CC BY
142
которых не ограниченна какими-либо искусственно возведенными ограждениями. В данном случае ландшафт, памятники культовой архитектуры, дома-музеи выступают как единое целое и представляют собой органическое единство природного и культурного.
Обладая потенциалом, аккумулированным в коллекциях религиозных предметов, а в некоторых случаях и не обладая традиционными предметами, музеи осваивают методы и приемы сохранения и презентации нематериальных объектов культуры: фольклор, элементы образа жизни и досуга предшествующих поколений, ритуалы. Сюда можно отнести спортивные состязания «Три игры мужей», организуемые Буддийской традиционной сангхой России на территории мемориального комплекса хамбо-ламы Даши-Доржо Итигэлова, агротуризм и фольклорные праздники, предлагаемые туристическим комплексом «Хотогор», ритуалы, обряды и народные праздники («Сагаалгаан», «Сурхар-бан»), проводимые музеем Агвана Доржиева в Ацагате.
Таким образом, представленный опыт по популяризации историко-культурного потенциала позволяет сделать вывод о формировании новых культурных и духовных объектов в ландшафте Бурятии. Представленные примеры говорят о процессе формирования историко-культурного ландшафта. Вновь созданные объекты показа можно обозначить как «интегрированные музеи», где музей выступает как институт, выходящий за пределы идентификации, консервации и просвещения и переходящий к осуществлению более широких программ, позволяющих активнее участвовать в жизни общества и полнее интегрироваться в окружающую среду. Несмотря на то, что в этих музеях зачастую не разработана научная концепция, присущая классическому музею, практически отсутствуют темати-ко-структурные и тематико-экспозиционные планы. Созданные по наитию носителями традиционной культуры, эти объекты показа по праву заняли существенное место в историко-культурном потенциале республики, и представляют неограниченные возможности для паломнического и познавательного туризма. Музеологам осталось дополнить данные культурные объекты серьезным научным потенциалом.
Литература
1. Васильева Я. XII Пандито Хамбо лама Итигэлов: жизнеописание и история возвращения // Байкал. - 2009. - №1. -С. 119.
2. URL: ru.wikipedia.org/wiki/Портал: Бурятия / Иролтуев, Чойнзон.
3. Митыпова Г.С. Ацагатский дацан (1825-1937) История, события и люди... - Улан-Удэ, 1994. - С. 23.
4. URL: www.sunhome.ru/religion/11009.
5. URL: www.dic.academic.ru/dic.nsf/dic diplomatic/445.
6. Полевая тетрадь Ц.Б. Очировой. № 4. С. 2.
7. Книга поступлений предметов основного фонда дома-музея Агвана Доржиева. 174 с.
8. Российская музейная энциклопедия: в 2 т. - М.: Прогресс: РИПОЛ КЛАССИК, 2001. - 436 с.: ил.
Очирова Цыпилма Бадмацыреновна - соискатель кафедры истории Бурятии Бурятского государственного университета. 670045, Улан-Удэ, ул. Сосновая 14 «а» кв. 50 тел. 8(3012) 269916; 8 9834259724. e-mail: [email protected]
Ochirova Tsypilma Badmatsyrenovna - competitor department of history of Buryatia, Buryat State University, Ulan-Ude, Ranzhurov str., 6.
УДК 94(517) + 94(510) С. А. Васютин
ПРОБЛЕМЫ ФОРМИРОВАНИЯ НОМАДНО-ОСЕДЛОГО ОБЩЕСТВА В ИМПЕРИИ ЛЯО
В статье на примере империи Ляо проанализирована социально-политическая трансформация номадов в условиях завоевания территорий с оседлым населением. Особое внимание уделено процессам усложнения общественной структуры киданей и факторам, затруднявшим полноценную интеграцию номадов и земледельческого населения Северо-Восточного Китая.
Ключевые слова: кидани, империя Ляо, особенности политогенеза и социокультурной интеграции с китайским населением, номадно-оседлое имперское общество.
S.A. Vasyutin THE PROBLEMS OF FORMATION OF NOMADIC-SETTLED SOCIETY IN LIAO EMPIRE
In the article on the example of Liao Empire the social-political transformation of nomads under conditions of the conquest of the territories with settled population has been analysed. The special attention is paid to the processes of complication of social structure of Khitan people and to the factors hampering the full integration of nomads and agricultural population of Northeastern China.
Keywords: Khitan people, Liao Empire, peculiarities of the political genesis and the socio-cultural integration with Chinese population, nomadic-settled imperial society.
Создание империи Ляо в X в. венчает социально-политическую эволюцию кочевников Центральной Азии периода раннего Средневековья. Среди центральноазиатских кочевых политий V-XI вв. именно киданями была основана самая сложная по своей структуре империя с численно преобладающим земледельческим населением. Главной инновацией киданей стало создание эффективной дуальной администрации [2, с. 213-214].
Кидани в раннесредневековый период проживали в пределах одной территории (бассейн р. Шара-Мурен в Манчжурии) и сохранили довольно стабильную племенную структуру (преимущественно речь идет о «восьми кочевьях» [9, с. 154, 157, 163, 171, 172-173, 186]). Они пережили господство жу-ань-жуаней, тюрок, уйгуров, зависимость от Поднебесной. Установление постоянных контактов ки-даней с Китаем относится к V в. Кидани поставляли ко двору вэйских, суйских и танских правителей в качестве дани «знаменитых лошадей» и «соболей с густым мехом» [9, с. 154, 157, 163, 164]. В некоторых случаях, под давлением жуань-жуаней и тюрок, отдельные кочевья киданей «просили о подданстве» императоров Поднебесной и размещались в китайских областях [9, с. 154, 155, 157, 158, 164]. Нередкими были и их набеги на китайские владения [9, с. 157, 158, 161, 164-165, 169 и др.].
Судя по данным китайских хроник, киданьские кочевья, возглавляемые племенными лидерами, были самодостаточными политическими единицами и редко объединялись под властью одного человека. Все надплеменные образования киданей до конца IX в. были неустойчивыми и быстро распадались после военных поражений. Возвышение отдельных лидеров (таких как Кэтуюй и Сиэрчжи) и ванов из рода Дахэ (IX в.) главным образом было следствием их военно-политических успехов [9, с. 160-161, 171], в то время как сведения о сколько-нибудь постоянных судебных и фискальных институтах надплеменного управления до X в. отсутствуют. Во второй половины IX в. у киданей утвердился порядок, согласно которому вождей кочевий по очереди избирали правителями сроком на три года [9, с. 171; 173]. По другим данным, правителя сменяли, если он долго правил, либо если в степи происходил падеж скота [9, с. 186; 4, с. 41]. Это говорит о растущих противоречиях между племенными вождями и о попытках урегулировать данные противоречия с помощью систематической смены верховного вождя. Подобная процедура лишь временно устанавливала баланс политических сил в ки-даньском сообществе. Он был довольно быстро нарушен Елюем Абаоцзи, который предложил кида-ням новые амбициозные цели.
Нельзя не отметить, что на рубеже IX-X вв. сложились благоприятные условия для реализации стремлений Абаоцзи к созданию империи. Среди внешних факторов особенно стоит выделить два фундаментальных обстоятельства: 1) длительное отсутствие в монгольских степях единой власти и имперских структур, борьба на отдельных участках степного пространства и прилегающих землях многочисленных племенных групп за доминирование; 2) империя Тан переживала масштабный кризис и в конечном итоге прекратила свое существование, уступив место противоборствующим между собой царствам (Поздняя Лян, Поздняя Тан, Поздняя Цзинь и др.). Ситуация внутриполитическая также была на руку Абаоцзи. Во второй половине IX в. численность и мощь киданьских кочевий возросла. Кидани наряду с набегами на Поднебесную «грабили сисцев и шивейцев, а все мелкие кочевья оказались в зависимости от них» [9, с. 171, 172]. Именно в этой ситуации Елюй Абаоцзи консолидировал киданей для внешних завоеваний. Осуществление данной программы требовало укрепления позиций киданей в Манчжурии и подчинения соседних кочевых и оседлых народов. В результате интенсивных завоеваний в начале X в. племена си, шивей, нойчжэней (чжурчженей), а также тюрки на западе оказались в зависимости от киданей [4, с. 42]. Таким образом к 907 г. кидани создали своего рода региональную державу, и этот успех был закреплен провозглашением Абаоцзи императором (храмовый титул Тай-цзу).
907 г. фактически стал годом признания киданьской политии. Вслед за набегом киданей на область Юньчжун Абаоцзи заключил мир с Поздней Тан и Поздней Лян. При этом ряд мятежных китайских военачальников вместе со своими воинами бежали к киданям. В 916-917, 921, 923 гг. армии киданей совершили рейды по северо-восточным провинциям Китая, а в 926 г. захватили государство
Бохай. И хотя походы не всегда успешно заканчивались для киданей, в целом они демонстрировали могущество киданьской державы, обогащали как кочевую элиту, так и рядовых номадов и позволили захватить территории с оседлым населением. Нельзя не отметить и то, что киданьские воины целенаправленно захватывали и уводили в плен китайское население. Последствия таких «переселений» были весьма многозначны. Роль переселенцев из Поднебесной была весьма значима во всех сферах. Как повествует «Старая история Пяти династий», «поскольку кидани захватили много ученых в землях Янь, у них постепенно стали развиваться письменность и законы» [9, с. 173]. В окружении Абаоцзи было немало китайцев, причем некоторые из них занимали весьма высокие должности [9, с. 192193]. Уже в этот период можно говорить о развитии процессов интеграции кочевого и оседлого населения в киданьских владениях. Не исключено, что китайские мигранты и пленные основали город в Силоу. В «Цидань го чжи» также упоминается деятельность китайца Хань Янь-хуэй, научившего ки-даней «организации официальных учреждений, постройке городов, обнесенных внутренним и внешними стенами, и созданию торговых местечек для поселения китайцев» [4, с. 43]. По сведениям Оуян Сю и Е Лун-ли, Абаоцзи еще до узурпации выпросил у других киданьских вождей право контролировать г. Ханьчэн (букв. китайский город), жители которого добывали соль и железо. «Абаоцзи во главе ханьцев занялся земледелием и построил для них внешние и внутренние стены, дома и рынки» [9, с. 187; 4, с. 42, 348, комм. 11]. «Научившись у захваченных в плен жителей земли Янь, кидани стали строить города, обнесенные внешними и внутренними стенами, дворцы и дома» [9, с. 176]. Тем самым с момента правления Абаоцзи китайские города и поселения появились в родовых землях кида-ней, а городская инфраструктура с полиэтничным населением стала неотъемлемой частью кидань-ских владений.
В правление сына Абаоцзи Дэгуана (Тай-цзун, 926-947) в отношении китайских царств использовалась политика как дистанционной эксплуатации (боясь набегов, китайские правители посылали киданям обильные дары), так и непосредственных захватов китайских территорий, грабежа городов и деревень [9, с. 179]. В 936 г. крупный успех сопутствовал Дэгуану. Киданьский император, воспользовавшись мятежами в Поздней Тан, разгромил правительственные войска, провозгласил Ши Цзита-на императором Гао-цзу (династия Поздняя Цзинь) и заключил с последним весьма выгодный договор: области Синньчжоу, Учжоу, Юньчжоу, Инчжоу, Шочжоу и др. переходили киданям, а Гоу-цзу «обещал ежегодно присылать 300 тыс. кусков шелка» [9, с. 180, 198]. Попытки сына Гао-цзу Шао-ди установить более паритетные отношения с киданями после нескольких лет кровопролитных столкновений привели к полному краху Поздней Цзинь, захвату киданями цзиньских земель и провозглашению в 947 г. империи Великая Ляо [9, с. 181-184]. По существу, именно при Дэгуане были заложены основы дуальной организации власти в империи. Северная администрация управляла киданями, подчиненными кочевыми и оседлыми народами, в том числе китайцами, волей судеб оказавшимися на территории киданьских кочевий. Создавая северную администрацию, Дэгуан назначил вождей кочевий и «переводчиков» (вероятно, чиновников для управления некиданьским населением) [9, с. 204]. Южная администрация появилась в связи с необходимостью осуществлять власть над захваченными китайскими областями. Киданьский император в бывшей цзиньской столице лично назначал высших чиновников и губернаторов, в чьи задачи входило управление территориями с китайским населением [9, с. 202-204; 4, с. 88-92]. Таким образом, события 947 г. можно рассматривать как время завершения наиболее активной фазы создания полиэтничной империи Ляо.
Ее дальнейшее устроение было продолжено Уюем (Ши-цзуном, 947-951). Он активно привлекал китайцев к управлению, в земли киданей ехали ученые, здесь расцвело китайское ремесло. Китайский чиновник Ху Цяо оставил записки о своей поездке в северные земли империи в период правления Уюя. О Верхней столице он пишет: «(В городе) есть дома и торговые рынки, ... имеются мастера по выработке различных видов узорчатого шелка и шелковых тканей с затканным узором, евнухи, ученые из числа выдающихся литераторов, заклинатели, музыканты, борцы, сюцаи, буддийские монахи и монашки. Все они китайцы» [9, с. 211-212]. Очевидно, что китайское население довольно органично вписалось в киданьскую этносоциальную среду и в связи с этим можно говорить о начале формирования в городах северных административных территорий локальных групп номаднооседлого сообщества.
Однако короткое правление Уюя обозначило и назревающий в империи Ляо кризис. Подобные кризисные явления были характерны для всех крупных кочевых политий Центральной Азии I тыс. н. э. Элиты кочевых империй в 3-м - 4-м поколении утрачивали коллективную сплоченность (асабийю, по Ибн Халдуну). Решающими факторами данных изменений были китаизация части знати, числен-
ный рост элиты, прекращение завоеваний и обострение противоречий между наиболее влиятельными кланами и внутри них. Все это вело к междоусобицам, конфликтам за обладание властью, и, в конечном счете, к распаду кочевых империй [7, с. 139-140, 302-304]. К середине X в. некоторые предкризисные черты в жизни Ляо фиксируют китайские источники. Доходы киданьской элиты от налогов и китайских даров были настолько значительны, что часть аристократии не видела необходимости в продолжении набегов и захватов, а это исключало возможность получения дополнительных ресурсов для рядовых номадов. Другая часть киданьской знати, наоборот, оценив масштабы китайского влияния, боялась утраты собственной номадной культуры. Непосредственным индикатором кризисных явлений были события 951 г., когда Уюй призвал вождей кочевий к вторжению в Китай. Все племенные лидеры отказались идти в поход (!). Тогда «Уюй принудил их». В ответ два племенных вождя Шуя и Оулисэн составили заговор и убили Уюя [9, с. 208-209; 4, с. 103]. Тем самым симптомы раскола элиты были налицо.
Наиболее очевидным свидетельством происходивших в империи негативных изменений было правление сына Дэгуана Шулюя (Му-цзуна, 951-968) и сына Уюя Сяня (Цзин-цзу, 968-982). Они не ходили в походы, не осуществляли личного командования армией, практически и не занимались «государственными делами» [9, с. 209; 4, с. 112, 114]. Фактически все функции центрального управления были возложены на советников, «многочисленными и сложными государственными делами совместно управляли киданьские и китайские сановники» [4, с. 112]. Шулюй проводил время в основном в окружении евнухов, любил охоту и вино, пил всю ночь до утра, а днем постоянно спал, в связи с чем кидани назвали его «спящим правителем» [9, с. 209; 4, с. 105]. Император Сянь из-за полученной в детстве простуды также практически не занимался управлением, вместо него на аудиенции приходила жена. Соблюдая традиции, он присутствовал на сезонных охотах, но «из-за физической слабости не мог сам садиться на коня», «во время праздников ... выглядел подавленным и нерадостным», «имел склонность к вину и женщинам» [4, с. 114, 119-120]. Такая модель поведения киданьских правителей прямо противоречила представлениям о славном и доблестном кочевом правителе. К тому же киданьские войска стали часто терпеть поражения от позднечжоуской, а затем сунской армии, китайские чиновники, служившие Ляо, стали переходить на сторону врага, были утрачены некоторые территории [4, с. 105, 106, 110, 111]. В результате «государство слабело» и империя находилась на грани краха. Однако в отличие от Тюркских и Уйгурского каганатов, существовавших не более одного столетия, империя Ляо смогла пойти по пути усложнения социально-политической организации и добиться новых успехов в политическом и культурном развитии.
Причин, благодаря которым империя Ляо смогла преодолеть кризис, было несколько. Во-первых, относительно благоприятная внешнеполитическая ситуация: у соседей киданьской империи в середине X в. не оказалось сил для разгрома и завоевания Ляо. Во-вторых, важным ресурсом стабильности империи Ляо и ее дальнейшего расцвета было наличие в составе государства многочисленного земледельческого населения (земледельцы в Ляо - в основном китайцы и бохайцы - в 3,5 раза превосходили киданей [15, р. 58]). В-третьих, новый император Шэн-цзуна (982-1031) сумел консолидировать ляоское общество и обеспечить своей политикой процветание империи.
Испытывая необходимость в грамотных и образованных людях, император Шэн-цзуна пошел на изменение принципов формирования бюрократического аппарата. В Ляо давно был закреплен принцип меритократии. Согласно указу Му-цзуна, «всякого способного человека» следовало «приближать и назначать на должность, невзирая на разряды чинов» [5, с. 78]. Для более эффективного функционирования южной администрации в 988 г. была восстановлена система экзаменов для пополнения чиновничьего сословия. Шэн-цзун не только привлекал китайцев, но и многое заимствовал из китайской политической и культурной практики. Так, была сделана попытка приблизить киданьские семейно-брачные нормы к китайской системе брачных отношений. Но эта «китаизация», как считает Г.Г. Пиков, «ограничивалась придворной средой, чиновничеством, частью городских жителей» [13, с. 277]. В этой ситуации остро встал вопрос о сохранении кочевниками собственной номадной идентичности. Не случайным было переименование империи Да Ляо в Да Цидань («Великое государство киданей») [4, с. 121]. Для кочевников-киданей Ляо должна была выступать, прежде всего, как номадная империя. А это означало необходимость укрепления власти киданей не только над земледельцами, но и над кочевым населением монгольских степей. Итогом стало появление в начале XI в. целой сети городов в Монголии.
Известные благодаря исследованиям Д.Д. Букинича, С.В. Киселева, Х. Пэрлээ, Э.В. Шавкунов, А.Л. Ивлиева и других ученых киданьские города в Монголии дают весьма интересную информацию
по этнокультурному синтезу в империи. Сегодня известно более 20 городищ Ляо в бассейне Толы и Керулена. В Центральной Монголии в бассейне р. Толы был создан целый военно-административный комплекс, включавший крепости, крупные административные и торгово-ремесленные центры, усадьбы и городки [1, с. 69-72, 154; 6; 8, с. 335-338; 10, с. 88-163; 11; 14, с. 199-203 и др.]. Масштабность и трудозатратность градостроительства в бассейне р. Толы подчеркивают важность и значимость данной территории для киданей. Очевидно, что города выполняли здесь многофункциональную роль. Администрация городов и конные подразделения осуществляли контроль территорий в загобийской Монголии и собирала дань с местного населения. Киданьские гарнизоны степных городов представляли собой корпус быстрого реагирования против северных кочевников. Города также обеспечивали «прямые контакты Ляо с тангутами и государствами Средней Азии» [8, с. 335].
Удивляет интенсивность использования городов для проживания. Так, в раскопе № 3 на городище Чинтолгой-балгас мощность культурного слоя, насыщенного десятками тысяч находок, достигала 2 м. Несмотря на преобладание киданьских культурных канонов (особенно в посуде), среди найденных на Чинтолгой-балгасе артефактов присутствуют элементы, представляющие китайские, бохай-ские и уйгурские традиции. Известно, что для обеспечения киданьских воинских подразделений и местной администрации в монгольские города империей переселялись китайцы и бохайцы, которые тесно взаимодействовали с киданьскими воинами и чиновниками [6, 8, с. 336-338; 11, с. 143-148]. Сближали и сами условия существования, так как номады не могли обойтись без продукции, создаваемой оседлым населением, а города и их жители не могли существовать без защиты киданьской армии. Все это позволяет сказать, что в районах интенсивного градостроительства в Монголии уровень интеграции номадов и земледельцев был несомненно выше, чем в рамках всей империи.
Развитие Ляо в конце X - первой половине XI в. показывает, что этот период характеризуется наивысшим военно-политическим могуществом киданьских правителей. Но в социальном отношении перенесение китайских традиций на управленческую практику северной администрации (создание государственного сектора, налоги, рост числа должностей) способствовало постепенному зарождению сословных границ в киданьской среде, вызвало процессы десоциализации среди кочевников. Элита, во многом ориентировавшаяся на китайские стандарты, добавляла к своему привилегированному положению различные придворные должности, обладание земельными ресурсами, участие в распределении государственных доходов, иную, не связанную с кочевым образом жизни, модель повседневной жизни. Таким образом, наметился разрыв между ценностями рядовых кочевников и ки-даньской аристократии.
В целом положение рядовых номадов в империи Ляо было неоднозначным и противоречивым. С одной стороны, простые кочевники входили в военное ополчение и тем самым составляли основу армии. С другой стороны, в кочевой среде имперской митрополии (т. е. северных провинций) шли процессы оседания номадов; государство расширяло госсектор, отнимая племенные земли, сгоняя номадов с пастбищ и родовых территорий, солдат пограничной службы заставляли обрабатывать поля и выращивать зерно и т. д. [15, р. 193-195; 7, с. 184, 186; 3, с. 113 и др.]. На этом фоне тенденция к созданию комплексного земледельческого-скотоводческого государства получила новые импульсы, но в целом этот процесс в империи Ляо не был завершен. Прежде всего необходимо подчеркнуть, что существенное воздействие китайской культуры затронуло только киданьскую элиту. Синтез культурных и социальных ценностей рядовых земледельцев и номадов был возможен только в отдельных анклавах империи (города со смешанным населением в родовых землях киданей и в Монголии). В масштабах всей империи пространственное разграничение территорий проживания киданей и китайцев исключало интенсивные контакты этих наиболее важных этнических групп имперского общества. Об этом же говорит сохранение в ляоском законодательстве обычных норм киданей в брачносемейной сфере. Это прямое свидетельство того, что брачные традиции не были унифицированы, а значит и сами браки киданей и китайцев были сравнительно редким явлением. Сословная система китайского населения не соответствовала формирующейся социальной дифференциации киданей, что исключало интеграцию общественных страт среднего и низшего звена. Принципиальной оставалась разница в организации кочевой и земледельческой экономик. Более или менее органичное сочетание кочевого скотоводства и земледелия существовало на периферии, например в монгольских владениях империи. Полной интеграции номадов и земледельцев препятствовали и культурные барьеры, отсутствие единого языка, различие ментальных установок и т. д.
Подводя итоги, можно отметить, что завоевание киданями северо-восточного Китая и создание по-лиэтничной империи Ляо вызвали усложнение общественной структуры номадов и политических практик, что позволяет говорить о формировании государства, где номады были органичной частьюобщест-ва и участниками государственной жизни. Дальнейшая эволюция киданьского общества была прервана в начале XII в. вторжениями чжурчженей и последующим уничтожением ими империи Ляо.
Литература
1. Данилов С. В. Города в кочевых обществах Центральной Азии. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2004. - 202 с.
2. Ди Космо Н. Образование государства и периодизация истории Внутренней Азии // Монгольская империя и кочевой мир. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2008. - Кн. 3. - С. 181-226.
3. Дробышев Ю. И. Политика киданей в Центральной Азии // Общество и государство в Китае: XL научная конференция (Ученые записки отдела Китая ИВ РАН. Вып. 2). - М.: Институт востоковедения, 2010. - С. 108-122.
4. Е Лун-ли. История государства киданей (Цидань го чжи) / пер. с кит., введ., коммент. и прилож. В. С. Таскина. - М.: Наука. Гл. ред. восточной лит-ры, 1979. - 607 с.
5. История Железной империи. - Новосибирск: Ин-т археологии и этнографии СО РАН, 2007. - 178 с.
6. Крадин Н. Н. Киданьское градостроительство на территории Монголии // Современные проблемы археологии России: сб. науч. тр. - Новосибирск: Ин-т археологии и этнографии СО РАН, 2006. - Т. II. - С. 133-135.
7. Крадин Н. Н. Кочевники Евразии. - Алматы: Дайк-пресс, 2007. - 416 с.
8. Крадин Н.Н. Урбанизационные процессы в кочевых империях монгольских степей // Монгольская империя и кочевой мир. - Улан-Удэ: Изд-во БНЦ СО РАН, 2008. - Кн. 3. - С. 330-346.
9. Материалы по истории древних кочевых народов группы дунху // Введение, перевод и коммент. В. С. Таскина. - М.: Наука. Гл. ред. восточной лит-ры, 1984. - 486 с.
10. Очир А., Энхтур А., Эрдэнэболд Л. Хаар бух балгас ба туул голын сав дахъ хятаны уеийн хот, суурингууд. - Улаан-баатар, 2005. - 214 с.
11. Очир А., Крадин Н. Н., Ивлиев А. Л., Данилов С. В., Эрдэнэболд Л., Никитин Ю. Г., Энхтур А., Анхбаяр Б., Бат-болд Г. Чинтолгой балгасны судалгаа / Археологические исследования на городище Чинтолгой (отчет об археологических исследованиях на городище Чинтолгой 2004-2007 гг.). - Улаанбаатар, 2008. - 269 с.
12. Пиков Г. Г. Киданьское государство Ляо как кочевая империя // Кочевая альтернатива социальной эволюции. - М.: ИА РАН - ЦЦИРИ, 2002. - С. 190-203.
13. Пиков Г. Г. Киданьский «Ренессанс» // Древние культуры Монголии и Байкальской Сибири: материалы междунар. науч. конф. - Улан-Удэ: Изд-во БГУ, 2010. С. 267-281.
14. Цэвээндорж Д., Баяр Д., Цэрэндагва Я., Очирхуяг Ц. Археология Монголии. - Улаанбаатар, 2008. - 239 с.
15. Wittfogel K. A., Feng Chia-sheng. History of Chinese Society. Liao (907-1115). - Philadelphia: American Philosophical Society, 1949. - 752 p.
Васютин Сергей Александрович - кандидат исторических наук, доцент, заведующий кафедрой истории Средних веков Кемеровского государственного университета. 650043, г. Кемерово, ул. Красная 6, e-mail: [email protected]
Vasyutin Sergey Aleksandrovich - candidate of historical science, associate professor, head of the department of history of Middle Ages, Kemerovo State University, 650043, Kemerovo, Krasnaya str., 6.
УДК [528.4(09)+323] (470) А.Г. Сухоруков
ПОЛИТИЧЕСКАЯ РЕТРОСПЕКТИВА СТАНОВЛЕНИЯ РОССИЙСКИХ СРЕДСТВ ДИСТАНЦИОННОГО ЗОНДИРОВАНИЯ ЗЕМЛИ
Статья посвящена сложному периоду холодной войны, когда отслеживание военного потенциала являлось важнейшим элементом обороноспособности страны. Дистанционное зондирование Земли было необходимым средством в условиях ядерного противостояния СССР и США.
Ключевые слова.' дистанционное зондирование Земли.
A.G. Sukhorukov POLITICAL RETROSPECTIVE OF THE FORMATION OF RUSSIAN MEANS OF REMOTE EXPLORING THE EARTH
The article is devoted to the complicated period of “the cold war” when watching for the military potential was the most important element of defence capability of the country. The remote exploration of the Earth is the necessary means under conditions of the opposition between the USSR and the USA.
Keywords: remote exploration of the Earth
