и во многих других фундаментальных трудах по аграрной истории Северо-Запада и Севера России, генерализирующий подход к вопросам мобилизации поместных земель, экономическому положению помещиков, вотчинников и крестьян нивелировал локальные особенности, связанные, в частности, с приграничным положением. И даже поворот к историко-географическому анализу сельского расселения не повлек за собой пробуждения интереса к изучению спе-цифики, обусловленной пограничностью положения этих территорий [14; 15].
Специфическую форму границы представляет собой фронтир. По сути это весьма масштабная пограничная зона — зона взаимопроникновения культур с мозаично перемешанным и различным по культуре населением. Фронтир всегда является зоной освоения территории представителями одной или нескольких культур и включает как собственно приграничье, так и связанные с ним регионы, расположенные в глубине соприкасающихся этнополитических объединений. Хотя впервые понятие фронтира ввели американские исследователи применительно к изучению освоения Среднего и Дальнего Запада вплоть до Тихоокеанского побережья [16], в последние двадцать лет этот термин широко используется в отечественной литературе. Пионерами в его использовании стали исследователи русской колонизации Сибири [17;18], а в последние годы к нему обратились ученые, изучающие историю колонизации Дикого Поля в XVI-XVIII вв. [19; 20].
Вопрос о степени изученности северо-западного фронтира России XVI-XVIII вв. представляется достаточно сложным в силу того, что собственно в таком ракурсе проблема никогда не ставилась. С одной стороны, изучались дипломатические сношения и военные действия на границах с Ливонским орденом и Шведским королевством, с другой — изучалось сельское население Новгородской и Псковской земли в целом, без выделения приграничных зон.
В известном смысле к работам по изучению фронтира могут быть отнесены три исследования С. С. Гадзяцкого, посвященные оспариванию приграничных территорий в XIII-XV вв. В них автор использует данные кадастров о населении приграничья [21-23]. Упоминание в этих работах о развитом сельском металлургическом промысле на периферии Новгородской земли вызвало интерес у археологов и историков, занимавшихся развитием средневекового русского ремесла [24;25]. Отношениям провинциальных земель и Новгорода на примере пограничной Карелии была посвящена статья В. Н. Бернадского. Позже эта тема была им развита и в отношении Ижорской земли [26; 27]. В последние годы в близкой тематике работает Я. Н. Рабинович [28].
Естественно, расположение территории Псковской земли вдоль границы Ливонского ордена не могло быть оставлено без внимания. Исследователи постоянно обращаются к проблемам экономических связей и культурного взаимовлияния, международных отношений и войн, которыми богата история Пскова. Однако проблемы заселения приграничных территорий и трансграничного обмена, в ракурсе близком к пониманию фронтира, остаются не исследованными. Характерны в этом плане работы Н. Н. Масленниковой, посвященные политическому развитию Псковщины в XVI в.: они гораздо в меньшей степени учитывают приграничное положение региона [29; 30], чем следуют при описании
социально-экономического развития региона общей схеме описания генерализированных характеристик хозяйства и землевладения феодалов и крестьян [31; 32].
Изучение истории средневекового Пскова на современном этапе проводится в ключе, близком к школе Анналов: реконструируются жизнеопределяющие доминанты и правовые нормы, структуры повседневности и социально-политических процессов на региональном уровне. Естественно, такой подход не может игнорировать и пограничность положения края, хотя исследования этого направления не касаются непосредственно населения приграничных территорий и опираются на источники в основном городского происхождения [33; 34].
Конечно же, псковское пограничье не обладает одной из важнейших характеристик фронтира — подвижностью. Граница между Псковом и Ливонским орденом, а позже между Россией и Лифляндией были исключительно устойчивы. Но другой отличительной чертой фронтира — сосуществованием различных по этнокультурным характеристикам групп, причем как смешанных, так и конфликтующих, — псковское порубежье в полной мере обладало. Наиболее ярко это сосуществование проявлялось в Изборском уезде, а за его пределами — в зоне, контролировавшейся Псково-Печор-ским Успенским монастырем. Вместе эту территорию часто именуют Псково-Печор-ским краем, хотя ее вряд ли по масштабам можно сравнить с Диким Западом в США или Диким Полем в России.
Этот регион попал в сферу интересов русских и эстонских исследователей еще в середине XIX в. именно в силу своей уникальной этнокультурной ситуации, которую Ф. Крейцвальд из-за чересполосного расселения русско- и эстонскоговорящих крестьян назвал шахматной доской [35]. Очевидно, что малые размеры этой территории по сравнению с Диким Западом — серьезное препятствие для определения Пско-во-Печорского края в качестве фронтира, но, с другой стороны, в процессе обобщения опыта изучения пограничного существования никто не определял размеры фронтира.
Одни из важнейших задач изучения Псковского фронтира — описание процесса формирования приграничного населения и его историко-этнографическая характеристика. Такой подход ставит несколько взаимосвязанных задач, четко ограниченных возможностями источниковой базы.
1. Этодемографическо-расселенческий блок: изучение сельского расселения, реконструкция демографических процессов, оценка социального и экономического статуса сельских поселений, их вмещенности в кормящий ландшафт.
2. Изучение специфики хозяйственных занятий и статусов населения: освоенности территорий, соотношения отраслей хозяйства, податных, арендных и кредитных отношений.
3. Реконструкция социальных отношений: внутри поселений — большесемейных структур и пространной организации отдельных деревень и сел, а также традиционных крестьянских социальных институтов, движения населения между поселениями, влияния вотчинной и поместной системы на его организацию, формирования церковной инфраструктуры (монастыри, приходы, епархиальные земли), а также функционирования государственных органов власти и самоуправления.
4. Исследование на основании ономастических данных межэтнических контактов в зоне соприкосновения русского, эстонского и латвийского населения.
В итоге вопрос о полноте историко-этнографического исследования фронтира, вос-
принимаемого в ракурсе переплетения многообразных административных, религиозных, языковых, социальных, экономических и культурно-бытовых границ, может быть решен только частично, исходя из той информации, которую нам предоставляют источники. И важнейшим недостатком следует признать не только неполноту информации, но и невозможность разделить социокультурные явления на традиционные и навязываемые политической или религиозной элитой. Таким образом, мы сможем оценить некоторые аспекты культуры, воспринимаемой как феномен, но не сможем усмотреть в них механизм его формирования, передачи и функционирования (традиция) [36].
Однако уже и тот объем информации, который мы можем почерпнуть из главного статистического источника XVI в. — писцовых книг, вполне позволяет решить поставленные задачи. Хотя сохранились далеко не все книги, но те массивы данных, которыми мы располагаем, сохранились практически полностью, исключая некоторые утраты, связанные со спорами землевладельцев, а также неудовлетворительным хранением материалов в последующие эпохи.
Наличие обширной методической литературы позволяет, не углубляясь в решение источниковедческих вопросов, по многим из которых в науке сложилось устойчивое представление, обрисовать бытование именно приграничного населения. А это, в свою очередь, открывает широкие возможности постановки вопросов, традиционных для работ по изучению фронтиров.
Применительно к Псковской земле количество сохранившихся писцовых книг, относящихся к эпохе до Смутного времени, значительно уступает новгородским аналогам. К сожалению, сохранилась лишь часть книг конца XVI в., но по удачному стечению обстоятельств она освещает жизнь именно приграничных уездов [31, с. 88]. Материалы о Псково-Печорском крае конца XVI в. содержатся в трех писцовых книгах, составленных в период 1585-1588 гг. [31, с. 87]. Первой по времени была перепись 1585-1587 гг. Сохранился подлинник этой писцовой книги [37], который был опубликован в начале XX в. [38].
Однако формуляр этой книги затрагивает слишком ограниченное количество данных и тем самым не позволяет создавать историко-этнографические реконструкции. Если описание города Изборска и его посада дано в крайне развернутом виде с указанием общественных построек и частных лавок, дворов поименованных белых и тяглых жителей города (женатых мужчин), пожен (сенокосов) и огородов, мельниц и рыбных ловель (размеченных участков берега рек и озер), то описание сельской местности очень скудно. Оно включает имя держателя или название монастыря — хозяина волостки (помещичьей или вотчинной), название центрального селения (иногда это даже пустошь) и указание на количество селений в каждом имении. Самая важная информация — описание количества четей, записанных за каждым держателем, и упоминания о предоставленных льготах с указанием даты их истечения. Очевидно, что за пределами Изборска невозможно даже представить ни экономических, ни демографических, ни хозяйственных, ни каких-либо других реалий.
Более подробное описание было составлено в те же годы и теми же писцами: по предположению Н. Н. Масленниковой, из-за необходимости более подробно описать поместья и вотчины, с целью фиксации не только количественных, но и качественных характеристик этих имений [31, с. 87]. От себя добавим, что в расширенной переписи были заинтересованы и сами владельцы, поскольку четкая топографическая привязка волосток гарантировала владельческие права на все ресурсы каждого имения.
До нас дошли списки этих книг, составленные в XVIII столетии. Одна книга содержит описание засад Псковского уезда [39], а вторая — описание остальных уездов Псковской земли, в том числе Изборского [40]. В этих книгах содержится куда больше конкретной хозяйственной, ономастической и имущественно-правовой информации. Однако и эти книги не лишены существенных недостатков.
Тот факт, что мы имеем дело со списками XVIII в., переписчики которых слабо представляли себе канцелярские требования конца XVI в., породил массу ошибок. В частности, очень плохо сохранилось описание Завелицкой засады Псковского уезда, где располагался Свято-Успенский Псково-Печорский монастырь. Засада занимала юго-западное побережье Псковского озера и некоторые лесные территории на 15-20 км от него. Описание Завелицкой засады обнаруживается на листах с 1084 по 1160. Список волосток заканчивается номером 231, но реально в списке 227 позиций [39, л. 1084-1093].
Само описание начинается, как и указано в оглавлении, с номера первого поместья псковского дворянина Ивана Андреева. Однако уже на листе 1093 (оборот) обнаруживается обрыв. После описания села Кусва за словами «а в озёрах 10 копён...» следует фраза «.и всего две пустоши.», а за ней — окончание описания волостки Сергиевского монастыря и подробное описание волостки Пантелеймоновского монастыря, которые значатся в списке под номерами 218 и 219. После этого следуют описание церковных и монастырских земель до номера 228 (волостка церкви Ильи пророка с. Вы-бута и церкви Василия Великого с. Горки из середнего города) и подведение итогов по всем поместьям Завелицкой засады. Описание последних по списку трех волосток не вставлено в описание соответствующих губ. Видимо, при переписи они не были учтены и дописаны чуть позже. Из выше перечисленного следует, что мы имеем в наличии описание только 13 из 228 волосток, т. е. фактически небольшую выборку информации.
Зато под номером 232 дано описание монастырей и погостов (центров приходов), расположенных в Завелицкой засаде. И ключевое место здесь занимает описание Свято-Успенского Псково-Печорского монастыря, в писцовой книге именуемого Пречистые Богородицы Печорский монастырь [39, л. 1112 об.-1138 об.]. Это описание давно попало в поле зрения исследователей и было опубликовано в начале XX в. [41]. В последние годы была проведена работа по сопоставлению материалов этой рукописи и ценностей, хранящихся в монастыре по сей день [42]. Однако нас больше интересуют обширные сведения о хозяйстве монастыря.
Сохранность другой книги, содержащей описание Изборского уезда, гораздо лучше. Ошибки здесь небольшие, не влияющие на содержание переписи. Например, при суммировании имеющихся у Д. А. Лазарева-Станищева четей земли (357) и не выданных, но причитающихся («не дошло его окладу 140 четей») писец получил 700 четей («поместья учинить на 700 четей»). Или после описания волостки Псково-Печорского монастыря итог приписан Снетогорскому монастырю [40, л. 700 об), 718].
В заключение — несколько слов о терминологии писцовых книг. Характерным примером может служить описание качества почв. Этому сюжету посвящена огромная научная литература, которую невозможно и нет смысла приводить в статье. Основными сюжетами обсуждения в ней являются: соотношение добрых, худых и середних земель, соотношение пашенного и переложно-залежного клиньев и заброшенных земель, а также доказательство наличия или отсутствия трехполья при употреблении фразы «в поле, а в дву потому ж».
Сам по себе канцеляризм «в поле, а в дву потому ж» отнюдь не свидетельствует ни о качестве обработки земли, ни о хозяйственной модели. Удивительно другое: почему писец, никогда не забывавший вставить эту фразу даже при описании пашенного леса, умышленно игнорировал описание качества земли на переложных землях, если в поселении была пашня (на качество которой, конечно же, указание было). Это удивляет потому, что в одной деревне могут быть разнокачественные земли [40, л. 572 об.]. Как кажется, для писца важнейшую ценность представляли наиболее окультуренные земли, которые располагались в следующей иерархии по нисходящей: пашня — перелог — пашня перелогом — пашня перелогом — лесом поросло — лес пашенный. При этом боровой или болотный лес обладал своей отдельной от земледельческих угодий ценностью.
Естественно, возникает вопрос: какое отношение эти дискуссии имеют к фронти-ру? Очевидно, что за приведенной терминологией кроется степень освоенности ландшафта. Все упомянутые термины, вкупе с информацией об осваиваемых пустошах, скрывают реальное продвижение антропогенного влияния на среду обитания, причем как в сторону его нарастания, так и сокращения [43]. Следовательно, мы можем увидеть реальные процессы столкновения представителей различных этнокультурных групп в зоне Псково-Печорского края и, как следствие, показать возможности истори-ко-этнографической реконструкции Псковского фронтира XVI в.
Источники и литература
1. Кушнер (Кнышев) П. И. Этнические территории и этнические границы. Труды Института этнографии им. Н. Н. Миклухо-Маклая АН СССР. Нов. серия. Т. XV. М.: Изд-во АН СССР, 1951. 285 с.
2. Русские. Историко-этнографический атлас. Т. 1. Земледелие, крестьянское жилище, крестьянская одежда. (Середина XIX — начало ХХ века) / под ред. В. А. Александрова, П. И. Кушнира, М. Г. Рабиновича. М:, Наука, 1967. 360 с.
3. Русские. Историко-этнографический атлас. Т. 2. Из истории русского народного жилища и костюма (украшение крестьянских домов и одежды). Середина XIX — начало XX века / под ред. В. А. Александрова, П. И. Кушнира, М. Г. Рабиновича.М.: Наука, 1970. 202 с.
4. Этнические группы и социальные границы: социальная организация культурных различий / под ред. Фредрика Барта; пер. с англ. И. Пильщикова. М.: Новое изд-во, 2006. 198 с.
5. Андерсон Б. Воображаемые сообщества. Размышления об истоках и распространении национализма / пер. с англ. В. Николаева; вступ. ст. С. Баньковской. М.: КАНОН-пресс-Ц; Кучково поле, 2001. 288 с.
6. Социальная и культурная дистанции: опыт многонациональной России / Институт этнологии и антропологии РАН; авт. проекта и отв. ред. Л. М. Дробижева. М.: Институт социологии, 1998. 385 с.
7. Громов Г. Г. Русское крестьянское жилище XV-XVII веков по письменным источникам // Вестн. Моск.ун-та.1965. Сер. 9. № 6. С. 35-48.
8. Громов Г. Г. Жилище // Очерки русской культуры XVI века. Ч. I. Материальная культура / под ред. А. В. Арциховского. М: Наука, 1976. С. 183-187.
9. Шенников А. А. О русских крестьянских постройках XVI века // Доклады Отделения этнографии Географического общества СССР Вып. 2 / отв. ред. С. И. Руденко. Л.: Наука, 1966. С. 4-25.
10. Шенников А. А. Двор крестьян Неудачки Петрова и Шестачки Андреева: как были устроены усадьбы русских крестьян в XVI веке.СПб.: Изд-во РГО 1993.99 с.
11. Дегтярёв А. Я. Крестьянский двор и поместное усадище Северо-Запада Руси в XVI веке // Этнографические исследования Северо-Запада СССР. Традиция и культура населения. Этнография Петербурга. Л.: Наука, 1977. С. 11-16.
12. Новожилов А. Г. Пространственная реконструкция крупных поселений рубежа XV-XVI вв. по материалам писцовых книг // Мавродинские чтения: сб. статей / под ред. Ю. В. Кривошеева, М. В. Хо-дякова. СПб.: Изд-во СПбГУ, 2004. С. 80-85.
13. Аграрная история Северо-Запада России. Вторая половина XV — начало XVI в. / рук. авт. коллектива А. Л. Шапиро. Л.: ЛО Наука, 1971.402 с.
14. Дегтярев А. Я. Русская деревня в XV-XVII веках. Очерки истории сельского расселения. Л.: Изд-во ЛГУ, 1980. С. 55-62.
15. Селин А. А. Историческая география Новгородской земли XVI-XVIII вв. Новгородский и Ладожский уезды Водской пятины.СПб.: Дмитрий Буланин, 2003. 494 с.
16. Тёрнер Ф. Дж. Фронтир в американской истории. М.: Весь Мир, 2009. 304 с.
17. Фронтир в истории Сибири и Северной Америки в XVII-XX веках: общее и особенное / Д. Я. Резун, В. А. Ламин, Т. С. Мамсик и др. Новосибирск: Изд-во ИДМИ, 2001.115 с.
18. Хромых А. С. Проблема «сибирского фронтира» в современной российской историографии // Вестник ЧелГУ 2008. № 5 (106). История. Вып. 23. С. 106-112.
19. Кащенко С. Г., Мизис Ю. А. Проблемы формирования русского фронтира на юге России в XVI — первой половине XVIII в. в отечественной историографии // Вестн. С.-Петерб. ун-та. Сер. 2. 2011. Вып. 1. С. 9-16.
20. Мизис Ю. А. Воевода Московского царства. (Р. Ф. Боборыкин на государевой службе). Тамбов: ОАО Издательский дом «Мичуринск», 2012. 368 с.
21. Гадзяцкий С. С. Вотская и Ижорская земли Новгородского государства //Исторические записки / под ред. Б. Д. Грекова. Т. 6. М.: Изд-во АН СССР, 1940. С. 100-148.
22. Гадзяцкий С. С. Карелы и Карелия в новгородское время. Петрозаводск: Гос. изд-во Карело-Финской ССР, 1941.196 с.
23. Гадзяцкий С. С. Борьба русских людей Ижорской земли XVII в. против иноземного владычества // Исторические записки /под ред. Б. Д. Грекова.Т. 16. М.: Изд-во АН СССР, 1945. С. 14-57.
24. Колчин Б. А. Черная металлургия и металлообработка в Древней Руси (домонгольский период). Материалы и исследования по археологии. № 32. М.: Изд-во АН СССР, 1953. 260 с.
25. Сербина К. Н. Крестьянская железоделательная промышленность Северо-Запада России XVI — первая половина XIX в. Л.: Наука, 1971. 192 с.
26. Бернадский В. Н. Новгород и Приладожская Карелия в XII-XV вв. // Учен. зап. ЛГПИ им. А. И. Герцена. Т. 39. Исторический факультет. Л.: Изд-во ЛГПИ, 1947.С. 183-198.
27. Бернадский В. Н. Новгород и Новгородская земля в XV веке. М.;Л.: Изд-во АН СССР, 1961. 395 с.
28. Рабинович Я. Н. Гдов в смутное время (1604-1621 гг.). Великий Новгород: Изд-во А. Н. Оди-нокова, 2011. 94 с.
29. Масленникова Н. Н. Присоединение Пскова к русскому централизованному государству. Л.: Изд-во ЛГУ, 1955. 196 с.
30. Масленникова Н. Н. О земельной политике Василия III в Пскове // Россия на путях централизации. Сборник в память А. А. Зимина. М.: Наука, 1982.С. 58-65.
31. Масленникова Н. Н. Псковская земля // Аграрная история Северо-Запада России XVI века. Север. Псков. Общие итоги развития Северо-Запада / рук. авт. коллектива А. Л. Шапиро. Л.: Наука,
1978. С. 87-112.
32. Масленникова Н. Н. Псковские крестьяне // История крестьянства Северо-Запада России. Период феодализма /отв. ред. А. И. Копанев, М. Б. Свердлов. СПб.: Наука, 1994. С. 104-125.
33. Аракчеев В. А. Псковский край в XV-XVII веках: общество и государство. СПб.: Русско-Балтийский информационный центр БЛИЦ, 2003. 384 с.
34. Аракчеев В. А. Средневековый Псков: власть, общество, повседневная жизнь в XV-XVII веках. Псков: Псковская областная типография, 2004. 358 с.
35. Рихтер Е. В. Некоторые особенности погребального обряда сету // Советская этнография.
1979. № 4. С. 116-128.
36. Чистов К. В. Традиция и вариативность. (Впервые опубликовано в 1983 г.) // Чистов К. В. Фольклор. Текст. Традиция. М.: ОГИ, 2005. С. 105-116.
37. Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Оп. 1. Ф. 1209. Кн. № 355.
38. Псков и его пригороды // Сборник Московского архива Министерства юстиции. Т. V. М.: Печатня А. Снегирёвой, 1913. 502 с.
39. Книга письма Григория Морозова Данилина Дровнина 7094 и 7095 годов // РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. № 830.
40. Книга Псковского пригорода Гдова письма Ивана Васильевича Дровнина со товарищи // РГАДА. Ф. 1209. Оп. 1. Кн. № 827.
41. Псковский Печерский монастырь в 1586 году (по рукописи: Моск. архив Министерства юстиции. Список с писцовой книги по Псковскому уезду 7094-7095 годов. № 830. Листы 1112 об.-1136) // Старина и новизна. Исторический сборник, издаваемый при Обществе ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III. СПб.: Общество ревнителей русского исторического просвещения в память императора Александра III, 1904. С. 255-272.
42. Малков Георгий (Ю. Г.), диакон. Псково-Печерские древности: о некоторых памятниках искусства средневековой Руси в ризнице Псково-Печерского монастыря // EIKßN KAI TEXN. Церковное искусство и реставрация памятников истории и культуры. Памяти Андрея Геогриевича Жолонд-зя: сб. Т. 2 / сост. и науч. ред. К. И. Маслов. М.: Новый ключ, 2011. С. 55-144.
43. Исаченко Г. А. «Окно в Европу»: история и ландшафты. СПб.: Изд-во СПбГУ, 1998. 476 с.
Статья поступила в редакцию 8 июня 2013 г.
